Лихие

– Бог услышал твои молитвы. Садись, отвезешь нас. – В интонации Юры опять сквозила неестественная легкость.

Павел напрягся.

– В смысле?

– Ну ты ж хотел работать? Водилой?

– Ну дай хоть переоденусь…

– Так нормально. Права с собой? Садись…

Павлу показалась странной такая спешка, но не в его положении было возмущаться. Он достал из щитка ГАЗа права, убрал инструменты под капот и направился к «паджеро».

Когда Павел сел на водительское кресло и бросил взгляд назад, все сразу же стало понятно. На заднем сиденье расположились приземистый квадратный мужчина средних лет – Кислый – и молодой щуплый парень в спортивном костюме по кличке Степанчик. Оба бритые, на пальцах печатки. Павел немного растерялся и процедил нелепое:

– Здравствуйте…

Степанчик еле кивнул, Кислый не отреагировал. Характер занятий этих людей был понятен с первого взгляда – бандиты. А значит, и Юра работает на них. Павел почувствовал себя наивным мальчишкой – можно было догадаться, отчего Юра так быстро поднялся в городе. Но давать заднюю было поздно – за руль он уже сел. Несмотря на общее напряжение, повисшее в салоне, Юра вел себя расслабленно и даже почти развязно.

– Поехали!

– Куда?.. – растерялся Павел.

Юра ободряюще тронул Павла за плечо.

– Я покажу.

Женька

Хабаровск, 1991 год

Женька бежал по школьному коридору, сбивая орущих малолеток. Мимо уборщицы, горбатой старухи в сером халате с ведром, на котором было накорябано масляной краской «КАЛИДОР», мимо фоток Политбюро на стене. И успел влететь в актовый зал за секунду до того, как в начале коридора показались трое восьмиклассников. Один из них – красавчик с разбитым носом – стукнул кулаком в стену.

– Сука, где он?..

Женька держал дверь актового зала изнутри двумя руками, подперев еще и ногой для верности. Разбитая губа горела, он старался не дышать: если старшаки найдут его здесь – отмудохают по полной за разбитый нос Антона и, как следствие, за его подпорченную репутацию. Антон слыл одним из главных хулиганов школы и борзого деревенского Женьку невзлюбил сразу.

В коридоре послышался приближающийся топот – Женька судорожно завертел головой в поисках укрытия – прятаться за стульями было бесполезно, прыгать с третьего этажа – ноги переломаешь. Из-за кулис выглянула девчонка с косичками.

– Сюда!

Женька бросился за бархатную портьеру. За сваленными в кучу инструментами и наглядной агитацией стоял бюст Ленина, раскрашенный мелками под клоуна. Рядом с ним сидела девчонка с измазанными пальцами – ее работа. Женька попытался спросить, но она приложила розовый от мела палец к его губам и кивнула на дверь. Оба они выглянули в зал через прорезь в кулисах, неловко прикоснувшись щеками.

В этот момент в зал влетели три восьмиклассника во главе с Антоном. Переглянулись – никого. И уже собрались уходить, как вдруг Женька чихнул, надышавшись пылью.

Антон остановился, прыгнул на сцену и направился к портьере. Женька уже приготовился к расправе, но девчонка выскочила из укрытия первой и демонстративно потерла нос. Антон удивленно остановился.

– Ты че здесь делаешь?

– Сачкую. А ты? – Она явно хорошо знала Антона.

– Женьку с седьмого не видела? Чепушила деревенский?

– Здесь не было никого. Че с носом?

Не ответив, Антон прыгнул со сцены и вышел из зала вместе с подельниками. Женька еще немного постоял за шторой и тоже вышел. Девчонка улыбалась, деловито скрестив руки на груди.

– Ты ему в репу дал?

– Он первый полез…

– Он ко всем лезет. Но сдачи только ты дал.

