Высота невозврата

В лесополосе тропинка разветвлялась на несколько других и была сильно завалена ветками и стволами деревьев от частого артиллерийского огня. «Быстрее! Ныряйте в блиндаж!» – кричал «Макар», стоя посреди веток и мусора. Только подойдя ближе, стало возможно различить небольшую яму – вход в блиндаж. Он был настолько малозаметен, что, наверное, даже днем его было сложно обнаружить, только по горе мусора. Напротив входа была накидана гора пустых бутылок, банок, рюкзаков и прочего неразличимого в темноте барахла.

Вход располагался на склоне и представлял собой яму с двухметровым туннелем вглубь. Я первым нырнул в проход и понял, что с рюкзаком сюда не влезть. Вылез, снял рюкзак и снова пополз внутрь по сырой земле.

– Стой! Какое подразделение?

Я выкрикнул название подразделения и услышал в нелюбезной форме ответ, чтобы залазил сюда быстрее, потому что летает коптер. Бойцы в блиндаже помогли отодвинуть спальный мешок, заменявший дверь. Внутри, в маленьком помещении было около 10 бойцов, которые сидели фактически друг на друге.

– Сколько вас?

– Трое.

– Зачем сюда отправляют, уже места нет! У нас еще раненые не эвакуированы! – с нецензурной бранью ответил боец, по-видимому, старший блиндажа.

За «дверным» спальным мешком показалась голова «Алладина» и послышался громогласный голос «Брони»:

– «Алладин», шевелись! Залазь быстрее, здесь «птичка»!

– Не могу, тут нет места!

Я помог затащить «Алладина», потом подал руку «Броне». Он не снял рюкзак и застрял в проходе. На нас наорал старший блиндажа, что автомат и рюкзак нужно было оставить снаружи. Но нам изначально это не сказали, поэтому наши вещи сократили и без того ограниченное внутренне пространство блиндажа.

Мы несколько часов добирались до этой точки. Эти пять километров оказались нелегким испытанием, и нужно сказать, что досюда доходят не все. Несколько дней назад здесь шли ребята из нашей роты: из первой группы одного насмерть накрыло снарядом на тропе, другого ранило кассетными боеприпасами, и он полтора часа пролежал не шевелясь, потому что сверху висел коптер; а вторая группа на полпути повернула назад из-за интенсивного обстрела.

Мы преодолели этот путь и остались живыми. Но это было самое легкое испытание, самые большие опасности ждали нас впереди.

2. Двойка

Едва мы полусидя расположились у выхода, как по рации услышали команду:

– Сейчас за ними придет проводник, пойдут на Двойку. И пусть гранаты с собой возьмут.

– Дайте хоть отдышаться-то, – в слух сказал «Броня».

«Михалыч» – распределительный блиндаж, в нем формируются штурмовые группы и через него эвакуируются раненые. Здесь можно провести до суток, но нам сказали выдвигаться сразу, без отдыха.

Проводника еще не было. Мы осмотрелись по сторонам. Тусклый свет светильника, подвешенного под потолком, освещал угрюмые лица солдат. Кто-то вернулся со штурма, кто-то только направлялся туда. У дальней стены полулежа расположилось несколько раненых, им оказывалась первая помощь. Я присел на груду мешков с землей, внизу сидели «Броня» и «Алладин». Эти мешки лежали напротив входа и должны были поймать осколки в случае, если боеприпас разорвется у самого входа. Таким образом, все, кто сидел перед ними, попадали под огневое поражение.

«Броня» что-то сказал мне, повернулся спиной и вывернул правую руку. Я не понял, что он хочет, и потянул его за руку.

– Да чего ты руку-то мне ломаешь! Помоги рюкзак снять!

Я помог, и он сказал что-то вроде: «Посвети!» и протянул мне зажигалку. Я зажег огонек.

– Да что ты мне в лицо огнем тычешь, говорю: посвети! На зажигалке включи фонарик.

Он посмотрел на меня и задумчиво сказал:

– Ничего себе, как тебя накрыло!

– Что я? Я нормально, – примерно это пробормотал я в ответ.

Состояние действительно было не лучшее. Кружилась голова, я был оглушен и измотан, но не хотел это признавать.

