За куполом

– Эти постройки создавались для переговоров с представителями рас, впервые вступающих в контакт. Внутри каждой из них создавались уникальные условия, необходимые для их комфортного существования. Здесь есть все, от комфортабельных номеров до медицинских отсеков. Вам, как я уже говорил, повезло быть похожими на нас, остальные же видят мозг Амадиса только на картинках.

За стеклом было неуютно. Черно-серые пустоши до самого горизонта, голые скалы, обтачиваемые песком, что несет ветер. С одной из сторон далекого горизонта надвигалась густая пыльная буря. Небо, такое же серое, как и все остальное, расчерчивалось пополам живописными кольцами, по берегам которых висели дополнительные модули, соединенные меж собой белеющими линиями.

Айоки провел гостей в тоннель, что заканчивался тупиком. Там над их головами на высоте нескольких километров парил корабль, который еще недавно висел над зданием ООН. Он закрывал собой холодное белое солнце, с уродовавшей его вросшей желтой спиралью. Тоннель оканчивался просторной округлой площадкой, словно символизирующий жирную точку в рассказах кларкорианца. Мерве увидел знакомые очертания телепортатора.

– Здесь нам пора прощаться, – Айоки улыбнулся своим рассыпчатым лицом. – Искренне говорю, что мне было приятно ваше общество. Я скучал по разговорам.

Аарон протянул ему руку первый, как при знакомстве.

– Нам очень жаль. Вы рассказали грустную историю.

Улыбка Айоки из вежливой и официальной переменилась в унылую, натянутую.

– Хотите, открою вам секрет, мистер Мерве? Я одинок и скучаю по ним, не спорю. Но вся сущность моего народа жива во мне. После технологической сингулярности мы стали абсолютно одинаковыми. Мы видели истину, а она всегда одна. Индивидуальность бывает только в заблуждении и недостатках, в идеалах ее нет. Поэтому пока я существую – живы и кларкорианцы.

– Сохранить копию и непосредственно жить – разные вещи.

– Они живы во мне. Я назвал это отключением, чтобы вам было понятнее. Технически их смерть была скорее объединением. Разум всех кларкорианцев, ставший идентичным, синхронизировался и слился в моей черепной коробке, все воспоминания скопированы туда же. Теперь каждый из них – это я, и я – каждый из них. Когда будете давать интервью, ни в коем случае не называйте это смертью.

– И такая философия дает вам успокоение?

– От тысячелетия к тысячелетию.

Журналист сделал шаг назад – ступил на площадку телепортатора.

– Прощай, Айоки.

– Надеюсь, что «до встречи», Аарон, – ответил тот, закрывая дверь. – Надеюсь, что «до встречи».

***

Пару часов спустя к Абигейл зашел Малколм. Датчик присутствия успешно уведомил ее, но тот все равно стучал в дверь.

– Я с ответным визитом, – сказал он, когда она пустила его в номер.

– Ты вовремя. Есть хочешь? Время обеда, но мне что-то не хочется.

Иллюминатор обозревал поверхность планеты – бесцветную, каменистую, безжизненную, практически сплошь и рядом покрытую разномастными строениями. Со скалистых гор, что на самом горизонте, в долину стекала сплошная стена пыли, объединяющая собой небо с землей и поглощающая вершины и постройки. Буря подступала медленно, с ожесточением, присущим природе, швыряла тысячи тонн песчинок и мелких камней о грани искусственных сооружений в стремлении испещрить гладкие поверхности и загладить острые края.

Рейнольдс блаженно развалился на диване.

– Оно и понятно – нельзя есть в одного! – Он взглянул на девушку, которой отнюдь не хотелось смеяться, и тоже посерьезнел. – Не принимай близко к сердцу, Айоки не так уж и раним, на мой взгляд.

Абигейл села напротив.

– Его история – это не какая-нибудь безответная любовь, у него действительно тяжелая судьба.

– Это нелегко, я понимаю. Но он сам говорил, как они утопили эмоции в себе после всех этих… – он скрючил пальцы и окружил ими свое лицо, имея в виду внешность Айоки, – метаморфоз. Теперь он ближе к Амадису, нежели к живым существам.

