скачать книгу бесплатно
«Эти промолчат, – подумал Ковальский. – Они осторожные мужи… Да и время ли сейчас? Цех-то не можем пустить…»
– Зато мы гремим по области как инициаторы встречных планов… И все инициативы подхватываем и… перехватываем, – Александр уже чувствовал, что пора остановиться, но что-то мешало этому.
– Я бы с тобой не стал разговаривать, если бы не твои дипломы.
– Не понял? – сказал Ковальский.
– Ты награждён дипломом второй степени по министерству за экономию энергоресурсов, а там ещё на подходе диплом по объединению. Рацпредложение по перекрёстному охлаждению потоков водноспиртового конденсата твоё?
– Моё.
– Ну, так вот, поздравляю! Экономия за первый год его использования внушительная!
– Ренат Агнасович, а то, что я предлагаю с котлами-утилизаторами – на порядок больше даст экономию, чем то, за которое диплом этот…
– Ну, ты и язва! – Главный посмотрел на остальных присутствующих, будто ища подтверждения. – Где твои предложения?
– В техническом отделе. С отрицательным заключением вашего зама.
– Забери и неси мне! Будем разбираться. – Он энергично взял со стола шапку. – А пока, Василий Анатольевич, – он обратился к Ганину, – пока не наладите режим и не начнёте давать качественную продукцию, буду считать, что в цехе с кадрами итээр плоховато. И надо смотреть этот вопрос…
«Как же так, – удивился молча Ковальский, – он с нами вместе всё смотрел? Причину сразу трудно определить. Сам это понимает. Ситуация каверзная и требует каких-то необычных решений. Сам не предлагает, но требует. Так разве можно?»
…Когда главный пригласил его к себе, Ковальский воодушевился. Ему понравился такой подход: «приходи – разберёмся». Ну, а потом, здесь?.. И в операторной?..
Главный ушёл, не позволив начальнику цеха проводить его. Ганин сказал, словно межу провёл между Ковальским и собой.
– Ну и завариваешь ты кашу на нашу голову.
– Какую кашу?
– Такую! Ты пытался на равных при нас говорить с главным инженером.
– А как надо? Полагаю, когда говорят специалисты – начальства нет. Все равны, – спокойно возразил Ковальский.
Ему досадно, что и начальник цеха, и его заместитель смолчали. Хотя совсем недавно, каких-то две недели назад, все его предложения одобрили.
– И потом: я ведь прав.
– Голубчик, чтобы нравиться людям, а значит, и начальникам, надо ни в коем случае не давать им намёка, что кто-то может быть разумней, чем они, – наставлял начальник цеха.
«Они, кажется, с Новиковым «японцы – яйца без скорлупы», – подумал Ковальский.
– Но мы не на улице и не на девичнике: «нравится-не нравится»? На производстве – это общее дело! – попытался он поразмыслить вслух.
Ганин терпеливо продолжал:
– Как сказать?.. Общее… Да. Но важно, где сказано и когда? Ты уж поверь мне! Совет, который дают в присутствии других, воспринимается как упрёк. А тут похуже того. Ты втолковывал ему, что лучше понимаешь ситуацию. А сам вместе с нами не можешь вывести установку на режим. Пятый день не даём нормальный готовый продукт. Главного инженера обычно в таких случаях вызывают «на ковёр» в Москву объясняться. Понял, какое настроение у него? Целая отрасль скоро начнёт задыхаться. Каждый отвечает за своё. Вся страна связана в нефтехимии в единую технологическую цепочку. Готовый продукт одних – сырьё для других. Планы, встречные планы, социалистические обязательства многотысячных коллективов связаны друг с другом. Рапорта, митинги, знамёна…
– Это разные вещи, – возразил Александр.
– Разные? Вот съездит в Москву и схлопочет там выговорёшник. Думаешь, кого вспомнит в первую очередь? Тебя, милок, да меня… Мы получим из-за твоей строптивости поболее, чем могли бы… А с учётом желчного темперамента нашего главного… Надо бы смотреть на этот его брык как на природное явление.
– Но ведь это похоже на угодничество! Где-то так можно! Наверное, на стороне, где спокойнее, а здесь? Непростое производство… – не соглашался Александр.
– Я тебе – одно, а ты – другое… И у заместителя его ты теперь будешь, как бельмо…
«В споре нельзя победить, – вспомнил Ковальский давнишние слова Анны. – Всегда противник может сказать, что ты не прав. А я и не собираюсь спорить, пусть Ганин говорит. Мне надо знать, как он мыслит. Он в чём-то прав, только я пока концы не свяжу», – вёл он молча диалог с Анной. Её лицо светило издали, из глубины памяти.
А начальник цеха думал о другом: «Птицу по полёту видно. Наработаемся ещё, возможно, под началом Ковальского. Замах не то что у нас – поболее. Оттого ли, что мы вечерний институт кончали, привыкли с рабочих в подчинении, или потому, что семейные и это заставляет быть покладистыми… Не затыркали бы… Аппетит у него на работу крепок… И вот эта его способность независимо мыслить…».
Если бы Ковальский знал, о чём сейчас думает Ганин! Пожалел бы, что сгоряча сравнил своего начальника с Троекуровым. А может, и нет. Александр понял уже, что Ганин вовсе не злой человек и его несдержанность идёт часто от желания сделать дело лучше. Но столько разных препятствий… Он уже начинал понимать, что одно дело – инженерная работа в технологии, другое – руководить людьми. Не смог же родной дядька работать на стройке прорабом. Когда бригадир, не выполнив норму, настаивал на закрытии липовых объёмов, с досады ударил его по спине подвернувшимся рулоном рубероида и уволился.
«Не такая ли участь ждёт и меня? Я, очевидно, больше специалист, нежели руководитель. Часто всё делаю грамотнее и быстрее, чем многие. Если бы имел профессию, которая связана только с собственной умелостью и работоспособностью! Больше бы успевал! Есть ли такие профессии? Есть! Часовые мастера, зубные врачи… Кто ещё? – думал он. – Вообще врачи. Но ведь это не моё. Очевидно, писательство!? Но этот род деятельности непостижим для меня. Здесь всё решает особый литературный дар. Талант!»
* * *
…Они с Новиковым всё-таки вывели цех на режим. Всю ночь были на ногах. Возились с наладкой контрольно-измерительных приборов. Дважды останавливали работу колонн.
В кабинет вошли около шести утра. Там Ковальский протянул Новикову аккуратный лист бумаги.
Тот деловито принял и прочёл с расстановкой:
– «Прошу принять меня в члены Коммунистической партии, так как хочу быть в активных рядах строителей светлого будущего нашего народа».
– Ну, вот и замечательно! Это – программа на всю жизнь. Она не даст ни хандрить, ни расслабляться… – заключил Новиков.
«Почему он проявляет такой повышенный интерес ко мне? Чувствует, очевидно, вину передо мной. Назначен на обещанную мне должность, а сам ещё только учится на четвёртом курсе. Мужик-то работящий и совестливый…»
* * *
Через неделю на техническом совете у главного инженера в присутствии Ковальского согласно его предложению решили по утверждённому графику установить дополнительные котлы-утилизаторы.
А через год новшество появилось уже на всех родственных предприятиях отрасли. Министерство стимулировало внедрение передовой технологии и техники. В ежеквартальных отчетах предприятий, копии которых оно рассылало, это отмечалось особо.
XV
…Когда Ковальский вошёл в приёмную, секретарь Светлана приветливо улыбнулась:
– Заходите, Александр, Валентин Сафронович говорил о вас. В кабинете двое: Самарин и тот «Лановой», которого Александр видел здесь раньше.
Выйдя из-за стола и протягивая руку, Самарин сказал:
– А это наш молодой, но очень перспективный инженер Ковальский.
Александр кивнул сдержанно головой.
– Виталий Викторович, – представился гость. Руки он не подал и не встал.
Ковальский присел к столу.
Самарин, продолжая, очевидно, начатый до него разговор, произнёс:
– …такие объёмы, такие масштабы – архиважны! Но эти же масштабы и умножают воздействие на среду обитания. Так обстоят сейчас дела в Чапаевске. Я родом оттуда. При выпуске отравляющих веществ столько заболеваний и отравлений было во время войны! И сейчас хлорорганика делает своё… И наша нефтехимия…
– Ты хочешь сказать, надо сокращать производства?
«Кто позволит?» – спросил мысленно Ковальский.
– Нет, я не за это, – чётко ответил Самарин. – Не за сокращение. А за создание малоотходных технологий. За то, чтобы сам процесс, как таковой, был безопасным для окружающих. Науке надо крепко над этим поработать. И отраслевой, и вузовской. Вот увидишь: партия за это дело скоро серьёзно спросит. Инженеров надо со студенческой скамьи учить беречь природу. А вы, проектировщики, совместно с исследовательскими институтами должны создать общую концепцию…
– Да… да… Возможно, ты прав… Вы тут, в глубинке, надышались отравой. Острее чувствуете… Давай заканчивать – парень мается, – гость посмотрел на Александра.
Едва они остались вдвоём, Самарин быстро переключил внимание на Ковальского.
– Александр, я понимаю, тебе тесновато в рамках твоей должности, но так получилось. Сейчас открылась возможность заняться заводской наукой. Освобождается должность начальника лаборатории фенола-ацетона. Я предлагаю её тебе. Исследований – непочатый край. Давай решай. Там можно и диссертацией заняться.
Предложение было неожиданным.
– Я не думал о лаборатории, – начал Александр. – В цехе столько можно сделать…
«Наверное, не то говорю», – засомневался Ковальский и замолчал.
– Решай, – повторил Самарин. – Пока есть возможность. Определишься – приходи, не затягивай…
…Выйдя из кабинета, Ковальский спросил Светлану:
– А кто этот Виталий Викторович? Ну, у Самарина который был?
– Главный инженер проектного института, из Москвы. Он часто бывает, особенно после того, как Валентин Сафронович защитил кандидатскую.
Когда Ковальский был уже на первом этаже, его окликнул Костров – заместитель главного по производству.
– Что невесел?
– Получил предложение перейти в лабораторию фенола-ацетона.
– Кто предложил?
– Самарин.
– Странно… Ну-ка, пойдём ко мне.
Когда они расположились в кабинете, Костров произнёс:
– Буду рассуждать просто. Не хочу тебя захваливать, но сейчас ты на стремнине, на бурном потоке. Ты можешь стать, ну, хоть министром! Понимаешь? А уйдёшь в лабораторию – осядешь в тихой заводи. И все про тебя забудут. – Костров встал и прошёлся: – Это хорошо, что Самарин предлагает. Но говорят же, что корабль может затонуть и в порыве попутного ветра… Примерь на себя. Не такой ли случай?.. А встречный ветер несёт большую силу. Ты на взлётной полосе сейчас… Выбор за тобой и от него многое зависит.
…Через два дня Ковальский отказался от предложения. А через месяц Самарин уволился с завода и принял кафедру общей химической технологии и охраны окружающей среды в политехническом институте.
Ковальский эту весть воспринял с грустью. Калашников, Засекин, Самарин – таких людей, высвечивавших истинное в жизни, он очень ценил.
«Из близких, подобных этим, кроме родных, у меня только Проняй да Синегубый, – невесело подумал он. – Мои наставники… профессора…»
* * *
В следующую встречу с Руфиной Александр ночевал у неё в гостинице и рассказал ей об Анне и сыне.
Они долго не засыпали.
– Хорошо бы подарить ему сестрёнку, когда поженимся, понимаешь? – говорил он, целуя её в мочку уха.
Её это возбуждало. Она вся подрагивала. Длинные ослепительные ноги мелко вибрировали. Волнение быстро передавалось ему. Он знал, что такие моменты она ждала сама, и помогал ей.
Но сейчас с ней что-то случилось.
– Ты так быстро устала? – спросил он, трогая губами завитушки волос около уха.
– Саша, это же так серьёзно – взрослый сын!
– Ну, какой он взрослый, пацан восьмилетний.
– Ничего себе, – произнесла она, переворачиваясь на живот и пряча лицо в подушку.
Александр потрогал рукой молчаливо притаившуюся голову Руфины и сказал, вставая:
– Не волнуйся, поедем в село, увидишь Сашу и всё уладится. Поедешь со мной? – спросил он.
– Да, – откликнулась Руфина.
* * *
Руфина неплохо пела. Закончила музыкальную школу, была даже дипломанткой каких-то фестивалей.
Вскоре в гостиничном номере она спела и «Калитку», и «Ночь светла». Александр знал эти романсы и слегка подпевал.
– Хочется спеть не вполголоса, а по-настоящему, – сказала она однажды. – И с сопровождением. Но где?
Александр повёл её во Дворец культуры. И там, в репетиционной комнате, аккомпанируя себе на фортепиано, Руфина пела под аплодисменты собравшихся работников Дворца.
Ковальский был счастлив.
Когда закончила петь, Александр, волнуясь, неожиданно для себя спросил:
– А можешь сыграть полонез Огинского?
– Могу, – легко ответила она. И не успел он в смятении что-либо сказать, как в комнате разлилась знакомая удивительная музыка, наполняя сердце щемящей радостью и благодарностью ко всему, что есть и что будет.
Небольшая репетиционная комната в затуманенных глазах Ковальского утратила свои границы. Превратилась в просторную летнюю душистую лесную поляну, посреди которой, как нарядные бабочки, порхали светлые одноклассницы Шурки Ковальского. А меж ними – самая лёгкая и самая загадочная – Верочка Рогожинская. Собрала букетик летних цветов и издали то ли хотела дать его Ковальскому, то ли призывала вместе порадоваться цветам – протягивала ему, не замечая лукавых глаз подружек.