Мы с «Броней» поняли, что нужно скидывать груз. «Сказали взять гранаты – значит, идем на штурм. По идее, завтра-послезавтра должны сюда вернуться. Оставим рюкзаки тут, потом заберем». Мы попили воды из запасов, по паре глотков, взяли гранаты и закинули вещи поверх других рюкзаков у одной из стен блиндажа. У меня был неудобный броник, и крепление Молле было только в нижней половине. Там висело 7 заряженных магазинов, и места для подсумков под гранаты не оказалось. Поэтому я взял лишь одну гранату в руку, для себя.

Послышался голос у входа в блиндаж, за нами пришел проводник. Он забрался к нам и сказал, что приказ выходить сейчас же.

Мы едва успели отдышаться, но нужно было двигаться дальше. Мы посмотрели с «Броней» друг на друга, и через секунду он решительно скомандовал: «Идем!»

Первым вылез проводник, потом я, «Алладин» и «Броня». В правой руке болтался автомат, в левой – граната. В голове непрерывно звучала молитва: «Господи, помоги!» Был поздний вечер, маленькая, едва различимая полоска заката виднелась на западе. Проводник перемещался очень быстро, я еле успевал за ним. Он как тень мелькал где-то впереди, и я боялся упустить его из виду, это на передке грозит опасностью заблудиться, умереть или попасть в плен. В то же время нельзя упускать и идущих сзади, иначе такая участь ждет их.

«Быстрее, быстрее!» – слышался голос впереди. «Алладин», сюда! Где «Броня»? Быстрее!» – кричал я назад. Видимо, «Броня» долго выходил из «Михалыча», он отставал, и вся цепочка из-за этого задерживалась.

Мы снова поднимались по склону, и ноги разъезжались по грязи. Проводник ловко повернул в сторону, нырнул в длинную канаву, конец которой терялся где-то в темноте, и исчез. «Сюда! Сюда!» – слышался только его голос.

Тяжело дыша, я добежал до точки, где в канаве лежал проводник:

– Где остальные?

– Идут.

– Залазь сюда! – показывает мне вход в земле, который было сложно сразу заметить.

Такие укрытия мы называем «лисья нора». Как дикие звери роют себе убежища в земле, точно такие же сооружаем и мы, люди, с тем лишь отличием, что пытаемся сделать их комфортнее. «Статор», а именно так называлась эта нора, был обшит внутри мешковиной, что помогало сохранять тепло и сухость.

Я, запыхавшийся, протиснулся сквозь узкий проход и оказался в небольшом помещении внутри. Два бойца сидели в норе и светили на меня фонариком. Заползая, я опер руку с гранатой о коленку бойца. Они посмотрели на нее, и образовалась настороженная пауза. Я понял, что они на нее смотрят, ведь первоначально непонятно, кто заходит в блиндаж – наши бойцы или диверсанты.

– Здорово, мужики! Гранату положите в угол куда-нибудь.

Один из солдат осторожно взял ее и положил на полочку – небольшое углубление в дальней стене.

За мной залезли «Алладин» и «Броня». Проводник крикнул, что ждем остальных и пойдем дальше.

В «лисьей норе» было сухо и тепло. На «Михалыче» стены были из дерева, а здесь, на «Статоре», они просто обиты мешковиной. Было слышно, как за прочной тканью ползали и пищали мыши.

Парни, к которым мы пришли, сидели угрюмо, повесив носы. Старший был «Питон», ему только что сказали по рации, чтобы он брал два вещмешка с едой и срочно возвращался на позицию, откуда пришел.

– Я сейчас никуда не пойду, – сказал он товарищу.

– Ты чего, нам сказали выходить!

– Нет. Лучше здесь дольше побудем, не хочу туда возвращаться.

Он достал с полки горелку, зажег газ и начал подогревать тушенку. Мы его не осуждали, потому что сами еще не знали, что нас ждет.

В это время пришла еще одна наша группа. Теперь нас было 8 человек. Пришлось очень сильно потесниться, места в «норе» не осталось совсем. Все сидели, поджав под себя ноги, в неудобных позах. В разных местах стояли и лежали автоматы. Я успел зажать автомат между ногами.

– «Заря» – «Питону», «Заря – Питону», – включилась рация.

– «Питон» на связи.

– Вы уже вышли?

– Еще нет, собираемся.

– Быстрее выходите, заходят группы, заходят группы.

– Принял.

– И что мы потом скажем, если не пойдем? – спрашивал второй боец.

– Я скажу, что пока шли, потеряли рацию, долго ее искали и вернулись. Сегодня точно останемся здесь, а завтра вернемся.