Она достала из потайного кармашка фартука платок и вытерла Женьке разбитую губу. На краешке платка было вышито – ЕВ.

– Это ты? Е-вэ? – Женька посмотрел девчонке прямо в глаза.

Она упрямо смотрела в ответ.

– Лиза Вологжанина. Мать вышивает. Училка, ей кажется, так благородно. Че благородного – тряпка для соплей.

Они еще немного поиграли в гляделки. Наконец Лиза нетерпеливо подняла брови.

– Надо представляться в ответ, але?

– Женя… Лиховцев…

Лиза почему-то засмеялась.

– Лихой, значит?..

Во дворе кто-то свистнул и выругался – знакомый голос. Женька выглянул в окно и увидел Антона с восьмиклассниками у входа.

Лиза села на подоконник.

– Он уйдет, ему к трем на самбо.

– Откуда знаешь?..

– Это мой брат. Тот еще говнюк.

– А это мой…

Женька уже успел подумать, что на сегодня приключений ему достаточно. Но тут увидел, как от домов к школе идет Вася, и даже отсюда, с третьего этажа, почувствовал, как ему страшно. Брата надо было выручать, пока его не увидел Антон. Женька дернулся к выходу, но Лиза схватила его за рукав.

– Обоим наваляют!

– И че мне его, бросить?..

– Я б своего бросила.

Женька посмотрел мимо Лизы на деревянную стойку с пионерскими флагами отрядов и дружин. Он быстро вытащил один с треснувшим древком, доломал его и решительно двинулся к выходу. Лиза громко свистнула. Женька обернулся.

– Я здесь всю дорогу зависаю. Приходи. Ты прикольный.

У Женьки был план, который он прокручивал в голове, пока бежал по коридору к выходу: внезапно появиться и отлупить восьмиклассников древком со спины. Но Антон с дружками уже жестоко били Васю ногами возле крыльца и громко ржали. Женька замахнулся и подбежал к брату.

– Вставай! Вставай, ну!

Но Вася сжался в сопливый дрожащий комок и не хотел драться. Антон воспользовался заминкой и выбил у Женьки древко из рук. Все, что было дальше, сложно назвать дракой – Женьку и Васю просто избили и оставили лежать на асфальте.

Юра

Хабаровск, 1991 год

По дороге Кислый, как всегда, нервничал, отбивая пальцами дробь на колене. Когда тормознули у Дворца спорта, он повернулся к Юре:

– Говорю я. Краб, не лезь, ты любишь… Краб?!

Погоняло Юра получил еще во времена, когда работал вышибалой в ресторане, где собирались хабаровские бандиты, – там они его и приметили. Юра выгодно отличался от основной массы парней в движении – будучи КМС по боксу, легко мог навалять любому. Но главная его сила была не в кулаках, а в удивительной способности решать вопросы переговорами. Юра был спокоен и уверен в своей правоте, чем страшно раздражал Кислого. Тот понимал, что Краба надо держать при себе – не только для дела, но и для того, чтобы не пропустить момент, когда Юра захочет занять его место.

Краба, в свою очередь, напрягала вечная нервозность положенца по Хабаровску. Ему казалось, что это признак потери контроля. А это было опасно не только для самого Кислого, но и для всех его людей. Однако давать советы старшему – себе дороже. И потому Юра продолжал развязно улыбаться и, по возможности, разруливать косяки.

– Я понял. Буду молчать. Все хорошо.

– Да ни хуя хорошего. – Кислый вышел из машины одновременно со Степанчиком.

Юра, бросив Павлу: «Жди здесь!» – последовал за ними.

До Дворца спорта шли клином, по старшинству – Кислый впереди, двое за ним, мимо припаркованного массивного «Ниссана-Патрола».

В зале для занятий тхэквондо было просторно. Маты лежали не только на полу – ими были обтянуты колонны посреди зала и обиты стены на уровне человеческого роста. В спарринге друг напротив друга стояли братья-близнецы Тян. Судил их тоже кореец, Кирилл.

