Обратный билет

– Да я прекрасно все понимаю! Зачем тогда мы ввязались во все это? Моих людей подрывают, стреляют из-за угла, в спины. А мы теперь в мир с ними играем? Да они же ржут нам прямо в лицо! Вон, в прошлом году из банды Смирнова – помнишь такого? – трое, так сказать – «сдались»! Один из них, Турпал, прямо мне так и сказал: еще встретимся, переговорим. А недавно, знаешь, где я его видел?

– Догадываюсь…

– Он мне тут даже как-то служебное удостоверение свое показал. Убить грозился. Ночью. Из-за угла. Амнистия, блин. О – какая амнистия! – Кабанков ткнул себе двумя пальцами под кадык.

– Ну и причем здесь все это?

– А передай своим «фэбосам», что те, кого они живыми берут – уже собрались в одном веселом месте. Гуляют, жируют. Грозятся рано или поздно всех перерезать. А головы вон, на площади напоказ выставить.

– А ты и испугался? Ты ж не из пугливых, Кабан!

– Да мне один хрен – живым я все равно не дамся. Обидно просто!

– А, не обращай ты внимание… Отвоюешь свое и свалишь к себе в свой солнечный Сургут.

– «Отвоюешь»… – Кабанков закурил сигарету – У меня контракт заканчивается в следующем году, а выслуги – на буханку хлеба не хватит.

– Не переживай. Главное, чтобы руки-ноги на месте были. Делать хоть что-то умеешь?

– Умею. Стрелять, да взрывать.

– Ничего. Найдем мы тебе инвалидную коляску, посадим в нее…

– Это еще зачем?

– Будешь на перекрестках промеж машин ездить, мелочь собирать.

– Да пошел ты! Сам-то что умеешь делать?

Я пожал плечами.

– Буду сзади твою коляску толкать. Следить, чтобы тебя ненароком не переехал какой-нибудь жирный дядька на своем убогом «Лексусе».

– Типун тебе на язык!

– А ты что думал, Родина встретит тебя с широко распростертыми объятиями? Ты там кому-то больно нужен будешь? Кто-то по тебе заплачет?

– Да ничего я не думаю…

– Про политику все любите говорить… Жалуетесь. Так знайте – вам, то есть, нам – ни здесь, ни «там» покоя не будет. Лично твоя война не закончится сдачей оружия на склад. И ты уже «там», дома, будешь воевать со «своими». Они сидят в кабинетах, в машинах, в замках и еще чёрт-те где. И они крепко держат оборону. И никаким «фугасом» ты их не возьмешь.

– Чего расхорохорился-то? Прямо, как на трибуне…

– А, – махнул я рукой – просто хочу, чтобы ты не питал каких-либо иллюзий на счет счастливой и беззаботной жизни воина-победителя. По мне бы так лучше уж здесь погибнуть героем, чем там прозябать в нищете. И если меня здесь грохнет какой-нибудь бешенный Турпал – я за это на него особо не буду в обиде. Тем более что мертвым комфорт ни к чему.

– Мертвым, оно вообще все по барабану, – поднимаясь, подвел итог Кабанков – Завтра я с утра повезу Бигаеву уточненный план по взаимодействию. Правда, я этим собирался заняться после обеда. Но ради тебя, так уж и быть. Постараюсь найти твоего Усмана. Ну а ты тогда сиди здесь, никуда носа не кажи, конспиратор хренов. Викси в любом случае покусает любого, кто приблизится к этой двери.

Мы засмеялись.

…На следующее утро я сидел на «блоке»* у казаков*, возле позиции разговорчивого наголо стриженного пулеметчика и не спеша, за совместным выкуриванием сигареты, калякал с ним о жизни. Здесь мне назначил встречу Усман. Однако он запаздывал, поэтому я то и дело поглядывал в конец улицы, откуда уже пол часа назад должен был появиться его УАЗик. Казаки не выказывали никакого интереса по поводу моей личности. Скорее всего, они приняли меня за бездельничающего офицера местной комендатуры, поэтому продолжали заниматься своим привычным рутинным делом: двое слонялись на автопроезде, проверяя документы у водителей и пассажиров редких проезжавших машин; двое, включая и пулеметчика, находились на огневых позициях; остальные отдыхали в блиндаже, зарывшись в его мрачные недра, тускло освещенные хлипким электропитанием двухтактного «дырчика».

