Инопланетянин в майке-алкоголичке. Сборник фантастических рассказов

Пробная партия золотых мундштуков и коллекционных вин была разобрана местными перекупщиками через полчаса после прибытия корабля. Запыхавшийся Тракс, глядя вслед умчавшимся в клубах пыли грузовикам, отгрыз кончик от толстенной сигары, подмигнул и сходу предложил подписать бессрочный контракт на поставку предметов высокого социального статуса.

– Что думаешь, Йонсон? Мы напали на золотую жилу? – спросил я своего напарника.

– Даже не знаю, Ян, – ответил он. – Честно говоря, я привык считать моду слишком капризной девицей, и не очень бы хотел делать ставку на потребительские психозы.

Подробное изучение планеты, впрочем, избавило нас от большинства опасений. Народ Терктониума отличался высоким уровнем коллективизма. После нескольких столетий тяжёлого труда, потраченных на создание индустриальной базы планеты, терктонианцы вступили в эпоху относительного изобилия и благополучия, которые теперь воспринимались как нечто должное и неизменное. Новое поколение с сомнением относилось к трудовым подвигам дедов, осваивавших урановые месторождения среди москитных болот и строивших комбинаты-гиганты по берегам обезображенных плотинами рек. Высшей целью молодёжи было провозглашено достижение личной успешности, а её материальным выражением стал доступ к символам цивилизованности. Учебник социологии предупреждал, что хотя это – временное и нестабильное состояние общества, на пару поколений запасов воодушевлённости и меркантильности должно хватить.

К корпоративному грузу мы добавили кое-что от себя. Конечно, контрабанда не красит космолётчика, но в таможенном управлении Терктониума весьма прозрачно намекали о готовности за небольшое вознаграждение в виде позолоченных часов и галстучных булавок закрыть глаза на пересортицу. Каждый последующий рейс, впрочем, требовал всё большего количества подарков – по мере того, как новый стиль жизни завоёвывал сторонников, на планете росла и численность чиновников.

– С этими людьми становится невозможно работать! – ругался Йонсон. – Две недели ждать очереди на таможенный склад! Мы выбьемся из графика, а кто оплатит простой?

Корпорация упорно отказывалась включать взятки в список производственных расходов, так что стоимость подарков приходилось возмещать из нашей собственной прибыли от контрабанды.

– Последний рейс – и я отказываюсь работать на этом направлении! – кричал Йонсон, выгружая партию одеколона на жемчужной пыли.

– Это всё временные трудности! – вздыхал Тракс, не пожелавший, впрочем, поделиться своими тридцатью процентами для уплаты мзды таможенному управлению. – Молодёжь поголовно мечтает найти себя в чиновном сословии, а постоянно идущее сокращение аппарата управления лишь приводит к его росту. Но что делать? Принадлежность к касте принимающих решения – тоже предмет высокого социального статуса. Кстати, в следующий рейс неплохо было бы захватить побольше представительских аксессуаров для чиновников – золотых перьев, запонок с алмазами и чего-нибудь эдакого подороже и посолиднее. Уж это-то мы можем себе позволить!

Следующий рейс, впрочем, случился лишь спустя год. Сначала корпорации вздумалось направить нас с Йонсоном на кратковременные курсы повышения квалификации, потом были срочный заказ на богом забытую планету Шерам и разведывательная миссия к дикарям с планеты Катар. Чтобы покрыть недополученную прибыль, пришлось завалить контрабандным ширпотребом всё свободное пространство корабля. Недельный перелёт до Терктониума мы провели, поминутно спотыкаясь о коробки с силиконовыми имплантами и тубусы с постмодернистскими полотнами.

– Так, ребята, значит, электронику я готов забрать за треть цены исключительно ради микрочипов, а всё остальное везите назад, – деловито заявил Тракс.

Нашему возмущению не было предела.

– Уважаемый, так дела не делаются! У нас ломятся трюмы от самых лучших бус, произведённых по лицензии именитейших дизайнеров. Куда прикажете всё это девать? – возразил я.

