скачать книгу бесплатно
Губа у неё давно уже поджила, а заметный шрам, идущий наискосок от правого уголка рта к левой ноздре, нисколько не уродовал симпатичное лицо Таисии. Но стоило ей заговорить, как люди отводили взгляд, неприятно пораженные отсутствием четырех передних зубов.
Родители убеждали Таисию вставить золотые зубы и предлагали денег. Но она понимала, что вставные металлические зубы сильно состарят её, да и не видела она особой красоты в сиянии золота во рту. Другое дело фарфоровые зубы, которые выглядят как настоящие и даже лучше. Но нужно было найти того, кто возьмется сделать такие. Настоящих умельцев было мало, и не секрет, что многие мучались со вставными зубами, месяцами привыкали к ним, набивая кровавые мозоли. Девчата с работы пообещали разузнать, к кому следует обратиться, да чтобы недорого взял за свою работу. Многие-то на дому зубы делали.
Но Таисии вдруг повезло. Однажды она возвращалась от сына в переполненном автобусе, бездумно глядела в окно на заснеженные поля, вечно зеленые лесопосадки, состоящие в основном из елей, на маленькие, заметенные под самые крыши дачные домики. Где-то на середине маршрута, как раз напротив дачного поселка, в автобус вошел мужчина средних лет, с тяжелым рюкзаком за плечами. По звуку, донесшемуся до Таисии, можно было уверенно сказать, что в рюкзаке банки.
–У нас на даче погреб хороший,—начал оправдываться мужчина, когда ближайшие пассажиры разом посмотрели в его сторону, привлеченные звоном стекла.—Мы там соленья-варенья храним, картошечку. Вот перед праздником и поехал, чтобы к новогоднему столу и свои грибочки были, и свои огурчики-помидорчики. Обычно я на своем «Москвиче», да тут карбюратор забарахлил, вот и пришлось…
Пассажиры, удовлетворенные услышанным, потеряли всякий интерес к новому попутчику, и только Таисия, сама не зная почему, все смотрела на него.
–Давид Михеевич,—ни с того, ни с сего представился пассажир с рюкзаком и протянул ей ладонь. Опешившая Таисия протянула свою и проговорила:
–Таисия Романовна.
Понятно, что верхняя губа её тут же приподнялась и обнаружила отсутствие зубов. В глазах Давида Михеевича блеснул огонек. Он, не выпуская руки женщины, пристально вгляделся в её лицо, отметил и шрам на губе, и вмиг покрасневшее лицо попутчицы, и все её удивительно симпатичное лицо.
–Прошу прощения за навязчивость,—наклонился он к ней,—но мною движет не простое любопытство, а чисто профессиональный интерес. Это,—он дотронулся до своей верхней губы, покрытой редкими кустиками рыжеватых волос,—травма, несчастный случай?
Таисия кивнула.
–Как давно?
–Полгода уже.
–Прекрасно!—улыбнулся Давид Михеевич, но тут же поправился.—Я хотел сказать, прекрасно, что уже прошло полгода. Значит, ткани зажили и не доставляют беспокойства?
Женщина снова кивнула. Мужчина полез во внутренний карман своего пальто, достал ручку, блокнот, вырвал оттуда листок и, сопротивляясь неровному ходу автобуса, что-то там написал. Листок протянул Таисии.
–Без стеснения, уважаемая Таисия Романовна, без стеснения. Буду только раз помочь очаровательной женщине.
Таисия покраснела, отвернулась в смущении к окну, но потом решила прочитать, что написал разговорчивый попутчик. Автобус подскакивал на замерзших кочках, раскачивался из стороны в сторону, да еще рука дрожала от волнения. Но все же она сумела разобрать кривые буквы: «Канцлер Давид Михеевич. Зубной техник».
Она прочитала написанное несколько раз, пока осмелилась взглянуть на попутчика. Подняв глаза, она увидела, что тот лукаво улыбается ей.
–Вот, поди ж, ты, какой фамилией меня родители наградили,—проговорил он и подмигнул левым глазом.
