Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе

– Метров на сто, – прикинул и сам удивился Володька Токарев. – Летом рыбачишь – не продерёшься на лодке. Плотный сорняк, камыш этот.

– Сорняк? – подпрыгнул на подоконнике доктор, выдернул из заднего кармана брюк папиросу «Север» и закурил, нарушая все суровые инструкции. – Вот я потому и написал не в Минсельхоз, чтобы гербицидов нам дали побольше. А, я, вишь ты, в прокуратуру, в Совмин. Какой это к маме родной сорняк? Вы что, все так думаете? С директором говорил – он тоже как попугай повторяет: «сорняк, сорняк!» Вы ведь уже пятую зиму косите?

– Лично я – вторую, – Володька выбрался из кресла и сел на корточки перед окном. – Но видел и помню когда начали косить. Меня просто не брали тогда по молодости. Провалиться можно. Смотря какая зима, какой лёд.

– Ну так ты мне тогда и скажи, – доктор закурил вторую и приоткрыл форточку. – Куда делись с озера Казаринского те же самые казарки? Они ж табунами плавали и летали. Они жучков отлавливали, которые карася гложут и карпа. Водоросли едят тоннами, которые мутят и отравляют воду. Яд в них слабый. Но прикинь, озеро-то большое. А ондатра, которой здесь пять лет назад невпроворот было, – куда пропала? А она рыбу ела сорную и больную.

Ты зайцев когда на озёрах видел последний раз? Их что, волки сожрали? Нет, это вы, передовики, почти всю живность из озёр вытравили. Лисы тебе попадались на рыбалке, корсаки, змеи водяные?

Вспоминал Володька, взяв голову в руки. Он же хорошим рыбаком был. Любил это занятие.

– Да… Как бы так. Рыбы тоже стало меньше. Щуку выбрасывали раньше как второсортную. Сазана ловили, карпа, Окунь был шире ладони. На Восьмерке

лещ шел, как лапоть. Толстый, высокий. Краснопёрка, чебак. Да… А куда они делись? Я и рыбачу сейчас редко. Клёва почти нет.

Токарев Володька, освобожденный от боли зубной, думать стал быстрее и внятней.

– Получается, что мы им всем жизнь ломаем?

– Природа никогда не делает лишнего. Тем более того, чего делать не надо, -

Тихомиров поморщился и ткнул окурок в каблук импортного сапога. – Я шесть лет назад приехал и только любовался тучами казарки на воде да в полёте. Специально ходил. В городе этого нет. Зимой по пороше на льду идешь – каких только следов не увидишь!

– Чего-то я и не задумывался, – вспоминал Володька Токарев, – так ведь и не переживает никто. Ни директор. Ни народ. Ну, нет ондатры, да и бог с ней. Не баран, шашлык не сжаришь. Чего-то и не слышал я таких разговоров: а пошто, мол, вокруг четырёх из девяти наших озер пусто стало? Выходит, мы сами всю живность вытравили?

– Я егеря Потапова из Савеловки лечил на той неделе. Глаз он веткой поранил. – Так он мне такое показал! До сих пор волос дыбом.

– Браконьеров наловил?– про браконьеров Володька сжатыми губами спросил. Скривился. Не любил он эту вонючую публику.

Доктор грустно улыбнулся.

– Браконьер – ангелок, ягнёночек невинный по сравнению с вами, передовиками и победителями соревнования. Это вы вместе с директором и прислугой его профсоюзной как кувалдами лупите по весам природы, которые, если к ним не лезть – в равновесии всегда. Мы вот болеем, когда ослабевает сопротивляемость организма. Когда баланс, равновесие организма разваливается. Ну, так и природа тоже! Мы ведь копия её. Ей созданы и благодаря её здоровью сами здоровы. А начнём ей на горло наступать, так и самим хреновины всякой выпадет – мало не покажется. Как врач говорю!

Володька Токарев надавил теплым пальцем на окно и прогрел проталину. Через маленькое отверстие в изморози в кабинет заглянула улица. Кончик ветки березовой, дрожащий на ветерке как ресницы плачущей женщины.

– Деньги получаем. Да, блин. Грамоты тоже. В газете про нас писали, что мы и зимой не спим по хатам, а делаем государству нужное дело.

– Да чего ты со своим государством!– Снова разгорячился Тихомиров.– На вот, гляди. Егерь оставил мне две бумажки. А у него таких – пара десятков. Не меньше.

Он достал из ящика стола два документа с печатями, на каждом из них было по три росписи.

