Не повтори моей судьбы

скачать книгу бесплатно


–Ладно,—отвел взгляд Рем,—сахару не жалко.

Они молчали. Шура осторожными глоточками пила крепкий, пахучий, сладкий до приторности чай, Рем, сидя за столом, перекладывал с места на место учебники, альбомы, ручки и цветные карандаши. Только до курсовой не дотрагивался.

–Ты славная девушка,—заговорил Рем,—предполагаю, что ты не умеешь обманывать, ловчить, пользоваться моментом. К тому же ты умна и не лишена таланта. Но при отсутствии характера и самоуважения такие люди, как ты становятся легкой добычей прохиндеев, лентяев, подлецов и прочей нечисти. Не возражай! Я старше тебя намного, а значит, умнее и опытнее.

Рем забрал пустую чашку из рук девушки, помог ей удобнее устроиться на тахте, прикрыл её пледом, а сам плотно сел на стул возле стола. Он брал то один, то другой лист в руки, клал на место, прикусывал в напряжении нижнюю губу и потирал ладонями лицо, что служило верным признаком сильного волнения мужчины. Однажды Шурочка уже видела Битюгова в таком состоянии. Тогда он решал вопрос, браться ли за реставрацию нескольких старинных икон, потому что предполагал, что они ворованные.

–Я не хочу тебе ничего объяснять,—продолжал Рем,—но поверь мне на слово, нельзя не ценить свой профессиональный труд. Мы должны, обязаны даже помогать людям, но не бросать им под ноги наш талант, наши знания, умения. Ты вот взялась за курсовую своей подруги, а она в это время развлекается с молодыми людьми, может, отдыхает. Но даже не в этом дело.

Он снова замолчал, подбирая нужные слова.

–Короче, научись в первую очередь сама ценить свой труд. Во-вторых, дай понять окружающим, что свои услуги ты ценишь достаточно высоко. В-третьих, избегай тех, кто под видом дружбы или приятельских отношений пытается заставить тебя работать на него. Таких халявщиков более чем предостаточно. Между прочим, они-то никогда и ни при каких условиях задаром ничего не сделают.

Шурочка соглашалась в душе с Битюговым, но представить не могла, как она, допустим, попросит с Лильки деньги за курсовую. Словно прочитав её мысли, Рем посоветовал:

–Верни завтра же курсовую подруге и скажи, что за твой вариант она должна заплатить.

–А сколько?—покраснела девушка.

Мужчина подумал и назвал ей цифру, которая Шурочке показалась заоблачной.

–Не волнуйся, это средняя цена. Другие за эту же работу взяли бы больше.

–А что, есть такие, которые…

–Эх ты, наивное дитя!—улыбнулся Рем.—Знаешь, сколько богатых бездельников, а то и просто бездарей учится в московских вузах? У них нет мозгов, усидчивости, старания, но есть родительские деньги, и они готовы заплатить любому, кто избавит их от тяжкого умственного труда. Так почему бы талантливым, умным, но малообеспеченным студентам не взять на себя этот труд?! Двойная польза: ты получаешь деньги и вместе с тем активизируешь свои знания, способности, что, согласись, немаловажно.

Рем взял один из листков, написанных рукой Лили, прочитал первый попавшийся абзац.

–Вот это стоит пятачок, а вот это,—он зачитал абзац, написанный Шурочкой,—оценивается совершенно по другому тарифу. Усекла?

Девушка смущенно улыбнулась.

–Усекла.

–Тогда я пошел?

–Спокойной ночи.

–Ты не вставай,—от порога крикнул Рем,—я своим ключом закрою.

Хлопнула дверь, Шурочка осталась одна. Может, другая бы на её месте боялась оставаться в огромном полупустом помещении одна, но она не испытывала ни малейшего страха. Напротив, часто ночами она простаивала у огромного окна и с десятиэтажной высоты смотрела на Москву, на небо, часто затянутое черными облаками, реже—украшенное звездным бисером и одинокой луной, любила представлять жизнь людей, отгораживающихся от мира разноцветными занавесками.

В детстве она очень любила прятаться за оконной занавеской, воображая себя в кукольном домике. Вспомнив о детстве, сразу вспомнила маму. Последний раз они виделись зимой на втором курсе, считай, полтора года назад. Перед началом летней сессии в тот год мама написала ей, чтобы она не приезжала, так как неизвестно откуда свалился ей на голову сын Юрик, уголовник с многолетним стажем. Как мать она не смогла прогнать сына, и теперь он живет с нею, периодически пропадая на какое-то время, а потом возвращаясь.