– Друзья, но и вы меня поймите, – всплеснул руками Тракс. – За тот год, что вас не было, Терктониум кардинально изменился! Кожаные плащи и трости из слоновой кости больше никому не нужны!

Мы с удивлением уставились на Тракса. Вместо холёного довольного жизнью барыги с брюшком, выдающим любителя скоротать досуг в модном ресторане, перед нами стоял поджарый мужчина в грубой куртке и с дешёвым дипломатом в руках.

– Годы праздной роскоши и мотовства весьма неблагоприятно сказались на экономике планеты. После того, как инженеры переквалифицировались в контролёров, а электромонтёры в юристов, мы испытали серьёзные потрясения. Техногенные катастрофы, наркомания и всяческие излишества – это прямой вызов существованию разумной жизни на Терктониуме. В общем, с гнусным наследством постиндустриального индивидуалистического прошлого пришлось покончить, и сегодня мы всерьёз занялись модернизацией.

– Позвольте, господин Тракс! У нас с вами подписан бессрочный контракт!

– Всё верно! Ваш контракт остаётся в силе. Но с тех пор, как терктонианцы поголовно мечтают стать учёными и инженерами, предметами высокого социального статуса считаются электронно-вычислительные машины и передвижные лаборатории. С удовольствием закуплю у вас научное оборудование и технологии в любом количестве. О цене договоримся – не обижу. Уж это-то мы можем себе позволить!

Игорь Вирм

Анализ. «Мы можем себе это позволить»: Общество потребления и его закономерный крах

Рассказ «Мы можем себе это позволить» – это острая, ироничная и до боли узнаваемая притча о цикличности истории и о том, как общество, достигшее материального изобилия, начинает пожирать само себя, подменяя реальные ценности – символическими, а суть – статусом.

Терктониум: Диагноз болезни под названием «Постиндустриальное общество»

Планета Терктониум – это не просто очередной странный мир. Это зеркало, которое автор подставляет к западному (и не только) обществу потребления, доведя его логику до абсурдного и логичного конца.

От культа труда к культу статуса: Автор мастерски показывает генезис проблемы. Первое поколение терктонианцев – герои, строители, создавшие индустриальную базу «среди москитных болот». Их дети и внуки, получив «эпоху относительного изобилия» в готовом виде, воспринимают её как данность. Им нечего conquering, и они переносят энергию самореализации в сферу потребления и демонстративного статуса. Труд больше не ценен, ценен символ успеха.

Экономика впечатлений vs. Экономика реальности: Как и на Саркаше, здесь возникает экономика, оторванная от реальных нужд. Но если Саркаш потреблял виртуальные впечатления, Терктониум потребляет физические, но абсолютно бесполезные вещи: «коллекционные часы», «бельё на меховой опушке», «книги по дизайну интерьеров». Это общество, которое научилось производить, но разучилось производить смысл, и потому закупает его в виде безделушек.

Раковая опухоль бюрократии

Пророческая деталь рассказа – это неизбежное разрастание бюрократии в обществе потребления.

Чиновник как новый идеал: Молодёжь «поголовно мечтает найти себя в чиновном сословии». Почему? Потому что чиновник – это не тот, кто производит, а тот, кто распределяет и разрешает. В экономике, где главное – не создание, а потребление и обмен, именно фигура чиновника становится ключевой и самой статусной.

Парадокс: «постоянно идущее сокращение аппарата управления лишь приводит к его росту». Это идеальная формула бюрократической системы, которая существует сама для себя. Её рост – это и есть её цель.

Коррупция как смазка: Взятки в виде «позолоченных часов» – это не нарушение системы, а её неотъемлемая часть. Это валюта, на которой работает вся машина статусного потребления. Чиновник не ворует; он демонстрирует свой статус, получая те самые символы «успешности», которые и являются главным товаром.

Фраза-вирус: «Уж это-то мы можем себе позволить!»

Ключевая фраза рассказа, повторяемая с иронией, – это диагноз. Это мантра общества, находящегося в пике безответственности.

Сначала она звучит оптимистично: мы богаты, мы достигли такого уровня, что можем позволить себе роскошь.

Затем она становится оправданием для коррупции и взяток.

В финале фраза становится приговором: даже пережив крах, общество не извлекло уроков. Оно просто сменило один фетиш на другой и с той же беспечностью заявляет: «Уж научное оборудование мы можем себе позволить!».

Эта фраза показывает отсутствие рефлексии. Общество не учится, оно лишь меняет объекты своего потребительского желания.

Ян и Йонсон: «Менедлы» в ловушке собственной жадности

В этом рассказе герои окончательно теряют намёк на романтику «космических исследователей». Они – типичные торгаши, «менедлы» в чистом виде, которые сами попадают в ловушку системы, которую эксплуатируют.

Их мотивация – 500% прибыли. Они готовы везти любой хлам, лишь бы он продавался.

Они с лёгкостью идут на контрабанду и коррупцию, сами становясь частью больной системы Терктониума.

Их крах закономерен: система, которую они кормили, внезапно переформатировалась и выплюнула их, оставив с трюмами никому не нужного барахла. Они – спекулянты, опоздавшие к раздаче.

Финал: Вечный цикл глупости

Финальный поворот – это не хэппи-энд, а горькая ирония. Общество не «исправилось», оно просто сменило моду. Вчерашние чиновники и модники сегодня надели «грубые куртки» и стали говорить о «модернизации». Но система осталась прежней: та же жажда «предметов высокого социального статуса» (теперь это «передвижные лаборатории»), тот же Тракс, который легко меняет кожаную куртку на дипломат, и та же мантра: «Уж это-то мы можем себе позволить!».

Это история не об исправлении ошибок, а о вечном цикле человеческой глупости, когда одно заблуждение сменяет другое, а извлечь настоящий урок так никто и не способен.

Заключение: Цена, которую общество не может себе позволить

Рассказ отвечает на вопрос, вынесенный в заглавие, – нет, они не могут себе этого позволить. Ни роскошь, ни науку, ни что бы то ни было, пока общество не излечится от главной болезни – подмены сути формой, труда – статусом, а реальных достижений – их символами.

Терктониум – это предупреждение о том, что любое общество, которое забывает, как и зачем оно производит, и начинает ценить только то, что оно потребляет, обречено на деградацию и циклические кризисы. И единственное, что оно в итоге действительно может себе позволить – это бесконечно наступать на одни и те же грабли.

Игорь Вирм

Таблетка для памяти

– Смотри, Ян, какая красотища!

Мощная вспышка маленького солнца системы Катара отобразилась на экранах транспортного звездохода радужным сиянием.

– Немудрено, что планета обратилась за помощью. Эта «красотища» должна была вырубить всю их внешнюю электронику. – ответил я Йонсону.

Катар – древняя умирающая звезда с одноименной единственной населенной планетой – не представляла интереса для космических корпораций. Планетарное правительство также не было заинтересовано в установлении контактов – истощившая собственные ресурсы цивилизация Катара впала в спячку, по меньшей мере, десять тысяч лет назад. На окраинных планетах звездной системы исследователи обнаружили остатки старинных станций – свидетельство того, что когда-то давно Катар успешно вступил в эру ближнего космоса, но затем оставил всякие попытки выбраться за пределы своей планетарной колыбели. Средства дальней связи катарцы по каким-то причинам сохранили, и недавно наши разведчики поймали обращение с просьбой доставить сюда какие-то лекарства. Что за напасть обрушилась на жителей, не уточнялось, так что нам с Йонсоном пришлось отклониться от прямого пути домой и заглянуть на Катар.

Великий вождь Йонгуу-У в набедренной повязке и с болтающимся на поясе бластером любезно провёл нас в шатёр совета, растянутый посреди главной площади древнего города. Судя по циклопическим развалинам, в былые времена это был огромный мегаполис, но теперь город почти полностью зарос лесом, и лишь центральная его часть сохранила свои былые очертания благодаря кропотливому труду туземцев, беспрерывно подстраивавших, подкрашивавших и ремонтировавших ветшающие строения.

– У вас очень необычная цивилизация. – неопределённо сказал я, опасаясь ненароком обидеть дикарей, ещё помнящих секреты ядерного оружия.

– Много тысяч лет назад духи предков повелели нам слиться с природой. – произнесла черноволосая женщина с горящими глазами и, причмокнув, выпустила сизое облачко дыма из костяной трубки. – Вы духи наших предков?

– Э-э-э… Ну, как бы сказать… – замялся Йонсон, а мои опасения сложились в гипотезу: сочтут духами предков, будут относиться уважительно, почуют ложь – тут же съедят.

– Вы послали сигнал, то есть призыв, с помощью такой штуки… – вмешался я.

– Гиперпространственного передатчика, – подсказал бородатый мужчина в очках.

– Да-да!

– В общем, мы здесь, чтобы уточнить детали.

– Мы посылали? – вдруг спросил Йонгуу-У и растерянно потер затылок.

– Да! На прошлом верховном совете мы решили призвать духов из бездны. – подтвердил бородач в очках, роясь в бумагах. – И отправили послание два месяца назад… Кстати, я выступал против, но вы, великий вождь, меня переубедили.

Йонгуу-У обвёл собравшихся растерянным взглядом.

– А я этого не помню…

Мы с Йонсоном переглянулись. Массовое слабоумие среди членов мировых правительств, конечно, явление не редкое, но с массовым склерозом нам доселе встречаться не доводилось.

– Стало быть, вы – врачи из бездны, – предположил сидящий в тени шатра ладно сложенный юноша в ожерелье из огромных белых клыков какого-то местного зверя.

– Наша миссия – понять, в чем ваша беда, чтобы призвать тех, кто поможет вам. – коротко и с достоинством ответил я.

– У меня сегодня с самого утра гудит в голове. – вдруг протянул бородач в очках. – Напомните, зачем мы здесь собрались?

Йонгуу-У указал на нас:

– Духи предков, призванные нами, откликнулись на зов и пришли помочь в нашей беде.

Молодой вождь поднялся из тени и вышел в центр освещённого стилизованным плазменным костром круга.

– Много поколений назад мы истощили планету и едва не довели её до катастрофы. Тогда мудрейшие, вняв предупреждениям предков о самоубийственности прогресса, отказались от дальнейшего наступления на природу. Мы вернулись к естественной жизни, сохранив, впрочем, древние знания.

– Мудрейшие хранят секреты космических полётов, превращения горючей жидкости в тончайшие и прочнейшие ткани, тайны сохранения здоровья и продления человеческой жизни. – подхватила женщина-шаман, отрываясь от трубки. – Но мы редко обращаемся к этим знаниям, стараясь жить в полной гармонии с природой, и жестоко наказываем непосвящённых, по неведению вставших на губительный путь прогресса. Наш мир был раем до недавнего времени, но неизвестная болезнь поразила нас. Мы начали терять память.

Целую неделю мы провели, общаясь с аборигенами. Они действительно достигли удивительной гармонии с природой. Тридцать миллионов человек, бродящих по экваториальному поясу дождевых лесов, – в основном молодые и здоровые люди – охотились и удили рыбу, выращивали злаки на крошечных делянках. Государственная система обучения в столичных интернатах, куда аборигенов свозили лёгкие бесшумные вертолёты, сохраняла единство нации. Всякое нарушение канона, могущее в отдалённой перспективе запустить язву прогресса и нарушить достигнутое с таким трудом равновесие, каралось изгнанием еретиков в холодные северные широты. Но сейчас народ Катара действительно постигла беда: у всех обследованных жителей планеты мы наблюдали зловещие симптомы ментального расстройства.

– Сначала никто не заметил перемен, но год от года всё чаще здоровые и крепкие мужчины и женщины обретают разум младенца. Беда коснулась даже мудрейших. – с траурным выражением на лице рассказывал молодой вождь – член верховного совета Катара. – Мы забываем имена друг друга, не помним вчерашний день, словно он был сном. Мы готовы заплатить любую цену за средство от беспамятства.

Но мы были бессильны помочь.

Очередную ночь мы решили провести на корабле, отказавшись от радушного приглашения катарцев скоротать время за пением и танцами вокруг костров.

– Положение крайне серьёзное. – рассуждал я, меря шагами кают-компанию. – Они уверены, что мы дадим какую-нибудь чудодейственную таблетку, а я даже не представляю, что писать в докладе для комиссии по исследованиям.

– Боюсь, даже если мы найдём чудодейственное лекарство, оно вряд ли осчастливит аборигенов. – задумчиво сказал Йонсон. – Взгляни! Пока мы порхали над тропиками, корабль продолжал анализировать солнечную активность. Всё говорит о том, что звезда взорвётся в обозримом будущем – от 1 × 10³ до 1 × 10⁷ лет.

Я проверил расчёты.

– Кстати, период нестабильности звезды начался совсем недавно. Буквально сотню лет назад! Вспышки становятся всё чаще – гляди, дружище, – они ведь нарушили электромагнитное поле планеты. Полюса чуть ли не в пляс перешли!

– А когда был последний период нестабильности?

– Ну, этого я сказать не могу. Хотя… Кое-какие косвенные свидетельства дают возможность предположить, что предыдущий период активности случился примерно десять тысяч лет назад, до этого – сто тысяч, ещё ранее – миллион лет назад ±10%.

– Забавно-забавно, – пробормотал Йонсон. – Полагаю, предыдущие вспышки были намного слабее.

– На порядки, но зато их длительность была больше.

– Нам надо срочно доставить на корабль несколько аборигенов!

Догадка Йонсона казалась абсурдной, но, как это ни удивительно, оказалась верна!

Йонгуу-У и члены великого совета с любопытством смотрели на опутанных проводами соплеменников.

– Итак, подлетая к вашей планете, – рассказывал я, – мы обнаружили нетипичную для вашей солнечной системы активность, сместившую полюса Катара. Эксперименты, проведённые нами на корабле, выявили поразительный факт – стабильность нервных связей в вашем мозгу связана со стабильностью электромагнитного поля планеты!

– Смотрите, мы в разной мере меняем электрическое поле вокруг подопытных, – продолжил Йонсон, касаясь пульта электромагнитной установки. – И теперь можете задать вопросы этим людям, и вы обнаружите у них потерю памяти – от частичной до полной!

Совет был потрясён. Его члены немедленно купили у нас поспешно отштампованную в корабельной мастерской партию защитных шлемов, многократно покрыв затраты на экспедицию. Теперь предстояло заключить контракт на разработку, поставку и обслуживание подобных устройств для всего населения планеты. Мы дожидались решения аборигенов на корабле, потирая руки в предвкушении солидных барышей.

Утром следующего дня на космодроме появился Йонгуу-У. На голове у него красовался сверкающий на солнце шлем.

– Дельце-то, похоже, выгорело! – подмигнул я Йонсону.

– Мы просим вас удалиться в бездну, – торжественно сказал великий вождь.

– Что? И это всё? – Йонсон оторопело уставился на аборигена.

– Совет отклоняет ваше предложение. Ваши шлемы – это вмешательство в человеческую природу. Они нарушат гармонию нашего мира. Совет обратился к оракулу…

– К чему?

– Мы включили компьютер в запретном городе и смоделировали дальнейшее развитие цивилизации Катара с вами и без вас. Всякие контакты с инопланетянами приведут к разрушению гармонии и активизации убийственного прогресса.

– Но ведь смена полюсов превратит ваш народ в животных! Вам придётся либо двигаться вперед, либо отращивать хвосты и возвращаться на деревья! – взорвался Йонсон.

– Мы считаем иначе, духи бездны. Члены совета смогут по-прежнему управлять планетой, компенсируя негативные последствия амнезии, поэтому мы готовы организовать поставку ограниченных партий защитных устройств для вождей. Не более тысячи в год.

– Но ведь планета на грани гибели! Звезда вот-вот взорвётся и испепелит вас!

Йонгуу-У снисходительно улыбнулся.

– Сохранив гармонию с миром, мы проживём ещё несколько миллионов лет. Испугавшись смерти, мы истощим ресурсы планеты за несколько поколений. Да, народ Катара получит шанс выжить, но зачем нужна жизнь, если будет безвозвратно утеряна наша человеческая природа?

Анализ. «Таблетка для памяти»: Цивилизация, выбравшая забвение вместо предательства себя

Рассказ «Таблетка для памяти» – это философская драма высочайшего накала, которая ставит героев и читателя перед выбором, не имеющим правильного ответа. Это история не об очередном «странном мире», а о цивилизации, прошедшей полный исторический цикл и сделавшей свой осознанный, трагический выбор.

Катар: Уникальная модель «осознанного застоя»

Цивилизация Катара фундаментально отличается от всех, с которыми сталкивались Ян и Йонсон.

Не примитивная, а пост-технологическая: Это не дикари, а мудрецы, добровольно отказавшиеся от прогресса. Они не забыли технологии («лёгкие бесшумные вертолёты», «компьютер в запретном городе»), законсервировав их по причине губительности. Катарцы не отступили назад, а совершили цивилизационный выбор в пользу стабильности и гармонии с природой.

Идеология как основа выживания: Общество этой фантастической планеты построено не на потреблении (Терктониум) и не на эскапизме (Саркаш), а на строгой идеологической доктрине. «Язва прогресса» – это главный враг, а её предотвращение – сверхзадача всего общества. Это придаёт их культуре невероятную прочность и целеустремлённость.

Болезнь как метафора и главный этический вызов

Проблема потери памяти, с которой столкнулись катарцы, – это не просто сюжетный ход. Это многослойная метафора.

1. Физическая угроза: Реальная аномалия, вызванная вспышками звезды, разрушающая личность.

2. Метафора исторического забвения: Народ, забывающий свою историю (имена, вчерашний день), обречён исчезнуть. Это прямая параллель с их решением забыть технологическое прошлое.

3. Главная дилемма: Что страшнее – потерять память (а с ней и личность) или потерять себя, свою «человеческую природу», начав новый виток технологической гонки для спасения?

Ян и Йонсон, классические менедлы, видят лишь первый аспект. Они нашли «таблетку» – защитные шлемы. Но для катарцев это не решение, а новая проблема.

Финал: Выбор в пользу трагического достоинства

Решение Совета Катара – это кульминация рассказа и один из сильнейших моментов во всём цикле.

Они не отвергают технологию вовсе. Они принимают её выборочно («тысяча шлемов в год для вождей»). Это не глупость, а высший прагматизм: они сохранят управление и память о решении, чтобы вести народ через забвение.

Их аргументация безупречна: «Сохранив гармонию, мы проживём ещё несколько миллионов лет. Испугавшись смерти, мы истощим ресурсы за несколько поколений». Они выбирают продолжительность существования в качестве самих себя вместо короткой, но предательской по отношению к своей идее жизни.

Они выбирают судьбу. Звезда Катара обречена. Но вместо того, чтобы в панике пытаться спастись (что разрушит их культуру), они принимают этот факт и выбирают достойный путь ухода. Вожди предпочитают встретить конец как катарцы, а не выжить как кто-то другой.

Связь с циклом: Апогей темы «Исконно человеческого»

Этот рассказ напрямую перекликается с «Исконно человеческим» и даёт на его главный вопрос неожиданный ответ.

Что есть человеческая природа? Для катарцев – это не биология (которую можно улучшить шлемами), а их культура, идея, цивилизационный выбор. Их «исконно человеческое» – это их принцип гармонии. Сохранить его – значит сохранить себя.

Ян и Йонсон как антиподы катарцев: Герои – это вечные кочевники, для которых нет иной цели, кроме прибыли и выживания. У них нет своей «планеты», своей идеи. Они готовы на всё ради продолжения существования. Катарцы – их полная противоположность: у них есть дом и идея, ради которых они готовы умереть.

Катар и другие миры цикла: Если другие общества (Ржа, Саркаш, Терктониум) болели из-за бегства от реальности, то Катар принял свою реальность целиком, со всеми её трагическими условиями, и нашёл в себе силы сделать из этого осознанный выбор.

Провал миссии: Крах миссионерской идеи