– Это вот решение райисполкома о запрещении выкоса камыша на озерах и прочих водоёмах с целью охраны окружающей среды.

– Правильная бумага, – твердо сказал Володька. Бумажку на свет посмотрел. Печать была густая и не просвечивалась.

– А вот это – творение того же райисполкома. Тремя днями позже написанное. Читай.

– Разрешить хозяйствам выкос камыша в зимнее время в необходимых количествах для собственных нужд. – Мама родная, и подписи те же! Володька стал детально изучать печать и подписи. Они ничем не отличались.

– Как это? – прислонился, сидя на корточках, Токарев к углу кабинета.

– Ты лист не вздумай на зуб пробовать.– Засмеялся Тихомиров, врач. – Зуб только выдрали. Зfнёсешь с бумажки заразу и я тебя уже не вылечу.

– Не, ты-то как раз вылечишь, – тоже засмеялся Володька Токарев. Он смотрел на две бумаги и не видел ни печати, ни текста с росписями. Два белых листа так же ярко светились, как запорошенные снегом озёра пустые, без огрызков камыша, присыпанных метелями да буранами. – -Слушай, чего вся дичь почти уходит и рыба? -

Спрашивать было неловко, даже стыдно слегка. Коренной деревенский у приезжего из города про деревню расспрашивает. Позор же! Цирк на арене шапито. Приезжал сюда такой.

– Вот смотри, Вова, – доктор сел за свой стол и достал чистый лист и карандаш. – Я тогда у егеря тоже спросил, а в чем проблема-то? Камыш за три дня вырастает до прежнего состоянии. Это я читал, когда собирался лекарственные порошки из камыша делать. Корневищами в старину всё лечили. Выкопают камыш, корень сушат. Потом перемалывают. Мука, кстати, не хуже пшеничной. А мы, врачи, можем из этих корневищ лекарства делать, прямо хоть вот в таком кабинете. Причём почти от всех болезней.

– И что егерь? – Володька напрягся. Ждал чего-то шокирующего.

– Да что-что! – доктор написал первую строчку. «Мука, лекарства». – Не всякий камыш быстро растёт. Вот срезать его в воде – тогда да. Через неделю вырастет. Это ж тростник. А ещё рогоз есть. Он полезнее в корнях. Но дольше растёт. На вид не отличишь. Специалисты могут. А мы не умеем.

А вот когда его скосили по льду, да придавили сверху гусеницами – он ведет себя как простая трава. Скосишь её летом – быстро вырастет. А достань её из под снега и отрежь верхушку. Или сожги. Черта с два она весной куститься начнет. Так и камыш. Резаный в холодном льду он с воздухом уже никак не связан. А воздух и зимой должен в корни поступать. А тут вы его резанули, конец согнули, тракторами придавили. Всё. Воздух по стеблю не идет к корням. Потому и растёт он с горем пополам. Еле-еле.

Володька задумался и стал напряженно вспоминать, кого из животных и птиц он в последние годы перестал встречать на озёрах. Волков не стало. Они за зайцами приходили. А зайцы убежали неизвестно куда. Уток в прогретых телами полыньях тоже не встречал давно. Ондатра, прогрызавшая в самом тонком прибрежном льду норки и потом добиралась до дна, где и рыбку можно было выловить, и жучков разных – тоже исчезла. Раньше зимой рыбаки прямо посреди зарослей сверлили лунки и носили домой леща, окуня, чебака крупного, вообще перестали на рыбалку ходить. А чего ходить? Бестолку. Не клюёт рыба. Больше вообще ничего не вспоминалось.

– Вот возьму эти бумаги, да отчёты совхозные и поеду в область, – врач Тихомиров что-то ещё дописал и сунул лист в ящик стола. – Пусть сами кумекают, как это правая рука у ихних подчиненных сегодня пишет «запретить», а левая нога завтра рисует «разрешить». Вроде бы как будто кабинеты у них забиты недоумками, неучами и дураками.

– Жалко дичь. Озёра жалко, – грустно произнес Токарев Володька. И хоть стало ему совсем неловко трепать городского деревенскими вопросами, спросил: – Так наука как-нибудь объясняет, что не надо косить камыш-то зимой?

– Наука говорит, что нельзя делать что-то вместо природы. Леса жечь, траву на полях, камыш по льду резать. Родники закапывать на озерцах. Вместо самой природы с ней насильно ничего делать не надо. Нарушается экологическое равновесие.

– Какое-такое? – не понял Токарев.