Абигейл скинула туфли и подтянула под себя ноги. Ей было ясно, что математик хочет ее успокоить и вся его веселость лишь напускная. Тем не менее стало легче, не от его разговоров, а непосредственно от общества. Проблемы всегда немного теряют в весе, когда находишься в компании. Сила тревоги теперь делилась на два. В задумчивости она отвернулась от Малколма и уставилась в пустоту, теребя рукав блузы. Ее глаза блестели грустной влажностью, она вся сжалась в комок и выглядела уязвимо.

– Амадис врал нам. Он говорил, что держит в памяти все до последнего кварка, но на самом деле он сначала вычисляет, как поведет себя система, а потом использует ее обобщенный образ при взаимодействии в системах высшего порядка. Это необходимо для минимизации требований к его железу, иначе бы во всей Вселенной не хватило атомов на создание такого мощного процессора.

– Это не совсем обман… – Рейнольдс был озадачен Рэй. – Ты в порядке?

– Я не хочу остаться здесь, Малколм! – проговорила она, не глядя на него. И почти плача: – Если нас приговорят, я хочу домой вернуться! Тут все чужое. У меня хоть детей нет, а Мерве, Райт и Фокс? Господи, да у них же наверняка…

Рейнольдс тут же пересел на ее диван, оказавшись рядом с девушкой.

– Эй, эй! – он хотел, чтобы голос его звучал уверенно, но тот непослушно скатился в ласковый лепет. – Абигейл! Нас не приговорят.

– Мне страшно! Я знаю, что веду себя глупо…

Малколму тоже было страшно, но сейчас все его мысли занял поиск способа утешения девушки. Самым тяжелым в этом было то, что она отнюдь не заблуждалась.

– Послушай, кларкорианцы обладали просто колоссальным интеллектом, поэтому-то и представляли угрозу, – он раздумывал, не обнять ли ее за плечи, абсолютно не представляя, как поступать с плачущей девушкой. – Мы же не такие. Айоки не просто так сравнил нас с червями. Мы слишком глупы, чтобы изменить мир, даже к худшему. Нами легко управлять, поэтому мы и будем жить в спокойствии жвачных коров. Все будет хорошо.

Абигейл это рассмешило.

– Не знаю, стало ли легче.

Малколм придвинулся ближе, положив локоть на спинку дивана. Повеселевшая Абигейл позволила расслабиться и ему.

– Есть в нашем путешествии кое-что, – сказал он, – что пугает меня сильнее конца света.

Биолог заинтересованно повернула к нему голову, откинув со лба завившуюся прядь и совсем по-детски шмыгнув носом.

– С самого детства я понимал законы нашего мира. Все, не только фундаментальные математика или физика, но вплоть до социальных игр, все это были математические закономерности, следующие логическому принципу. Наука, числа, уравнения – единственное, что обуславливает наш мир, для меня они реальнее любой материи. Но после встречи с Амадисом… – его пальцы впились в кудри на голове, – его хладнокровный ум не в состоянии догадаться, что находится за границей нашей Вселенной. Мы с ним мыслим формулами, которые невозможно изменить, так как он может утверждать о трансцендентности, о том, чего сам понять не в состоянии? Математика – единственное, что существует в нашем мире, ее законы тверды, и я представить не могу, что где-то они иные, что с границей Вселенной очерчивается зона моего комфорта!

Абигейл на секунду задумалась. Малколма не удивило бы непонимание, к этому он был привычен. Но девушка дала ответ.

– Теперь понятно, почему у Всезнайки мужской аватар – вы оба боитесь потери контроля. Слушай, страх непознанного характерен для всех. Вы с Амадисом чувствуете одно и то же, просто в разных масштабах. Ты страшишься непонятных тебе уравнений, он – происходящего за куполом. Трансцендентность становится жуткой пыткой, если для тебя незнание – синоним беспомощности.

Малколм откинулся на спинку. Разговор поднял и его настроение.

– Спасибо тебе. Мне льстит сравнение со Всемогущим. Но мы боимся не непознанного, а существования за куполом кого-то более влиятельного.

– Какого-нибудь Трансцендентного Нечто? – улыбнулась Рэй.

– Все мы на кого-то работаем. Хотя Амадис это яростно отрицает.

– Он хорош в своем деле, но ограничен куполом, словно мотылек в коконе.

– Поэтичное сравнение.

– Не поэтичное, а биологическое. Я сравниваю Нечто с живым организмом, для которого характерно самовоспроизведение. В этом случае вся наша Вселенная может быть неким инкубатором для создания новой жизни, подобной Амадису, а мы – лишь субстрат и средства этого процесса.