Таисия в ответ тоже улыбнулась и поняла, что этот незнакомый человек ей нравится. Конечно, не было в нем той красоты, что бросает женщин к ногам мужчины, заставляет терять голову и страстно мечтать о близости. Канцлер был невысок ростом, худощав, из-под ондатровой шапки выбивались курчавые рыжеватые волосы. Круглые навыкате глаза, густые брови и большие толстые губы выдавали его еврейское происхождение. Он был выбрит до синевы и распространял запах одеколона, пальто когда-то сшитое на заказ, требовало ухода и заботы: верхняя пуговица отсутствовала, а следующая держалась на ниточке. Но шею обхватывал белый дорогой мохеровый шарф, а из кармана торчали кожаные перчатки.
Но в каждом движении лица, в каждом слове и взгляде Давида Михеевича сквозили доброта, понимание и сочувствие к ближнему. Таисии вдруг захотелось, чтобы автобус как можно дольше ехал между заснеженными полями, мимо елок, мимо дачных поселков, и чтобы её нежданный знакомый смотрел на неё своими черными глазами с голубоватыми белками, улыбался красным ртом и говорил о чем угодно, лишь бы слышать, как он слегка картавит и растягивает некоторые буквы.
Но автобус прибыл по расписанию.
–Без стеснения!—крикнул ей напоследок Давид Михеевич и, перебросив через плечо рюкзак, заспешил к стоянке такси. Таисия двинулась к автобусной остановке и через час была дома.
Квартира встретила её тишиной. Впервые за последние годы женщина внимательно осмотрелась. Старые, вылинявшие обои, старая, побитая супругом мебель, затертые половики, требующие покраски потолки и полы. Где её мечты об уютном гнездышке, о праздничных запахах ванили и корицы, о музыке? В какой дали остались? Неужели ей так и доживать в этой убогой квартире и ждать возвращения Славки?
Таисия выпрямилась, сжала кулаки и погрозила неизвестно кому. Потом начала лихорадочно двигать мебель, складывать вещи, вытаскивать остатки посуды из серванта. Ей нужно срочно все изменить, обновить, стереть память о годах с Кукиным. Был Кукин, и не стало его! Поэтому прочь все, к чему прикасались его лапы! Она бы и кожу с себя содрала, если бы можно было. С этим она после разберется, а сейчас она должна избавиться от малейшего воспоминания о своем несчастном замужестве.
Новогодние праздники Таисия провела за ремонтом квартиры. Во двор дома она вытащила мебель и начала топором рубить её на дрова. Соседи вначале не поняли, что с ней, принялись успокаивать и вырывать из рук топор, но Тайка засмеялась им в лицо и объявила, что в новом году она собирается жить с новой мебелью.
–Василий Дмитриевич!—позвала она соседа.—Помог бы одинокой женщине! Что ж мне до ночи топором махать?
От уничтожения удалось спастись лишь холодильнику да дровяной печке, а кучей разрубленной мебели в новогоднюю ночь топилась не только квартира Таисии, но и три соседние. О наступившем новом годе женщина узнала из репродуктора на стене в кухне, где она, уставшая, но довольная ела пирожки с капустой, запивая их малиновым киселем.
Понадобилась неделя и помощь девчат с работы, чтобы квартирка Таисии преобразилась. Скопленные ею деньги да помощь родителей позволили ей купить в кредит необходимую мебель, а Рождество хозяйка отмечала в кругу тех, кто поддержал её в стремлении начать все сначала.
Вот что значит нечаянная, но такая важная встреча в обычном автобусе, на обычном маршруте!
ххх
Таисия долго не решалась позвонить Давиду Михеевичу. Вначале она убедила себя, что ей нечего надеть и начала кружить по магазинам в поисках приличного платья или костюма.
–Не майся понапрасну,—остановила её Клавдия Егоровна, когда узнала, на что та тратит свободное время.—В магазинах ты ничего доброго не подберешь для себя. Иди-ка ты, девонька, в ателье. Там и материал получше, а мастерицы есть.
