Инопланетянин в майке-алкоголичке. Сборник фантастических рассказов

Махнув рукой на происходящее, я уселся рядом с кораблём с сигарой и бутылочкой бурбона. Никакого удовольствия я не испытал. Сигара вспыхнула бенгальским огнём, искусственные лёгкие отфильтровали никотин, а послевкусие от любимого напитка оказалось в этой атмосфере излишне резким.

– Йонсон, не наигрался? Нам уже пора лететь! Дома ждут. – позвал я напарника, копошившегося где-то в лесу с очередной игрушкой киборг-цивилизации.

Йонсон тут же возник рядом, и я чуть не поперхнулся: в двух шагах от меня стояло полупрозрачное синеватое существо с большой грушевидной головой. Черты его лица напоминали Йонсона весьма отдалённо.

– Ты знаешь, Ян, – произнесло нечто, едва шевеля губами, – после того, как я расширил способности мозга блоком, ускоряющим мышление, наш с тобой мир кажется мне совсем уж скучным.

– Боже, Йонсон, что ты с собой сделал? Ты же чудовище!

– Ян, боюсь, что домой тебе придётся лететь одному.

Отбросив бурбон, я схватил напарника за шкирку и затолкал в корабль. Йонсон не сопротивлялся.

– Ян, послушай, – бормотал он, – тысячелетиями мы вынуждены выполнять несвойственные нам функции! Гормональные сбои притупляют ясность мышления, настроение меняется в зависимости от того, сколько ложек сахара ты положил в утренний кофе; вся история человеческих войн нередко является всего лишь продолжением истории болезни очередного маньяка-толстосума – это же бред!

– Йонсон, может быть, это и бред, но это – часть меня и тебя, нашей с тобой жизни и наших неповторимых индивидуальностей! Ты можешь избавиться от всех этих инопланетных штук?

– Могу, Ян. Но не хочу.

– Хорошо, напарник. Хотя бы посмотри на себя в зеркало!

Я принялся готовить корабль к старту.

– Вернёмся домой, ребята из лаборатории помогут тебе содрать все эти штуки, и ты снова станешь стариной Йонсоном.

Напарник лишь печально посмотрел на меня. Корабль вздрогнул, медленно отрываясь от поверхности планеты.

– Ладно, Ян. Мне многое хотелось бы тебе рассказать, но времени, боюсь, нет. Из чувства ответственности я не могу бросить тебя одного, но остаться с тобой противоречило бы моему инстинкту самосохранения. Ты знаешь, местные жители посчитали функцию воспроизводства тоже не совсем человеческой и придумали сотню новых способов размножения мыслящих субстанций.

Корабль замер в сотне метров над поверхностью планеты, выравнивая положение корпуса для прыжка в стратосферу.

– Короче, Ян, я оставляю тебе прежнего Йонсона, а сам схожу на этой станции, – услышал я за секунду до прыжка.

Я дёрнул ручку старта, и упал на колени, сбитый с ног перегрузками. Через несколько мгновений нормальная гравитация восстановилась – корабль начал набор скорости для прыжка за пределы солнечной системы. Я обернулся: там, где только что парило в воздухе полупрозрачное четырёхфутовое нечто с непропорционально маленькими конечностями и грушевидной головой, я увидел Йонсона. Он сидел на полу и задумчиво тёр затылок.

– Дружище, это действительно ты?

– Как видишь.

– И что ты помнишь о произошедшем?

– Чёрт его знает, Ян. Я словно проснулся после очень красочного сна. Помню, что было здорово, но сейчас в голове осталась лишь бледная тень ощущений, а логические построения и мысли, которые приходили мне на ум, теперь кажутся полным бредом.

– Вот и здорово, Йонсон! Так и напишем в отчёте: после снятия местных приспособлений их галлюциногенное воздействие на организм прекратилось.

– А ведь было реально здорово, Ян… Такой свежести сознания я ещё никогда не испытывал. Вот только я так и не понял, после того, как я расстался со своим телом и навязанными им желаниями, что же осталось во мне человеческого?

– Не знаю, Йонсон. Помню, я читал где-то, что вся человеческая личность – это один затяжной невроз. Кто-то хочет от него избавиться, а кто-то нет.

