скачать книгу бесплатно
Не повтори моей судьбы
Ирина Николаевна Мальцева
Александра Панова почти повторила судьбу своей матери, на чью долю выпали одни переживания и ни грамма любви. Но она сумела переломить судьбу и стать счастливой, любимой и не потерявшей веру в лучшее.
Часть первая
Тая Панова еще в школе была толстушкой, а уж когда пошла учиться на повариху, да через три года встала к котлам, то и вовсе стала необъятной. Понятно, что ухажеров у неё не было, а те парни и мужики, что приходили обедать в столовую, принадлежащую вагоноремонтному депо, не прочь были ущипнуть сливочно-белое тело поварихи, отпустить, как им казалось, остроумную шутку по поводу округлостей её тела или поспорить, сколько килограммов в каждой ляжке Таисии. Но назначить ей свидание им не приходило в голову.
Если бы не полнота, Таю любой бы признал красивой девушкой: большие темно-серые глаза с длиннющими, загнутыми ресницами, темные брови вразлет, пряменький нос и красивые сочные губы, шея, грудь и руки как с картины Рубенса. Редко кто видел Таю без белого поварского колпака, но кому повезло, единодушно признавали, что волос Тайке Бог на четверых дал, только ухаживать она за ними не умела, затягивала резинкой, а концы пришлепывала уродливой заколкой.
Одевалась Тая немодно, потому что в обычных магазинах на неё не подберешь, а ехать в специализированный магазин, типа «Трех богатырей», стеснялась. Вот и обращалась, если случалась нужда в новом платье, к Клавдии Егоровне, которая всю жизнь проработала в швейном цехе. Та ей шила незамысловатые платья, которые отличались лишь формой воротничка или застежкой на груди. Да честно сказать, приталить платья Таисии не было никакой возможности: от подмышек до бедер портняжная лента одинаково показывала чуть меньше полутора метров.
Бедная девушка старалась похудеть, морила себя голодом, но все без толку. То ли конституция такая была, то ли её легкий, незлобивый характер был тому виной, но Тая росла в ширину несмотря ни на что.
За время работы в столовой депо в её жизни произошло только одно значительное событие: как хорошему производственнику ей выделили квартиру в ведомственном доме. Квартирка была небольшая, но Тая радовалась ей безмерно, потому что связывала с ней свои мечты о замужестве.
Живя с родителями в маленьком домике на окраине, Тая считала вслед за своими товарками по столовой, что отсутствие отдельного жилья ставит непреодолимую преграду для женского счастья.
– Ты что же ухажера к родителям поведешь, да за занавеску? – вещала старшая повариха Василиса Алексеевна, которую за глаза все называли Васькой. Была Васька крупная, мосластая, мужиковатая на вид и с густой порослью над верхней губой и на подбородке.– В вашей комнатушке не то что любиться, но и дышать громко нельзя. А будет отдельная жилплощадь, так и мужика можно пригласить, а там…
Что будет «там», Васька не договаривала, но Тайка не дура какая-нибудь, не малолетка, все понимала.
Ваську поддерживали и другие работницы столовой. Не в пример Тайке, были они все замужем, а Ленка Доскина уже двух мужей сменила, а теперь находилась в поиске третьего.
– Это баба согласна с мужиком и в шалаше жить, а мужику подавай комфорт, – с видом знатока говорила она, таща на животе плиту с котлетами. –Будь ты хоть раскрасавица, а без отдельного жилья мужика не приманишь. Зато с квартиркой даже на тебя, Тайка, мужик найдется.
–Это ты что же, курва, так про Таисию, а?—вступилась за девушку Васька.—Можно подумать ты—царица шемаханская!
–Но уж не такая, как она!—парировала Ленка, со скрежетом закрывая дверцу плиты.—В ней центнера полтора будет, а мужикам сейчас фигуристых подавай.
–У самой-то ни кожи, ни рожи,—чуть слышно произнесла Ольга Каблукова, стоящая на замесе теста.
Но Ленка услыхала, развернулась в её сторону, уперла кулаки в бедра и пошла ту костерить. Васька попыталась предотвратить скандал, да куда там. Если Ленка разойдется, пиши пропало.