УАЗик подъехал неожиданно, запищав тормозными колодками. Из открывшейся водительской дверцы показался Усман, кивком головы показывая мне, куда садиться. Я быстро попрощался с казаками и уселся на заднее сидение. Впереди меня, рядом с Усманом, сидел неразговорчивый чеченец средних лет, в форме капитана милиции. Мы поздоровались.

– Иса, ты нисколько не изменился, воллаги! – глядя на меня в обзорное зеркало, воскликнул Усман.

Его черные глаза светились неподдельной радостью. Он отрастил буйную черную, как смоль, шевелюру и жесткую щетину на лице. В таком виде я едва ли узнал бы его на улице.

– А ты располнел, джигит! Что не бреешься?

Усман заметно помрачнел.

– Недавно нашего завалили. Идигов Адам – помнишь его?

Я пожал плечами.

– Подорвали прямо у дома, на радио – МОН-50*, вечером с работы возвращался, – рассказывал Усман – От него половину только собрали. Похоронили, что нашли.

– Кто это сделал?

– Да понятно, кто. Из лесу.

Мы подъехали к капониру, остановившись возле охранения, у нас еще раз проверили документы и наконец, УАЗик подкатил к зданию комендатуры. Капитан взял увесистую папку и исчез в здании.

Я пересел к Усману. Он, кивнув в сторону ушедшего спутника, сказал:

– Правильно делаешь, что при нем не стал ничего говорить.

– А кто это?

– Из Грозного, новый начальник МОБ. Совсем наших мало осталось. Бислана помнишь?

– Здоровый такой?

– Убили! В прошлом году, прямо во дворе своего дома, в упор застрелили. Я так думаю, что и Адама убрали скорее всего «они», из Грозного. Шаниязову* сейчас не до нас. Да и нет его в районе, «за речкой»* сейчас, скрывается после ранения. Не резон ему рыпаться, понимаешь? Ладно, у нас мало времени. Говори, зачем меня хотел видеть? Я ж понял, что действительно, не привет от Тимура привез.

Я удивленно посмотрел на Усмана. Он был еще довольно-таки молод, горяч и особенно не отличался определенной логикой суждений, присущей зрелым воинам Аллаха, что давало бы возможность в каких-либо выводах о целях нашей полуподпольной встречи.

Однако Усман, прочитав в моих глазах это удивление, горько усмехнулся:

– Тимур погиб еще в прошлом году. Его подорвали в Дышне* с братом, у родственников. Так что я сразу понял, что ты не шулюм* сюда приехал трескать.

– Ты прав, Усман. А скажи, что сам-то думаешь на счет всего этого?

– Я ничего не думаю. После гибели группы Тимура кто-то убирает оставшихся в живых. И это не боевики. Так что и тебе надо сваливать отсюда, пока не попал под раздачу.

– А сам тогда что здесь делаешь?

– А мне некуда бежать, Иса. Твой дом в России. Ты отвоюешь и уедешь. А мой дом здесь: родители, братья, сестры – все здесь. И я буду их защищать до последнего, понял?

Я помолчал, опустив голову. Мне даже не надо было запрашивать аналитическую справку у своих новых хозяев, чтобы понять, кто подставил группу Тимура, кто потом расправился с ним самим и добивает последних его бойцов. Опять эта проклятая политика!

– Ладно, – сказал я – не в моих силах что-либо изменить. Но мне нужен Лёма*. Сможешь его найти?

Усман, размышляя, почесал переносицу.