–А может, Клавдия Егоровна…
–И-и-и-и, надумала!—остановила её женщина.—Для твоего случая не мои руки нужны.—Она встала, порылась в верхнем ящике комода.—Запиши: Зинаида Симакова. Она в ателье на Рождественской работает. Скажи, что, мол, Клавдия Егоровна просит. Не откажет, хотя шьет только женам начальников. Ну и само собой, берет не по расценкам.
–Да это не проблема,—понимающе закивала Таисия.
–Знаю, да только предупредить не грех. Скажешь ей, чтоб без экономии. Она поймет.
–Спасибо тебе, Клавдия Егоровна,—имя закройщицы Тайка не стала записывать. Оно у неё моментально в мозгу отпечаталось.
Узнав, в какую смену работает Симакова, Таисия отправилась к закройщице. Ждать, пока та обговорит заказ с предыдущей клиенткой, пришлось больше часу. Таисия впервые попала в ателье и этот час потратила на разглядывание внутренней обстановки приемного зала, маленьких полированных столиков с глянцевыми журналами мод, диванов вдоль стены, кабинок, занавешенных плотним серебристым материалом. В кабинки заходили элегантные женщины, а потом туда же приносили сметанные платья, жакеты, блузки. Закройщицы, все как на подбор стройные, подвижные, с аккуратными прическами входили в кабинки и подолгу обсуждали с клиентками все мелочи будущего портняжного шедевра.
Дошла очередь и до Таисии. К ней подошла миловидная женщина примерно её возраста в платье без рукавов и с приколотой на левой груди подушечкой с множеством иголок. После обмера, цифры которого закройщица вписала в маленький блокнот, Таисия в изумлении уставилась на Симакову.
–Ч-ч-что вы сказали?
–Я говорю, что у вас полный сорок восьмой размер,—подняла аккуратно выщипанные бровки закройщица.—А что, вы поправились?
Таисия отрицательно помотала головой. А Симакова выжидательно смотрела на странную клиентку, пытаясь добиться от неё, какой фасон она выберет.
–Я не знаю,—залилась краской Таисия.—Посоветуйте.
–Ну-у-у,—вильнула в сторону глазами Симакова,—мне трудно угадать, что именно вам понравится. А потом один фасон требует меньше времени и усилий, другой…
–А вы мне без экономии сделайте,—вспомнила Таисия наказ соседки.—Вам виднее, что мне пойдет.
Симакова внимательно глянула на клиентку, что-то черкнула в блокнот и на всякий случай спросила:
–А как же расценки?
Таисия сделала этакий жест рукой, который однозначно говорил, что денежный вопрос её мало интересует. Закройщица заговорщески подмигнула ей, поправила на шее сантиметровую ленту.
–На примерку приходите через неделю, не раньше.
Таисия летела из ателье на крыльях. Во-первых, она никак не могла поверить, что у неё сорок восьмой размер! И это с пятьдесят восьмого!!! Хоть какая-то польза от Славки. Это его стараниями она приобрела вполне стройную фигуру.
Во-вторых, у неё появится шикарное (она была уверена в этом) платье, в котором она и предстанет перед Давидом Михеевичем. А когда у неё будут новые зубы, можно подумать и о личной жизни. Она еще не старая, чтобы ставить на себе крест. Может, и ей жизнь улыбнется.
Недели в ожидании нового платья пролетели незаметно. Правда, перед первой примеркой ей пришлось попотеть, отыскивая приличное белье. Не могла же она, в самом деле, предстать перед закройщицей в вискозной сорочке и лифчике на трех пуговицах?
Спасибо Ленке Доскиной, что свела её со спекулянткой, которая за белую с кружевом комбинацию, бюстгальтер на косточках и плавки без резинки потребовала целую, считай, зарплату. Зато на примерке Таисия чувствовала себя, по крайней мере, одной из тех женщин, которые являются постоянными клиентками ателье.