– Чунби… Сиджак!..

Быстрые удары ногами, отскоки, защита.

– Калле!

Кирилл заметил наконец незваных гостей в лице Кислого, Краба и Степанчика. Он подошел и брезгливо посмотрел им под ноги.

– Нельзя в обуви. Ждите в коридоре.

Кислый сурово глянул в ответ – он не привык к такому обращению, но гнев разбился о невозмутимость Кирилла. Кислый кивнул и вышел.

– Чунби… Сиджак!..

Юра, выходя в коридор, подумал, что это недобрый знак.

И оказался прав – ждать им пришлось не меньше четверти часа, после чего Кислый, уже на взводе, самовольно заявился в раздевалку. Один из Тянов разматывал бинты, его брат, видимо, был еще в душевой, откуда доносились звуки льющейся воды, Кирилл переодевался. Тян не скрывал своей неприязни к Кислому.

– И с какого перепуга я тебе платить должен? Ты кто такой?

– Положенец по Хабаровску. Платить не мне. А тем, кто в движении. И тем, кто сидит! – Кислый старался справиться с гневом.

– А я здесь при чем? Я их туда сажал? Они мне что-то дали?

– В общак все уделяют! Джем сказал…

– А мне по хуй на Джема. И на тебя по хуй, положенец!

– Ах ты, сука!

Кислый подался на Тяна, но его вовремя придержал рукой в грудь выступивший вперед Юра.

– Вить, не пыли, спокойно обсудим…

Кислый бросил зверский взгляд на Юру, но тот даже не посмотрел в его сторону.

– Парни, это почему общак считается – он общий! Не наш, не Джема. Он твой и мой. Это не для воров, для спортсменов тоже, для всех пацанов – кого приняли, на адвокатов, мусорам занести, семьям помочь…

Тян посмотрел на него с улыбкой, закачал головой.

– Юра, хороший ты парень, но наивный, пиздец. Джем семьям поможет? Щас! Вы пехота, вам башку оторвут, и семьи ваши будут последний хер без соли доедать! Че, не так?.. Назови хоть раз, чтоб он кому-то помог! Вас Джем раком ставит через эту идею общака! Общак – синяя идея, воровская, а мы не воры! Мы к вам не лезем, а вы в Некрасовке не маячьте!..

Кислый рванулся к Тяну, Юра сдержал его рукой.

– Все, поговорили…

Разговор в самом деле мог бы на этом закончиться, но Кислый решил оставить последнее слово за собой:

– Я вас предупредил, черти косые…

После этих слов Тян схватил ладонью его лицо и толкнул от себя. Кислый с грохотом упал на кафельный пол. Юра в последней отчаянной попытке разойтись без крови бросился к нему. Но Кислый уже выхватил пистолет и выстрелил в Тяна – пуля прошла через шею, кровь брызнула Юре в лицо.

На мгновение все застыли – затем Степанчик бросился на Кирилла, тот схватил его за подбородок и ударил головой в стену. Степанчик обмяк. Кирилл ломанулся к двери, но подскочивший Юра схватил его сзади и повалил на пол. Степанчик, придя в себя, помог удержать Кирилла на полу. Тот отчаянно вырывался, и потому у Кислого не получилось бы выстрелить, чтобы не попасть в своих. Он бросился на него сверху, прижал ствол к животу и нажал на спусковой крючок. Еще и еще. После чего в раздевалке повисла тишина. Юра внезапно понял, что вода перестала течь в душевой – второй Тян услышал выстрелы и затаился.