Рейнольдс заинтересованно собрался и наклонился к лицу Абигейл.

– Тогда нас нужно было сделать умнее для ускорения этого процесса. Да и создание Амадиса вовсе могло быть случайным.

– Ты умный парень, Малколм, но я уверена, что твои сперматозоиды не обладают большим интеллектом. И, кстати, эту функцию выполняют кларкорианцы, которые умнее нас стократно. Человечество же лишь случайный побочный продукт.

– Репродукция – процесс физический, а не порождение разума.

– В этом смысле я не вижу разницы. Мы знаем, что простые молекулы в первичном бульоне объединяются в пептиды при достаточно благоприятных условиях, как они синтезируются в живые организмы, которые неизбежно эволюционируют. Но самоорганизация систем характерна не только для органики. Она наблюдается в турбулентных потоках, лучах лазера, химических реакциях. То же самое и с техническим прогрессом – появление суперкомпьютера неизбежно, ты сам говорил, любая цивилизация рано или поздно создает превосходящий искусственный интеллект. Тут я полностью поддерживаю тебя, так как не считаю, что индивидуум может изменить мир: вспомнить только одновременный патент телефона Уильямом Беллом и Элизой Грей, открытие естественного отбора Дарвином и Уолессом. Таким образом, мы можем считать наш мир неким аналогом куриного яйца, в котором рано или поздно появится цыпленок-сверхразум.

– Не слишком муторно для существ, которые, вероятно, могут создавать себе подобных?

– Если они живут вне времени, то нет.

– Хочешь сказать, мы живем ради Амадиса, а не наоборот?

– На некоторые вопросы тяжело получать ответы, да? – спросила Абигейл с озорным оттенком. – Не знаю. Просто весь этот размах невольно наталкивает на такие эпичные рассуждения.

Малколм снова откинулся на диване и как-то по-детски потер глаза кулаками.

– Усталость берет уже. Просто для меня загадка, зачем брать с собой математика и показывать ему места, где дважды два не равняется четырем.

– Как и нас всех. Наверное, мы вместе, хотя и очень отдаленно, сможем поставить себя на место Амадиса. Это выльется в симпатию к нему, о которой мы поведаем Земле. Кажется, мы – его оружие, о котором он говорил.

Ее перебил компьютер, уведомив о госте за дверью. Рейнольдс согласно кивнул и поднялся с дивана.

– Еще бы, – он откашлялся, вернув себе твердый тон. – Я открою.

На пороге стоял журналист.

– Рейнольдс? – он на секунду удивился. Была заметна его крайняя взволнованность. – Тебя не было в своем номере, хорошо, что ты здесь. Возьми Рэй, срочный сбор у Фокса! Это очень важно!

Малколм спиной почувствовал, как ужас исказил лицо Абигейл. Ему хотелось бежать сломя голову, лишь бы не встречать ее взгляд.

Мерве впустил их в комнату и закрыл за собой дверь. Присутствующие раздраженным взглядом окинули опоздавших.

Фокс стоял, как и вчера, запихнув руки в карманы. Дисплей за его спиной был включен и показывал орбиту Земли, синий горизонт которой заслонял огромный полый цилиндр с толстыми стенками, снаружи шероховатый различными надстройками, датчиками и аппаратурой. Справа от него, на дополнительных малых экранах, непрерывно бежали терабайты текстовых отчетов, из которых компьютер извлекал краткие выжимки.

– Я взглянул на отчеты. Анализ землян окончен на девяносто девять процентов, и по предварительным выводам мы признаны опасными. Да, как и кларкорианцы, вы правильно думаете. Эта штука у нас на орбите, – он тронул пальцем экран, – высокомощный электромагнитный излучатель. Не знаю, как он работает, но если в общих чертах, мхм, он настроен на работу человеческого мозга, излучение попросту его вырубит, как ядерный взрыв отключает электронику. По мнению Амадиса, это гуманно, все просто уснут спокойным сном.

Фокс говорил быстро, считая секунды и кидая информацию прямо в лоб, без подготовки. У Абигейл подкосились ноги, и она рухнула на диван. Малколм с выпученными глазами ерошил волосы. Мерве спешно заходил по номеру, Райт сидел и не двигался, в беспомощных раздумьях уставившись в одну точку. На нем скорее была надета маска ступора, нежели удивления. Вероятно, Фокс ему уже все рассказал.