– Ну, тесная связь всего живого в природе. Человек одурел уже от того, что он «царь зверей» и хозяин Земли. А природа-то не знает, что он царь и властелин всего, что на планете есть. Откуда ей знать? – Тихомиров открыл дверь и курить стал на улицу. Пациента ждал. – Лебяжье озеро за четыре года высохло. Пять метров глубина была. Теперь через него пешком ходим, на машинах катаемся. Так с него зимой косили четыре декабря. А в прошлом году в августе там и не стало даже лужи маленькой. Потому, что все пять родников возле берега задавили гусеницами. И вода пошла другое место искать. А вам чего? Деньги заплатили. Фотокарточки на доску Почёта прилепили. Почет. Уважение ударникам труда.

– Брось ты врачевать, – Володька поднялся, поправил одежду. То место, где был зуб, даже не напоминало о себе ничем. – Иди егерем совхозным. У нас и лесов полно, три речки, озера не все угробили. Иди, а!

Токарев пожал доктору руку и пошел в трактор. Тепло в нём было. Правильно сделал, что движок не выключил. Он ехал по своему следу и почти не глядел на дорогу. Перед глазами стояло бывшее Лебяжье озеро, где до зимы почти жили красавцы лебеди. Сейчас там такыр на дне и жухлая трава по берегам.

– Ладно, ладно, придумаем чего-нибудь. Есть же умные люди, помогут восстановить и озёра, и живность вернут..

На автобазе народ уже собрался и анекдоты травил. Грелись трактора, выкидывая в морозный воздух соляровые кольца.

– Тебе что там, пересадку сердца Тихомиров делал? – съехидничал бригадир Санин Иван Андреич. – Давай, надо косить ехать.

– Я не могу сегодня, – Володька отвернулся. – Мне в город срочно надо.

– Чего? – бригадир удивился.– Врач наш зуб не смог выдернуть?

–Во! – открыл рот Володька. – Выдернул. Но он попутно мне и операцию на мозгах сделал. Перевернул мозги как надо. Неправильно они в черепке лежали.

– Больно? – спросил молодой тракторист Шухов Петя.

– Зуб – не больно. Не заметил даже как он его. А вот мозги переворачивал – это да! Очень больно. До самой души и сейчас болит.

Он поехал в больницу и сказал Тихомирову.

– Ты в портфель все бумажки про озёра в портфель собери. А я за грузовиком сгоняю. В обком партии поедем. Вдвоём – оно легче буде с ними разбираться.

Через два часа они уже были в кабинете завсельхозотделом, показывали бумаги, рассказывали, злились и вглядывались в лицо начальника: – «Что решит государственный деятель?»

– Езжайте, работайте, – сказал заведующий.– Завтра комиссию пришлю. Остановим это безобразие.

Тряслись мужики по ухабистой трассе, но радостно было, не смотря на поганую дорогу. – Дело-то доброе сделали. Причем быстро, без волокиты привычной.

На следующий день никто из города ни приехал. И через день тоже. И через месяц. Вообще до весны не собралась комиссия в Валентиновку. И всё это время больно было душе Володьки Токарева. Ну, а зуб зажил основательно. Вроде бы как и не болел никогда.

Парадокс

Лучшее, что у меня сегодня есть – это моя зарплата и моя жена.

На свою зарплату я могу, если припрет, купить сразу тысячу баночек с палочками для чистки ушей, или 17 тысяч изящных белых пуговиц для нижнего белья, или 1666, 6 пузырьков полезного лекарства «нафазолин», или 2000 зажигалок, недоделанных до рабочей кондиции в дружественном государстве Китай, или целую тысячу доделанных почти до рабочей кондиции в не менее дружественной Российской федерации. Моя зарплата позволяет мне приобрести одновременно, если сильно припрет, приблизительно 833 или 832 батончика( в зависимости от названия магазина)с чем-то забавным внутри -«сникерс»,или же 762 – 764 батончика с чем- ещё более забавным и внутри, и снаружи- «баунти», или, если припрет конкретно- сразу 3618 упаковок таблеток от кашля местного производства…На мою зарплату я также легко могу постричься на местном рынке 166,6 раза за месяц, если, опять же, здорово припрет…

Мне нравится моя зарплата за то, что раз в месяц я почти без ущерба для питания могу купить сразу целых три тысячи метров шнура для сушки одежды и почти тысячу раз по 9 секунд позвонить моей жене с мобильного из больницы, где я сейчас лежу по той причине , что никак не могу понять- почему на мою любимую зарплату я могу купить только ноль целых три десятых добротного японского « ноут-бука», с которым я каждый день захожу поздороваться в «Технодом» после работы, ноль целых две десятых не менее японского телевизора «Sony» , такого же, кстати, плоского, как лепешка на нашем рынке( которых, между прочим, если припрет, я могу взять за раз прямо всю тысячу штук) и всего ноль целых и две стотысячных автомобиля «BMW –х5» , который мне не перестает сниться даже после четырех таблеток успокоительного.

