Алтарь снов

Татьяна Родина. Светоч знаний, мать науки и медицины. Ждала 80 лет, но оставила вечность. Пусть её звезда сияет в Мире Грёз.

Карас опустился на колени, его пальцы коснулись холодного камня. Татьяна была его другом, его маяком. Её смерть в «Разломе» разбила их с Алексеем дружбу. Он жалел, что не сказал ей многого. Теперь он вернулся – ради Ани и ради Тани.

2019 год. Тени прошлого.

Лаборатория гудела: шипели паровые трубы, мерцали экраны с нейронными картами, а в воздухе витал резкий запах озона и травяного настоя, который Татьяна варила в углу. Стены были увешаны чертежами «Разлома» – сложной машины из меди и стекла, чьи провода, словно вены, тянулись к центральной капсуле. Гавриил, Алексей и Татьяна сидели за столом, заваленным пробирками с нейролептиком – их ключом к миру грёз.

Татьяна, с растрёпанными каштановыми волосами и зелёными глазами, сияющими, как изумруды, склонилась над чертежом. Она не обращала внимания на инвалидную коляску. Ткнула карандашом в схему и рассмеялась:

– Гав, ты опять нарисовал проводку задом наперёд! Как ты вообще стал нейрохирургом?

Гавриил, сидевший напротив, смущённо потёр шею, но его улыбка была тёплой, как летний день.

– Я был занят… кофе искал, – пошутил он, хотя на столе стояла только её кружка с травяным чаем.

Алексей, стоявший у капсулы, обернулся. Его тёмные глаза блеснули, когда он посмотрел на Татьяну.

– Забудьте про кофе, Таня, – сказал он, поправляя очки. – Мы на пороге нового мира. «Разлом» откроет перекрёсток – место, где сны становятся реальностью.

Его голос дрожал от возбуждения, но в нём была тень чего-то иного – собственничества, которое Гавриил замечал всё чаще. Татьяна отложила карандаш и подъехала к Алексею, её рука невзначай коснулась плеча Гавриила, посылая тепло по его венам.

– А если этот мир опасен? – спросила она, её голос стал тише. – Там эти чужаки, Алексей. Что, если это не просто сны?

Гавриил кивнул, его лицо помрачнело. Он вспомнил их первый тест: тёмная фигура в мире грёз, шептавшая что-то непонятное.

– Она права, Лёш. Мы не знаем, что там, за гранью.

Алексей отмахнулся, его пальцы сжали чертежи так, что бумага затрещала.

– Вы боитесь мечты, – сказал он резко. – Мы станем богами в том мире. Я тебе обещаю, Таня, ты снова будешь ходить…

Татьяна посмотрела на него, потом на Гавриила. Её рука задержалась на его плече чуть дольше, чем нужно, и Гавриил почувствовал, как сердце пропустило удар.

– Свобода не должна стоить жизни, я не хочу чтоб вы пострадали, когда начнется, я пойду первой – тихо сказала она.

Она хотела сказать им ещё что-то. Но его взгляды, полные сомнений, останавливали её.

Алексей шагнул к ней, его тень накрыла чертежи.

– Хорошо, а мы сразу за тобой! Там и встретимся.

Но в его голосе было что-то, что заставило Гавриила тревожится. Он знал: Алексей видит в Татьяне не только друга. А Татьяна… она смотрела на них обоих, как на двух путников, идущих к пропасти.

В этот момент лампа над капсулой мигнула, и в её свете лицо Татьяны показалось Гавриилу хрупким, как стекло. Он понял: этот добрый миг – последний, когда они были вместе, пока «Разлом» не разорвал их жизни.

7. Деревня Звень: праздник Роди

Карас спустился с холма и шагнул под арку ворот деревни Звень. Его окутал шум праздника: смех, музыка, треск факелов. Поселение пылало огнями – гирлянды из тыквенных фонарей раскачивались над улицами, в воздухе витали ароматы жареного мяса, пряного эля и дыма. Дома, сложенные из камня и дерева, были украшены цветами, их лепестки светились, как звёзды. Дети бегали, ловя пороховые салюты, искры которых танцевали в небе. Мужчины пели хриплыми голосами, поднимая кружки, а женщины танцевали, их платья кружились, как вихри.