«Он не работает, писала мама, болен туберкулезом. Редко когда поможет по дому. Обычно сидит на крыльце курит беспрестанно и бормочет что-то себе под нос. Слышала, что ходит он к Наташе Роговой. Ты, наверное, помнишь её, она училась с тобой до девятого класса, а потом пошла работать на прядильную фабрику. Наташа живет с замужней сестрой, у которой трое детей. Теснота, крики, безденежье. Девочка готова хоть за черта выйти, лишь бы из этого ада выбраться. Хотелось мне её предупредить, что с Юриком она в такой же ад попадет, да не смею. Что уж будет».

Шура не могла представить Юрика в их домике с чистыми половичками, белоснежными, выстроченными занавесками на окнах и у божницы. В её представлении старший брат был угрюмый, со зверским выражением лица детина, пропахший тюремными запахами и заражающий всех вокруг палочками Коха.

Ни о каких каникулах дома Шурочка теперь и не думала, но со страхом ждала окончания института. Куда ей потом? Остаться у Битюгова? Жить в домработницах? А она мечтает о собственной семье, детях, хорошей работе, собственном жилье. Да и Рем еще не старый. Вдруг он женится, и останется она без заработка и без угла.

Как ни думай, как ни раскладывай, но придется вернуться домой. Она будет жить с мамой, а Юрик пусть ищет себе пристанище сам. Тем более что дом на неё, Шурочку, оформлен. По закону.

С этой мыслью девушка уснула, а на следующий день сделала так, как советовал ей Рем.

–Возьми,—протянула она папку Лиле.

Та радостно протянула руки, схватила курсовую, заиграла всем лицом.

–Спасибо, спасибо, Шурочка!—засюсюкала она.—Что бы я без тебя делала! Пусть теперь Алла подавится!—засмеялась и полетела по коридору, ведущему на кафедру. А Шура спустилась в буфет, взяла любимое пирожное, яблочный сок и устроилась за дальним столиком. Она редко позволяла себе такую роскошь, как пирожное и сок, но сегодня, после стольких дней упорного труда, она себя решила побаловать.

Прозвенел звонок, и Шурочка Панова поспешила в лингафонный кабинет, где старательно отрабатывала не дающееся ей английское произношение. С опозданием появилась Лиля Комарова. Радостное выражение покинуло её лицо, покрытое красными пятнами досады. Она бросила злой взгляд в сторону Шурочки, шумно двинула стулом и уставилась в одну точку. Папки при ней не было, как заметила Шурочка. Сердце её часто-часто стучало, в животе что-то больно сжималось, а внутренний голос нашептывал: «Зачем ты это сделала? Как стыдно». К концу занятий Шурочка окончательно решила отказаться от идеи заработать на курсовой Лильки, подумав, что прогулки с подругой по Москве, её оптимистическое щебетание и «смех без причины» компенсируют материальные недостатки.

Как только они оказались вне аудитории, Шурочка догнала подругу, спешащую по коридору.

–Лиля…

–Знаешь, Панова,—тут же зло заговорила Лиля,—я конечно не ожидала…

Шурочка замерла, потом обреченно повернула назад. Но Лиля удержала её, торопливо заговорила:

–Я согласна тебе заплатить, тем более это меньше, чем запросила Сокова. Только что же ты сразу мне не сказала? Я как дура поперлась к Алле со старой курсовой, а она на меня так вызверилась! Знаешь, что она мне пообещала, если я ей к концу недели не сдам курсовую? Времени совсем не осталось.

Лиля нервно колотила себя сумочкой по ногам.

Проглотив комок в горле, Шурочка сказала:

–Принеси завтра деньги, а я тебе принесу курсовую. Тебе как раз хватит времени, чтобы переписать.

И пошла. На душе было неспокойно. Значит, прежде чем обратиться к ней, Лилька ходила к Соковой. Про их однокурсницу говорили, что она может любую курсовую и даже диплом достать, потому что имеет доступ к архиву, где годами хранятся студенческие и аспирантские работы. Сокова была отличницей, висела на доске почета, получала повышенную стипендию. Ей ничего не стоило написать любую работу, и она на этом, конечно, неплохо зарабатывала.