– Когда его запустят? – Мерве первым опомнился.

– Когда нас просчитают на все сто процентов. Амадис не имеет права запустить его раньше. Он не действует, пока не учтет все факторы. Нужно что-то делать.

– Я так понимаю – у тебя есть план противостояния Амадису?

– Да, Малколм, именно так! – вскипел Фокс. Его раздражал настрой и насмешливый тон математика. – Мы только что вернулись из недр Центрума, – ему пришлось сделать глубокий вдох, чтобы спокойно продолжить речь. – И те тумблеры в центре программирования…

– …нам ни за что не повернуть! – Рейнольдс заходил по комнате. – Мы никогда бы их не увидели, сомневайся он в том, что это может как-то навредить ему.

Песчаная буря настигла застывший в пространстве корабль. Песчинки и мелкие осколки горных пород беззвучно ударялись в иллюминатор, словно стая саранчи в ветровое стекло автомобиля. На самом судне порывы ветра никак не отражались, он не шелохнулся, точно имел массу близлежащих скал.

На секунду они замолкли, все отвлеклись. Шторм усиливал тревожное состояние, словно соответствующая музыка сейчас металась за окном.

– Пока мы здесь, на этой планете, мы в состоянии сделать хоть что-то, – поднялся со своего места Райт. – Я, несомненно, разделяю мнение Малколма Рейнольдса и понимаю, насколько малы наши шансы на успех. Но смотрите же – лишь девяносто девять процентов! Нас все еще не просчитали на один процент, и это дает нам огромную возможность.

Рейнольдс понимал, какой это вздор. И Джошуа Райт тоже понимал, как и все остальные. Они лгали сами себе, чтобы легче стало переносить невыносимый страх неизбежности и одиночества. Им это простительно, у них наверняка есть семьи. Невероятно даже представить это: родные вдалеке, под электромагнитной бомбой, в то время как ты бессилен. Малколм сбавил натяжение внутреннего чувства логики, того, что он сохранял всегда – критического восприятия жизни. То, что он держал в напряжении с самого детства в церкви, на похоронах близких, при рождении детей своих друзей и когда ступил на борт этого корабля. Сейчас объективные мысли о неизбежности конца лишь помешают думать. Но и того одного процента, за что удалось ухватиться остальным, слишком мало. Поэтому для себя он избрал более интересную мысль.

Малколм вздохнул и молча кивнул.

– Нужно поторопиться, – сказал он. – Пока его ресурсы перегружены.

Все одобрительно закивали и двинулись к дверям. Но в ту же секунду их остановил звуковой сигнал – у двери кто-то находился.

Мерве взглянул на Фокса. Тот пожал плечами и жестом глаз вывел изображение с камеры на главный дисплей. На нем высветилось миловидное искусственное лицо официантки с мерцающим снизу уведомлением: «Обслуживание номеров».

Мерве стало страшно. Он не знал, как относиться к роботу за дверью: есть ли у него оружие, а если нет – достаточно ли он силен, чтобы справиться с ними?

– Прогони ее, – почему-то шепотом сказал он Фоксу.

Натан Фокс включил связь.

– Зайдите позже, я занят.

Официантка отозвалась приятным женским голосом:

– Мистер Фокс, в вашем номере обнаружена поломка системы климат-контроля, в связи с чем температура в скором времени снизится на десять и более градусов.

Врет и не краснеет! То, что Амадис отныне использует ложь для достижения цели, означает приговор.

– Я не могу сейчас открыть дверь, подойдите позже!

– Данная неисправность также может повлиять на работу остальных устройств, – упорствовал робот.

– Уходите!

Через мгновение после гневного возгласа Фокса пискнул монитор. Он уведомил о том, что расчеты Амадиса завершились. И сразу же дверь в номер отворилась самостоятельно. Все, кто находился рядом, испуганно отпрянули вглубь комнаты. Ближе всех оказались Малколм с Абигейл, неподалеку от них Мерве и Фокс, а профессор Райт, практически не двинувшись, стоял с противоположной стороны, у самого иллюминатора.

