Счастливчик Лукас

Он старался говорить быстро, старался говорить с жаром, вкладывая в свои слова всю положенную ему Богом убедительность и искренность. Он очень хотел, чтобы ему поверили, потому что последние несколько часов стали были для него невероятно мучительны и у него не было больше сил терпеть. А упоминание имени его сестры, всколыхнуло в нем невероятное желание жить, хотя несколько часов истязаний почти убили это желание в нем.

– Умница! – произнес Герцог, с невероятным удовольствием.

Он произнес это не адресую его ни к кому конкретно, но каждый из присутствующих принял это на свой счет и увидь кто-нибудь эту картину со стороны, был бы теперь невероятно удивлен, поскольку в комнате, предназначение которой не могло вызывать сомнений, находились в данный момент четыре чрезвычайно довольных человека. Причем один из четырёх был при этом подвешен на цепь.

– А у меня к тебе, мой друг, – почти промурлыкал их светлость. – Всего один вопрос: что известно моему кузену Ансельму и чего бы он хотел знать? Ведь зачем-то он тебя послал в мой город и даже в мой замок.

Какое-то время Игнак облизывал губы, собираясь с мыслями или желая выгадать время, чтобы ответить похитрее. А может он был так измучен, что ему и впрямь нужен был лишний глоток воздуха и хотя бы один глоток воды.

– Чем дольше ты медлишь, тем меньше у меня к тебе веры, мой дорогой. Если бы ты не был гостем в наших краях, если бы ты прожил здесь хотя бы несколько лет, то непременно бы слышал, что бывает с теми, кто пытается меня обхитрить.

– Я знаю… Мне говорили, ваша светлость… – заторопился с ответами Игнак. – Я не ответил сразу не потому, что выдумывал ложь – времени на это у меня было предостаточно – а потому что слова мои, как их не переставляй, прозвучат неубедительно. Но других у меня нет. Вы спросили меня, что известно курфюрсту Ансельму. Так вот я отвечаю: все и ничего. Ему известно все что происходит на вашей земле, но ему неизвестно ничего из того, что происходит в вашей голове. Он боится. Он не знает, чего ему ожидать после того, как его солдаты войдут в вашу столицу.

Некоторое время, герцог продолжал смотреть на несчастного, но тот выдержал этот взгляд.

– Я верю тебе, юноша. Более того, ты ответил настолько искренне, что я велю палачу отпустить тебя и дать тебе напиться. Тебе перевяжут раны и даже вправят вывихнутые кости. Мой палач умеет и это. Но после того, как ты отдохнешь и соберешься с силами он вновь примется за дело, чтобы ты мог подтвердить все сказанное тобою сейчас. И если пытки покажутся тебе слишком утомительными, вели позвать меня и расскажи мне что-нибудь еще. Такое же забавное, мой мальчик.

И на этих словах, герцог направился к выходу, за ним пошел и Корбл.

– Он идет во главе всего своего войска! – закричал вдогонку Игнак. – Десять верных телохранителей днем и ночью охраняют его, и еще не менее сорока его лучших дворян, вооруженных до зубов составляют его лучшую свиту. Он готво ко всему, Альбрехт! Он боится и ненавидит тебя…

Когда его светлость уже вышел, несчастный заплакал.

Глава седьмая

– Стало быть, наш кузен готов к любым неожиданностям, Корбл и твой план никуда не годится.

Хозяин и его слуга шли через замковый двор и все, кто не успевал уйти с их дороги, застывали в поклоне, молясь, чтобы герцог не обратил на них своего светлейшего внимания. Но герцог Альбрехт был слишком занят свалившимися на него хлопотами, чтобы обращать внимание на поваров, лакеев или портомоек, только его верный слуга Корбл и его неудачный план занимали теперь его светлость.