А Таисия стояла у разделочного стола, глотая слезы и кляня свой аппетит. Она уже не раз подумывала о том, чтобы сменить профессию, пойти, например, работать в депо или на стройку, где много мужиков и нет соблазнов в виде пирогов, запеканок и фруктового киселя. Но понимала, что никогда этого не сделает, потому что любила свое дело, любила своих девчонок, была счастлива, когда слышала от работяг похвалу в свой адрес:
–Таисия Романовна, картошечка у вас сегодня просто объедение,—громогласно возвещал мастер Борисов, поглаживая «буденовские» усы.
–Мне биточков заверни, Тая,—шептал ей электромонтер Подерев. Все знали, что его жена готовит плохо, вот и носит мужик еду из столовой, а дома только разогревает.
–А что сегодня, тефтели?—радовались слесаря, втягивая в себя сытный дух мяса.—Золотые у тебя руки, Таечка, нигде таких тефтелей нет, как у тебя. Боимся, как бы тебя в кремлевскую столовую не забрали. Сразу с голоду умрем.
Таисия слушала, краснела от удовольствия, представляла, как бы кормила «своего мужика» котлетами и бифштексами. Но время шло, а желающего полакомиться кулинарными шедеврами Таисии Пановой не в столовой, а у неё дома, не находилось.
И вот счастье привалило поварихе: многодетная семья Алексеевых получила четырехкомнатную квартиру в новом доме, а старую отдали Таисии. По такому радостному случаю девчонки устроили вечеринку в подсобке, выпили на шестерых три бутылки водки, до полночи горланили песни и даже пытались плясать. Кто смог, побрел домой, а Васька улеглась на широкий подоконник в обеденном зале и захрапела. Тайка тоже не пошла домой, сидела одна за разоренным столом, подперев пухлой рукой пухлую щеку и мечтательно щурила глаза на засиженную мухами шестидесятиваттовую лампочку. Мысленно она уже обставила комнаты полированной мебелью, увешала стены коврами, расставила хрусталь в серванте. Под конец она представила, как будет выглядеть её кровать.
Пусть другие спят на поролоне, а она, Таисия, ни за что не откажется от пуховой перины, которую ей пушинка к пушинке собирала мать, и от четырех пуховых же подушек, на которые и наволочек-то не подобрать из-за большого размера. Пусть в моде разноцветное постельное белье, а она признает лишь белое, с голубизной, крахмальное, пахнущее морозом и утюгом.
Только дурак не оценит такого любовного ложа, а уж она постарается, чтобы мужчина не смог оттуда выбраться.
В пьяной головушке Таисии вертелась заманчивая картина. Вот она, сливочно-белая дева, рядом с мускулистым загоревшим мужчиной в объятиях хрусткой и благоухающей постели. Мужчина оглаживает пышные формы девицы, кладет чернокудрую голову на её мягкую грудь, вдыхая сладкий запах ванили, исходящий от кожи.
–Тая, Тая…—зовет мужчина.
–Я тута,—отвечает Таисия и отталкивается грудью от стола.
В полутемной подсобке она одна, а голос звучит из-за двери. Неровным шагом девушка направляется в обеденный зал, пытается разглядеть того, кто зовет её, но видит лишь перевернутые стулья на пластиковых столах, пальмы в кадках по углам да узкую стойку для чистых и использованных подносов.
–Тая,—снова слышится голос, и девушка идет к широкому окну, где видит лежащую на подоконнике Ваську. Женщина, заслышав тяжелые шаги, поднимает голову и тянется руками к Таисии.—Иди ко мне!
Тайка останавливается, таращит глаза, пытаясь понять, чего хочет Васька.
–Василиса Алексеевна, вам плохо?—тупо спрашивает Тайка, но близко подойти опасается.
Васька поднимается, спускает ноги с подоконника.
–Дай,—говорит она и тянется к девушке. Та неосторожно двигается в сторону старшей поварихи и оказывается в обруче крепких рук. Васька стискивает бедра Таисии, лицом погружаясь в складки живота.
–Сладкая моя…—шепчет Васька и мертвой хваткой впивается в ягодицы растерянной девушки. Хмель моментально выскакивает из головы Тайки, а душа наполняется таким непонятным страхом, что она вскидывает руки к голове и кричит:
–А-а-а-а-а-а…
Она кричит до тех пор, пока хватает дыхания, а потом, задохнувшись, всей тяжестью тела двигает в сторону, освобождаясь от рук Васьки. Повариха не удерживается и валится с подоконника, но все пытается удержать Тайку за ногу. Та изо всех сил брыкает ногой, Васька вскрикивает и отпускает её. Девушка бежит в подсобку, но на полпути понимает, что там тупик и поворачивает в сторону служебного выхода.