– Лёма? О, как! Давно я его не видел. Постой, его младший брат, Ваха, на рынке работает. У медника в мастерской. Надо у него спросить.

– Узнаешь? Мне надо встретиться с Лёмой. Есть дело.

– Хорошо, Иса. Только у меня одно условие.

– Говори.

– Не впутывай меня ни во что. Хорошо?

– Усман! А разве поесть шашлык в кафешке называется «влипнуть в историю»? Это ты так друзей встречаешь?

Глаза у Усмана округлились и он готов был сделать себе сэппуку:

– Да чтоб у тебя язык отсох, воллаги! Да я за тебя горло кому хочешь, перегрызу! Да я…

– Ладно, ладно! Усман, дружище! Я тебя ни во что не впутываю. Поверь. Мне только надо встретиться с Лёмой, чтоб никто не знал. Устроишь?

Усман успокоился немного, опять потер переносицу.

– Знаешь что? Кафешку Ѝхвана, за рынком, помнишь?

– Конечно!

– Приходи туда часа в два дня.

– Договорились.

Я вернулся к разведчикам и застал там Краба за составлением справки из служебного задания, которую он заполнял от руки, сидя за кухонным столом и попивая остывший кофе.

– Мое почтение, Сергей Петрович! Решили заняться штабной работой?

Краб бросил на стол ручку и не без укора проворчал:

– Если бы не твое безумное вранье коменданту, то было бы значительно легче жить!

– Ну, жизнь, вполне вероятно и была бы полегче, но от штабной рутины вас никто бы не освободил.

– Не «вас», а «нас»! – язвительно поправил Краб.

– Попрошу не обобщать, – стягивая с себя пыльные берцы, улыбаясь заметил я – Обеспечение и прикрытие операции возложено на вас и отчетные документы вам оформить все-таки придется. Так что – дерзайте, Сергей Петрович. Дерзайте!

– И откуда вы такие наглые только беретесь! – хоть и раздраженно, но вполне доброжелательно прошипел Краб.

Он прекрасно понимал, что его работу я делать нисколько не намерен. Да и с первых минут нашего знакомства я постарался с предельной ясностью расставить все акценты в наших с ним взаимоотношениях. Поэтому Краб прекрасно понимал, что «бумажная» часть нашего дела всецело лежит на нем.

– Откуда? – продолжал, однако я начатый разговор – Да все оттуда же – из ЛенПеха! Скажите лучше, что вам известно о группе Тимура?

Краб насторожился, однако пожал плечами:

– Нет, ничего не известно.

– Ну, вот видите? Вы не желаете даже в интересах нашего общего дела со мной откровенничать. А еще хотите, чтобы я вам помог в заполнении каких-то фуфловых отчетно-информационных документов.

– Это какие еще интересы «нашего общего дела»? Какое отношение имеет

Тимур к Халиду? – аж подскочил на табурете Краб.

Я сел напротив Краба и стараясь сохранять железную выдержку, решительно заговорил:

– А я сейчас вам постараюсь объяснить, если у вас память отшибло или просто проблемы с аналитикой. Хреновое вы мне прикрытие обеспечили, товарищ «капитан-майор»! Я только что допустил прокол, который в иной ситуации стоил бы мне жизни. Почему вы меня не проинформировали о гибели самого Тимура? Я в качестве пароля «передал привет» человеку с того света, получается? Хорошо, этот человек долгое время работал со мной в одной связке и знает меня, как облупленного. А ну, если бы я шел на оперативный контакт «вслепую»? Сейчас бы вам просто прислали бы пакетик с моей головой, на которой бы явно проступал удивленный взгляд моих глаз: «Из-за чего?»… А я скажу из-за чего: из-за вашей некомпетентности или намеренного утаивания информации! Ну?

– Я никоим образом не предполагал, что гибель Тимура для вашей работы имеет значение – растерянно пробормотал сбитый с толку Краб.