– Сколько ты подготовил людей, мой дружочек? Двадцать отчаянных рубак? Так ты, кажется, говорил? Возможно, они и справились бы с телохранителями курфюрста Ансельма, но у нашего кузена еще сорок его дворян, и еще двести всадников, и пять сотен солдат, и все они идут к нам в гости, Корбл. Все это проверенные в боях вояки, жадные до крови и наживы. Что мы можем им противопоставить? Дворцовую стражу? Этих обленившихся недоумков, которые не в силах удержать копья, но могут только опираться на него, чтобы не рухнуть на землю? Нет, мой добрый Корбл твой блестящий план провалился, а все что мне остается – это запереть ворота, и когда солдаты моего кузена Ансельма полезут на стены, я им на головы сброшу тебя. А если он решит осадить замок и морить меня голодом, то я всегда смогу накормить тобой моих лакеев. Зная, сколько в тебе яда, сам я тебя есть конечно не стану. Нет, мой дружочек, я теперь со всей ясностью вижу, что ты придумал скверный план и только одно меня беспокоит: сделал ли ты это по недомыслию или рассчитываешь на благодарность нашего кузена? Но, видишь ли, мой славный Корбл, у нашей светлости теперь столько дел, к нам в гости вот-вот приедет наш славный родственник, так что мы не можем сами ответить на этот вопрос, и, пожалуй, попросим помощи у мастера Яна. Ты ведь знаком, Корбл, с нашим палачом? Он теперь немного занят, но ты, конечно, важнее. И он отложит все свои дела, чтобы помочь тебе разобраться в себе. А потом я велю удавить нашего славного инквизитора и с распростертыми объятьями прижму к себе дорогого родственничка. Что ты об этом думаешь, мой милый. Корбл.

– Я думаю, ваша светлость, что вы по-прежнему являетесь хозяином в своем замке и на своей земле и вправе поступить как вам заблагорассудится, но если бы вы спросили моего мнения, то я ответил бы, что наш с вами план, – эти слова слуга слегка выделил, как бы напоминаю герцогу, что план-то они придумывали вместе и вместе должны бы нести за него ответственность. – Не так уж и плох. Да, курфюрст Ансельм повел себя слишком осмотрительно, и мы не учли этого, но вместе с тем, он не обезопасил себя, а лишь подтолкнул сам себя в ловушку.

– Велика же должна быть эта ловушка, чтобы вместить нашего кузена со всем его войском!

– И тем не менее, мой господин, они все прекрасным образом в нее поместятся.

Герцог и его слуга уже поднялись на стену неподалеку от той небольшой дверцы, в которую входили и мы, мой читатель. Здесь их никто не мог слышать, а со стены напротив герцог и его слуга видели и город и рыночную площадь забитую людьми и городские предместья, где вот-вот должны были появиться всадники курфюрста Ансельма.

– Ты или слишком умен, Корбл, или слишком хочешь жить. То есть либо ты придумал новый план, либо новую ложь, чтобы тянуть время до прихода нашего кузена. Но берегись, мой дружочек, я ведь не поленюсь своими руками прямо теперь сбросить тебя со стены, если пойму, что ты хочешь обмануть меня.

– Как вам угодно, ваша светлость! – слуга слегка поклонился, но глаза его при этом оставались холодными, а лицо непроницаемым даже для его господина. – Но дайте мне сперва изложить мой план и вы убедитесь, что собираетесь убить преданного вам человека.

Герцог молча отвел глаза от Корбла и стал смотреть на свой город. Это означало, что он готов слушать и у слуги есть еще, по крайней мере, несколько минут жизни.

– Так вот, мой господин, если мы и не можем убить курфюрста Ансельма, то кровь все же должна пролиться и пусть это будет не кровь вашего кузена, но зато ее польется столько, что она затопит город и не даст ему завладеть им.

Какое-то время, их светлость стоял молча, глядя на рыночную площадь на сой город, на толпу горожан собравшихся внизу, на крыши домов, на далекое предместье, на синюю ленту реки, на поля, на которых в этот воскресный день не было ни одного человека.

– Который теперь час? – спросил он у своего слуги.

– Колокола святого Мартина звали к мессе, когда мы шли повидать мастера Яна и его гостя.

– Стало быть колокол святого Мартина уже звал к мессе. – пробормотал герцог, глядя на людей внизу. – А они не пошли дом Господень, но пошли сюда за едой, которую я им обещал. “И вышел Лот, и говорил с зятьями своими, которые брали за себя дочерей его, и сказал: встаньте, выйдите из сего места, ибо Господь истребит сей город. Но зятьям его показалось, что он шутит.”

Эти слова герцог Альбрехт почти кричал, протянувши вниз руки, но там внизу среди сотен и сотен человеческих глоток среди криков, стонов и ругани его никто, конечно же не услышал. И тогда заговорил Корбл.

