Безымянная гора

«Отец побеждал мурену, многие ее побеждали, даже женщины-рыбаки» – мысли несколько успокаивали, поэтому Ларус кое-как собрался с духом, уперся коленями в борт лодки, и намотал леску на правую руку, на которую была надета плотная рыбацкая перчатка. Мальчик начал тащить леску на себя, а вместе с ней рыбу. Он ощущал, как рыба яростно билась, стараясь вырваться из западни. Наверняка, мурена была очень зла. Мальчишке казалось, что он слышал, о чем думала рыба: «о, не поздоровится тому, кто пытается меня схватить. Я перекушу тебе шею. Я буду бороться за свою жизнь до конца».

Мурена была сильна. Несколько раз она тянула леску на себя, отчего Ларус чуть не свалился за борт. Сквозь перчатку он ощущал, как леска жгла его ладонь. Ему было больно, но он не сдавался. Слезы прыснули из его глаз, но стиснув зубы, он напрягал все мышцы, и упрямо тащил леску.

Вот из воды на мгновение показалась морда. Мурена несколько раз клацнула челюстью, и снова скрылась под водой. Мурена была слишком близко, а ее зубы были слишком большими. Страх стал невыносим. Если бы рядом не сидел отец, то Ларус бросил бы все, и отправился к берегу. Промелькнула мысль так и сделать. Ларусу внезапно захотелось сообщить отцу, что он не сможет стать рыбаком, что он хочет заняться чем-нибудь другим, например, торговлей, или разведением овец. Но он не мог этого сделать. Он не мог подвести отца.

Ларус потянул леску вверх. Из воды показались маленькие, злобные черные глазки с красными радужками. Она смотрела на мальчишку, он это чувствовал. Оставался последний шаг. Собрав все силы, Ларус так дернул леску на себя, что рыба выскочил из воды, и запрыгнула в лодку. Мальчик, распластавшись на дне лодки, испуганно наблюдал, как рыба начала бешено извиваться из стороны в сторону, клацая зубами, намереваясь убить любого, кто к ней приблизится. У нее было длинное змеиное тело. Чешуйки были белого цвета. Она была просто громадной, более метра в длину. Ларус не мог представить, как он мог ее победить. Белый хвост, который метался в разные стороны, иногда бил его по ногам. Он ощутил, какой сильной она была! А ее зубы вблизи были еще больше! Она спокойно может обвиться вокруг его хрупкого тела, и переломать все его кости! Бледнея, Ларус посмотрел на отца, ища его помощи.

– Щенок! – вспылил отец, вскакивая с места, и тыча в сторону сына трубкой. – Души ее, или она убьет тебя. Клянусь Тайфуном, я пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе! Если тебе суждено умереть, то так тому и быть! Мне не нужен никчемный сын! Тебе решать: либо сегодня на берег вернутся два рыбака, либо один, но с ужасной вестью о гибели сына!

Грозные слова вывели Ларуса из оцепенения. Поднимаясь на дрожащие ноги, мальчик внимательно следил за муреной, которая немного успокоилась, и перестала биться о дно лодки. Мальчишка понимал, что ему предстояла битва не на жизнь, а на смерть. Чтобы жить, он должен был победить.

Ларус выбрал момент, когда голова хищницы метнулась в сторону отца, и набросился на мурену, стараясь своим худым тельцем придавить ее ко дну лодки. Он чувствовал, какая она была холодная, скользкая и мерзкая. Он невольно соскальзывал с нее, но продолжал упорно держаться. Прижимаясь к ее коже щекой, он ощущал запах моря, и тины. Ее тело напряглось, изогнулось, и мурена попыталась скинуть Ларуса с себя. Мальчишка крепко обхватил ее, сцепив руки и ноги на ее теле. Напрягая мускулы изо всех сил, он начал сжимать ее в своих объятьях. Мышцы жгло от боли и напряжения, мурена раз за разом вздрагивала, вскидывая тело вверх, но Ларус держался. Ее зубы тщетно клацали в воздухе, стараясь добраться до лица мальчишки, но он буквально присосался к ней. Все крепче он сжимал объятья. Он закричал, от боли, от усталости, от страха. Но чем дольше он ее держал, тем слабее были попытки хищницы вырваться. Наконец, мурена замерла, а с ней замер и Ларус, который не смел ослабить хватку, и отпустить рыбу. Мальчишка помнил рассказы старых рыбаков о том, как казавшиеся мертвыми бездыханные мурены внезапно оживали, обвивались вокруг шей несчастных рыбаков, и утаскивали их на морское дно. Эти хищницы были очень коварны.