– А это и обзывается «некомпетентностью», Сергей Петрович! Я вам ясно сказал: меня интересует информация обо всех фигурантах этого района, отмеченных в вашей базе данных. Однако же именно вы – я не ошибаюсь? – взяли на себя ответственность за определение информационного объема на данном этапе. Так что пока от нашего сотрудничества никакого толку. Это пока все, что я хотел вам сказать, мой дорогой напарничек!

Я поднялся и, поставив на электроплитку чайник, направился в дальнюю комнату.

– Постой! Давай не будем делать скоропалительных выводов – примирительно сказал Краб, останавливая меня.

– Хорошо – я снова сел рядом с ним – Кто убрал Тимура? Что известно о гибели его группы? Кто теперь мочит его людей?

Краб покачал головой:

– Этого нет ни в одной базе данных. Ты касаешься таких вопросов, за которые тебя просто раздавят, сотрут в порошок.

– Ну-у… – кисло поморщился я – Не увиливайте от ответа, Сергей Петрович. Подумайте: на карте стоит и моя жизнь. Я тоже был в группе Тимура. Ваша контора имеет к этому отношение?

– Нет.

– Но с вашего молчаливого согласия… Да?

Краб немного помолчал, затем сказал негромко:

– Это все политика, парень. Грязная политика. Мы ничего не можем изменить.

– Это не политика, а – война. Грязная война. И вы участвуете в этой войне. И не держите меня за идиота. Думаете, я поверю в то, что в вашем учреждении не знают о трафике нефти, оружия и наркотиков через Буруны? Думаете, я не понимаю как так – боевик, две войны воевавший против нас, вдруг меняет в корне свои убеждения, получает амнистию и с чистой совестью поворачивается с оружием в руках против своих вчерашних единоверцев? Что, за все эти годы войны он не убил ни одного русского солдата? Чист, как банный лист? Так что, коллега, не валяйте дурака, я вас умоляю!

– Что ты хочешь от меня услышать? – устало спросил Краб.

– Тимура убрали люди из Грозного?

Краб едва заметно кивнул головой.

– Они же отстреливают оставшихся его людей?

Та же реакция. Я покачал головой.

– Все ясно, как божий день. И в засаду, под Сары-Су его группа попала после того, как «грозненцы» слили информацию людям Батаева из «Ногайского батальона»*?

Краб молчал.

– Сергей Петрович, я даже не спрашиваю, почему ваша контора не попыталась предотвратить ту бойню с «тимуровцами» в Бурунах. Я хочу спросить другое: вам не страшно, что придет время и вы сами вот так же «вылетите в трубу», как отработанный материал?

Краб посмотрел на меня в упор.

– Я в отличие от тебя в политику не лезу.

– Ошибаетесь. Вы уже по уши в этом дерьме.

– В таком случае – ты тоже. Какая же между нами разница?

– Я доверился этим людям и они мне верили. Мы – и никто другой – работали по «бойкам» так, что Тимур со своей группой для них был исчадием ада и они дорого бы дали за его голову. А теперь Тимура нет. И из его людей почти никого не осталось. А разница между нами заключается в том, что я не меняю коней на переправе.

– Ты хочешь сказать, что замарана честь офицера?

– Ой, давайте обойдемся без патетики, Сергей Петрович! К чему все эти высокие слова?

Я поднялся с табурета, направляясь в комнату. И все же Краб схватил меня за руку:

– Нет, ты ответь мне!

Я, немного подумав, резко надавил ногтем на «лягушачье» сухожилье между большим и указательным пальцами Краба и он с чуть слышным стоном тут же отпустил мою руку.

– А вы спросите об этом у Тимура. Интересно, что бы он вам ответил? – холодно бросил я и ушел в дальнюю комнату.

Оттуда я видел, как Краб молча покачал головой, затем медленно снял майорские нашивки со своих пехотных погон.

…– Иса!

– Лёмѝ!

Мы обнялись.