На свою зарплату я теоретически могу содержать только ноль целых семь сотых нормальной жены, но , что поразительно, содержу её всю целиком и нисколько не боюсь, что она уйдет к другому, потому, что в том виде, до которого её довела моя зарплата, никто её сроду не возьмет до конца такой парадоксальной нашей жизни..

За что я и благодарен им обеим.

Пять роковых ошибок женщин

Вспоминайте, дамы.

Вспомнили? Когда мужик начинает планово и регулярно исчезать на ночь-другую из вашей любви, из вашей совместно склеенной жизни, а также из вашей общей койки на самом интересном месте? То есть, когда вам кажется, что мужик уверенно взят в заложники лет на пятнадцать минимум, заарканен, закапканен, потоплен вашей слезой счастья от избытка чувств к нему, задарен разноцветными носками, годовым запасом пены для бритья и ящиком крема, который втирают после него. Причем этими оригинальными приманками он приручен до такой степени, что уже стал доносить мусор до мусороприёмника и почти перестал заикаться при тёще.

Тут у вас обеих рождается негодующий вопрос:« Чего ж ему не хватало, если хватало всего?»

Тут же выясняется с помощью подруг, что мужик переметнулся от Зинки к Нинке. Которая, не будем спорить, красивше. У неё и ноги покривее, и горб побольше, и метла не китайская, не ширпотребная.

Но тогда возникает всеобщий диалектический вопрос, который одновременно философский и обывательски-житейский.

– Может, я чего-нибудь не так сделала? Может, носки надо было брать одного цвета, а пены лет на пять? Или, черт с ним, пусть бы вываливал мусор соседям под дверь, как всегда мечтал? А, может, надо было по старинке, как наши прабабушки делали, его иногда кормить мясом? Хотя бы по пятницам? Даже по телевизору однажды Малышева лично сказала, будто от кого-то слышала, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. И даже показывала огромный мужской желудок из папье-маше, а внутри в разрезе мясо, колбаса, сыр «пошехонский» пиво и обломки воблы.

Вот это и есть первая роковая ошибка, в которую попала даже Малышева, которая знает в разрезе мужика из папье-маше от самого маленького ногтя на ноге до центра лысины.

Не к сердцу совсем лежит путь через желудок мужика, а к голове. Которой он не только ест, но ещё и мыслит в пределах образования.

Мыслит он примерно так. Понедельник – каша «геркулес» утром и на ночь. Обед в столовой, где на гарнир «геркулес». Вторник – овсяная каша. Кофе, растворимый настоем овса на рыбьем жире. Утро и вечер. Обед в столовой на работе. На гарнир каша овсяная к биточкам из геркулеса. Среда. Овсяные воздушные хлопья под майонезом «провансаль»

Это завтрак и ужин. Обед в столовой: На первое овсяный суп-пюре. На второе пюре из овса. На третье – овсяная сыворотка со вкусом сёмги. Четверг. Утром и вечером дома – омолаживающие пророщенные зерна овса. На третье – молодая зелень овса, замоченная в собственном соку. Обед в столовой: на первое суп Геркулес из чистейшего геркулеса, зато на второе и третье – овсяные оладьи с коктейлем из овса и геркулеса, разведенного отваром овсяной шелухи.

В пятницу мужик исчезает сразу после работы, на звонки не отвечает, через подружек не отыскивается до воскресного вечера. Часам к 22 PM в воскресенье он приходит почти ползком и пахнет на жену с тёщей всякой гадостью: блинами, малосольными огурцами, рыбой осетр, пивом и действительно копченой колбасой микояновской фабрики. Оказывается, он случайно встретился с одноклассниками и выходные они провели в ресторане «Зайди перекуси», там же и заночевали в раздевалке на крючках с номерками.