В тишине было слышно, как под нами пищат мыши. «Питон» молча взял с полки трофейный автомат – укороченный АКС-74У со складным прикладом. Крутил его в руках, рассматривая:

– Может, с собой его забрать? Да не хочется лишний груз нести. Не возьму.

Я тоже хотел трофейный автомат, но нести лишних несколько килограмм я точно не хотел. Самому бы дойти.

В «нору», в которой было тесно восьмерым, привели еще троих ребят из нашей роты, в том числе и пулеметчика с пулеметом и двумя коробами патронов. Нам передали рацию и две «морковки»[2]. Сами проводники не поместились и остались лежать в углублении перед блиндажом. Слышен был разговор:

– Как будем заводить группы?

– Давай их вместе заведем?

– Опасно, слишком большая толпа.

– Нас двое, их три группы, все равно один заберет шесть человек. Нам нужно две группы на Двойку, одну на дальний блиндаж.

– Погода хорошая, давай рискнем?

– Идем!

– Мужики, выходим все, скорее! Идем одной группой!

В «норе» началась возня, все искали свои автоматы, поправляли броники и каски, вылазили наружу. Наша группа пришла первой, поэтому выходила последней. Свою гранату я не забыл.

На военном языке «хорошая погода» означало, что погода самая отвратительная. Дул сильный ветер, и начинался мокрый снег. А это значит, что условия плохие для вылета коптеров и хорошие для нас.

Было совсем темно, наступила ночь. Мы были здесь впервые, совершенно не знали, куда идем, не знали местность, не знали позиций ни наших, ни вражеских. Все, что мы видели, – это грязь под ногами и силуэт впереди идущего товарища. Важно было всегда видеть этот силуэт, чтобы не заблудиться, не сбиться с пути.

Мы шли по краю поля. Как потом я узнал, справа через поле, в 500 метрах, был противник, слева внизу он сидел еще ближе. Наша тропа простреливалась с обеих сторон, но из-за плохих погодных условий мы имели шанс проскочить.

Каждый из группы проделал сегодня уже немалый путь, все были очень уставшие и вымотанные, давно не ели. Силы заканчивались. Но цель была дойти и выжить, поэтому мы шли вперед, несмотря ни на что.

Дистанция между нами была около 10 метров – если ее увеличить, то мы бы потеряли друг друга из виду. Пулеметчик, который шел передо мной, от усталости стал отставать, и дистанция увеличилась. Я обычно отличался выносливостью и из последних сил сделал рывок для стабилизации дистанции, обогнав пулеметчика. Состав групп смешался, и это сыграло потом со мной злую шутку.

Слева возвышалось три тени – подбитая техника. Сложно было в темноте определить, что это было, но, кажется, там стояли две советских БМП и украинский БТР-4. Эта техника была единственным ориентиром на этом поле, мы должны были идти вдоль нее.

Недалеко от этого места в перепаханном от разрывов снарядов грунте валялось много противотанковых мин ТМб-2. Сложно подумать, сколько всевозможных взрывных устройств и неразорвавшихся снарядов лежит в этой земле.

Нужно было пройти по «открытке» от «Статора» около километра. Но этот путь казался нескончаемым. В итоге я заметил впереди небольшой холм и услышал голос проводника.

– Сюда, сюда, быстрее!

Я обогнул холм, за ним была длинная, широкая и глубокая выкопанная траншея и брустверы по бокам. Я съехал вниз по скользкой глине и понял, что уперся ногами в чье-то тело. Было темно, но и в этой темноте были хорошо различимы трупы солдат. Их было много, наверное, около десяти – они лежали беспорядочно, друг на друге, в разных неестественных позах. Мне запомнился один труп – его китель был задран так, что оголился желтый надутый живот. Обезображенные лица смотрели в пустоту ночи.

Рядом с этим всем сидел проводник и кричал, чтобы я скорее снимал каску и бронежилет.

В начале траншеи был бетонный бункер. Его строил противник, и наши затрофеили его относительно недавно. Когда-то, без сомнения, в него был хороший, удобный вход, но от постоянных обстрелов входной проем завалило землей, и осталось лишь небольшое отверстие, в которое даже не залезть в амуниции. Нужно было сначала снять броник и каску, передать их вместе с автоматом внутрь, потом залазить самому. Я пробрался по телам ко входу, невозможно было не наступить на чью-то руку или ногу, снял с себя все, передал какому-то бойцу внутри, полез в отверстие и застрял. На поясе была разгрузка с аптечкой и дополнительными магазинами, она застряла, пришлось снова вылазить, снимать и пролазить. Я совсем не толстой комплекции, но меня пришлось тянуть внутри за ноги, по скользкой глине.