– Оукъшь муха ду*? Хо у дешь ву?* – улыбаясь, с трудом подбирая слова и, наверное, с ужасным акцентом, спросил я.

Лема засмеялся, хлопнул меня по плечу:

– Помнишь еще? Со у ма дешь ватс*.

– Волло, кэрзен куотем яаъ*.

– Диг ду, диг ду*!

Мы уселись за столик.

Лема здорово похудел. Одет он был в старую брезентовую темно-зеленую «кенгуру»* и спортивные брюки. Синяя бейсболка и щетина на лице делали его неузнаваемым, даже каким-то враждебным. Но большие серые глаза по-прежнему светились той едва заметной искоркой лихой удали, которая всегда зажигалась в минуты опасности или крайнего возбуждения. Он не скрывал своей радости по поводу нашей встречи.

– А ты совсем не изменился, Иса, – заметил Лема – Поседел только. Заметно поседел.

– Да и тебя, вижу, жизнь потрепала. Как живешь-то? Что, совсем без оружия ходишь?

Лема, улыбнувшись, задрал «кенгуру», показывая торчащую из-за пояса пистолетную рукоятку. Затем он взял кусочек хлеба, присолил немного из солянки и медленно откусил.

– Я из милиции ушел. К отцу приходили люди. Понятное дело, что не из леса. Сказали, если я и дальше там буду работать, то нам здесь не жить. Я ушел.

Я хмуро молчал.

– Про Тимура слышал? – спросил Лема.

– Слышал.

– Кто-то взялся за нас всерьез. Так и живу. Как на бомбе, воллаги!

Нам принесли шашлык из курятины, острый соус, нарезку из овощей, специи.

Подошел Ихван, владелец кафе. Он склонился над Лемой и что-то тихо ему сказал. Лема кивнул головой и, указав на подсобку, так же тихо что-то ему ответил. Хозяин, едва заметно кивнув головой, неспешно удалился.

– Случилось что? – спросил я.

– За тобой никто не следил? Не заметил? – спросил Лема.

– Не знаю.

– Видишь, на той стороне стоят двое?

Я посмотрел в окно и увидел двух парней на углу улицы, при выходе с рынка. Они стояли и неспешно разговаривали друг с другом. Виду они были скучающего, ничем не выделяясь из общей массы местных обывателей, снующих мимо.

– Они шли за тобой, когда ты сюда зашел.

– Я их не знаю.

– И я их не знаю. Ладно, ешь свою «кэрзен куотем»*. Разберемся…

Коротая обеденное время за ничего не значащим разговором о том, о сем, мы неспешно закончили свою трапезу. Затем я расплатился с хозяйкой и Лема повел меня в подсобку. Там Ихван отодвинул большой старый шкаф, который довольно-таки легко поддался движению хозяина, приоткрыл неприметный лаз, закамуфлированный под часть деревянной стены подсобки, посмотрел внимательно внютрь и, уступая нам место, пробормотал:

– Цхьа а вац*!..

– Дел рез, хэлагун*! А дикюль*! – пробормотал я и нырнул вслед за Лемой.

– А дикюль, а дикюль – услышал я вслед, и лаз неслышно захлопнулся за нами.

«Точно так же уходили от нас боевики, когда мы их блокировали в каком-нибудь домовладении – с горькой усмешкой подумалось мне – Ну вот и я дожил – сматываюсь черт знает от кого, как крыса, в компании чеченца, почти боевика…»

Мы пересекли крошечный дворик, затем протиснулись между двумя стенами и оказались среди шумных торговых рядов. Лема вывел меня на окраину рынка, мы прошли через несколько дворов и оказались на тихой улице, возле синей «шестерки»*.

– Садись – кивнул мне Лема.

Я сел на заднее сидение. За рулем сидел младший брат Лемы – Ваха. Они перекинулись парой-тройкой фраз. Из их тревожных интонаций я понял, что речь шла о наших тайных преследователях. Затем брат вышел из машины и исчез в направлении рынка.