Душевая была заполнена паром. Две кабинки, без окон, с чахлой лампочкой под потолком. Юра совсем ничего не видел. Он замешкался, приглядываясь, – и тут же из пара на него бросился второй Тян. Они дрались в маленьком, темном, заполненном паром пространстве. Тян бил быстро и коротко с ближней дистанции, руками, ногами, Юра пытался блокировать, отвечать, но большая часть его выпадов уходила мимо. Наконец ему удалось схватить и сжать Тяна, но тот царапнул его, а после, вырвав одну руку, попытался разорвать рот. Закаленный боксом Юра терпел, рычал, еще немного – и ему удалось бы сломать противнику ребра медвежьим захватом. Но тут распахнулась дверь, раздался выстрел – пуля отскочила рикошетом, кусок кафеля со стены рассек Юре щеку. Тян, пользуясь его замешательством, ударил коленом в пах и Юра ослабил хватку.

– Кислый, не стреляй!..

Тян оглушил Юру ударом кулака и резко толкнул на Кислого. Тот выставил руки вперед, но тут же упал под Юриным весом. Голый, распаренный, красный Тян вылетел в раздевалку прямо на Степанчика и схватил его за грудки. Бросив взгляд на труп брата, не останавливаясь, ударил Степанчиком в оконную раму, выбив стекло.

Юра и Кислый, толкаясь в дверях душевой, влетели в раздевалку в момент, когда Тян залез на подоконник и прыгнул вниз.

Подскочив к окну, Кислый выстрелил в Тяна, который, придя в себя после падения, уже бежал к домам через футбольное поле и небольшой сквер от Дворца спорта, сверкая голым телом, изрезанным десятком мелких осколков оконного стекла.

Павел

Хабаровск, 1991 год

Павел уже полчаса сидел в Юриной машине возле Дворца спорта. По радио женский голос надрывно пел: «Мне хорошо рядом с тобой», а Павлу казалось, будто он по колено увяз в каком-то топком болоте и должен прямо сейчас сделать хоть что-то, чтобы окончательно не утонуть. Интуиция охотника подсказывала, что это место пахнет кровью и хорошо их поездка не закончится ни для кого. Внезапно со второго этажа раздался звук, похожий на выстрел. Павел выключил радио и открыл окно. Возня и крики сменились треском разбитого стекла. На асфальт перед машиной тут же полетели осколки. А следом за ними голый человек неловко приземлился на клумбу под окном, сразу вскочил и побежал в сторону Павла, не разбирая дороги. Споткнувшись, он вылетел прямо на машину и уперся руками в капот. Пару секунд они смотрели друг на друга, не дыша. Павел успел заметить ссадины на лице и кровоподтеки на теле от осколков стекла. Затем человек снова побежал, и раздался еще один выстрел. Но он уже успел скрыться за углом футбольной коробки.

Минуту спустя из стеклянных дверей Дворца спорта появились Юра и Кислый. Они тащили Степанчика под руки. Все трое – в крови. Юра с несвойственной ему паникой в голосе крикнул:

– Паша, заводи! Заводи машину!

Павел подорвался открыть заднюю дверь, втроем они погрузили Степанчика. Неожиданно Кислый прижал Юру к машине и приставил к его горлу ствол. Юра в ужасе замер.

– Ты чего?.. Вить…

– Я тебе сказал не лезть!..

Павел увидел сталь и безумие в глазах Кислого. И понял, что он выстрелит.

– Еще раз… Еще, сука, раз…

– Я понял. Я все понял. – Юра примирительно поднял руки.

Кислый отпустил Юру и сел в машину.

Обратно ехали через промзону, начался дождь. Павел тормознул возле канализационного люка. Юра, поднатужившись, поднял его, вытащил из кармана пистолет и сбросил. Машина рванула с места.

Кислого колотило после убийства – он долго и гневно смотрел на Павла и наконец выдал:

– А ты хули сидел, за ним бы бежал!

– Мне сказали, я сидел… – Павел старался отвечать ровно, не нарываясь.

– Сказали!! У автомата тормози!

Павел остановился возле телефона-автомата.

– Он нам брата не простит… Всех спортсменов подтянет, корейцев, всю эту, блядь, шушеру!..