– Через час, не позже, всадники вашего кузена ворвутся в город. Вокруг города нет стен, но они непременно пойдут мимо дозорной башни, потому что оттуда ведет самая широкая дорога, по которой удобнее всего въехать тяжелой кавалерии курфюрста, на улице Шорников они ненадолго встанут, это я вам обещаю ваша светлость, они непременно задержаться на улице Шорников, задержаться настолько, чтобы ваш нетерпеливый кузен со своими дворянами мог бы их догнать.

– Да, Корбл, наш кузен очень нетерпелив и непременно догонит свою кавалерию, чтобы ворваться на рыночную площадь впереди своих всадников.

– Но для уверенности, гость мастера Яна, который теперь занимает все его время, должен бы встретить вашего кузена, где-то на улице шорников. Встретить и поторопить его. Ведь именно для этого он и был послан в наш город.

– Но, дружочек мой, не опасно ли отпускать его теперь к кузену Ансельму. Теперь после того, как он воспользовался гостеприимством нашего палача.

– Наоборот, мой господин. Теперь, с вывихнутыми суставами и разорванной одежде, он сможет с полным чувством пожаловаться на этот город и его негостеприимных жителей. Вид избитого шпиона должен изрядно взволновать вашего кузена, и напомнить ему о том, что когда-то жители этого города считались людьми своевольными и с буйным норовом. А чтобы курфюрст все понял правильно, Игнак, перед тем как покинуть мастера Яна, должен повидать свою сестру.

– Можем ли мы доверять этой братской любви, мой Корбл? Доверять настолько, чтобы поставить на это успех нашего предприятия?

– Теперь, ваша светлость, можем.

– Почему именно теперь, мой дружочек?

– Потому что теперь у нас нет другого выхода, мой герцог.

И еще раз герцог Альбрехт посмотрел на своего слугу. Так, наверное, смотрят на лики святых отчаянные безбожники или впавшие в ересь священники. Смотрят внешне спокойно, с каким-то любопытством и затаенным страхом. И Корбл выдержал этот взгляд, лишь через положенное время опустив глаза вниз.

– Но вы должны попросить герцогиню, отпустить свою служанку для встречи с братом.

– Что же, теперь у нас и впрямь нет выхода. Я поговорю с герцогиней, но ты уж будь добр, верни потом эту Франкиску к ее госпоже, раз они так привязаны друг к другу. Только проверь выходы из замка, чтобы она не упорхнула и не разбила сердце их светлости моей супруге.

Глава восьмая

Как прекрасно детство. Оно прекрасно своей безмятежностью, и морем счастья, которое достается ребенку просто так, безо всякого труда. Счастье это дается невзирая на заслуги и не требуя свершений. Он не спрашивает – что ты сделал сегодня, чтобы я могла побыть с тобой? Оно приходит и остается с ребенком, пока он не начнет взрослеть. Истории Абеларда, пирог с рыбой, поделенный на четверых, присутствие друзей – всё это заставляли хохотать и приплясывать.

– Там-тарам – там тарам! – выстукивал Лукас.

– Фьюти-фьюти! Фьюти-фьюти! – высвистывал Каспар.

– Лара-ла-ла! Лара-ла! – подхватывал в такт старый Абелард.

А красавица Эльза смеялась, глядя на ужимки и прыжки этой троицы. Что уж за мелодию они пытались изобразить никто из них толком и сам не понимал, но время от времени Абелард вставлял в нее слова из старой солдатской песенки:

"Если едешь на войну, на войну, на войну.

Не забудь свою жену. Не забудь про жену.

Ночь темной, ать-да-ать, хвать – да хвать

С ней и станешь воевать, воевать, воевать…"

Там было много слов, но старый вояка то ли не помнил их всех за давностью лет, то ли стеснялся пропевать эти не совсем пристойные куплеты при детях полностью и ограничивался только четырьмя строчками, поскольку остальные были, видимо, еще безобразнее. Дети, понятное дело, не понимали смысла, заложенного в песенке, но от нее веяло давними временами и военной удалью, о которой они столько слышали от Абеларда и от этого еще пуще веселились и радовались. Наконец они без сил повалились кто куда и с улыбками пыхтели да отдувались, приходя в себя после безудержного веселья.

– Жаль, что теперь нет никакой войны! – выговорил Каспар, лишь только смог перевести дух. – Я был бы хорошим солдатом.

– Ты слишком мал, чтобы держать меч. А вот меня бы наверное взяли в войско императора барабанщиком.– заметил Лукас и между ребятами начался жаркий спор.

Каждый из них выдвигал свои доводы, размахивал руками, доказывая свою силу и удаль: еще чуть-чуть и могла бы начаться драка, но вдруг старый Абелард вскинул вверх ладонь, призывая мальчиков к тишине:

– Тихо, дети мои! – сказал он, почему-то шепотом. – Я слышу, как приближается враг!.

Лукас и Каспар решили было, что старик предлагает им новую игру и вскочили готовые ко всему, но Абелард вновь призвал к тишине, а на лице у него появилось такое тревожное выражение, что мальчишки тут же позабыли про свои дурачества.

– Что ты такое услышал, милый Абелард? – тихо-тихо произнесла Эльза и погладила старика по плечу.

– Беду, девочка, – ответил ей старый солдат. – Я услышал беду.

И не говоря больше не слова он бросился наверх. Бросился туда на смотровую площадку дозорной башни, на которой когда-то день и ночь дежурили солдаты городского ополчения. Дети, конечно же побежали за ним.

Так они и стояли наверху – старик и трое детей – когда в город ворвались вооруженные, и с ног до головы прикрытые броней всадники, с бело-красными флажками на копьях.

– Эй старик, – закричал один из них, увидя Абеларда. – Ты плохо несёшь свою службу: пока ты спал у тебя украли стены!

Его товарищи радостно захохотали, оглядывая развалины городской стены. Потом они поскакали дальше, решив, что старик и трое детей, ника не смогут помешать им, выполнить порученное отряду дело. И не успел последний из всадников миновать дозорную башню, а старый Абелард поспешил вниз.

– Я должен немедленно… – говорил он, сам не понимая, что он должен делать. – Надо быстрее бежать… – убеждал себя старик, но ноги плохо его слушались.

Наконец он бросился в угол комнаты, там где в пыли лежал какой-то сверток. Завернут он был в старую рогожу, а сама рогожа была перевязана кожаным шнурком. Старик принялся было развязывать узлы, но руки его тряслись, а пальцам не хватало сил и ловкости. Он попробовал было ухватиться зубами, но и зубов-то во рту у старого Абеларда почти не было.

– Помогите мне, дети. – вскричал он наконец.

Лукас и Каспар бросились к свертку, пытаясь развязать его, но только мешали друг-другу. Запыхавшись от суеты и злости они стояли лицом к лицу, красные и потные и казалось, что в этот раз они уж точно подерутся.

– Что это, Абелард?

Пока ребята готовились к драке, а старый Абелард держался за сердце задыхаясь от усталости и волнения, Эльза своими маленькими, но ловкими пальцами развязала проклятый шнурок и содержимое свертка с грохотом выпало на каменный пол.

– Вот это да! – выпалил Лукас.

– Что ты собираешься с этим делать? – добавил Каспар.

И только Эльза ничего не сказала, а только бросилась к Абеларду и крепко-крепко обхватила его руками. Она не обняла его, как прежде, а именно держала, не собираясь отпускать, потому что на полу лежало старое Абеларда вооружение, с которым он воевал под началом знаменитого императора Максимилиана.

– Я должен, девочка моя. – бормотал старик.

Правда сил у него, даже чтобы разжать руки маленькой девочки уже не хватало. Что уж тут говорить о том, чтобы сразиться с всадниками курфюрста Ансельма.

– Нет, Абелард, – сказал Каспар. – Ты уже свое отвоевал – теперь наша очередь.

Он протянул руку чтобы поднять тяжелый шлем, который итальянцы называют “Селата”.

– Не волнуйся, Абелард. – добавил Лукас. – Мы не дадим город в обиду.

И он в свою очередь взвесил на руке тяжелый гросс-мессер, какими ловко умели орудовать ландскнехты.

В этот момент, на этих словах, которыми беспечно и необдуманно разбрасывались Каспар и Лукас, силы окончательно покинули старого Абеларда, он присел на каменный пол, закрыл ладонями лицо и заплакал.