– Ян, я даже не знаю, хочу ли я раскрыть свою истинную сущность, сбросив все наслоения, называемые личностью, или же меня устраивает моя примитивная жизнь как Йонсона.

– Думаю, напарник, ты единственный из землян, кому удалось пойти по двум дорожкам одновременно.

Йонсон вздохнул, а я вдруг понял, что всё время, что продолжалось наше поспешное бегство с киборг-планеты, я так и не сделал ни единого вдоха.

Анализ. «Исконно человеческое»: Киборгизация как путь к себе или побег от себя?

Рассказ «Исконно человеческое» из цикла о приключениях Яна и Йонсона – это виртуозное философское исследование, замаскированное под лёгкую научно-фантастическую новеллу. Если «Контакт» высмеивал колониальное высокомерие, то этот текст бьёт гораздо глубже, затрагивая вопросы идентичности, свободы воли и самой сути того, что делает человека человеком.

Утопия, которая ужасает: Цивилизация «оптимизированного» человечества

С первых строк автор создаёт обманчивую идиллию: планета прекрасна, но её красота неестественна, «приукрашена в графическом редакторе». Это ключевая метафора. Местные жители – цивилизация, доведшая идею прогресса до абсурдного и логичного конца. Они методом «аутсорсинга» решили все физические и ментальные ограничения человека:

Искусственные лёгкие устраняют необходимость дышать.

«Калькулятор» в виде пластыря выполняет все сложные вычисления.

Искусственная пищеварительная система избавляет от чувства голода и проблем с едой.

Системы передвижения, зрения, кровообращения делают тело идеальным инструментом.

Аргументация трансгуманистов безупречна: зачем мучиться с «несовершенным» телом, если технологии могут избавить от страданий? Они не злодеи, они – гуманисты-радикалы, видящие человеческое тело как источник бесконечных проблем, от которых нужно освободить разум.

Йонсон vs. Ян: Два ответа на вызов трансгуманизма

Реакция героев на предложение «усовершенствоваться» раскрывает два архетипа человеческой психологии.

Йонсон – это «Бессознательное», жаждущее удовольствия и могущества. Он – воплощение искушения. Он с детским восторгом принимает каждую новую «игрушку», не задумываясь о последствиях. Его легкость, с которой он отказывается от своей телесности, показывает, что для него человеческая форма – не ценность, а обуза. Его кульминационная фраза: «Тысячелетиями мы вынуждены выполнять несвойственные нам функции!» – это манифест того, кто готов отказаться от человечности ради божественных возможностей.

Ян – это «Сознание», цепляющееся за идентичность. Он – голос осторожности, консерватор, для которого вкус сигары и бурбона, пусть и вредные, – это часть его личности. Его ужас вызывает не технология, а утрата себя. Его ключевой вопрос: «Что же осталось во мне человеческого?» Он интуитивно понимает, что личность – это не только разум, но и сумма ограничений, привычек, слабостей и телесного опыта. Убрав их, мы получим не «истинное я», а что-то совершенно иное.

Главный вопрос: Что есть «исконно человеческое»?

Рассказ не даёт ответа, но мастерски сужает поле для поиска.

Это не тело: его можно заменить на более совершенное. Это не интеллект: его можно усилить имплантами. Это не эмоции: как справедливо замечает Йонсон, они часто зависят от «гормональных сбоев» и «ложек сахара».

Что же тогда? Автор предлагает два намёка.

Выбор и невроз. Фраза Яна: «вся человеческая личность – это один затяжной невроз» – ключевая. Возможно, человеческое – это способность выбирать, даже если выбор иррационален. Выбирать дышать, есть, ошибаться в расчётах. Именно этот «невроз» и создаёт уникальную, несводимую к логике индивидуальность. Незнание. Финал рассказа блестящ. Настоящий Йонсон возвращается, но не помнит логики своего «продвинутого» альтер-эго. Опыт оказался непередаваемым. Это указывает на то, что «исконно человеческое» может быть связано с нашим биологическим, а не технологическим носителем. Сознание, усиленное имплантом, перестаёт быть человеческим сознанием – оно становится чем-то другим, что прежний носитель понять не в силах.

Связь с циклом: Новый виток в лабиринте реальности

«Исконно человеческое» идеально вписывается в общую тему цикла.

Технологическое могущество vs. Мудрость: Как и в «Контакте», земляне снова сталкиваются с цивилизацией, чьи технологии для них – магия. Но здесь вопрос ставится острее: что такое прогресс? Борьба с внешней средой (как на Рже) или борьба с собственной природой?

Мотив симуляции: Превращение Йонсона в полупрозрачное существо и его последующее «восстановление» вызывает вопросы. А был ли это вообще физический процесс? Или некое информационное воздействие на его сознание, временно изменившее его самовосприятие? Это перекликается с темой симуляции из «Пробуждённого».

Ян и Йонсон как единое целое: Конфликт между консервативным Яном и жаждущим новизны Йонсоном – это внутренний конфликт любого человека между страхом потерять себя и желанием стать чем-то большим.

Заключение: Дорога к себе ведет не вперёд, а вглубь

«Исконно человеческое» – это притча о соблазне. Соблазне стать Богом, отказавшись от всего человеческого. Но автор предупреждает: на этом пути вас ждёт не просветление, а утрата. Утрата вкуса, радости, боли, ошибок – всего того, что и составляет ткань человеческой жизни.

Ответ на вопрос рассказа заключается не в технологиях, а в этике. Прогресс – это не то, что можно вживить в затылок. Это способность, оставаясь человеком со всеми его «несовершенствами», задавать себе вопрос: «А кто я?» – и не бояться услышать ответ. Йонсону хватило смекалки рассчитать гиперпрыжок, но не хватило мудрости понять, что истинная сложность – не в уравнениях, а в нём самом.

Игорь Вирм

Герой всей моей жизни

Из всех виденных нами планет Саркаш производил, пожалуй, самое удручающее впечатление – унылые глиняные мазанки, ютящиеся вдоль узких, кривых улочек; целые острова пластикового мусора посреди океана; заплёванный, грязный песок приморских пляжей и серый чадный воздух даже в предгорьях. Мы с Йонсоном опасались, что за предстоящую неделю ожидания погрузки точно сойдём с ума.

– Прошу прощения, – Линг-Линг был очень взволнован. – Вы – отважные покорители космоса, ваша жизнь захватывающа и интересна, мы бы очень хотели пригласить вас в лекторий, чтобы узнать больше о вашей столь нужной людям профессии.

Линг-Линг – крошечный пузатенький человечек, представляющий крупную корпорацию по организации досуга, казался нашим спасением.

– Хотя бы пообщаемся с аборигенами. – проворчал Йонсон, когда запылённый чёрный автомобиль остановился у бесцветного многоэтажного строения. – Кстати, скажите, Линг-Линг, почему у вас такая ужасная окружающая среда?

Линг-Линг секунду смотрел на нас в полном замешательстве.

– Ой, простите! – вдруг спохватился он. – Это всё наша вина! Конечно же, эти лентяи из группы международных приёмов забыли вас верным образом экипировать. Мне, право, так неудобно! Возьмите мои…

С этими словами он стащил с носа зеленоватые очки и протянул Йонсону. Водитель вручил мне такую же пару собственных.

– Ну что вы… – запротестовали мы.

– Нет же, нет! Это очень важно, господин Ян. Иначе у вас сложится, точнее, уже сложилось, неверное представление о нашей планете.

Очки оказались примитивной системой для наложения на окружающие объекты новых слоёв изображения. Здания распрямились и вспыхнули огнями рекламы, небо обрело глубокую синеву. Даже мусор, закручиваемый пыльными вихрями на перекрёстках, обрёл какой-то благородный вид.

Линг-Линг вытянулся и приосанился. Его засаленный сюртучок превратился в сияющий орденами мундир. Стало ясно, что перед нами действительно важный сановник. Мы с Йонсоном, впрочем, сохранили свой натуральный вид, разве что форма космолётчиков стала несколько ярче.

– Смотри, Йонсон, какие молодцы, – прошептал я Йонсону. В виду своей бедности не тратят ресурсы на создание внешнего лоска, а обходятся самыми дешёвыми средствами улучшить окружающий мир.

– Что-то мне подсказывает, дружище, что твоя догадка не совсем верна. – ответил напарник.

Лекторий был заполнен народом, собравшимся послушать наши рассказы о дальних странствиях. Люди сидели на высоких уходящих в бесконечность трибунах. Как только мы оказались на сцене, зал взорвался грохотом аплодисментов. Я приподнял очки и… обнаружил, что нахожусь в небольшой комнате медицинского центра. Сканеры мозга, считыватели мыслеобразов – её заполняло знакомое нам оборудование. Через процедуру ментального сканирования экипаж проходит всякий раз, стоит ему столкнуться в полёте с чем-то необычным. Делается это для того, чтобы самым точным образом воскресить в памяти произошедшие события, не упустив ни единой детали.

– Позвольте, а все эти люди – они ненастоящие? – спросил я у человека в затасканном белом халате. За миг до этого – до того, как я снял очки, – он представлялся мне тучным шоуменом, командующим представлением.

– Отнюдь. Наша трансляция проходит в режиме реального времени. Все эти люди – аудитория, присоединившаяся к просмотру телепрограммы. Ну, а для создания эффекта максимальной сопричастности, зал заполнен голограммами зрителей. Кстати, вы можете обратиться к любому из них.

– Ну что ж… Тогда… – я снова надел очки. – Йонсон, давай расскажем им про умирающий мир Железной звезды и про зыбучие пески Планеты бурь.

Аудитория встретила наши рассказы необыкновенно эмоционально. Тоненький ручеёк восторженного интереса, зародившийся в центре зала, перерос в водоворот, захватывающий всё новых и новых слушателей. Мозговые сканеры создавали ощущение реальности происходящего, а уж мы-то с Йонсоном знали, как усилить нужный образ, чтобы всецело овладеть вниманием зрителей.

Отчаяние распятого дикарями ипсилонского пророка, ужас ядерной бомбардировки райской планеты Шерам, пережитый Йонсоном восторг от превращения в сверхчеловека-киборга – для обитателей унылого пыльного мирка виденное нами было настоящим откровением.

– Это успех! Это несомненный успех, – Линг-Линг, пунцовый от напряжения, взъерошенный, с горящими глазами, судорожно тряс наши руки. – Вы открыли нам целый новый мир! Семьдесят миллионов человек забросили все дела и следили за трансляцией. Такого признания ни у одного шоу ещё никогда не было.

Выступление перед жителями Саркаша порядком нас утомило.

– Давайте обсудим все вопросы позже. Ментальные сканирования на самом деле очень выматывают. – вяло отозвался Йонсон.

На следующее утро мы проснулись знаменитыми. Толпа заполнила площадь перед гостиницей, так что властям пришлось оцепить здание, чтобы защитить нас от восторженных поклонников. Линг-Линг с трудом прорвался через кордон.

– Это просто триумф! – кричал он. – Два миллиона человек мечтают делать жизнь с вас! Могли бы вы рассказать нам о своей учёбе в академии космолётчиков, о вашей юности и о детстве?

– Послушайте, ну это-то зачем? – отмахнулся Йонсон.

– Как вы не понимаете! По мотивам ваших воспоминаний будет создана целая виртуальная вселенная. Человек, решивший прожить жизнь, такую же яркую, как ваша, погрузится в этот мир, а чем более детальными будут ваши биографии, тем реальнее окажется пребывание в нём.

– С нас что – сделают компьютерную игру? – спросил я.

– Больше чем игру! Для многих людей вы станете героями целой жизни.

– Героями чего?

Линг-Линг начал объяснять.

– Каждый саркашец проживает за отмеренный ему природой срок множество жизней. Он настраивает визуальный интерфейс таким образом, что, например, занимаясь уборкой по дому, отправляясь на работу, или просто бездельничая, он одновременно сражается с драконом, совершает величайшее открытие или покоряет сердце принцессы.

– То есть вы постоянно находитесь в виртуальной реальности! – понял я.

– Совершенно верно. Например, я представляюсь вам всего лишь клерком корпорации, на самом же деле я – великий авантюрист, живший три века назад. И вы сейчас для меня магистры мистической ложи – носители великого знания, с которыми чудесным образом столкнула меня судьба.

Йонсон улыбнулся – мы по-прежнему видели перед собой человечка в давно нечищеном лоснящемся костюме.

– Неужели каждый житель планеты живёт в собственном виртуальном мирке?

– Не совсем. Все миры взаимодействуют благодаря сети компьютеров-посредников. И все игры тесно взаимосвязаны. За счёт этого каждый полезный член общества выполняет положенные ему социальные функции.

– Вы сказали «полезный»?

Лицо Линг-Линга стало печальным.

– К сожалению, на Саркаше широко развита индустрия теневых компьютерных игр. Человек, погружающийся в пиратскую реальность, полностью выпадает из общественной жизни – он существует в собственной вселенной, общаясь лишь с такими же оторванными от жизни игроками, и никак не взаимодействует с государством. Именно поэтому ваш успех столь важен планете. Лучшие программисты уже работают, создавая мир ваших приключений. Вы же не разочаруете своих последователей, заставив их довольствоваться поддельными деталями вашей жизни?

– Да уж, дилемма. – пробормотал Йонсон.

Я подошёл к окну – гостиницу окружала пёстрая толпа: мужчины и женщины в разноцветных балахонах с нечёсаными грязными волосами, бледные, худые с нездоровым блеском в глазах.

– Так будет лучше, – мягко и словно извиняясь, сказал Линг-Линг, надвигая мне на нос зелёные очки.

Действительность преобразилась: яркое солнце теперь заливало светом гранитную мостовую. Почётный караул с флагами и штандартами застыл у мраморного крыльца. На уходящей к самому горизонту площади замерли многотысячные колонны счастливо улыбающихся янов и йонсонов в яркой форме службы космических курьеров.

Анализ. «Герой всей моей жизни»: Общество тотального эскапизма и цена отказа от реальности

Если ряд рассказов цикла исследует симуляцию как технологический феномен или личный выбор, то «Герой всей моей жизни» представляет её как социальный институт и основу всего устройства общества. Это история не об отдельном «пробуждённом» или соблазнённом киборгизацией, а о целой цивилизации, которая коллективно и добровольно сбежала в мир иллюзий.

Саркаш: Апогей общества потребления впечатлений

Планета Саркаш – это логическое завершение пути, по которому может пойти общество, поставившее комфорт и развлечения выше всего. Её убогая, серая реальность – не следствие катастрофы или бедности, а прямое следствие выбора её жителей. Все ресурсы и умения ушли не на улучшение физического мира, а на создание идеальной системы виртуального эскапизма.

Технология как костыль: Примитивные зелёные очки – это гениальная метафора. Жителям не нужны сложные нейроинтерфейсы, как в «Исконно человеческом». Им достаточно дешёвой, тотальной иллюзии, наброшенной поверх действительности, как плёнка. Они предпочитают «приукрасить» мир, а не изменить его.

Социальный лифт в виртуальности: Линг-Линг в реальности – замызганный клерк. В симуляции – важный сановник. Это показывает, что виртуальный мир стал для обитателей планеты не просто развлечением, а пространством для социальной реализации, которого они лишены в реальной жизни.

Ян и Йонсон: От героев к контенту

В этом рассказе меняется роль главных героев. Они больше не исследователи, а живой товар, источник самого ценного на Саркаше ресурса – подлинных, «диких» впечатлений.

Опыт становится продуктом. Реальные, опасные приключения героев (спасение пророка, ядерная бомбардировка) оцифровываются и упаковываются в формат шоу для общества, которое само уже ни на что не способно. Они – последние охотники в мире, который питается консервами.

Ян и Йонсон становятся брендом. Апофеозом становится идея создать из их биографии «виртуальную вселенную». Их личность, их детство, их юность – всё должно быть извлечено и превращено в контент для чужого потребления. Они из субъектов превращаются в объект для подражания в мире, где никто не хочет жить своей собственной жизнью.

Линг-Линг: Трагический менеджер иллюзий

Это один из самых глубоких персонажей цикла. Он не просто «жрец иллюзии», как Жук Брахмани. Он – идеальный продукт своей системы.

Он абсолютно искренен в своём восторге. Он действительно считает успехом не улучшение планеты, а рекордные 70 миллионов зрителей на трансляции.

Его фраза «я представляюсь вам всего лишь клерком… на самом же деле я – великий авантюрист» – это не обман. Это шизофренический разрыв, который система выдаёт за норму. Он полностью отождествился со своей виртуальной личностью.

Печаль Линг-Линга при упоминании «пиратских реальностей» – ключевой момент. Государство на Саркаше борется не с преступностью или бедностью, а с неконтролируемым эскапизмом! Ирония в том, что оно само является главным поставщиком этого эскапизма. Это борьба двух корпораций за монополию на сны.

Связь с циклом: Углубление лабиринта

«Герой всей моей жизни» делает вселенные цикла ещё более сложными и пугающими.

Масштаб симуляции: Если в «Пробуждённом» речь шла о симуляции одной планеты, а в «Исконно человеческом» – о модификации тела, то здесь симуляция становится повседневным, тотальным инструментом для каждого жителя. Экономика иллюзий: Рассказ вводит новую понятие – экономика впечатлений. Самая ценная валюта – это не драгоценности (как на Рже) и не технологии, а подлинный опыт. Ян и Йонсон становятся его «нефтью». Новая роль героев: Они всё больше осознают, что в этой вселенной они – диковинка, объект изучения и потребления. Их миссия «нести высокие идеалы» окончательно терпит крах, сталкиваясь с обществами, которые в них абсолютно не нуждаются.

Финал: Коллективный гипноз и этический выбор

Финальная сцена, в которой толпа «бледных, худых» людей с «нездоровым блеском в глазах» – это образ нации цифровых наркоманов. А потом Ян надевает очки и видит море улыбающихся клонов себя и Йонсона.

В этом заключён главный ужас: общество Саркаша не просто потребляет контент. Оно стирает индивидуальность даже в своём идеале. Мечта жителей – не стать уникальными героями, а стать кем-то другим. И этот кто-то другой – тоже всего лишь шаблон, тиражируемый миллионами копий.

Заключение: Бегство от себя как форма духовной смерти

«Герой всей моей жизни» – это притча о том, что происходит, когда эскапизм из личного выбора становится основой цивилизации. Это мир, который заменил развитие – потреблением, реальность – симуляцией, а собственную жизнь – чужой.

Рассказ отвечает на вопрос «Что есть исконно человеческое?» из предыдущей новеллы. Ответ оказывается мрачным: исконно человеческое – это потребность в побеге от себя. И технология даёт для этого беспрецедентные возможности, превращая целые миры в гигантские театры, где каждый играет чужую роль, чтобы не видеть убожество своей собственной.

Саркаш – это не антиутопия в духе Оруэлла с тотальным контролем. Это постиндустриальная антиутопия тотального добровольного бегства, где тюремщиком является сам заключённый, а решётка нарисована на его очках. И самое страшное, что он и не хочет её снимать.

Игорь Вирм

Мы можем себе это позволить

– Уж это-то мы можем себе позволить! – слова Тракса – торгового представителя с планеты Терктониум звучали очень ободряюще.

Выполнение заказа сулило компании не меньше пятисот процентов чистой прибыли. Коллекционные часы, всякие электронные ювелирные штучки, нижнее бельё на меховой опушке со стразами – все эти предметы, столь ценящиеся в банановых республиках Земли, редко находили своего покупателя за пределами Солнечной системы. На Терктониуме же произведения современного искусства и книги по дизайну интерьеров разлетались, словно горячие пирожки. Планета явно вошла в период бума потребления и нуждалась в притоке предметов роскоши. По улицам городов, сказать по правде, весьма убогим, сновали дорогие лимузины. Приморские отели и горные курорты были переполнены – рядовой терктонианец был готов упорно трудиться целый год, чтобы провести пару счастливых недель в каком-нибудь модном местечке, а затем ещё год обсуждать с сослуживцами, как он провёл отпуск.