За пошив платья ушла еще одна зарплата поварихи, но Таисия и секунды не пожалела денег, когда примерила готовое изделие. В огромном зеркале она увидела стройную женщину с пунцовым от смущения и радости лицом. Темно-голубое платье с блестящей атласной отделкой на груди и рукавах удачно сочеталось с темно-русыми волосами и румяным лицом Таисии. Глядя на свое отображение в зеркале, она могла честно сказать о себе: «Красавица».
Зинаида Симакова и та загляделась на клиентку, которая как замерла, засмотревшись на себя, и так простояла четверть часа.
–Вы довольны?—спросила она, хотя и без слов было ясно, что клиентка без ума от работы закройщицы.
Женщина повернулась одним боком, потом другим—придраться не к чему. Если бы Таисия была бы посмелее, она бы непременно расцеловала Зинаиду Симакову, но вместо этого приложила ладонь к груди и прикрыла глаза в восторге. Закройщица еще минуту потопталась возле Таисии, а потом поспешила к другим клиенткам, которые терпеливо ожидали своей очереди.
Прижимая к груди аккуратный пакет с упакованным платьем, Таисии ног не чуяла перед собой. Несмотря на усиливающийся к вечеру мороз, она медленно брела по заледеневшему тротуару, улыбалась своим мыслям и ощущала себя, наверное, так же, как Золушка перед балом. Теперь можно звонить Давиду Михеевичу.
Их встреча состоялась в крошечном кабинете поликлиники, можно сказать, в закутке, где едва размещался стол, заваленный ящичками с разными смесями и множеством форм челюстей, два деревянных стула с высокими спинками, обтянутыми дерматином, и хлипкая кушетка, которая представляла собой смесь обеденного и письменного стола.
В белом халате и шапочке, в больших роговых очках Давид Михеевич показался Таисии профессором медицины. Она стояла перед ним в новом платье (пальто сдала в гардероб) и растоптанных зимних сапожках и про себя ужасалась, что посмела прийти к такому человеку, имея в мыслях не только новые зубы, но и… Что? Неужели она пришла на свидание? Один раз в автобусе увидела и сразу прибежала? Хотя, конечно, не сразу, месяц почти прошел, но это не имеет никакого значения.
А Давид Канцлер смотрел на молодую женщину и не мог поверить, что вот эта красавица в элегантном платье смотрит на него такими глазами, какими на него никто и никогда не смотрел. За такой взгляд можно многим пожертвовать. Хотя что он, обремененный годами и большим семейством мужчина, может предложить ей? Чертова жизнь! Чертова жизнь!
Много, много лет назад Давид Канцлер мечтал о такой встрече, о таких глазах, которые обещают все мыслимые земные радости. Но на голодного еврейского паренька девушки обращали внимания меньше, чем на дворового пса. Кому нужен тощий, с рыжими неухоженными волосами, длинным носом и тонкой гусиной шеей ухажер без копейки денег в кармане?
Его счастье, что ему удалось попасть на курсы зубных техников, но работа в районной поликлинике не давала особых доходов, а ловчить, как другие, он не умел. Это на работе он выглядел более или менее прилично: белые штаны, белый халат и шапочка, легкие мокасины. Вне работы Давид носил брюки и костюмы, которые ему перешивала его тетка из оставшегося после её мужа барахла. Но чтобы пригласить девушку в кино или кафе в такой одежде, и думать было нечего. Канцлер пытался ухаживать за молоденькими медсестрами, но те хорошо знали материальное положение каждого работника поликлиники и ограничивались смешками на робкие предложения зубного техника.
Женился Давид тоже благодаря тетке, у которой были обширные знакомства среди еврейских семейств. Мара была перезрелой девушкой, меланхоличной и ленивой. За год после женитьбы их двухкомнатная кооперативная квартира, подаренная её отцом, приобрела такой запущенный вид, что Давид постеснялся кого бы то ни было пригласить в гости. Хотя и приглашать ему было некого: друзьями он не обзавелся, родственники со стороны жены редко звонили, не то что заходили, а его единственная родственница—тетка по матери, придя однажды навестить молодых, только руками всплескивала да головой качала. За два часа она кое-как сумела навести порядок на кухне, а, прощаясь с племянником, посоветовала взять все в свои руки.
