Лихие

– Бать… Батя! Это я!..

За дверью что-то зашевелилось и лязгнуло – железная балка, которая держала ручку изнутри, упала на бетонный пол. Женька открыл дверь и увидел мертвенно-бледного Павла, отец направлял на него пистолет. Взгляд Лиховцева был мутный – он потерял много крови. Женька опустил пистолет и наклонился к отцу:

– Пап, ключи где у тебя?

Павел не сразу понял, о чем говорит Женька.

– От машины, пап!..

Отец указал глазами на правый карман куртки.

– Ты ж… водить не можешь…

– Я видел, как ты… Разберусь…

Отцовский ГАЗ никак не хотел двигаться с места. Женька заводил мотор, машина дергалась, но все время глохла. В панике он заревел, так горько и отчаянно, как делают это оставшиеся в одиночестве дети, которым запрещают плакать. Вытираясь рукавом и часто хватая ртом воздух. Срыв длился недолго – Женька умолк, закрыл глаза и сжал губы. Вцепившись в руль, выровнял дыхание. Завел, тронулся и, двигаясь рывками, кое-как доехал до нужного подъезда.

Открыв дверь в подвал, Женька посветил фонариком и застыл, увидев отца, уронившего пистолет. Страшно бледного, будто жизнь в нем держалась на тоненькой ниточке, которая вот-вот оборвется.

– Идем, бать…

Женька помог Павлу подняться и спрятал за пояс ТТ, выпавший из его руки. Из подъезда он вышел первым, чтобы осмотреться. Затем вернулся к Павлу, которого прислонил к стене. Обнял, взвалил на себя, и вместе они двинулись к машине.

Посадив отца на переднее сиденье рядом с собой, Женька тронулся увереннее. ГАЗ поехал мягче.

– Пап, в больницу?

– Огнестрел, спалят… Пуля навылет прошла, заживет… – Павел говорил с трудом, придерживая кое-как перевязанную рану. – Тут налево поверни… Ствол за гаражами сбросишь.

Женька все сделал так, как велел отец: бросил сумку и пистолет в коллектор городской канализации, а после доехал до телефона-автомата где-то посреди безлюдной промзоны и довел Павла до будки.

Уже через полчаса они сидели в машине втроем с дядь Юрой. Когда его «марк» остановился рядом с ГАЗом, Женька выдохнул и едва не бросился тому на шею. Павел сам обрабатывал рану ватными тампонами из раскрытой аптечки. Лил перекись, морщился, рычал. Дядь Юра наблюдал за ним.

– Парни глянули подъезд твой. Никого. Ленка и малой в порядке.

Павел благодарно кивнул.

– Кто еще знает?.. – Юра посмотрел на Женьку.

– Только сын.

Дядь Юра одобрительно положил свою большую ладонь на Женькино плечо и улыбнулся.

– Ну что, Жень… Ты теперь взрослый… Повезло нам всем сегодня. Была гроза, да Бог отвел, – задумчиво посмотрел на его раскрытый ворот. – Ты че без креста?

Женька пожал плечами.

– Некрещеный…

– Непорядок. Защита нужна.

Павел слабо застонал и завалился вбок, Юра подхватил его.

Лена

Хабаровск, 1991 год

В первый раз в жизни Лена зашивала рану своему отцу, когда ей было лет тринадцать, – мать лежала в хабаровской больнице с кровотечением после выкидыша, а отец спьяну распорол ладонь тесаком. После снегопада скорую в Литовке ждать было бесполезно, так что справлялись сами. Швейная иголка тяжело шла через грубую отцовскую кожу – он плакал, не таясь, потеряв долгожданного сына. А Лена старалась представить, что стягивает края ткани для юбки-клинки на уроке труда. Рука ее оказалась легкой. Много позже Лена ловко шила и Павла после бытовых травм или неудачной охоты. Но в этот раз все было иначе – Павел лежал в окровавленной ванне с огнестрельным ранением. Испарина на лбу, бледное лицо, ввалившиеся щеки. Протыкая иглой края раны, Лена старалась унять дрожь в руках.

– Какая охота ночью?.. В городе?.. За идиотку меня держишь?..

– Говорю же, мы не поехали, только собирались… Ружье проверяли, случайно выстрелило… – Павел говорил с трудом, оттого слова его звучали неубедительно.