Вторая ошибка, дамы, в том, что вы беретесь вместе с умной мамой, (для него, пардон, тёщей) мужика взять на испуг. То есть намекнуть через родственников, что собираются вообще не давать ему геркулес ни в каком виде, но ничем его не компенсировать. Потому что мужик любой, даже орёл, чахнет без геркулеса, как говорил по телевизору другой бессмертный целитель – Малахов. Вянет мужик – говорил Малахов, – и по овсу болезненно страдает, и даже ест его тайно в магазинах сырым прямо из пачки.

Третья ваша роковая ошибка в том, что вы верите про одноклассников, ресторан « Зайди перекуси» и про ночевки на вешалках. Во-первых, за ночь зависания на крючке для пальто любой мужик с пятью литрами пива в организме, отвисает к полу и становится в среднем на семь сантиметров длиннее. Ночью незаметно замерьте его всего рулеткой и убедитесь в том, что мужик не удлинился ни целиком, ни отдельными частями тела. Значит врёт. Но почему?

Четвертая женская ошибка в том, что её сразу же поражает молния жуткой догадки. Это даже не догадка, а страшное откровение:«Он меня больше не любит и у него есть другая, которую он теперь любит вместо меня, потому что у неё импортный геркулес из какой-нибудь Шри-Ланки! Права была мама, когда вспоминала отца, который бросил её, не доев полтонны геркулеса, купленные по дешевке оптом. А после развода пошел на курсы поваров и сейчас категорически не женится, работает в кафе на вторых блюдах и имеет толстые розовые щёки, внешность зрелого помидора и такой счастливый вид, будто ему каждый день дарят по внедорожнику модных брендов».

И вот она пятая, главная и самая тупая ошибка. Пусть те дамы кинут в меня камень, бревно или стеновую панель, кто не считает, что геркулес для мужика заменяет и мясо, и пиво, и блины, а также блинчики с творогом и вареньем, рыбу хек, луковый суп по-французски, сыр «дор блю», охотничьи колбаски, коньяк с пятью звездами «Арманьяк» и даже виагру, если вовремя дать. Ну, геркулес, в смысле.

Закройте глаза и вспомните историю средних и более ранних веков. Что делал тогда мужик? Правильно. Мужик воевал и ел, ел и воевал. Когда как получалось. Генетически он и сегодня сформулирован природой так же точно. Воевать главным образом, (за исключением тех мужиков, которые живут не в мирных странах) ему кроме жены и тёщи не с кем.

Ну, может, если повезет, повоевать с соседями напротив по причине сбрасывания мусора им под дверь. Но даже сильно побитый соседями по голове чем попало, он все равно хочет и должен есть! Настоящий мужик есть может с утра до утра с перерывами только на забег в ватерклозет. Настоящий мужик ест всё: мясо в любом виде, состоянии и форме, причем неважно – чьё. Он охотно мечет рыбу, сыр, кефир, конфеты, консервы, колбасы и сосиски с сардельками, китайский взрывпакет, (он же – бич ланч), пирожные, творожную запеканку, борщ и даже сальсифи по-коринфски в соусе «Жу».

Когда жена в отъезде и кроме геркулеса в доме только мебель и разные домашние тапочки, настоящий мужчинский мужик сожрет либо сервант, либо книжный шкаф вместе с четырьмя книжками и все тапки без исключения, даже свои.

Да! Не будем отрицать, что наиболее бережливые и мудрые мужчины предметы домашнего уюта кушать не станут. И тогда у них нет никакого другого выхода, как завести любовницу.

Многие считают, что любовницу заводят для любви с этой любовницей. И вот это – главная и разрушающая семьи обманка и ошибка. Нормальный мужик знает от друзей и понимает, что любая любовница сначала накормит, напоит, а потом уже, если мужика не перекормит и не перепоит – спать, возможно, уложит. И он, если правильно покормлен, то засыпает мгновенно, повторяя перед падением на кровать не имя любимой, а словосочетание «чесночная подливка к антрекоту». Любовница, она тоже человек, и не желает низко пасть лицом в грязь или в недоделанный оливье. Для неё тоже главное не постель, от которой её давно мутит, а сделать мужчине приятное, доставить такое удовольствие, какого он сроду не получит дома. И она готовит такие шедевры кулинарии, что бросить её мужик не сможет даже по приговору Верховного суда.

К чему это я? Я к женщинам, к женам, взвываю! Или, ладно, просто, но убедительно взываю.

Если вы хотите иметь дома верного, надежного, негулящего по любовницам мужика, не слушайте этих идиотов – проповедников здорового, а то, не дай Бог, диетического или, совсем ужасно, вегетарианского питания. Больше мяса, а, если это возможно, то мяса ещё больше. И будете вы с ним жить в обнимку над третьим по счету шницелем за вечер, и выпьете по-братски вместе литра полтора водки «хрустальная». И будете жить с ним долго и счастливо, и умрете в один день.