– Ложись на пол, чтобы тебя не видно было, – садясь за руль, сказал Лема – накройся там покрывалом!

Мы, немного пропетляв по кривым не мощеным переулкам, выехали на тихую окраину.

– У нас совсем немного времени, Иса. Говори, зачем я тебе понадобился – заглушив мотор, сказал Лема.

Я вылез из своего импровизированного укрытия.

– Есть дело. Опасное.

– Ну, то, что не дров наколоть – я уже понял, едва меня нашел Усман и попросил о моей встрече с тобой – заметил Лема.

– У тебя, ты говорил, есть родственники в Беной?

– Есть. Но ты не с того конца начал, Иса – Лема закурил сигарету – Кого на этот раз мочить придется?

– Мочить никого не надо. Нужна информация.

– Информация? Что-то я тебя не понимаю…

– Нам надо знать, когда в Шуани нагрянет Халид.

– Так вот вас кто интересует – Халид!

Лема задумался.

– Без тебя мы не управимся. Дров можем наломать.

– Еще и как наломаете – согласился Лема – Шуани далеко. У меня там нет никого.

– Может, через знакомых попробовать? Поговори со своими.

– «Со своими»… – эхом пробормотал Лема – Нас и так почти никого не осталось. А втравливать в это дело дядю и его семью… Сам знаешь, если что – никого не пощадят.

– Жаль. Я на тебя надеялся.

– Погоди причитать. Есть у меня один человек. Он родом из Ялхой-Мохк, сейчас живет в Беной. У него в Шуани живут родственники. Ничего не обещаю, но попробую через него все разузнать. Давай, через три дня встретимся в кафе на рынке возле Мескер-Юрт. Если я не смогу подъехать туда, то брата, Ваху, пришлю.

– Договорились.

– И сдается мне, что тебе пора отсюда уезжать. За тобой следили не наши, не местные. А это плохо.

– Да понял уж…

– И еще. Сможешь устроить мне так, чтобы я на какое-то время уехал из Чечни?

– Я поговорю с моим начальством. Они люди влиятельные, думаю, помогут.

Лема завел двигатель и мы поехали мимо центра на другую окраину села – на блок-пост к липецким ОМОНовцам. Там он меня высадил и уехал. Я сел на один из бетонных блоков, закурил и стал ждать попутку, чтобы добраться с оказией до комендатуры.

…Хоть мы и были одни с Крабом в домике у разведчиков, я, едва переступив порог, внятно ему проговорил:

– Четыре девятки, напарничек! Четыре девятки!

Это означало немедленную эвакуацию.

Краб секунду смотрел на меня расширенными глазами, затем сорвал с гвоздя кепи и быстро убежал в комендатуру. Через сорок минут за позициями батальона уже завис вертолет Ми-8, с поющим свистом рассекая раскаленный воздух своими лопастями.

Панаетов с большим сомнением отнесся к моим ожиданиям по поводу получения информации от Гунатова. Однако добро на его «консервацию» после некоторых колебаний он все же дал, но при условии нейтрализации «Халида». Панаетов, как и полагается, дал Леме оперативный псевдоним «Патриот» и внес его в свою базу данных, поставив его таким образом «на все виды довольствия», как своего источника. Иначе, по закону, он ничем не мог впоследствии помочь ему покинуть территорию Северного Кавказа под легальным прикрытием.

Мы собрались на базе в Шали. Это была отправная точка нашей операции, получившей кодовое наименование «Беной». «Тяжелые» дали мне кличку «Студент», поскольку я не был профессиональным сотрудником и с их точки зрения не мог соперничать с ними на равных. Но мне, честно говоря, на все это было наплевать. Для себя я уже решил, что это будет последняя моя боевая операция. Таким образом, я отдам «долг» Панаетову по части военного трибунала, заодно, выполнив свое обещание в содействии ликвидации бандгруппы «Халида». Панаетов получит очередную благодарность, награду или продвижение по службе – это уже меня мало интересовало, а я – путевку домой.