К тому времени Давиду надоела грязь в комнатах, гора грязной посуды в раковине и полчища рыжих непуганых тараканов. Смирившись со своей долей, отныне Давид следил за порядком в доме, ходил по магазинам и относил белье в прачечную. Когда у молодых пошли дети, хлопот прибавилось: с утра за молоком, вечером пеленки-распашонки, в выходные дни прогулки с коляской на свежем воздухе.
Мара предпочитала часами валяться на диване или курить у окна на кухне. Она раз пятнадцать на дню варила кофе, вела бесконечные телефонные разговоры с матерью или сестрами, жаловалась им на скуку семейной жизни и нехватку денег. Сама она работать не стремилась и возмущенно сопела, когда Давид намекал на залежавшийся в столе диплом художника-декоратора.
За первые восемь лет брака у Канцлеров родилось четверо детей. Жило семейство все в той же двухкомнатной квартире, где буквально дышать было нечем от тесноты, а также от привычки Мары закрывать все форточки, чтобы дети, не дай Бог, не простыли.
Чтобы не сойти с ума, Давид старался как можно больше времени проводить на работе. Ему удалось заполучить маленький кабинетик под центральной лестницей, хотя остальные работники стоматологического отделения ютились в двух небольших кабинетах и мастерской.
В своей комнатушке Давид и работал, и отдыхал до того часа, как поликлиника закрывалась, на списанной кушетке, отданной ему завхозом за литровую бутыль спирта. Еще немного и он бы совсем переселился в кабинет, но на его счастье, коллективу поликлиники выделили участки под дачи. Так Давид Канцлер стал обладателем шести соток земли, на которых он построил нечто среднее между собачьей будкой и складским помещением. Но для него это был рай, где царили тишина и покой. На участке Давид был полным хозяином, а Мара и дети за все последующие годы ни разу здесь не появились.
Каждый свободный вечер, каждый выходной, не говоря уже об отпуске или праздничных днях, Канцлер проводил на своем участке, где выращивал огурчики, зелень, кабачки, картошку. У него раньше, чем у других дачников, поспевали под пленкой помидоры и болгарский перец, соседи завидовали его плантации виктории и постоянно просили саженцы особой, очень крупной вишни. Бывало, что за время его отсутствия кто-то оборвет ранние огурцы или еще зеленоватые ягоды. Но Давид никогда не сердился, справедливо полагая, что «всем хватит».
Давид быстро научился консервировать, и как заправский кулинар закручивал сотни банок солений, компотов и варенья. Хозяйки с соседних участков без смущения захаживали к нему, выведывали оригинальные рецепты и пробуя уже готовую продукцию.
–Вот жене повезло!—было общее мнение.
Хранил свои запасы Давид в погребе, хитро устроенном под его «собачьей конурой». Дачные воры, посещая зимой на вид благоустроенные домики, стороной обходили сляпанную кое из чего хибару Канцлера, не предполагая даже, сколько добра хранится под землей. Для Давида были большой радостью поездки на дачу среди зимы или ранней весной. Он спускался в погреб, и при скудном свете свечи любовно оглядывал стеллажи с банками, яму с овощами.
Семейство равнодушно принимало дары земли, бестолково и не экономно вскрывая банки, а у Давида душа болела, когда он видел кружок плесени на маринованных помидорах или компоте.
Если бы не дача и не новогодний стол, для которого понадобились заготовки, Давид, возможно, никогда бы не встретился с Таисией, и у него никогда бы не было той единственной любви, а которой мечтают и женщины, и мужчины.
А в тот первый приход Таисии в поликлинику, Давид Михеевич не только пообещал ей зубы, «каким и артисты позавидуют», но и успел признаться, что никогда не встречал женщины, красивей Таисии.