Дверь оказалась незапертой, и Тайка как была в одном халате, так и бежит по темным улицам, посекундно оглядываясь, не гонится ли за ней Васька.
Только у своей калитки девушка почувствовала, что страх отпустил её. Отсутствие шагов и каких-либо подозрительных звуков окончательно успокаивает её, и она без сил опускается на скамейку под кустом сирени. Пробежка от столовой до дома стала серьезным испытанием для нетренированного сердца Таисии, и она почувствовала, что, несмотря на пот, ручьем текущий под застиранным халатом, её всю сжало холодом, руки и ноги налились тяжестью, а в левую лопатку словно кол воткнулся. Тайка старалась ровно дышать, но в груди появилась помеха, которая все разрасталась и разрасталась, пока и вовсе не перекрыла дыханье. Руки девушки ещё судорожно цеплялись за доску скамейки, а тяжелое тело уже валилось вбок. Хлипкие пуговицы натянувшегося на теле халата отлетали одна за другой, открывая белые, в складочках Тайкины ноги, сатиновый на широких лямках самострочный лифчик, из которого дрожжевым тестом выползали груди, и необъятный живот, разрезанный пополам тугой резинкой от трусов.
Вот в таком малопривлекательном виде нашел Тайку её отец, когда далеко заполночь вышел покурить. Одному справиться с неподъемным телом ему было не под силу, пришлось будить мать. Но и вдвоем они смогли лишь уложить Тайку на скамейку и прикрыть полуобнаженное тело байковым одеялом. Только после этого Роман Петрович побежал к зданию почты, где был единственный в их районе работающий телефон-автомат. На бегу он соображал, куда звонить: 03 или 02. Тут, пожалуй, голову поломаешь, когда увидишь свою дочь в халате без пуговиц да с вывалившимися грудями. Шпаны много разной, может, кто и позарился на пышнотелую Таисию.
Добежав до автомата, Роман Петрович все же набрал 03, а на вопрос диспетчера, что случилось, надолго замолчал.
–Алло, вы меня слышите?—надрывался голос в телефонной трубке.—Я спрашиваю, что случилось? Драка? Температура? Сердце?
–Да-да,—чуть ни обрадовался Роман Петрович,—сердце прихватило.
–Ждите.
Они ждали минут тридцать. В предутренней тишине Пановы издалека расслышали звук приближающейся «скорой», с надеждой следили за слабым светом фар, оживляющих словно вымершую улицу. Тайка недвижно лежала на скамейке, а Татьяна Васильевна своим дыханием согревала похолодевшее лицо дочери.
Девушку с трудом уложили на носилки, втолкнули в машину и увезли, сказав на прощание, где можно справиться о её состоянии утром.
Так впервые Тайка Панова узнала, что её огромному цветущему телу досталось слабенькое сердце.
–Так часто бывает,—участливо разговорилась с ней врачиха,—когда супруги поздно заводят детей. Тебя Татьяна Васильевна во сколько лет родила? Почти в сорок? В том-то и дело! В таком возрасте да первые роды…Ей ведь тоже досталось.
Тайка согласилась. Действительно, если сравнить фотографии Татьяны Васильевны до и после родов, то видна существенная разница. На первых– сбитая, крепкая, полнолицая женщина, на вторых—исхудавшая, с болезненным выражением лица.
–Не повтори той же ошибки, девушка. Тебе рожать пора, иначе…
Тайка горько вздохнула. Рожать. Да разве она против? Но от святого духа что ли? Хоть бы какой-нибудь завалящийся мужичок нашелся для неё. Другие вон по которому разу выскакивают замуж, а ей хоть бы так, без замужества, для зачатия только.
Времени в больнице было много, а дума у Тайки была одна, так что она её обдумывала со всех сторон, но ничего путного так и не решила. Не могла же она подойти к мужику сама и предложить ему…ну…это…переспать с ним?!
Однажды ночью она долго не спала, ворочалась так, что пружины стонали под её телом.
–Чего не спишь?—повернулась в её сторону соседка по палате.—Может сестру позвать?
–Не, не нужно.
Соседка поднялась.
–Вижу, мысли тебе покоя не дают. А ты поделись, все легче станет,—предложила женщина.
Она спустила ноги на пол, нашарила шлепки и побрела к общему столу, где стоял графин с водой. Привыкшие к темноте глаза Тайки разглядели, что женщина кинула в рот таблетку и запила её глотком воды. Потом она постояла, потирая левую сторону груди и плечо, и побрела назад. Остановилась у кровати девушки.