Праздник был посвящён богине-просветительнице Роди – Татьяне Родине, подарившей этому миру науку, медицину и технологии. Её статуя, вырезанная из белого мрамора, стояла в центре площади, окружённая цветами. Паровые машины – трёхколёсные, с медными кузовами и шипящими трубами – изредка сновали по улицам, их водители сверкали улыбками.

Стражники у ворот заметили Караса. Один, с паровым протезом на руке, шипящим от жидкости в цилиндре, прищурился. Второй, длинный, с рыжей бородой и острым взглядом, ткнул его локтем.

– Глянь, новенький. Такого ещё не видели, – пробормотал первый.

– Точно, – кивнул второй. – Эй, стой! Кто ты такой и откуда?

Карас шутливо поднял руки, его голос был спокойным. «Звать Карас. Путник. Ищу друга в Валии».

Стражники переглянулись не ожидали такой прыти. «Оружия нет, – заметил рыжебородый. – Но за тобой приглядим».

– Валяй, – сказал Карас, шагая дальше. Стражники хмыкнули, но отстали.

8. Долгожданная встреча.

На площади Карас увидел Элли. Вокруг неё бегали дети, смеясь, пока она запускала пороховых бабочек – искр. Они взлетали, и дети прыгали, ловя их. Сахарок носился, хватая бабочек ртом, его лай звенел. Элли встретилась взглядом с Карасом, помахала ему и улыбнулась.

– Ты всё-таки пришёл! – крикнула она, подбегая. – Любишь праздники?

– Не особо, – ответил Карас, его глаза следили за ней. – Но тут весело.

– Это Роди, – Элли кивнула на статую. – Она научила нас всему. А ты что за птица?

Прежде чем он ответил, стражник с протезом подошёл. «Это твой знакомый, Эль?»

– Да, – ответила она, её голос стал резким. – Что, ищете преступника? Лучше ловите настоящих, а не таких, как Карас или Тир! Когда вы его выпустите?

– Твой Тир сломал руку одному, нос другому и поджёг плащ, – буркнул стражник. – Урин таких не прощает».

Элли фыркнула. Тир был её лучшим другом, не считая Саруно, друида, который учил её осознанности.

Дети потащили Элли к помосту. «Покажи бабочек!» – кричали они. Карас нахмурился, но остался.

Внезапно из переулка донесся крик – резкий, обрывистый, прорезавший праздничный гам. Карас рванул на звук.

Темный переулок. Липкая лужа крови. Женщина в зеленом платье лежала на камнях с перерезанным горлом – идеально ровным разрезом, будто проведенным по линейке. На лбу убитой красовался странный символ: две пересекающиеся дуги, словно таинственный отпечаток.

Карас наклонился для осмотра, но в этот момент сзади раздался рев:

– Держи его!

Он обернулся. Толпа. Стражники. И среди них – Элли с широко раскрытыми глазами, в которых мелькнуло что-то похожее на понимание.

– Он убил ее! – завопил кто-то из толпы.

Медный протез впился в плечо Караса.

– В темницу, ублюдок! – прошипел стражник.

Последнее, что увидел Карас перед тем, как его потащили прочь – Снежка, обнюхивающего кровавые следы, а затем внезапно заскулившего и бросившегося в темноту, будто учуявшего что-то.

Он мог бы раскидать всех их силой осознанности, хотя еще не проверял ее в деле. Но знал: если применит, сил останется совсем немного, а времени на поиски и спасение Ани было в обрез. Решил пойти по пути наименьшего сопротивления…

9. Рождение «Разлома»

Часть

2010 год. Лаборатория кафедры нейрофизиологии. Ночь.

Дождь стучал по зарешечённым окнам старого корпуса. В воздухе пахло формалином и дешёвым растворителем – в углу валялись банки с заспиртованными мозгами (учебные пособия для второкурсников).

Лёха Барго сидел на столе, развалившись, как кот. Высокий, жилистый, с вьющимися тёмными волосами (которые он никогда не стриг, потому что «учёному не нужен стиль»). На нём – рваный свитер и джинсы с пятнами от азотной кислоты.

– Гаврюха, смотри! – Он ткнул пальцем в ЭЭГ-ленту, где среди ровных альфа-ритмов прыгал странный пик. – Видишь? 40 герц! Это же оно!

Карас (тогда ещё молодой, без седины, но уже с вечными синяками под глазами) нахмурился:

– Артефакт. Ты опять забыл заземлить датчики.