Этого хватило, чтобы женщина окончательно потеряла голову и позволила практически незнакомому человеку поцеловать себя. С того дня у Таисии и Давида началась новая, счастливая жизнь.
Теперь в своем кабинетике Давид Канцлер проводил лишь необходимое для работы время. Все остальные часы он пребывал в квартире Таисии, которая с его бескорыстной помощью обзавелась новыми фарфоровыми зубами. То ли зубы были тому причиной, то ли жизнь с Давидом, но Таисия расцвела, помолодела и летала что на работе, что по дому на крыльях.
–Ну, как он?—интересовались первое время поварихи. Но потом и спрашивать перестали. А чего спрашивать, когда и так видать, что баба счастлива без меры.
Родители, правда, сначала настороженно восприняли появление у дочери нового сожителя, но, видя, как счастливо смеется их Тайка, как нежно обнимает её Давид, успокоились. Конечно, они задумывались о том, что через несколько лет законный супруг дочери вернется из мест заключения и появится у неё. Но если Тайка на это махала рукой, так им чего зря кручиниться. Радоваться надо!
Через десять месяцев Таисия родила дочь. У девочки были рыжеватые волосики от отца, а все остальное от матери. Родители не могли наглядеться на свое сокровище, а Давид Михеевич нет-нет да всплакнет над кроваткой Шурочки.
–Ты чего плачешь?—бывало, спросит Таисия.
–От счастья и от любви,—отвечал Давид, легонько касаясь губами ножки ребенка.—Только бы успеть вырастить,—говорил он про себя.
Таисия ласково смотрела на Давида, которого давно уже про себя звала мужем. А кто же еще? Неужели муж это тот, с кем она по недоразумению в загсе расписалась? Или тот, кто вместо ласки кулаками её награждал да издевался всячески? Не-е-ет! Муж от слова «мужчина», а Давид Канцлер был настоящим мужчиной. И только с ним Таисия познала радость единения, слияния двух тел, двух сердец. Она умирать будет, но не забудет ту первую ночь, проведенную ею в объятиях Давида.
Мужчина ничего себе не позволил из того, ради чего и затаскивают женщину в постель. Он утопил её в нежности, целуя её безупречно белое тело, мягкими движениями полируя каждый миллиметр атласной кожи женщины.
Для Таисии весь мир перестал существовать, провалился в черную дыру, и только она каким-то чудом плавала во вселенной, чувствуя себя куском арктического льда, который от соприкосновения с руками Давида начал плавиться, растекаться, превращаясь в нечто невесомое, слабо подрагивающее и безмерно блаженное. Так вот что значит неземная любовь, чуть ни вслух проговорила Таисия, а мужчина удовлетворенно выдохнул, в очередной раз найдя на теле женщины чувствительную точку. От женщины пахло хлебом и миндалем, и эти запахи усиливали влечение Давида к своей пациентке и любовнице. Он уже давно мог бы овладеть ею, но чувствовал, что спешить не следует. Перед ним только чуть приоткрылась дверь в неведомые женские глубины, и если он хочет постичь их, вызвать к жизни, то не станет спешить сам и не поддастся уговорам женщины, чьи пересохшие губы шептали: «Хочу тебя, не могу больше». Давид увлажнял её рот поцелуем, а потом снова с энтузиазмом исследователя погружался в удивительный процесс реанимации чувственности женщины, чей первый сексуальный опыт принес ей не просто разочарование, но стойкое отвращение ко всякому прикосновению чужих рук, особенно мужских.
Их первая ночь закончилась долгим поцелуем, завершившим череду любовных игр и мастер-класса возбуждающих ласк. Они одновременно провалились в сон, так и не успев разжать объятий.
Дрова в печи давно прогорели, а через вьюшку, которую накануне вечером забыли закрыть, остатки тепла покинули комнату, где наконец-то осуществились мечты молодой женщины и немолодого мужчины о рае для двоих.