Кислый вышел из машины под дождь и долго возился с телефоном. Слов его было не разобрать, но стало понятно, что смотрящий по Хабаровску оправдывается перед кем-то на повышенных тонах.

«Значит, и у этого есть начальство», – подумал Павел.

На заднем сиденье завозился Степанчик, открыл глаза и неожиданно бодро произнес:

– Здоровый лось этот Тян…

Юра засмеялся, как будто выдохнув.

– Он тебя башкой в окно вписал – я думал все, кабзда Степанчику… Хуй там!

Оба громко заржали, Степанчику было трудно смеяться из-за разбитой губы. Тут в машину вернулся Кислый, и Юра снова напрягся, ожидая вердикта.

– Короче, Краб. Косяк твой. Перед Джемом. Ты провафлил – ты исправляй. Валите из машины – ногами дочапаете.

Юра и Павел вышли под проливной дождь. Юра задумчиво проводил взглядом машину и внимательно посмотрел на Павла.

– Поможешь разобраться?..

– Я?.. Как?..

По лицу Юры красными струйками стекал дождь, размывая запекшуюся на лбу кровь.

– Не знаю, ты охотник!.. Если Тяна не убрать, мы трупы. Ты тоже. Ты с нами был, он тебя видел.

Павел выглядел растерянным – только сейчас он понял, чего от него хочет Юра. А еще он понял, что Юра взял его к себе не случайно. Водитель и хороший стрелок по совместительству – это было его главным преимуществом среди других возможных кандидатов.

– Подумать надо…

– О семье думай! И о пацанах! Что с ними будет, если тебя завалят.

– Юр, да я…

– Подумай, Паш! Подумай!

Юра ушел. Промокший Павел стоял один посреди улицы. Слова Юры продолжали вертеться у него в голове.

Лена

Хабаровск, 1991 год

Лена мыла пол засаленной тряпкой в подсобке овощного магазина. Казалось, что доски были пропитаны запахом гнилых овощей. Нет, она, конечно, пыталась устроиться воспитательницей в детский сад на районе. Красногубая директриса слушала о стаже работы, желании заниматься с детьми и так далее, а сама брезгливо рассматривала ногти Лены, ее застиранную кофточку и в конце концов предложила убирать детский сад. Лена подумала, что мысль неплохая, однако есть риск не получать зарплату несколько месяцев, как это было в Литовке. А есть пацанам совсем скоро будет нечего, если Юра не объявится. Так что овощной магазин в этом смысле казался более практичным вариантом, поскольку его хозяин был не против подкормить персонал списанными продуктами. Лена посмотрела в угол, где лежали ящики с гниющими помидорами, и подумала, до какой же степени бедности они дошли, что этот вариант казался ей удачей. В заднюю дверь постучали, Лена обтерла руки о серый халат и потащила тяжелое металлическое ведро с грязной водой на выход. На пороге стояли Женька и Вася с разодранными рубашками и побитыми лицами. Лена тяжело выдохнула.

– Дрались опять? Герои… Зла на вас нет, почему я за вас краснеть должна?..

Она вылила ведро с крыльца магазина и зашла внутрь. Вася и Женька – следом. Увидев сваленные ящики со списанными овощами, Вася поморщился, но покорно сел перебирать почерневшую морковь. Он выглядел страшно уставшим. Женька продолжал стоять на пороге подсобки и с отвращением смотрел на Васю. Лена отжала тряпку.

– Жень, не стой, помогай…

– Не буду. – Он отвернулся, чтобы не смотреть матери в глаза.

– Че не будешь?

– В помойке рыться.

Лена распрямила спину и бросила тряпку на пол.

– А есть будешь? У нас на ужин только это, ваше величество, отец твой пока зарплату не приносил… Думаешь, мне это нравится?..