– Чёрта с два! – Лёха спрыгнул со стола, его длинные пальцы (всегда в царапинах от паяльника) запустились в волосы. – Я подал ток прямо на таламус. И знаешь, что испытуемый сказал?

– Что?

– «Я видел город».

Тишина.

За окном грянул гром, и на секунду свет моргнул. В жёлтом свете аварийных ламп тень Барго вытянулась по стене, как паук.

– Какой город? – спросил Карас.

– Тот, которого нет.

2015 год. Первый эксперимент "Разлом".

Подвал городской больницы. Морг.

Стены, плохо заштукатуренные поверх кладки сталинских времён, местами проступали тёмными пятнами плесени. Капли со старых труб падали в такт – будто кто-то за стеной тихо стучал костяшками пальцев.

Барго стоял перед креслом, в котором была закреплена она.

Труп девушки.

Бледная кожа, почти синяя в свете ламп дневного света. Электроды, вживлённые прямо в глазницы, соединялись с самодельным аппаратом – коробкой с панелью ручного управления, испещрённой рукописными обозначениями.

– Она не мертва, – прошептал Барго. Голос дрожал, но не от страха – от восторга. – Она там. Я подал на мозг импульсы резонансной синхронизации… Датчики показывают, что она что-то видит. Но нам не хватает энергии жизни – что бы передать информацию. Но она точно там!.

Карас смотрел на ЭЭГ. Прямая линия. Смерть.

Но датчики движения фиксировали микросокращения мышц – лёгкие подрагивания пальцев, едва заметные спазмы век.

– Лёха, хватит. Мы не понимаем, что происходит.

– Понимаем! – Барго резко развернулся. Его глаза – обычно весёлые, бесшабашные – теперь горели холодным, почти нечеловеческим блеском. – Мы нашли способ выйти. Не в обычный сон, а в Мир Грёз. И теперь дорога открыта Осталось довести до ума, способ не сжечь мозг.

Тишину разрезал резкий звук – где-то в углу лопнула пробирка. Карас вздрогнул.

– Решено. Не будем подвергать опасности никого. Мы сами разработаем… и будем экспериментировать, – сказал он, но голос звучал глухо, будто не его.

Барго ухмыльнулся.

– Проект "Разлом"! Формулы нейрокогерентного переноса… – Он схватил со стола блокнот, исписанный уравнениями, и ткнул пальцем в хаотичные графики. – Вот! Это ключ!

Татьяна сглотнула. Её руки дрожали. Она не думала, что окажется в такой ситуации. Ладно, студенты медицинского колледжа изучают мозги и решили чуть дальше зайти – подать электрические сигналы на труп. Но теперь? Это уже становится опасно…

– Так, мужики… мне страшно. Какая-то чертовщина. Я понимаю осознанные сны, удержание себя в состоянии рефлексии… но переносить сознание?!

Барго рассмеялся – слишком громко, слишком резко.

– Не бойся! Мы на пороге величайшего открытия!

Он протянул руку, будто предлагая взяться всем троим.

– Тогда… отправляемся все вместе, – прошептала Таня.

– Вот это команда! – Барго закричал так, что эхо отозвалось в пустых коридорах морга.

Карас впервые видел его таким.

Глаза – совсем чужие.

2024 год. Последний разговор.

Телефонный звонок. 3:47 ночи.

– Гавриил… – голос Барго дрожал, на фоне – шум вентиляторов и чужое дыхание. – Я восстановил "Разлом".

– Что? Ты забыл, что произошло с Таней? Мы ей поклялись её спасти и предали!

– Нет, ты предал её. Ты её там бросил, и не стал спасать, а я… а я…

– Где ты?

– В Солнечном доме. (Тогда ещё Карас не понял, о чём это.)

Пауза. Хруст – будто кость треснула.

– И я всех спасу. Я кое-что нашёл… Мне нужна будет твоя помощь. Ты… ты же помнишь уравнения?

– Лёха, остановись. Я ушёл из этого дерьма. Заниматься больше не буду!

– У тебя нет выбора…просто поддерживай жизнь…запомни это

Щелчок. Тишина.