С рождением Шурочки взаимное влечение Давида и Таисии еще больше увеличилось. Они не могли прожить друг без друга лишнего часа. Таисия торопила время на работе, Канцлер все реже бывал дома, а под конец и вовсе появлялся два-три раза в месяц, чтобы пополнить холодильник съестным, оплатить необходимые счета да проконтролировать школьные успехи младших сыновей. Его старшая дочь Лия закончила художественно-графический факультет университета и стала модным декоратором, неплохо зарабатывала, часто пропадала на целые недели, обретаясь в мастерской своего друга фотографа.
Средняя дочь Соня окончила музыкальное училище по классу флейты и подавала большие надежды. Её мечтой была победа на известном конкурсе молодых исполнителей в Праге, поэтому все свое время она работала с преподавателем, который надеялся, что его талантливая ученица принесет славу и ему.
Младшие сыновья Давида Лева и Арсений были далеки от творчества. Лева был погружен в математику, легко выигрывал все олимпиады и готовился к поступлению в Бауманское училище, Арсений видел себя великим изобретателем, а электронику почитал за религию.
Таланты детей Давид Михеевич себе не приписывал, но жалел, что в свое время самым подробным образом не расспросил свою единственную тетку о том, кто и кем были его родители. Не мог он поверить, что дети пошли в родственников жены, единственный талант которых был в умении приспосабливаться и угождать, чтобы не потерять завидных теплых местечек. Своих родителей Давид не помнил, а тетка, когда он начинал её расспрашивать, прикладывала изуродованный полиартритом палец к губам: «Тс-с-с! Придет время—расскажу, но не раньше». Пока дожидались подходящего времени, тетка померла. Так что Давид Михеевич с полным основанием мог предположить, что его родители, пострадавшие в годы репрессий, возможно, были людьми незаурядными, а свои гены передали не ему, единственному сыну, а внукам.
Его предположение стало находить подтверждение вскоре после того, как Шурочка, его внебрачная любимая дочка от Таисии, уже в полтора года демонстрировала удивительные способности. Так она одной линией, угольком из печки могла нарисовать котенка, выгибающего спинку, из старых разрозненных пуговиц, которые мать хранила в жестяной банке, выложить узор, который точно повторял узор на галстуке Давида. В два с половиной года отец принес дочери набор для вышивания. Таисия, конечно, засуетилась, можно ли доверить крохе иголку, ножницы, но Давид успокоил её и сам несколько вечеров подряд учил ребенка вышивать крестом и гладью. Это умение он приобрел еще в подростковом возрасте, помогая тетке вышивать салфетки на продажу.
Новое занятие так понравилось крохе, что она могла часами просидеть за пяльцами и только тихо смеялась, когда на материале неожиданно появлялся или цветок лютик, или мордочка мышки, или рисунок с замерзшего стекла.
Дед и бабка Пановы души не чаяли в Шурочке, наперегонки закармливали конфетами и зефиром, а та отвечала им взаимностью, веселила их незатейливыми песенками и стишками, которые заучивала в детском саду. Пановы были счастливы счастьем дочери и внучки, но иногда, по ночам, пугали друг друга возвращением Славки.
–Что будет, что будет?—причитала Татьяна Васильевна и умоляюще смотрела на иконы.
–А ничего не будет!—резко отвечал ей муж, чиркая в потемках спичкой.—Как появится, так и исчезнет. Думаешь, Давид в сторонку отойдет, когда этот уголовник появится? Не-е-т, шалишь!
–Отец, отец,—вздыхала Татьяна Васильевна,—а ну как драка между ними завяжется? У Славки дури на десятерых хватит, а идти в тюрьму ему не впервой. Чиркнет ножом…
–Да кто ему позволит?—раскипятился Роман Петрович.—Да я сам тогда…
–Тише, тише, успокойся. Один раз ты уже навоевался, не знаю, как только живы остались,—вспомнила Татьяна Васильевна страшный день, когда Славка вырвал из рук Романа Петровича ружье и пошел палить. Видать не срок им был помирать, вот и остались целы и невредимы. А то, что изверга на восемь лет законопатили, так это справедливо!