Бункер был относительно просторный. В части, где я сидел, была как бы насыпана гора из земли после обстрелов. На противоположной располагалась полка для отдыха, на которой было несколько человек. Внизу под ней лежали двое раненых в тяжелом состоянии. Слева у входа было место для броников, которые были навалены горой, справа – такая же гора оружия и БК (боекомплект – патроны, гранаты), среди которой лежал трофейный натовский автомат.

– Мужики, есть вода? – трясущимся голосом сказал один из обитателей этого «бомбика». Его сухое грязное лицо выражало смертельную усталость.

Кто-то из нас передал ему бутылку. Они жадно накинулись на нее и сразу же опустошили.

– Долго вы здесь? – спросил я.

– Мы тут 8 дней.

– Там трупов много у входа. Вас часто штурмуют?

– Постоянно. И накрывают каждый день. Мы все контуженые, два раненых.

Спустя пару секунд он продолжил:

– Значит, смотрите, парни, в этой стене два отверстия по бокам, чтобы отстреливаться. В них постоянно два ствола автомата должно быть, иначе засунут сюда гранату. Сбоку от входа лежит рюкзак с землей. Как все зайдут – им нужно закрыть вход, иначе гранату закинут снизу. На фишке постоянно кто-то стоит. Хохол подходит ближе – открываете огонь. Если вам командир дает приказ по рации, чтобы вы высунулись и перестреляли их, – ни в коем случае так не делать! Они выманивают вас, вы вылезете, и коптер сразу скинет на вас ВОГ[3]. Потом, над полками слева тоже отверстие есть, засыпанное землей с той стороны, там кружка стоит. Раз в четыре часа набирается полкружки, можно пить. Тут вообще с провизией плохо. Мы свою мочу пили в последние дни. До нас никто не доходит, не может дойти.

В это время к нам заполз еще один боец из второй группы, и мы закрыли вход рюкзаком с землей. Теперь мы были временно в относительной безопасности, мы дошли, и можно было облегченно выдохнуть. К слову, та граната, которую я нес все это время, оставалась у меня в руке.

Этап за этапом мы спускались все глубже в этот ад войны. И этот этап был не последний.

Среди солдат, которые тут были 8 дней, был один проводник. Он пересчитал вновь прибывших и доложился по рации. Оказалось, что сюда, на Двойку, должно было зайти шесть человек, а по факту оказалось семеро. На следующую позицию должно было идти трое, ушло двое. И действительно, я огляделся вокруг и понял, что нет «Брони» с «Алладином». Когда я перегнал пулеметчика, я ошибочно оказался не там, где надо.

По рации проводнику прозвучал приказ отвести одного до дальнего блиндажа.

Все начали смотреть друг на друга и выбирать, кто пойдет, пока я не сказал:

– Группа туда ушла моя, значит, справедливо, чтобы я к ним пошел. Проводник, выходим.

– Я туда не пойду! – отказался он. В его глазах отразился страх. Что же это за место такое, куда не хотят идти?

– Ты чего? У тебя приказ! Ты проводник – отведи меня!

– Я не пойду в это место… – повторил он.

Он отказывается выполнять приказ, а мне нужно попасть к своим. Нужно было решаться, и я попросил рассказать мне, куда и как идти. Мне сказали, что та позиция недалеко, внизу, метрах в пятидесяти. На самом деле она была метрах в ста пятидесяти отсюда, на склоне, в совершенно неприметном месте. Но я этого тогда не знал.

Я начал по рации вызывать «Броню», чтобы он меня встретил через 10 минут. Командир ответил мне, что он на другой волне, и пообещал передать.

В груде броников было не просто найти свой. Товарищ помог и указал мне на один из них.

– Точно не он, мой был другого цвета, а этот черный!

Приглядевшись получше, я увидел шеврон с позывным «Полярник» и удивился, что не узнал свой бронежилет. Он был весь мокрый и в грязи, отчего выглядел по-другому.