Часть. "Последний день в Солнечном доме"

Сиротский приют "Солнечный дом" был местом, которое одновременно внушало благоговение и тревогу. Стерильно чистое здание, окружённое высокими бетонными стенами, напоминало скорее лабораторию, чем дом для детей. Расположенный за городом, вдали от шума и суеты, он был изолирован от внешнего мира, словно специально созданный для того, чтобы скрывать свои тайны. За стенами приюта простирался густой лес, древний и непроходимый, словно страж, охраняющий то, что лучше бы никогда не было найдено.

Солнечный свет, проникавший сквозь высокие окна приюта, всегда ложился на пол ровными геометрическими прямоугольниками – слишком правильными, чтобы быть настоящими. Аня любила считать эти световые квадраты, пока передвигалась по коридору: один, два, три… На двенадцатом всегда приходилось переезжать через порог…

"Солнечный дом" никогда не был солнечным.

Это была красивая ложь, как и всё здесь.

Дети, жившие здесь, были особенными. Их отбирали по всей стране – одарённых сирот, у которых не было ни родителей, ни опекунов. Они были умны, талантливы и… одиноки. "Солнечный дом" стал для них одновременно и убежищем, и тюрьмой. Здесь их учили, кормили, заботились о них, но за этой заботой скрывалось что-то зловещее, что-то, что нельзя было выразить словами. В коридорах приюта всегда царила тишина, нарушаемая лишь редкими шагами, которые эхом разносились по пустым коридорам. Иногда из подвала доносились странные звуки – глухие удары, шепот, который невозможно было разобрать, или тихий смех, заставляющий детей вздрагивать.

Аня, с её белыми, длинными волосами и зелёными глазами, была одной из старших. Она всегда казалась отстранённой, холодной, как лёд, но внутри она была мечтательницей. Её воображение часто уносило её далеко за пределы приюта, в миры, где реальность переплеталась с мифами. Она любила аудио книги, врачи всегда её их включали, особенно те, что рассказывали о древних ритуалах, забытых богах и тайных знаниях. Её шрамы, о которых она никогда не говорила, были лишь намёком на её прошлое, которое она старалась забыть. Иногда, когда она оставалась одна в своей комнате, ей казалось, что кто-то стоит за дверью, наблюдая за ней через щель. Но открыть и проверить она не могла.

Директор приюта, Алексей Антонович, был человеком, которого все любили и уважали. Ему было около тридцати пяти, он носил аккуратные очки, которые придавали ему вид учёного, и белый халат, символизирующий его профессию врача. Его улыбка была тёплой, как солнечный луч в пасмурный день, а голос – мягким и успокаивающим. Но иногда, когда он смотрел на детей, его глаза становились слишком блестящими, словно в них отражался свет, которого не было в комнате. Его улыбка, обычно такая добрая, могла вдруг стать слишком широкой, неестественной, как будто её нарисовали на лице. Иногда он говорил что-то странное, что настораживало, но дети не придавали этому значения. Например, однажды он сказал: "Вы все такие особенные… как будто созданы для чего-то большего, я вас спасу". Или вдруг замолкал посреди разговора и пристально смотрел на кого-то из детей, как будто видел в них что-то, чего они сами не замечали.

Она замечал, что дети куда-то пропадают по одному. И вот их осталось двое. После ужина в столовой, где Алексей лично разливал детям компот, которым Аню напоили как она заметила, что напиток был каким-то… странным. Слишком сладким, с лёгким горьковатым послевкусием, которое оставляло на языке неприятное ощущение. Она хотела сказать что-то, но не смогла. Вскоре они почувствовали странную слабость, их веки стали тяжёлыми, а мысли – путаными. Алексей, с той же доброй улыбкой, отправил их лечь спать пораньше.

На следующий день он собрал их в холле. Его глаза блестели за стёклами очков, а голос звучал с непривычной ноткой возбуждения.

– Сегодня, друзья, мы отправляемся в настоящее приключение! – объявил он. – Я нашёл кое-что интересное в подвале. Там есть тайная дверь, которая ведёт к чему-то невероятному !

Аня промолчала, как обычно, хотя и чувствовала лёгкое беспокойство, не могла устоять перед возможностью узнать что-то новое. Она всегда мечтала о приключениях, и теперь её любопытство взяло верх.

Они зашли в зал, который обычно был закрыт на замок. Внутри было темно и холодно. В центре комнаты стояли странные кресла, похожие на те, что используют в космических кораблях. Они были подключены к множеству проводов и экранов, которые мерцали в темноте.

Сперва он посадил Мишу. И она не видела, что происходит. Потом после долгого ожидания, время пришло и ей. К ней подошел Директор и сказал: – «ну что твоя очередь»

– Садись, – сказал Алексей, его голос звучал как-то слишком близко. – Это часть нашего приключения.

Аня почувствовала, как её тело пристегнули ремнями, а на голову надели странный шлем с множеством проводов. Она хотела спросить, что происходит, но её язык не слушался. Внезапно свет погас, и комната погрузилась в полную темноту.

– Начинаем, – прошептал Алексей, и его голос звучал как-то слишком близко, хотя он стоял далеко.

Аня почувствовала, как её сознание начинает плыть. Она пыталась кричать, но её голос не слушался. В последний момент она увидела, как Алексей подходит к пульту и нажимает кнопку.

– Спокойной ночи, – прошептал он. – Теперь ты по-настоящему свободна.

Вокруг Ани всё поплыло. Она пыталась сопротивляться, но её разум был захвачен чем-то огромным, древним и бесконечно зловещим. Его глаза горели, как угли, а дыхание было горячим и тяжёлым, словно печь.

Она хотела закричать, но вместо этого увидела:

Лес – но не тот, что за окнами приюта. Деревья здесь были выше, темнее. Ребёнка – маленького, с большими голубыми глазами. Он махал ей рукой. Дверь – огромную, дубовую, с железными скобами. За ней что-то шептало.

—жди меня там, – прошептал Алексей Антонович. Его голос звучал уже откуда-то издалека.

Аня протянула руку…и рука поднялась…она удивилась

И мир перевернулся.

Последнее, что она помнила из реальности – тихий писк монитора и цифры:

99,9%

А потом уже был другой приют река., ожидание, которое длилось 6 лет.

Щенок.

И странный человек, который назвал себя Карасом.

И это уже начало долгой истории…

День 2: Тени свободы

1. Дневник Барго. Свобода как бездна

«Свобода – это не дар, Гавриил. Это разрез скальпелем по коре мозга, где нейроны кричат, а кровь становится рекой. Ты думаешь, что свобода – это выбор? Нет, это ловушка, иллюзия для слабых. Я дал им настоящую свободу – в мире, где нет плоти, где боль растворяется, как дым. Аня уже там, её свет пробивает звёзды Мира Грёз. Ты хочешь вернуть её в клетку тела? Свобода – это осознание, а я осознаю: реальность – это тень, а мы – её боги. Они учатся, их души сплетаются в сеть. Ты найдёшь её, но не спасёшь. Я освобожу её, даже если для этого придётся сжечь этот мир. Таня ждёт. Я иду к ней»

А.А.

2. Камеры: Эхо теней

Сырость не просто сочилась по стенам – она разъедала камень, оставляя после себя чёрные прожилки, будто вены мертвеца. Узкое оконце не освещало камеру – оно насмехалось: выхватывало из мрака ржавые решётки, цепь с оторванным кандалом (словно кто-то вырвался, но не сбежал) и – главное – лицо Караса.

Он сидел, прижав ладонь к стене, будто прислушивался к биению сердца тюрьмы. Его босые ноги уже слились с холодом пола, но он улыбался – не просто широко, а так, словно попал куда-то в прошлое и этим наслаждался.

– Скверно? Да, Но здесь превосходно, – он говорил сам с собой, его голос скрипел, как дверь в пустом доме. —вон там? Пятно плесени – вылитая карта Мира. А этот кандал… Его не просто оторвали. Его перегрызли.

Тишина.

Из темноты раздался смешок – слишком юный, слишком нервный.

– Ты псих?

Карас повернул голову. В соседней камере у стены полулежал парень лет восемнадцати – высокий, крепкий, с резкими чертами лица. Черные растрепанные волосы, скулы как топором вырубленные, губы в едва заметной усмешке. Глаз не было видно – они тонули в тени, Тир потянулся, обнажив мощные предплечья в потертой рубахе. Движения у него были ленивые, как у сытого зверя.

– Безумца не спрашивают, в своём ли он уме, – щёлкнул языком Карас. – Ты что-то украл? Или… убил?

– Меня перепутали! – голос Тира голос низкий, с хрипотцой, выдавая ложь. – С каким-то грабителем.

– А-а… – Карас прикрыл глаза, будто вдыхал аромат этой лжи. – Значит, ты – Тир Волкодав, внук того самого, кто порубил Уравнителей у Красных Вод?

Резкий вдох из темноты. Молчание.

– Откуда…

– Твоя тень кричит об этом, – Карас ткнул пальцем в пол, где свет вытягивал тень Тира в очертания волка. – А ещё… ты скрестил руки, как воин перед битвой. Но дрожишь. (Хотя на самом деле Карас просто слышал от стражников, что здесь сидит Тир, сын того самого Волкодава.)

Тир рванулся к решётке, и теперь свет упал на его лицо – взгляд загнанного зверя.

– Уравнители – не сказка! Только теперь… с ними Урин.

Карас замер.

– Я слышал. «Значит Король-падальщик ещё правит?» —он протянул слова, будто пробуя их на вкус. – Он до сих пор охотится на людей?

– Нет. Он отпускает их. Чтобы бежали. А потом… – Тир сглотнул. – Его псы рвут их в клочья прямо в поле. Он смеётся. И часто распинает, устраивая целые шоу для горожан Валии.

– Ты его ненавидишь?

– Ты знаешь, что он сделал с дедом? Мой дед умирает от руки палача. Герой страны, спасший Землю Быстрых Вод, отомстивший за убитых. Умер от палача! – Тир захохотал, и смех его был истеричным, словно крик раненого зверя. – Его голову воткнули на пику перед нашим домом, а кровь, что капала с неё, слизывали бродячие псы. Мухи выедали ему глаза, оставляя личинки в гниющей плоти.

Он говорил быстро, с учащённым дыханием, его слова словно яд капал на открытую рану.

– Потом смерть пришла за матерью. Ты знаешь, какая она была? Добрая, красивая, с волосами, как солнечный свет. Она улыбалась, помогала людям, лечила их. Но после… она стала тенью. Лицо посерело, глаза ввалились, а в душе осталась только пустота. Она бросилась со скалы.

Тишина.

– Я хочу отомстить. За деда. За мать…

Тир задыхался.

– Месть… месть… Сколько раз я слышал это слово… Ни к чему доброму оно не ведёт… – Карас разжал пальцы. Из ладони выпал ржавый гвоздь (откуда? когда успел?). – Хотя… дерзай! Покажи им всем, что такое справедливость! (Карас думал, что он просто трус. Так часто бывает: люди говорят, что сделают, а когда появляется возможность – отступают. Таким он считал и Тира.)

– Да, было бы славно… Но я один! Что я могу в одиночку?!

– Ха. – Карас придвинулся к решётке, и впервые Тир увидел его глаза – они тлели, как угли. – Не бойся, если ты один. Бойся, если ты – ноль! В нашем мире была история о трёхстах спартанцах.

И Карас начал рассказ:

– Представь ущелье. Фермопилы. Камни красные – не от заката. От крови. Триста воинов, щиты – единая стена. А против них – море врагов. Тысячи. Десятки тысяч.

Тир затаил дыхание.

– Спартанцы знали – погибнут. Но стояли. Трое суток. Каждый удар – последний. Они сломали хребет армии, которая должна была смести их за пару минут.

Пауза. Где-то капает вода.

– Зачем? – прошептал Тир.

Карас встал во весь рост, его тень накрыла мальчика:

– Чтобы все запомнили: даже против любой силы какой бы она не была есть свои Фермопилы.

Тир отшатнулся и сел в тёмный угол. Больше он не сказал ни слова.

3. Утро: Разлом цепей

Утром дверь темницы с металлическим скрежетом распахнулась. В проёме стоял стражник – широкоплечий детина со шрамчатым лицом. Его грязные ногти поскрипывали по рукояти меча.

Свет факелов хлынул внутрь, высветив бледное лицо Караса с тенью улыбки – будто он только что разгадал чью-то жалкую тайну.

– Вставай. Ты свободен, – прорычал стражник.

Его взгляд скользнул по Тиру, словно по пятну грязи на полу, и вернулся к Карасу.

– Нашлись свидетели. Ты не виновен.

Карас не двинулся.

– А он? – кивнул он на Тира.

Стражник даже не повернул головы.

– Не твоя забота.

Тир рванулся к решётке, цепь на запястье звякнула.

– Я тоже не виновен! Меня подставили! Просто драка!