Лилька пожалела родительских денег и решила, как всегда подрядить свою подругу, проносилось в голове Шурочки. Мол, этой провинциалке за счастье будет избавить Лилечку Комарову от жестких требований преподавателя. Она и за спасибо все сделает!

Прав был Рем, во всем прав, твердила себе Шура, добираясь до мастерской. И ей на будущее надо уяснить, что её мозги и её талант имеют цену, и распоряжаться ими имеет право лишь она сама. Кто знает, как сложится её дальнейшая жизнь, но урок Рема она усвоит.

На следующий день сделка состоялась, и Шура оказалась обладательницей суммы, намного превосходящей стипендию. Она практически не слышала ничего из того, о чем говорилось на занятиях, и мысленно планировала, что купит на эти деньги. Скоро лето, нужны босоножки, хочется джинсовую юбку. Вот сумку не мешало бы сменить. Но когда она по пути забежала в гастроном, чтобы купить пельменей на ужин, то изменила свое решение. Юбка подождет, а вот за жизненный урок Рема нужно отблагодарить.

Шура купила курицу, любимый Битюговым соус «Ткемали» и большую бутылку сухого красного вина. В мастерской она тихо проскользнула за спиной работающего над очередным шедевром Рема, замариновала курицу, а через час разложила её на большой сковороде, не забыв натереть чесноком и перцем. Сварить рис было делом минуты, а открыть вину и того меньше.

Аромат курицы наполнил кухоньку, потом пробрался в просторную мастерскую, завертелся вокруг увлеченного делом Битюгова. Реставратор вначале не обратил на него внимания, но через несколько минут вынужден был оставить работу, принюхаться и вопросительно глянуть в сторону кухни. Оттуда с подносом в руках показалась Шурочка. Она прошла к столу и, предварительно отодвинув локтем ящик с мелким инструментом, водрузила на него поднос.

–По какому случаю гуляем?—спросил Рем.

–По поводу первой зарплаты,—гордо ответила девушка и засмеялась.—Лилька заплатила мне столько, сколько я и сказала.

–А я и не сомневался,—ответил Рем после небольшой паузы. Он-то боялся, что Шурочка спасует, не сможет отказать подруге.—Теперь я за тебя спокоен.

Они пододвинули стулья к столу, разломили по-братски курицу, налили в простые стаканы вина.

–Спасибо вам, Рем Иванович, за науку,—просто сказала Шурочка и отпила несколько глоточков.—Мой первый заработок и это первое в моей жизни вино будем считать началом взрослой жизни Шуры Пановой. Нужно ли мне говорить, что от вас я больше узнала, чем на занятиях в институте. Куда бы ни закинула меня судьбина, с кем бы ни столкнула, но вас я буду считать своим первым учителем. Я пью за вас, Рем Иванович.

Шурочка выпила стакан до конца, смело взглянула на Битюгова. Тот задумчиво вертел стакан в руке и улыбался, что случалось с ним крайне редко.

–Спасибо, девочка, за добрые слова и высокую оценку моего скромного вклада в твое образование,—по-доброму усмехнулся Битюгов.—Но если мы говорим о твоей новой взрослой жизни, то позволь мне дать тебе еще один совет.

–Я заранее говорю, что воспользуюсь им.

Рем немного помолчал, словно прикидывая, не далеко ли он зашел в роли советчика, но потом выдал:

–Тебе не идет имя Шура, Шурочка. Уж слишком оно звучит по-деревенски. Да и внешность твоя требует чего-то более значимого, например, Саша, даже Александра.

Шурочка зарделась. Она была невысокого мнения о своей внешности, но если Рем сказал…

–Я согласна! Давайте выпьем за Сашу Панову, а может, и за Александру Давидовну Канцлер.

Брови Рема поползли вверх.

–Уж не новая ли Мата Хари поселилась под крышей моей мастерской?—воскликнул Битюгов.—Не прошло и трех лет со дня нашего знакомства, а я узнаю, что моя домработница имеет подпольную фамилию!

–Смейтесь, смейтесь!—надулась Саша.—А я говорю правду!

Битюгов смеялся, глядя на сердитое лицо своей жилички. Вино окрасило обычно бледные щеки Саши, рыжеватые волосы растрепались и забавно торчали вверх, создавая золотистый ореол вокруг головы. Было во внешности Саши что-то грузинское, только более мягкое, будто размытое. Рем мог предсказать, что волосы девушки со временем потемнеют и приобретут оттенок старой меди, а матовая кожа станет точь-в-точь как у жительницы средиземноморья. Судя по отчеству, в жилах Саши течет еврейская кровь.

–Ты не обижайся,—Рем дотронулся до руки Саши.—Это я пошутил. А ты чем дуться, лучше бы рассказала о себе, а то столько времени знакомы, а я о тебе ничего не знаю.

И Саша рассказала то, что знала со слов своей матери, что слышала от бабушки и дедушки, что сама помнила из детства. Иногда она прерывалась, всхлипывала по-детски, смахивала слезы с длинных прямых ресниц и продолжала. Рем смотрел на девушку и поражался тому, как на самой настоящей навозной куче мог вырасти такой прелестный цветок.

–Так ты говоришь, что мертвая женщина предсказала твоей матери всю её жизнь?

–Ну да,—горячилась Саша.—Причем все так и вышло, как она сказала. И мама всегда считала, что «нечаянный цветок» это я. Берегла меня, лелеяла, я вам и сказать не могу как. Успею ли я ей отплатить за её добро,—пригорюнилась девушка.

От выпитого вина закружились перед глазами стены мастерской. С непривычки Саша поминутно зевала, а под конец и вовсе уложила голову на согнутый локоть и закрыла глаза. Она бы так за столом и уснула, если бы Битюгов не взял инициативу в свои руки. Он осторожно довел девушку до тахты, уложил, сверху прикрыл пледом. Сам отнес поднос с остатками пира на кухню, тщательно вымыл руки и снова сел за рабочий стол. Заказ должен быть выполнен в срок, иначе Рем Битюгов потеряет репутацию пунктуального, держащего слово человека. Он нет-нет да поглядывал в сторону кирпичной недостроенной стены, за которой спал «нечаянный цветок» Саша Панова-Канцлер.

ххх

Все хорошее быстро кончается. Закончились счастливые годы студенчества для Саши Пановой. С красным дипломом, приличным багажом знаний, практическими навыками эксперта антиквариата, полученных в мастерской Рема Битюгова и его же рекомендательным письмом к Алексею Алексеевичу Пономареву вернулась Саша в родной город и устроилась на работу в областной музей изобразительного искусства. Зарплата была маленькая, но коллектив был замечательный и принял Сашу, как родную. На первых порах особую роль в её судьбе сыграла Серафима Николаевна Пашкова, заместитель директора музея, женщина удивительной доброты. Именно с её разрешения Саша поселилась в старой пристройке музея, куда вел отдельный ход, и где находилась столярная мастерская.

–Комнатка, конечно, так себе,—развела руками Серафима Николаевна,—зато до работы близко. Перебежала двор и на месте.

Она обошла кругом четырнадцатиметровую комнату, задрала голову к небольшому оконцу чуть ни под самым потолком, потрогала рукой стены.

–Сырости здесь не замечалось,—сказала она,—батарею меняли года два назад, не более. Так что располагайся. Попроси Константиныча, чтобы дверь тебе наладил и замок вставил.

Константиныч, один из самых ценных работников музея, в своем лице представлял и плотника, и столяра, а при необходимости и слесаря-сантехника. Какая бы неприятность ни случалась в музее, сразу звали Константиныча. О том, как звать незаменимого работника и какова его фамилия, наверное, знала только кассирша, которая выдавала зарплату. Остальные так привыкли звать его Константинычем, что страшно бы удивились, если бы узнали, что по паспорту их слесарь-плотник Луначарский Анатолий Константинович.

Так Саша Панова поселилась в музейной пристройке, хотя в районе вагонно-ремонтного депо, в тихом переулке, стоял домик в три окошечка, принадлежащий, судя по документам, именно ей. Но дорога туда ей была заказана. В доме давно поселился и чувствовал себя полным хозяином Юрка Кукин, её брат по матери и кошмар её детских снов.

–Вот что, Шурка,—Кукин-младший не пустил её дальше крыльца.—Тебе здесь делать нечего. Я здесь живу, поняла? Я законный сын нашей матери и внук бабке с дедом. А ты спиногрызка, жидовская морда! Еще раз сунешься сюда, я тебе ноги узлом завяжу и по улице пущу. А начнешь через мамашу шуры-муры, так я её…—Юрка чиркнул ладонью по горлу,—и в колодец. Век искать будут—не найдут. Так что проваливай, жидовка, спиногрызка!