Если, конечно, за раз оба шибко злоупотребите палёной, но хрустальной водкой.

Салями, сэр!

Васяткин страшно любил колбасу «салями». Но ни разу не ел. Брал он каждый день к вечеру бутылку водки хоть и не дорогую, но на «салями» всё равно не хватало. То есть можно было бы и взять, но тогда на следующий день не хватало бы на водку. И любил он поэтому «салями» теоретически: по слухам и по внешнему виду. Слухи ходили очень разные и только

раздражали. Потому, что некоторые говорили о « салями» почти как об обыкновенной колбасе , а кто-то произносил слово «салями» так, как говорят о женщине, на которой завтра пора жениться. Но никакие слухи не могли

затмить красоты упаковки. Она была трех аккуратных цветов, с золотистыми нарисованными ниточками, которые окручивали палку колбасы витиеватой спиралью, а посредине палки, в кружочке, отороченном двумя серебристыми нитками, был изображен рыцарь. Может, конечно, и не рыцарь вовсе, но мужчина был строг, с усами и в шлеме.

– Если колбасу развернуть – представлял Васяткин – то упаковку можно будет легко разгладить и повесить на стенку вместо картинки из журнала.

А жена выдавала Васяткину в день всегда одинаковую сумму: на проезд туда, на обед там, и на проезд обратно. Если не ехать, а шлёпать на работу своим ходом и не обедать – к вечеру собиралось ровно на бутылку без закуси. Он выпивал пузырь по дороге домой в попутной чебуречной, вдыхал вязкий горячий запах затаившейся в куске теста баранины, мысленно закусывал этим едким запахом и шел домой ругаться с женой за ежедневное питьё водки, безденежную работу и отсутствие мужских качеств: умения зарабатывать, воли, ума и любви к жене.

Такая однообразная, просто никакая была у Васяткина жизнь, которую он терпел и одновременно не любил, как и жену.

Однажды шел он из чебуречной домой ругаться с женой, имея внутри себя пол-литра, которые привычно тепло растекались по организму, и, видно, чересчур расслабился, так как случайно попал под иностранный джип. Ну, попал- это уже для криминальных сводок… Джип этот просто на переходе слегка поддел Васяткина за нетренированный зад , что Васяткина подкосило и уронило на исковерканный асфальт.

Мужик, который рулил джипом, дал ему два раза по морде, но свидетели стали кричать, что мужик сам наехал на Васяткина, а не Васяткин попал под джип, и что они, свидетели, всем хором сейчас вызовут дорожную полицию. Тогда мужик дал Васяткину по морде уже потише, затащил его в машину и они поехали.

Васяткин ехал в джипе впервые и ему стало интересно. Много кнопок, всё отовсюду светится, а магнитола –так сразу в несколько цветов, и руль непривычно толстый, одетый в меховую шубку, и, главное, панель! Такая утонченная и элегантная, как вроде её специальный скульптор лепил. А кресло вообще – сидишь как в пуховой подушке. Мужик молча понаблюдал за любопытством Васяткина и сказал:

–Ладно, лох, сдуйся, короче типа я в натуре виноват, что на тебя наехал и в рыло зря махнул…Давай на выбор- или я тебя до дома довезу, или пузырь тебе поставлю. –В тебя – говорит – по моему запросто ещё пузырь влезет. Один – то, как я чувствую, ты уже на грудь взял…

А Васяткин как-то непривычно для себя очень быстро сообразил и прямо таки закричал: – Не надо меня домой и не надо пузырь! Можете в магазине взять одну палочку «салями»!?

Мужик равнодушно почесал за ухом и сказал: – Ты вникни, лох! Я ж тебе пузырь не палёный какой ставлю, а чистый « СМИРНОФФ» .Сам пью..Ну, когда виски нет под рукой. А ты у меня эту тошнотину просишь, какую-то «салями» Медведи её пусть едят! Ты извилины-то расчеши – «СМИРНОФФ»! Сам бы сейчас глотнул стаканок, но нельзя, бизнес, блин, надо вертеть. И руль. Я ж видишь – за рулем сижу.

– Салями! – сказал Васяткин голосом, каким семьдесят лет назад диктор Левитан произносил фразу « От Советского Информбюро!» Железным и твердым голосом подписал он мужику приговор.