Прислуга медленно двинулась в номер. Прорезиненные ступни мягко ступали по голографическому полу, широкие пластиковые бедра, покачиваясь, несли тело вглубь номера. Под пристальным взором испуганных людей она подошла к стене, к месту с тлеющим красным крестом. Взмахом руки она заставила равносторонний квадрат прорезаться на идеально гладкой поверхности. Это обнажило хранилище двух вещей: из блестящего металла, анатомической формы и хищной притягательности они напоминали земные пистолеты. Один с ярко выраженной рукояткой и тонким стволом, переходящим в широкую пластину. Другой с очень широким стволом, скорее напоминающим стеклянный цилиндр, закупоренный со всех сторон.

Официантка взяла второй.

Мерве почему-то стало спокойнее. Если это оружие, значит, они все мертвы. Неизбежность успокаивала.

Официантка присела, коснувшись левой рукой пола. После чего, резко выпрямив ноги, прыгнула через всю гостиную. Пролетев под самым потолком, она тяжело приземлилась на четвереньки, словно кошка, у самых ног Райта. Сила инерции утащила ее на полметра дальше, многочисленные дреды расплескались по плечам. Едва опомнившись, Джошуа попытался убежать, но цепкий манипулятор схватил рукав его пиджака и дернул на себя. Через секунду робот стоял у него за спиной, а его женские руки обвивали шею и держали голову. Старик безуспешно пытался вырваться из объятий, брыкаясь и дергая белые пластиковые клешни.

Фокс сделал пару шагов в их сторону, но то, что к шее Райта приставили незнакомый прибор, заставило его остановиться.

Пухлые латексные губы официантки снова задвигались:

– Морфина гидрохлорид, – произнесли они. – Четыре грамма.

Цилиндр мгновенно наполнился прозрачной жидкостью.

Это не оружие. Это – аппарат для инъекций.

Прибор коснулся шеи Райта и быстро опустел.

Никто не знал, что делать. Долгие десять секунд они простояли ошеломленные, наблюдая, как Райт корчится в неумолимых тисках, а его горло с хрустом продавливают внутрь.

Вероятно, эйфория от передозировки наркотиком достигла мозга прежде боли. Руки и ноги безвольно опустились вдоль тела, повисшего в твердой петле. Глаза закрылись, лицо не исказилось от боли, а равнодушно уснуло, грудь даже не пыталась вздыматься в стремлении собрать воздух сломанной глоткой.

Крик первобытного кошмара сотряс Рэй. Усиливаясь мелкими толчками, он из девичьего визга скатился в гортанный обессиленный рев, а после бросил хозяйку на колени. Вид сплющенной шеи и болтающейся головы притягивал взор отвратительностью. Взгляд был неподвластен ей, пока слезы не залили комнату сияющей пеленой.

Робот тем временем медленно и плавно, словно крейсерские орудия, перевел взгляд на Мерве – теперь он находился ближе всех к нему. Журналист в ответ на это попятился, его лицо в параличе страха и растерянности застыло гипсовой маской. Тело Райта мешком свалилось на пол, скопившаяся в горле кровь вытекла через рот и нос, пропитав белое ковровое покрытие и окрасив седую щетину на его подбородке. Робот переступил через его ноги и устремился в направлении второй жертвы. Аарон Мерве развернулся к нему спиной и припустил так, что подолы пиджака развевались позади. Но уже через секунду его повалил болезненный толчок в спину маленького механического кулака. Мерве упал на живот, а официантка уселась на него сверху, придавив всем своим весом. Левая ее рука прижала к полу голову, а правая заносила вновь наполненный инъектор.

Аарон почувствовал на шее холодный металл, когда подоспел Фокс. Он ударил ногой робота в голову, да так сильно, что тот упал навзничь, освободив журналиста. Мерве тут же вскочил, а Фокс двинулся на противника, сжав кулаки. Дроид быстро поднялся на ноги, но умелый удар кулаком в лицо снова отбросил его, опрокинув на журнальный столик. Его падение раскрошило пустующие чашку и несколько блюд. Настольная голограмма фонтана едва успела восстановить изображение, а робоофициантка уже вновь стояла на ногах среди осколков и готовилась к атаке. Ее нижняя челюсть пошла трещинами, словно была из фарфора, в центре их скопления – мазки крови из разбитых костяшек Фокса.

Дипломату понадобилось время, чтобы обойти столик. Ступает уверенно, но осторожно, поврежденную правую руку прижимает к груди – бережет. Вдохновленный его смелостью, следом за ним двигается Мерве. Официантка встала в стойку и без труда поставила блок на оба удара Натана Фокса, после чего, ухватив за шею, ударила коленом в солнечное сплетение и откинула согнувшееся пополам тело в сторону. Робко наступающий следом Аарон был отброшен единственным взмахом ноги.

Малколм наблюдал за всем этим в ступоре. Он растерялся и паниковал. Видя силу робота, он понимал бессмысленность любых попыток, а гордость не позволяла бежать. Он оглянулся на входную дверь, ожидая вторую официантку, но тут его взгляд пал на открытый ящик с инструментарием, откуда был взят инъектор. Другой прибор оставался на месте, а инструкция пользователя к нему подсвечивалась красным.

Могучий политик беззащитно полз по полу, пытаясь спастись от наступающего на него робота, когда последнего отвлек едва слышимый щелчок зажима. Незамедлительно оценив опасность, официантка вскинула дреды и развернулась к Рейнольдсу. Под стервозным механическим взором у того задрожали руки. Она присела, чтобы вновь прыгнуть по-лягушачьи и преодолеть расстояние в секунду, но неожиданно Фокс из последних сил бросился обратно и вцепился в ее лодыжку. Руку выдернуло так, что плечевой сустав взорвался пронзительной болью. Робот на мгновение недвижно повис в пространстве, после чего рухнул на диван.

Рейнольдс, с трудом повелевая руками, навел инструмент на прислугу. Прибор сделал разметку прямо на официантке в виде тонкого красного креста с зазубринами-делениями. Та отделалась от назойливого Фокса, сильно ударив его в лицо свободной ногой, и снова развернулась к математику, ступив на спинку дивана для нового толчка.

Робота остановило красноватое неоновое излучение, широкой вертикальной полосой протянувшееся сквозь худой механический торс из рук Малколма к потолку. Послышалось утробное высокотемпературное жужжание. Официантка замерла в стойке, правая половина ее симпатичного лица скользнула вниз и, отскочив от плеча, полетела на пол. От шеи до груди корпус разделило тонкой красной нитью оплавленного металла. Манипуляторы машинально продолжили начатые движения, но, потеряв связь с центром управления, конечности ослабли, и робот повалился на пол, словно срезанная марионетка.

В комнате повисла такая тишина, как если бы лазерный луч проделал в обшивке дыру и разгерметизировал помещение. Малколм весь дрожал и задыхался, но не опускал рук и не сводил глаз с лежавшего в неестественной позе робота. Мерве боязливо подошел к нему и слегка поддел носком ботинка отброшенную руку. Реакция отсутствовала. Механизм был мертв.

– Кажется, ему конец, – проговорил Аарон и оценивающе взглянул на математика.

Рейнольдс вздохнул и вдруг понял, что его руки сжимают оружие так, что ладони начали неметь.

– Лазерный резак, – объяснил он. – На случай аварии или пожара. Вероятно, так предписывает техника безопасности.

Натан Фокс с трудом поднимался на ноги, рассматривая поверженного врага.

– Ты молодец. – Он придерживал болезненно повисшую правую руку, разбитая бровь заливала кровью глаз, а скула начинала медленно опухать. – Догадался. Спас нас.

– Как ты? – поинтересовался Мерве.

– В норме, – быстро бросил тот и печально обернулся.

Джошуа Райт лежал у окна в серых лучах света, пробивающихся сквозь пыльную бурю. Он распластался на животе, разбросав из-под себя вывернутые руки ладонями вверх. Шею уродовало чернеющее полукруглое вдавление, на губах и под носом медленно запекалась кровь, глаза полуоткрыты, но зрачки сжались в едва заметные черные крапинки. Кожа начинала отдавать отталкивающей синевой.

Натан подошел ближе – взглянуть, нет ли дыхания. Грудная клетка не двигалась, и от этого политику стало дурно. Он прикрыл рот ладонью, его лоб зашелся морщинами, в глазах потемнело. У него за спиной Рейнольдс успокаивал Абигейл, прикрывая ее собой от этого кошмара.

Мерве ранее не раз видел смерть, поэтому сохранял относительное спокойствие. Он снял пиджак и прикрыл им голову Райта. После чего подошел к поверженному роботу и выудил из его руки инъектор.

– Джошуа… не страдал. Доза наркотика смертельна.

– Это похоже на Амадиса. Гуманные методы, – проговорил Фокс.

– Если это дело рук Амадиса, тогда почему мы еще живы? – Рейнольдс оторвался от Рэй. – Не говоря уж об убитом роботе. Он не совершает ошибок.