Лена очень устала и очень злилась на Женьку. Ругаться и воспитывать не было сил, и потому она просто смотрела ему в лицо. На еще детские веснушки на носу и расцветающий синяк под глазом. Упрямый, как отец. И гордый – тоже в его породу. Она вдруг вспомнила почему-то, как сын с таким же отвращением смотрел на лекарство от кашля, когда был совсем еще маленьким. И морщил нос. Волна злости и бессилия схлынула, Лена взяла в руки тряпку и продолжила мыть пол. А Женька, пересилив приступ тошноты, все-таки сел на корточки рядом с Васей.

Вечером на убогой кухне своего нового дома Лена мешала на сковороде зажарку из добытых овощей. Женька возился в ванной с разбитой губой – что случилось в школе, он так ей и не сказал. А Вася, как обычно, сидел возле телевизора. Пожалуй, это единственное, с чем в новой квартире им повезло, – телевизор был цветной и показывал почти без помех. На экране орехи медленно падали в шоколадное озеро. Следом шла реклама растворимого напитка, риса «Анкл Бенс» – телевизор предлагал им сытую, яркую, американскую жизнь. Как назло, в рекламе была одна жратва. Лена высыпала поджарку в кастрюлю с кипящей водой и повернулась к Павлу:

– Сегодня есть еда, а завтра чем вас кормить?.. И в долг взять не у кого, кто нам даст…

Она ждала ответа, какого-то решения или обещания, но Павел молчал – ее это страшно бесило. Лена взяла нож и начала нервно нарезать овощи – задела палец и ойкнула, по-детски сунув палец в рот.

– Не хотела же ехать… Послушала тебя.

Она отвернулась и шмыгнула носом. Муж подошел и обнял ее. Немного постояли так, кутаясь в тепле друг друга. Затем Павел вышел в прихожую и хлопнул дверью.

Павел

Хабаровск, 1991 год

Павел колесил по городу в поисках нужного адреса. В какой момент он принял решение, толком не мог сказать и сам. Был ли другой выход из этого дерьма? Может, и был, но Павел его не знал. Он хорошо помнил свои двенадцать лет, когда его собственного отца посадили. Помнил, как мать запрещала говорить о нем, раздала его вещи соседям. Как потом он, Павел, отчаянно дрался с мальчишками на соседней улице, чтобы вернуть себе отцовские часы – хоть что-то на память. Мать так просто вычеркнула отца из их жизни. Павел боялся, что история на этот раз повторится. Но своей семьей рисковать он не мог, а значит, обязан был выйти на охоту.

В сумерках Павел остановил ГАЗ у пятиэтажных серых домов, прижавшись к одинокой гаражной коробке, чтобы не быть заметным. Выключил фары. Достал с заднего сиденья рюкзак, из него – бинокль. Настроив резкость, осмотрел двор. У дальнего подъезда стояли небрежно припаркованные машины. Парни спортивного вида напряженно что-то обсуждали. В центре давал указания кореец, которого Павел видел у Дворца спорта, – тот самый оставшийся в живых Тян. Закончив разговор, он ушел в подъезд. Две машины разъехались по сторонам двора: одна – чуть дальше от подъезда, вторая двинулась в сторону ГАЗа и остановилась в десяти метрах от Павла. Спрятав бинокль, он замер, стараясь не привлекать внимания. С водительского сиденья подъехавшей машины вышел крепкий парень в спортивках. Открыл багажник, оглядевшись по сторонам, достал из-под коврика пистолет и спрятал его за пояс…

Около полуночи Павел стоял на пороге Юриной квартиры. Он позвонил один раз, потом второй. Через пару минут дверь приоткрыл Юра. Осмотрел лестницу подъезда за его спиной и только потом пустил внутрь. Войдя в коридор, Павел заметил, что у Юры в руках пистолет – неудивительно, учитывая обстоятельства.