Я помолился, отодвинул мешок, послушал, нет ли коптера, и полез наружу. Вытянуть с внешней стороны меня было некому, поэтому хватался руками за все, что было. Левая рука соскользнула, когда я уже вылез наполовину, и я практически упал лицом на чьи-то мозги, вытекшие из черепа. Этого парня, видимо, расстреляли в упор при попытке штурма блиндажа.

На войне нужно делать все максимально быстро. Каждая минута промедления может оказаться последней. Я вытащил броник, каску, автомат, надел все на себя и двинулся вперед.

Впервые я остался один. По большому счету, вокруг было еще немало людей. Одни прятались под землей, другие, возможно, наблюдали за мной и видели меня. Я никого не видел. Я шел в одиночестве, когда вокруг, на каждом шагу, тебя ждет смертельная опасность. Мне указали лишь направление, куда идти, и указали его неправильно, слишком примерно. Этого не хватило бы для того, чтобы я туда дошел, но Божьей помощи и Божьей воли хватает на все, что мы у Него просим.

Я шел и молился, молился отчаянно. Природа послала мне навстречу шквальный ветер. Ветер принес мокрый снег. Он хлестал мне по лицу, а я пробирался по лунному ландшафту от одной воронки до другой.

Когда мы заходили на Двойку, мы шли поверху склона. Теперь я спускался ровно вниз. Можно было идти и кричать «Броне», но я не знал точно, где находятся позиции противника, и поэтому это было слишком рискованно.

Когда я дошел почти до низа склона, впереди открылась следующая картина: болотистая местность с рогозником, колючая проволока и какая-то разбитая техника. Раньше здесь, наверное, была дорога. Я почувствовал, что это место не то, нужно подняться выше и в сторону.

Пройдя еще метров пятьдесят в полной темноте, стало понятно, что дело – дрянь. Идя в какую-то сторону, я начал кричать: «Броня»! и спустя время услышал спасительный ответ: «Полярник»! Это «Броня» ответил на мой зов.

Блиндаж был расположен очень удачно, даже подойдя вплотную, было сложно понять, где он и в какой стороне вход. Я обогнул его слева, парни открыли мне вход, и я с переполнявшим меня чувством радости упал в грязь на дне блиндажа.

Позже я узнал, что там, внизу, где была колючая проволока, сидел противник.

3. Блиндаж

День 1-й

Ночь под клеенкой

Я лежал на спине на дне ямы, в луже грязи, и тяжело дышал. В темноте ничего не было видно, я на ощупь нашел два столба и первым делом положил за правый столб свою гранату и поставил автомат.

– «Броня», спасибо, что откликнулся! Тебе сказали по рации, что я иду?

– Не, не говорили ничего.

«Прекрасно…» – подумал я про себя.

Наш блиндаж был совсем не как «Михалыч» и даже не как «Статор». Внутри не было никакой отделки – только сырая земля. Бревенчатая крыша стояла на четырех столбах – двух высоких и двух маленьких. Нужно сказать, что сделано было добротно – столбы были толстые и, судя по всему, выдержали немало обстрелов, хотя и покосились.

Места внутри было очень мало. Если встать на коленки, то выпрямить спину уже невозможно. И в полный рост можно было лечь, только поджав ноги. В таком замкнутом пространстве, в полной темноте, мы остались втроем.

Зажигать фонарик, курить было нельзя: наше убежище дырявое с трех сторон – от разрывов снарядов осыпалась земля на стенках и зияли дыры. Любой огонек был бы виден издалека. С противоположной от входа стороны была небольшая амбразура – бойница для стрельбы. Хотя для стрельбы она не очень подходила, потому что все строение покосилось и в нее не вмещался полноценно стрелок с автоматом.

Первое, что я спросил, – это в какой стороне противник. Точно этого никто не знал. Предположили, что он находится дальше по склону. Это было верно лишь отчасти.

Командир группы по рации запросил озвучить задачи. «Держать позиции» – таков был ответ. Мы рассуждали, что будет дальше. Останемся ли мы здесь или пойдем на штурм? Сегодня или завтра? Ответа на эти вопросы мы не знали.

– Группа с пулеметчиком осталась на Двойке, значит, наверное, они пойдут штурмовать.

– Скорее всего, но все быстро меняется, – рассуждали мы.

В это время зашипела рация, общий канал связи. Комбат вызывал нашего бойца, «Тролля», который в этот момент сидел со своей группой на «Статоре».

– «Тролль», тут недалеко в лесополосе наш «трехсотый» лежит. Заберешь его?

– Так точно, заберу.

– Только возьми гранат побольше.

– Зачем гранаты?

– Пригодятся.

– У нас на четверых пять гранат.

– Мало, тебе сейчас еще принесут. Бери много.

Из этого разговора следовало, что нас пока отправили на закрепление, а группа «Тролля» идет на штурм. Это значит, что у нас есть время отдышаться и подготовиться.

Вскоре по рации передали: «Пятнадцать минут тишины в эфире. Идет работа».

В этот момент «Тролль» со своей группой подкрадывался к позиции врага.

– «Тролль» – «Грозному», как обстановка?

Ответа не последовало.

– «Тролль», как обстановка?

Запыхавшийся «Тролль» ответил вполголоса:

– Подходим к позициям.

Дальше пошла работа. Наша группа закидала гранатами блиндаж противника и заняла его. При штурме П-образного окопа между блиндажами погиб наш товарищ, перед отправкой на штурм он стоял со мной рядом на построении. Когда стреляешь из-за поворота, нужно, чтобы идущий за тобой боец одергивал тебя за броник назад. В суете они сделали ошибку, и сзади его никто не подстраховал. В итоге засевший за углом вэсэушник попал ему точно в голову. Вэсэушника тоже обнулили, но ценой еще одной жизни. Подойдя ко второму блиндажу, они поняли, что израсходовали все гранаты, и командир дал приказ отходить.

Все это мы слышали по рации. Тем временем я осмотрел свой «калаш». На нем висели куски грязи, все мелкие элементы были забиты землей. Я снял перчатки, на ощупь разобрал его, протер руками как только смог. Отсоединил магазин и передернул затвор. «Вроде все работает, не должен меня подвести советский автомат», – пронеслась мысль в голове.

– Сколько у нас воды?

– Половина полторашки и у меня фляга, – ответил Алладин.

– Надо растягивать. Кто знает, когда в следующий раз попьем. А вы, кстати, на чем сидите?

– На поджопниках. Ты чего, не взял?

Я понял, что, когда торопился на построение перед выходом на задачу, забыл нацепить на пояс сидушку. Это досадная ошибка, потому что сидеть на мокрой земле не вариант. Пришлось снять каску и сесть на нее. Не очень удобно, зато сухо.

– Мужики, надо дежурить по очереди. Ложитесь спать, я могу первым постоять. По времени без ограничений, кто сколько сможет, – предложил я.

– Давай. Рацию я не выключаю, нас должны вызывать каждые несколько часов. Если я не услышу – толкни меня, хорошо? – попросил командир.

На ощупь мы нашли какую-то клеенку. Я остался на «фишке», а ребята легли рядом друг с другом на земле и накрылись ею, она хоть как-то помогала сохранить тепло. Температура была около нуля, а мы были насквозь мокрые и грязные. Ледяной ветер проникал через все дырки в крыше и боках, образовывая сильный сквозняк.

Время от времени я протискивался между бревнами и смотрел через амбразуру. Угол обзора был маленький, впереди в темноте почти ничего не было видно, только ров земле неподалеку. Это был единственный участок блиндажа, на котором можно было выпрямить спину, встав на колени.

Мы все еще точно не знали, где враги, они могли пойти на нас в любой момент и с любой стороны. Кроме того, высовываться в амбразуру опасно – я ничего не вижу, а снайпер с тепловизором легко увидит меня и снимет. Поэтому в дальнейшем эту практику мы использовали очень редко.

Эта первая ночь оказалась для нас достаточно спокойной. Противник вел постоянный обстрел, но снаряды взрывались далеко от нас – в нескольких сотнях метров, в той стороне, откуда мы пришли. Едва погода улучшилась, над нами начали летать вражеские дроны.

Я стоял на «фишке» час или два. Рядом под клеенкой лежали мои товарищи. Время от времени, крича матом, пытались поймать мышей, которые заползали под одежду и кусали кожу. Несмотря ни на что, на усталость, холод и промокшие бушлаты, они спали на сырой земле. Командир время от времени отчитывался по рации, что все нормально, мы живы.

Я смотрел на моих бойцов и думал, что хочется, чтобы мы все остались живы. В голове звучала молитва: «Господи, пусть мы вернемся живыми и целыми!» И Господь слышал мои молитвы. Он был всегда рядом. Он оберегал нас и творил чудеса.