Кроме Пятого и Краба я никого здесь не знал. Да и Краб был всего лишь «опером»*, поэтому он остался в Аргуне, где мы первое время базировались. Никто особо не выказывал ко мне интереса, лишних вопросов не задавал. Парни все были здоровые, немногословные. Днем почти никого на базе не было видно. Лишь ближе к вечеру, когда спадал полуденный зной, люди тянулись к штанге и гантелям, собирались в курилке посплетничать про погоду или с ОМОНовцами и СОБРами гоняли в футбол на небольшом дворике внутри нашей крепости.

Всего «тяжелых» на базе было человек шестнадцать. В углу дворика, под дощатым навесом, стояли несколько бронированных УАЗиков и две «Нивы». Ночью несколько человек куда-то внезапно уезжали, перед рассветом – пыльные, возбужденные и уставшие – приезжали, днем – отсыпались. Никто никого ни о чем не расспрашивал, за столом, при приеме пищи, никто ничего не рассказывал. Были только обычные разговоры ни о чем, дежурные анекдоты и обыденные житейские истории. Можно было даже подумать, что я нахожусь на каких-то странных спортивных сборах. Странных потому, что вокруг по-прежнему по ночам раздавались лающие автоматные очереди, топот бегущих ног, а утром за завтраком мы узнавали последние новости: кто где попал в засаду, где обстреляли блок-пост и т.д.

Я чувствовал, что скоро эта идиллия закончится и начнется то, ради чего меня сюда вытащил Панаетов. И я, конечно же, не ошибся. Поздно вечером, уже почти ночью приехал с Ханкалы Панаетов. Все заметно оживились. Нам было приказано собраться в комнате, служившей помещением для совещания и постановки задач. Там висела карта, стоял стол, десятка полтора стульев и табуретов. Я хотел было спросить у Пятого, по какой форме одежды одеваться, но вовремя сдержался. Сотрудники собирались, одетые кто во что: кто в камуфлированную футболку, кто в «натовке», кто вообще в гражданской майке-«борцовке». Мы молча расселись, заняв свои места. При появлении в комнате Панаетова никто не встал. Это был мой второй возможный промах – я, приученный к строгому выполнению военного этикета, едва не вскочил при появлении старшего по званию офицера, но вовремя сдержался – никто из остальных присутствующих офицеров – а было исключительно офицерское подразделение – не шелохнулся.

Панаетов отыскал меня взглядом и, оглянувшись на карту, сказал:

– Итак, джентльмены, я горд вам сообщить, что нам известны день «Д» и время «Ч». Патриот сделал свое дело. Теперь «Беной» вступает в свою завершающую фазу. Еще раз уточним порядок действий и время рандеву.

Рассвет только начинал разгораться на Востоке – гигантские бледные контуры близлежащих гор зубчатым частоколом проступали на фоне светлевшего неба, словно фотобумага, брошенная в реактив. Но это только казалось, что горы близко. На самом деле до них были десятки километров. Насыщенный утренней прохладой воздух скрадывал расстояние. На аэродроме стояла хрупкая тишина.

Борттехник, сняв внешнюю панель, ковырялся в двигателе вертолета, внизу стоял, смачно позевывая, второй пилот. Чуть поодаль, на траве, возле остывших за ночь бетонных плит, расположились разведчики из отряда спецназначения, выделенных в мое прикрытие. Их было 12. Панаетов, командир корабля, командир разведгруппы по кличке Набат и я стояли между разведчиками и вертолетом, негромко совещаясь. В принципе, уже все было решено. Я даже знал, что с первой ВМГ на броне в составе группы прикрытия пойдет Иван. Они нас будут ждать со стороны Ахкинчу-Борзой. Как он уболтал Верещагина дать добро на боевой выход – я не знаю. Но, в конце концов, он являлся офицером группы направления по работе спецназа и отвечал за организацию действий. Поэтому формально имел право на личное участие в операциях.