Лиховцев довольно бесцеремонно, не спеша прогулялся по комнатам, с завистью осмотрев квартиру, – телевизор «Панасоник» с видаком, целая полка видеокассет в книжном шкафу, дорогой ковер на стене, в углу гири, гантели, к стене привинчен турник. В телике – Листьев. На журнальном столике доска с шахматной партией в прогрессе, на кухне – каша с тушенкой и пузатая бутыль «Амаретто» на ужин. Кажется, Юра подумал, что это такая мера безопасности. И не угадал.

– Твои где? – спросил Павел, сев за кухонный стол.

– Увез от греха…

Юра тоже сел за стол и продолжил ужинать, даже не предложив Павлу. Лиховцев непринужденно выдал:

– Мне квартира нужна. Своя. Эта.

Юра слегка ошалел от цены, но проглотил и кивнул, продолжая жевать.

– И деньги. Ленке. Если со мной что случится.

Юра вытер салфеткой рот.

– Как сделать – прикинул?

– Подождем. Он на взводе, от любой тени шарахается, щас к нему не подобраться.

– Нельзя ждать, ударит!

– Уезжайте. С Кислым и Степанчиком. Не говорите никому куда. Ему вы нужны, он вас видел.

Юра покачал головой:

– Люди скажут – зассали. Он весь город под себя подгребет…

Павел пожал плечами:

– Ну и пусть. Вы ж вернетесь.

Женька

Хабаровск, 1991 год

На следующий день после драки Женька ждал, что Антон с компанией снова подкараулят их с Васькой после уроков. Но брат грамотно слинял из школы через окно цокольного этажа в подсобке завхоза, а сам он, выходя из здания, не встретил никого, кто собирался бы ему навалять. Женька даже подумал, что Антону прилетело от родаков за разбитый нос. Ведь, по словам Лизы, раньше никто не давал ему сдачи. Вернувшись домой, он немного опасался, что за этот Антонов нос может прилететь и ему. Но до позднего вечера было тихо. А потом произошло странное – отец позвал Женьку помочь с машиной, а сам повез его в центр. И теперь он смотрел на ночную дорогу с редкими фонарями и гадал, чего такого Павел мог придумать в воспитательных целях.

Дорога заворачивала вправо, и руки отца сделали проворот на руле, когда они ехали мимо ночных ларьков, закованных в решетки, мимо дежурящей у дороги стайки проституток с «девяткой» сутенеров за ними.

У входа в сияющий неоновой вывеской клуб топталась мажорная молодежь – в круг поставлены «тойоты», «ниссаны», «мазды». Гудела на всю улицу It’s My Life. Центр жил ночной жизнью – яркой, опасной. Пьяная девица в мини-юбке залезла на машину и танцевала с банкой пенящегося пива в руках.

Павел и Женька смотрели на это из темноты, как из подполья. Отец первым нарушил молчание:

– Завидуешь?

Женька сперва не понял вопроса. Затем посмотрел на молодежь – хорошо одеты, раскованны. Он не знал, как правильно ответить и к чему ведет этот разговор, поэтому просто пожал плечами. Отец ответил за него:

– А я завидую. У них все есть, у нас ничего. Всю жизнь так. Маешься, жилы рвешь, а толку? Я хочу, чтоб мы тоже на красивых машинах ездили. Ели досыта. Одевались нормально. Копейки не считали. Но никто нам ничего не даст просто так. Надо самим брать, или об нас будут ноги вытирать.

Женька смотрел на отца: на лице Павла ходили желваки – он явно собирался с мыслями и сказал наконец главное:

– Мне дело поручили, Жень. Серьезное. Но я один не смогу. Помощник нужен. А доверять я могу только тебе.

Впервые за вечер Павел посмотрел сыну в глаза.

– Ты ради семьи. Ради матери. Брата. На что готов?

В эту секунду Женька понял, что вопрос задан максимально серьезно. И от того, что он сейчас скажет, будет многое зависеть. А потому честно ответил: