скачать книгу бесплатно
В этот раз он приехал в село поздно. Уже смеркалось. Так хотелось увидеть сына!
– Мам, я – к Бочаровым.
– Подожди, отца проводим в клуб на дежурство и сходим вдвоём.
…Когда они вошли, Бочаровы чаёвничали в передней. Саша тут же выскочил из-за стола, чуть было не наступив на большого белого кота Колчака, растянувшегося около тёплой голландки. Повис на шее отца.
– Во-во! – сказал Бочаров-старший, – восемь лет уже, а как маленький.
– Не маленький. Я соскучился, – отвечал внук, помогая отцу снять куртку.
Потом с курткой юркнул в прихожку к вешалке.
– Как юла, – радостно проговорила Екатерина Ивановна.
– Говорит: не маленький, – продолжал Бочаров, – а дал ему вчера «тулку» стрельнуть в сороку, он курок не осилил нажать. Нашёлся мне большой…
– А зато я, – заторопился вернувшийся Саша, – в классе на линейке стою третий по росту. Нормально?
– Ну-ну, – неопределённо отреагировал Бочаров, одновременно освобождаясь от рук внука. Тот, балуясь, вынырнул сзади, прикрыл деду ладошками глаза.
– Саша! – строго посмотрела на него Дарья Ильинична. —
Разве так можно?.. Садись…
Внук сел за стол. Начал дуть на чай.
– Да он уж десять раз остыл, – сказал дед.
– Мне интересно, как волны в чашке делаются!..
– Ну, какой он большой? – улыбаясь, обронил Бочаров.
– На вот! – протянул Ковальский свёрток.
– Что это?
– Смотри!
– Рубаха! – обрадовался сын. – Белая!
Они пили чай, потом резались с сыном в шашки на «щелбаны». После четвёртой партии сквитались, получив каждый по два щелчка в лоб. Дед Бочаров в игру не вмешивался. Читал газету. А женщины вполголоса разговаривали на кухне, изредка поглядывая в сторону расположившихся на диване игроков.
…Когда шли обратно, Екатерина Ивановна вздохнула:
– Рубаха – это хорошо, конечно…
– Мам, я немного денег оставил, каждый раз привожу…
– Без матери растёт, без материнской ласки…
– Мам, они его заласкали, по-моему, балуют.
– И это верно, – согласилась она. – Но всё равно…
– Ты – за старое, – засмеялся сын. – Меня непременно женить хочешь?
– Хочу, Саш… А то скоро уже твоего сына женить надо будет…
– Вот найду такую, чтоб матерью сыну стала – женюсь.
– Найдёшь ли такую? – покачала головой Екатерина. —
Надо, чтобы любила тебя и добрая была…
Некоторое время шли молча.
Мысли Екатерины Ивановны перескочили на другое.
«Когда мне старик-то гадал на бобах, в войну ещё, то сказал, что без вести пропавший Станислав объявится, когда мне это уже не надо будет. Мне. А он на сына и внука посмотрел бы! Что старик имел в виду? Мне не надо будет – это значит, вернётся, когда я умру? Или при жизни ещё? А мне бы сейчас хоть одним глазком увидеть. И всё! И чтобы Василий не знал…»
– Мам, – вывел её из задумчивости сын, – мне так хочется, чтобы Саша фамилию «Ковальский» носил. Ты-то вот, в своё время, настояла и мне фамилию отца записали, хотя вы и не зарегистрированы в браке были.
– Кто же нас зарегистрировал бы: он – иностранец и война шла…
– Саша даже не Бочаров, мне эта фамилия нравится. Он —
Колесников, по мужу Анны.
– А как по-другому могло быть? – она пытливо посмотрела на него.
Сын стушевался и ничего не ответил.
– Саша, а ты об отце-то, Станиславе, ничего так и не узнал?
Александр ждал этого вопроса. Не сегодня, так в другой свой приезд.
…Он, как мог, занимался поисками отца, но результаты неутешительны.
Когда пришли, спать легли не сразу. Сидели за столом в передней. Был и чайник на столе. Говорили о Саше – сыне Ковальского и его деде – Станиславе, так внезапно пропавшем при освобождении своего родного города Варшавы.
В областном архиве Ковальскому сообщили, что за 1943–1945 годы никаких сведений о Станиславе Ковальском нет.
А до этого он перерыл в сельсовете кипы бумаг, пока не наткнулся на запись в похозяйственной книге за 1943–1945 годы:
«Ковальский Александр Михайлович г. рожд. 1919
Ковальская Екатерина Ивановна г. рожд. 1918
Ковальский Александр Станиславович, сын, 1944 г.»
– Как же так, ведь известно же, что отца звали не Александр, а Станислав.
Ему пояснили:
– Это ж похозяйственная книга, записи в неё вносились при обходе дворов. Ходили чаще всего школьники. Их приглашал сельсовет. Они спрашивали. Что слышали, то и записывали. Бабулька какая-нибудь сказала, вот и всё… И всех на одну фамилию записали, хотя не были зарегистрированы…
– Ничего себе, – удивлялся Александр, – человек был, как песчинка. Затерялся и следа не осталось?
– Время военное. Что взять? А кто из нас, сейчас живущих, думает о том, что будет через тридцать-пятьдесят лет? Кто кого искать будет? Мы все на глазах живём. Всё, вроде, знаем. Раз он иностранец, наверное, о нём в других местах сведения искать надо, а не тута, – деловито говорила седовласая женщина. – Старшая моя сестра хорошо его помнит. Симпатичный такой, говорит, был.
Ковальский долго не выпускал книгу из рук. В ней был след людей, которые, возможно, не видели отца, но жили с ним в одно и то же время.
– А можно найти тех, которые сделали эту запись?
– Ну, где же их искать-то? Их было много таких… Да и что скажут нового? Ничего…
* * *
В марте он узнал, что в профкоме завода есть туристические путёвки в Польшу. Александр загорелся съездить.
«Пускай у меня нет никаких достоверных сведений об отце, но я знаю, что поляки регистрируют родившихся в костёлах. Варшава сильно разрушена во время войны, но бывает же чудо! Один шанс из тысячи, а в данном случае, один костёл из тысячи, может, уцелел. В нём-то вдруг и окажется запись об отце! Надо постараться объездить все сохранившиеся старинные костёлы и проверить документы за 1918–1919 годы. Вот и вся стратегия поиска», – так он думал, сознавая, что его намерения наивны. Но другого пути не видел.
Ковальский подал все необходимые бумаги в профком завода. Ему говорили, что всё в порядке. Но в самый последний момент, когда сделать было уже ничего невозможно, оказалось, что каким-то образом пропала часть его документов. Уклончиво пояснили: теперь уже не успеть, пустые хлопоты… Александр понял, что кто-то просто не хочет брать ответственность на себя, узнав, что у него за границей могут быть родственники. Ватную стену прошибить казалось невозможным…
– Не верю я, что Станислав мог что-нибудь сделать худого. Добрый был, да и молоденький совсем ещё… – успокаивала после этого Катерина сына. – Всё равно объявится, я верю всё больше и больше…
IX
…И началась у Ковальского в цехе, куда он пришёл, такая же стажировка, как и полтора года назад.
Сразу попросил, чтобы его направили в смену.
Исполняющий обязанности заместителя начальника Новиков оказался хорошим практиком – знал цех превосходно. Начинал слесарем, закончил нефтехимический техникум. Теперь – на третьем курсе вечернего института. Запасной вариант, если не потянет Ковальский. «Знание и умение должны работать, тогда они полезны, иначе легко превратиться в резонёра и завалить дело», – вспомнил он напутствие Самарина.
Через полгода Ковальский уже работал самостоятельно начальником смены.
…Всё бы ничего, да любил начальник цеха Ганин пошуметь. Это в кабинете главного инженера он был тихий, а в цехе его голос держал всех в напряжении. Если вызывал к себе в кабинет, то оттуда частенько приглашённый выходил красный, как варёный рак. А если это были женщины, то порой – в слезах.
Ковальский понял, что стычки не избежать и ему.
* * *
Шло самое обычное сменное собрание. Ганин вошёл в красный уголок и сел в первом ряду.
Ковальский уже заканчивал, когда оттуда громыхнуло:
– Нет! У вас всё спокойно так! А во вторую смену захожу в операторную, смотрю: нет обоих старших аппаратчиков одновременно. А вдруг что случится?
Наступила пауза. Ковальский посчитал, что надо ответить.
– Но я пояснил тогда, что Алексей ушёл в буфет, а Ирина Владимировна отлучилась в бытовку, предупредив меня, – напомнил Ковальский, совсем не ожидая дальнейшего бурного развития разговора.
– А зачем мне ваши пояснения, пусть сами скажут.
– Но я веду собрание. Я – начальник смены, – спокойно возразил Ковальский. – Знаю ситуацию.
– Ситуацию он знает! – почти закричал Ганин. – Много слишком знаете! В следующий раз накажу и вас, и их!
Ковальский оторопел. В зале двадцать человек подчинённых и на глазах у всех на него кричат.
– Вам бы лучше не защищать, а спрашивать с персонала!
– А вы бы троекуровщину не разводили, а в суть вникали: Ирине просто плохо стало. В бытовке задержалась. Мы потом «скорую» вызывали, – ответил Ковальский и удивился своему спокойствию и тому, что попалось на язык это слово «троекуровщина». Можно было и без него.
Ганин вскочил:
– После собрания – ко мне в кабинет! – и порывисто вышел.
«Разве ему к лицу так горячиться, он же первый руководитель в цехе», – невесело думал Ковальский.
Когда рабочие расходились, старший аппаратчик Николай Румянцев, с которым он быстро подружился и уже несколько раз съездил на рыбалку, приблизившись, вполголоса под шумок обронил:
– Не горячись. Начальника не выбирают. Пойдёшь к нему – больше слушай. Он – отходчивый.
– Но к чему всё это?
– Я тоже думаю, что, если бы криком можно было что-нибудь сделать, осёл каждый день строил бы по семь домов! Народная мудрость.
Ковальский не ожидал такого от Румянцева.
Они взглянули друг на друга и рассмеялись.
* * *
«Действительно, отходчивый, – думал Ковальский, сидя у начальника цеха. – Но странная какая-то отходчивость».
А хозяин кабинета, не глядя на приглашённого на ковёр, тусклым голосом монотонно поучал:
– Все итээровцы цеха должны проводить политику своего начальника, в противном случае, дисциплины не будет… и бучу на людях устраивать ни к чему…
Ковальский попытался уточнить:
– Василий Анатольевич, но я не устраиваю. Вы в такой форме…
– Опять за своё? – Он повернул, наконец, к нему лицо и вскинул брови.
Наступила пауза.