Лена слишком резко потянула иглу на себя – Павел застонал.

– А почему тебя Женька привез?..

– Он мне на работе помогал.

Лене было проще поверить, чем услышать правду. С первого появления Юры она чувствовала – происходит что-то непоправимое. Но пока оставалась молчаливым наблюдателем скорее по привычке, по сложившемуся укладу семьи, который велел следовать за мужем. Павел взял ее за руку и попытался улыбнуться.

– Все хорошо, Лен…

– Ну поехали к врачу, раз хорошо! Че я тогда сама тебя здесь штопаю!..

Павел изменился в лице и больно сжал ее ладонь.

– Лена… Лена!.. Ни о чем меня не спрашивай. И никому ничего не говори. Все хорошо. Все кончилось.

Лене вдруг стало жаль мужа – ему было очень больно и страшно, наверное, не меньше. Она устало посмотрела ему в глаза.

– Женьку не тяни в дела свои!..

Женька

Хабаровск, 1991 год

Дядь Юра садиться за руль ГАЗа не стал – Женька привез и дотащил отца до верхнего этажа сам. И теперь сидел рядом с Васей на одеяле, расстеленном на полу, и с тревогой смотрел на дверь ванной, где мать зашивала рану отцу. Он все еще боялся за его жизнь и думал, как будет врать маме, если она спросит. Вася завозился на подушке и сел.

– Че с папой случилось?

– Тебя не колышет.

Даже в темноте на лице брата были видны свежие ссадины.

– Он меня бил, чтоб я тебя не бросал. А ты меня бросил!

– Завтра в школу приду.

– Значит, оба огребем. Не надо было сдачи давать. Получили б пиздюлей и жили спокойно. А теперь они нас каждый день чморить будут.

Школьные проблемы с Антоном казались теперь Женьке чем-то совсем далеким и маленьким по сравнению со всем тем, что произошло этой ночью. Вася повернулся к брату спиной, маленький и хрупкий. Женька посмотрел в потолок, по которому ползли отсветы фар проезжающих машин.

– Не ссы. Придумаю че-нить.

– Как со мной придумал? – раздался знакомый мужской голос.

Женька в ужасе увидел фигуру в дальнем углу комнаты. Там в тени сидел человек.

– А ты думал – все? Ты меня убил, Жень. Я теперь твой.

Женька замотал головой.

– Это не я…

– Не, не. Подельник – тоже считается.

Человек подался вперед. Женька узнал окровавленного Тяна и закричал…

– Тихо, тихо!..

Мама прижимала его к себе, потного, бьющегося в плену одеяла. Когда начался этот кошмар и проснулся ли от него Женька – было непонятно. За окном рассвело, Лена тревожно щупала ему лоб.

– Жень?.. Приснилось что-то?..

– Не помню…

Он посмотрел на отца – тот сидел на диване в трусах и майке и выглядел уже почти хорошо. Мама откинула одеяло – матрас под Женькой был мокрым. Павел холодно поморщился.

– Ничего, бывает… Мойся, мать белье сменит.

Зозуляк

Хабаровск, 1991 год

Следователь Зозуляк терял терпение – уже третий час он без особого результата опрашивал жильцов подъезда, где ночью было убито трое. Двое бандитов-спортсменов и случайно попавший под раздачу сосед его возраста. Бандитов было не жалко, а вот убийство ни в чем не повинного мужика, который вышел в семейках вынести мусор и получил шальную пулю в грудь, вызывало у следователя негодование. Давать показания люди боялись – времена не те. Сегодня болтнешь лишнего, а завтра местная шпана придет и за тобой. Зозуляк не мог мириться с набирающей силу бандитской властью региона. Но еще больше его бесило бедственное положение милиции – людей не хватало, как и средств на их содержание. Дочери нужно было купить новую скрипку в комиссионке и пару нотных тетрадей в Доме книги, на которые жена выделила остатки семейного бюджета до конца месяца. И Зозуляк прикидывал, что надо бы перезанять у свояка до зарплаты, потому что взяток капитан не брал и с бандитами не якшался. Перед ним стоял свидетель – бессмысленный мужик в майке-алкоголичке, спортивных штанах с вислыми коленками и тапках на босу ногу. Он смотрел на следователя снизу вверх, но ничуть не пасовал перед ним, возможно, потому, что был бухой, прямо скажем, в говно.