От того ли плакал Абелард, что увидел в детях самого себя. Маленького мальчика, рано оставшегося сиротой и прибившегося к отряду наемных солдат, шедших через Альпы в Италию, где в то время не переводилась работа для таких как они. Или оттого он плакал, что вспомнил, как их отряд кинули в мясорубку, на самый опасный участок, надеясь, что всех наемников перебьют и не останется никого, кто мог бы потребовать оплаты и все ужасы войны, маленький тогда еще Абелард увидел в первом же бою. Но скорее всего потому плакал теперь Абелард, что видел он не маленького мальчика, вцепившегося пальцами в сломанное древко пики длинной не меньше десяти силезских футов, а себя теперешнего старого и ни на что не годного Абеларда, который не мог бы не то что рубить этим ржавым гросс-мессером, но и даже донести его до места схватки.

– Прекратите! – закричала на ребят умница Эльза. – Неужели вы и вправду настолько глупы, что решили сражаться? Те, кто проскакал теперь мимо нас, поленятся даже вынимать мечи из ножен ради таких мальчишек, как вы. Они просто-напросто переедут вас своими конями, а после этого и не оглянутся в вашу сторону.

Тихо стало в полумраке дозорной башни. Мальчики, словно устыдившись своей детской наивности сложили оружие на ту же рогожу и присели на пол, каждый в своем углу.

– Что же нам теперь делать? – спросил тихо Лукас.

– Может стоит бежать и предупредить солдат герцога. – предложил Каспар.

– Эти всадники, уж, наверное, окажутся там раньше вас. А такой отряд не смогут не заметить, даже эти ленивые толстяки, разодетые в цвета Хеннебергов.

– Так что же просто сидеть и ничего не делать? – удивились мальчики хором.

– Именно!

Эльза чувствовала, что именно ей надо принять какое-то решение.

– Именно, повторила она. Теперь бы никому не надо бы ничего делать, кроме как заботится о спасении своей жизни и надеяться, что их близкие поступят точно так же. Моя матушка не велела мне ходить сегодня на рыночную площадь и сама тоже не пошла.

– Моей отец на заработках, а мать хлопочет по дому – буркнул Каспар. – если бы я был дома, то она наверняка бы захотела пойти сегодня на рыночную площадь, даже из простого любопытства, но я-то теперь с вами, поэтому она конечно всыплет мне, когда я вернусь, но сестер без присмотра не оставит.

Все посмотрели на Лукаса, но он только пожал плечами.

– Папаша с самого утра так пьян, что вряд ли проснется до вечера, а мать не посмеет идти без его позволения. Впрочем, у нас дома никто и не слышал ни о чем таком, я вот только от Михена узнал, что сегодня на рыночной площади будут раздавать угощение…

И все в этот момент вспомнили про толстого Михена.

– Проклятый обжора! Он непременно теперь там! Тут никаких сомнений быть не может! Он такого не пропустит. – закричали все разом перебивая друг друга.

Глава девятая

И они не ошибались. Конечно же толстый Михен и его батюшка были теперь на рыночной площади. Да даже если бы они и решили бы с нее уйти, то такой возможности им бы никто конечно не дал. Благодаря своему упорству Михен с отцом находились ближе всего к замковой решётке откуда, по их мнению, и должны были появиться лакеи его светлости неся на своих руках румяные пшеничные брецели, бочки с пивом, подносы с жаренными свиными сосисками и Бог весть что еще. И ведь никому и в голову не приходило, что народу уже теперь на площади собралось так много, что никаким лакеям не хватит рук, чтобы вынести столько еды и что места куда бы могли поставить сотни столов на площади попросту нет, а из замка не доносится ни звуков ни запахов, но только стражники в ливреях герцогского дома, все плотнее жмутся друг другу на перекидном мосту и не собираются никого на этот мост пускать.

– Эй, толстомясые, – кричали из толпы. – Передайте поварам их светлости, что мы уже готовы. И если они не поторопятся, то нас самих уже можно будет подавать на стол их светлости в качестве отбивных!

Надо заметить, что первые два часа люди в толпе переругивались между собой, деля лучшие места на площади. Переругивались сначала задорно, но со временем голоса становились все злее и злее. И теперь эта злость была обращена в сторону замкового моста.

– Где же обещанное угощение? – кричали одни и напирали, чтобы пробраться ближе к замку.

– Нет мочи! Мы сейчас задохнемся! – кричали другие пытаясь выбраться или хотя бы осадить напор первых.

Но первые напора не сбавляли, а вторым и деваться-то было некуда.

– Это все повара их светлости! – закричал кто-то из самой толчеи. – Сами небось сожрали всю еду.

– Говорят, герцог совсем плох, вот они и пользуются его немощью, чтобы обворовать и нас и его! – вторили ему с края толпы.

– А не потрясти ли нам решетку замковых ворот. – подал мысль какой-то оборванец, которого никто их горожан и в лицо-то не смог бы признать – мало ли их шатается в поисках дармовщины – но всем эта мысль показалась интересной и народ придвинулся к перекидному мосту.

У самого входа на мост для острастки стояла рогатка, которая должна бы сдерживать самых ретивых, но при желании, несколько здоровых мужчин могли бы без особого труда скинуть ее с моста в ров и в толпе на площади эти несколько здоровяков конечно же были. Стражники об этом, разумеется, знали и еще плотнее прижались друг к другу плечами и с угрозой выставили перед собой копья. Стражников было всего четверо и обычно этого количество за глаза хватало, для поддержания порядка у ворот замка и даже на площади, но теперь к ним на помощь бежали еще пятеро. Бежали резво, браво покрикивая и потрясая алебардами, хотя и они сами, и их усатый командир, и люди на площади понимали, что если толпа решит, что им место не на мосту, а под ним во рву, то помешать сотням разгневанных горожан эти девять солдат, конечно же не смогут.

– Вы гляньте на его пузо, – закричал все тот же веселый оборванец.

Он каким-то образом забрался на крышу дома, выходящего окнами на площадь, и оттуда подавал толпе самые разнообразные советы:

– Не посмотреть ли, что у него так вспучило под его ливреей. Не те ли сосиски, которыми нас обещал сегодня угощать наш добрый господин, герцог Альбрехт.

И эта идея горожанам показалось чрезвычайно забавной. Они веселились, и конечно же никто из них не мог знать, что по улице Шорников проскакал отряд всадников. А те из жителей, что по разным причинам остались в своих домах, с недоумением наблюдали из окон, как этот отряд спешился у корчмы “Красный кабан”, пытаясь растащить две удивительно большие и нескладные сцепившиеся телеги, чтобы освободить проход. Сцена, как вооруженные с ног до головы кирасиры колотят ножнами взбесившихся и орущих, что есть мочи ослов, которые в эти телеги были впряжены, в другое время повеселили бы зевак, но сам факт того, что закрытые в броню люди с красно-белыми знаменами едут зачем-то по улице их славного города, наводил горожан на самые мрачные подозрения. И никто из них не спешил на рыночную площадь, чтобы оповестить об этом странном случае остальных, но напротив, ставни в окнах со стуком захлопывались и двери подпирались изнутри чем-то тяжелым.

Командир же отряда кирасиров, снял с себя свой шлем бургундского типа, скинул подшлемник и оттирал пот со лба. Лицо его выражало одновременно злость и осознание того, что сделать он все равно ничего не может.

– Эй, Тео, – закричал он наконец своему помощнику, молодому швабскому, судя по говору, дворянину, лет которому было не больше двадцати. – Возьмите с собой несколько человек и попробуйте найти обходную дорогу.

Лицо у этого молодого дворянина имело чрезвычайно растерянное выражение, а сам он, от волнения, видимо, поминутно хватался за рукоять своей шпаги. Получив приказание, он решительно кивнул в знак того, что готов его немедленно исполнять, но вот сделать ничего не смог, так как конь его, стиснутый между другими такими же, не мог идти вперед, а только норовил укусить лошадь, стоящую рядом, а то и своего наездника. Тео в отместку хлопнул глупое животное по морде латной перчаткой, но проблемы это не решило, и он без всякого толка просто вертелся в седле.

– Тео, клянусь святым Николаем, слезьте уже с вашей клячи и идите пешком! Вы же видите, что творится. Еще немного и их высочество Ансельм догонят нас. В хорошем же виде мы предстанем перед ним.

Убедившись, что его помощник последовал его совету, он переключил свое внимание, на солдат воюющих с повозками и ослами.

– Сделайте что-нибудь с этими ослами, сержант! – крикнул он устало. – Если надо пережьте им глотки, в конце концов или пристрелите.

– Так точно ваша милость. – согласился тот самый сержант, который в свою очередь так же бессмысленно покрикивал на солдат. – Только дело-то не в ослах, а в повозках. Ума не приложу, как они умудрились так сцепиться между собой.