–Я присяду? Поговорим тихонько, чтобы других не будить.
И Тайка рассказала ей все. Женщина не перебивала, не переспрашивала, только головой качала в знак того, что слышит и понимает. Выслушала, но в ответ ни слова участия, ни совета. Пошла к своей койке, тяжело опустилась на жалобно скрипнувшие пружины.
Тайке подумалось, что этим все и кончится, но она ошиблась. Женщина легла, повозилась, устраиваясь удобнее, вздохнула.
–У меня бабка была—цыганка, безошибочно гадала на картах. Мать моя тоже могла, а я оказалась неспособной. Но завтра для тебя раскину и скажу, чего ждать тебе. Хочешь?
–Ага,—ответила Тайка.
Спать не хотелось. Думать о том, что с нею станет, не хотелось, лучше дождаться утра и выслушать внучку цыганки. Зато пришли мысли о том, что предшествовало её сердечному приступу. Ясно, что сердце не выдержало ни того, сколько она выпила и съела за столом в подсобке, ни страха перед непонятным поведением Васьки, ни панического бегства до дома. Одного из трех хватило бы, чтобы уложить её в больницу, а тут сразу все навалилось. Врач сказал, что ей повезло, могло быть и хуже.
Тайка сильно зажмурилась, представив себе Ваську, сидящую на подоконнике, тянущиеся руки, её грубый голос и то, что она стала делать с ней, с Тайкой. Если бы это был кто-нибудь из мужчин, ну хоть грузчик Леха, она бы поняла. И отбиваться не стала, взрослая уже. Но тут Василиса Алексеевна, у которой муж, двое детей!
Или ей это все почудилось спьяну? Может, ничего этого и не было, а ей все это привиделось? Бывают же у людей эти…как их…галлюцинации?
Тайка завозилась. Нет, ей не почудилось. Она, как только разрешили ей вставать, в туалет пошла. Когда трусы снимала, почувствовала боль в мягких местах. Вернулась в палату, взяла у соседки зеркальце и снова в туалет. Извернулась, глянула в зеркальце, а на ягодицах синячки: четыре с одной стороны, четыре с другой.
Так что не галлюцинации у неё.
О таких женщинах, которые к женщинам пристают, она слышала, и видеть однажды довелось. Когда строился дом для работников депо, бригада каменщиков и штукатуров-маляров ходила обедать в их столовую. Понятно, что Тайка все это время надеялась, что кто-нибудь из строителей на неё обратит внимание. Она и халат новый насинила, накрахмалила, кудри из-под шапочки выпустила, на ноги, вместо тапок на резиновой подошве, туфли надела, что еще со школьного выпускного у неё хранились. А уж старалась готовить! Строители по две порции у неё брали, особенно им зразы полюбились и биточки.
Надо было узнать, который из них холостой, и Тайка подговорила Ленку Доскину. Та еще с мужем не развелась и на строителей внимания не обращала, но Тайке пообещала разузнать, кто из них еще не обзавелся супругой.
–Девки!—прибежала однажды Ленка.—Что я вам скажу, умрете на месте!
Пока она переодевалась, тарахтела без умолку о том, как познакомилась с бригадиром штукатуров Родиной, что та ей рассказала про мужиков.
–Все гады женаты,—заторопилась она.—Но главное…—Ленка замерла, закатила подвысь глаза и выдала,—у них в бригаде есть баба, которая под мужика подделывается! Одежда, как у мужика, стрижка, курит папиросы, не отличить! Живет в общежитии, так другие бабы с ней в душевую боятся вместе ходить. Мало ли что!
–Что?—выдохнули одновременно Тайка и Ольга.
–Изнасиловать может!
–???
–Пальцем!
Девки действительно умерли, но от смеха. Смеялись так, что на колени упали, за животы схватились. Кто в это время в зале был, остолбенел, ложки побросал, двинулся в сторону кухни. А там четыре здоровые бабы катаются от смеха: рожи покраснели, глаза слезятся, икают, задыхаются. Просто сумасшествие какое-то!
Насилу отсмеялись, работать начали, но нет-нет да снова заржут. А Ленка обиделась, что ей не поверили, и до конца смены с ними не разговаривала. Но напрасно они смеялись. На следующий же день Ленка им знак подала, чтобы они посмотрели на посетителей. В очереди с пустым подносом стоял молодой с виду мужик, одетый в рабочую спецовку. Мужик как мужик, ничего примечательного. Но когда девки пригляделись, ахнули! Точно, баба!
Правда, титек нет, повадки мужские, голос с хрипотцой. Но лицо бритвы не видало, и глаза девчачьи!
Почувствовав нездоровое любопытство поварих, посетитель или, правильнее сказать, посетительница ухмыльнулась, цыкнула сквозь зубы. Девки смутились, разбежались по местам, засуетились. Тайка покраснела, опустила голову, когда пришлось подавать странной женщине котлеты. Та, не торопясь, протянула руку и прежде чем взять тарелку, легко провела пальцами по тыльной стороне ладони Тайки. Девушка ощутила шероховатость кожи и сильное тепло пальцев посетительницы, задрожала как в ознобе и, не желая того, подняла глаза. Маскирующаяся под мужика женщина, прищурившись, смотрела на неё, словно прикидывала, можно ли с ней иметь дело. Этот взгляд испугал Тайку, и она убежала за жарочный шкаф, где простояла, наверное, полчаса, пока, по её расчетам посетительница не пообедала.
С того дня Тайка Панова, как увидит странную женщину, просит кого-нибудь на раздачу встать, а сама прячется.
Дом сдали, строителей перебросили на другой объект, а в столовой депо еще долго обсуждали женщину-мужика, гадали, что заставило в общем-то симпатичную женщину добровольно превратиться в противоположный пол.
Кстати, в этих обсуждениях принимала участие и Василиса Алексеевна. Да еще с каким пылом! Всё плевалась, головой качала! А сама значит…
Мысли Тайки начали путаться. Она, правда, еще успела подумать о том, что Васька даже больше походит на мужика, чем та женщина-строитель, и провалилась в сон.
Очнулась она от тихого голоса, открыла глаза.
Утро. Свежий воздух проникает в палату через узкую форточку, шевелит легкую занавеску. Перед ней в белой сорочке стоит давешняя соседка по палате, что выслушала её исповедь и пообещала на картах погадать. Женщина стоит спиной к свету, поэтому Тайка лица её не видит. Зато хорошо видит в ее руках карты.
–Несчастная твоя судьба, Таисия Панова. Так карты говорят. Много в ней грязи и страданий. И детям достанется. Одна польза от тебя будет, что сбережешь нечаянный цветок, не дашь ему захиреть. От того цветка тебе радость будет. Правда, на том свете.
Сказала и исчезла, а Тайка снова в сон провалилась. Проснулась она поздно. В палате было необычно тихо, никто не стонал, не охал, не разговаривал, не шелестел газетами и не бренчал банками с едой. Тайка удивленно приподнялась, оглядела палату. Все как обычно, вот только на соседней кровати матрас рулоном свернут, и на тумбочке чисто. У других на тумбочках чего только нет: фрукты, банки с компотами, очки для чтения, мусор разный. А на этой ничего.
–А где…—начала Тайка и испуганно замолкла. Поняла.
Начался обход. Врач о чем-то спрашивал Тайку, а та непонимающе таращилась на него, кивала невпопад. Наконец не выдержала, заплакала.
Врач успокаивающе похлопал её по плечу, наказал медсестре сделать ей укол и, стараясь не смотреть на пустую кровать, торопливо вышел из палаты. Только после этого соседки зашевелились, начали переговариваться. Вошла медсестра со шприцем.
–Скажите,—остановила её Тайка,—а когда она умерла?
–Ночью, часа в два,—ответила та.
Это значит, думала Тайка, я разговаривала не с живой соседкой. Ведь привиделась она мне, когда рассвело. И говорила непонятное. Про какой-то цветок…Несчастливая судьба.
Тайка схватилась за сердце.
Она лежала тихая, раздавленная пророчеством покойницы, и ощущала свое большое неуклюжее тело, от которого исходил резкий запах пота и больничной еды.
Значит, ей нечего ждать от жизни. Так зачем врачи тратят на неё лекарства и время? Дали бы ей умереть.
Тайка повернулась на левый бок, стараясь всей тяжестью придавить больное, несчастное сердце, чтобы оно, наконец, перестало трепыхаться и страдать. В этот момент она пожалела, что не весит килограммов двести, а то и триста. Уж такую тяжесть сердце бы точно не выдержало и лопнуло, как пережатый шарик.
ххх