Но мурена не шевелилась. Всхлипывая и вздрагивая, мальчик продолжал ее сжимать. Он не знал, сколько пролежал, пока к нему не подошел отец. Мальчик больше не боялся показать отцу своего страха и слез, ведь он победил. «Не бойся плакать, если победил, не смей смеяться, если проиграл», – гласит старая подледская мудрость.

Отец некоторое время постоял над сыном, а потом наклонился, и разжал онемевшие руки мальчика, и поднял сына на ноги. На отца смотрело заплаканное, испуганное лицо, но в глазах отца была гордость. Положив руки на худые мальчишеские плечи, отец сказал, что сегодня в Прибрежной Стуже родился еще один рыбак. Он крепко обнял сына. Эти объятья для Ларуса были лучшей наградой. С тех пор отец больше никогда не называл сына «щенком», и общался с ним на равных. Детство Ларуса закончилось вместе с муреной, которую он убил.

Может быть, Ларус не был неустрашим, как наемник или ратник, не умел искусно владеть оружием, и восхищать девушек в корчмах внушительными мускулами, и рассказами о лихих приключениях, но он был настоящим рыбаком. В Прибрежной Стуже его уважали также, как уважали отца. В Ротвале умение ловить рыбу, и ловко пользоваться рыболовными снастями ценилось выше, чем способность махать мечом, или метко пускать стрелы из лука.

Все жизнь он ловил рыбу. Почти все время он проводил в море, редко бывая дома. Он практически не видел, как взрослели его дочки. Он не заметил, как некогда цветущая, пышущая энергией, молодостью, и любовью жена превратилась в полнеющую, седеющую женщину, с безразличным взглядом, и дурным характером. Но таков был удел любого уважающего себя ротвальца. Девиз княжества гласил – «воспитанный морем служит ему, а море его защищает», и ротвальцы строго его придерживались.

Поэтому Ларус не мог заснуть на берегу, за крепостными ледяными стенами, на твердой земле: на берегу море не способно было его защитить. Рыбак получил разрешение у недоуменного Яромира отправиться в море. Видар, который лично проводил рыбака до Торговых ворот, иногда бросал на Ларуса короткие взгляды, но вопросов лишних не задавал. Но рыбак не смог бы на них ответить. Как он может объяснить тысяцкому, что он чувствует себя в безопасности, лишь когда слышит шум волн, ощущает легкую качку и вдыхает морской воздух? Что ему спокойнее, когда он видит бескрайний морской простор, нежели, когда прячется за городским стенами, где опасность может поджидать за каждым углом? Ротвальцы считали, что стены домов могут скрывать врагов, а в море им прятаться негде.

Остров был все ближе. Ларус медленно плыл со стороны Западной стены к Торговым воротам. Рыбак почти бесшумно опускал весла в воду. За многие годы он научился грести не слышно, и не заметно. Еще было достаточно темно, стражники стен его наверняка не заметили, поэтому ему стоило зажечь факел, чтобы в темноте они не приняли его за врага. Ему стало отчего-то весело, что он вот так, как шпион или лазутчик, незаметно подплывал к Буяну. Мелькнула мысль, подкрасться к самой пристани, подняться к воротам, и громко постучать в них, показывая, как обычный рыбак обвел вокруг пальца стражников, но он отбросил ее – у стражников на стенах могло быть не такое игривое настроение, как у него.

Подняв весла из воды, почти достигнув стен, он решил немного передохнуть. Прекрасное было утро, как и любое другое, которое рыбак встречал в море. Море словно совсем замирало перед рассветом, отчего вокруг устанавливалась полная тишина. Предрассветное небо играло на воде вспыхивающими и затухающими редкими бликами. Это было чарующее волшебство, которое было доступно только Ларусу.

Все было хорошо в этом утре, если бы не страшная, зияющая трещина, которая напоминала об угрозе, что нависла на Подледьем. Рыбак вспомнил об Унто, который отправился к Безымянной горе. Ларус не особо жаловал наемников, ратников или стражников, считая их храбрость несколько преувеличенной. Как и любой ротвалец он считал, что настоящая храбрость и смелость проявлялась в море, в борьбе со стихией и с морскими хищниками, а не на поле боя. Но к Унто это не относилось. Было в юноше что-то особенное, невидимое обычному взгляду, и чего рыбак не наблюдал в других людях. Унто был действительно храбр, даже храбрее любого рыбака. Он не побоялся ввязаться в схватку с льдонянами, он без страха вступил на мятежный остров, он отправился к Безымянной горе, о которой даже думать было страшно. В нем было столько смелости, что она передавалась тем, кто был вокруг него, в том числе и Ларусу. Это была особенная смелость – смелость наемника из Верхнего мира.

Рыбак чувствовал некоторую привязанность к необычному юноше. Ларус очень сожалел, что его не взяли в поход к горе, где он мог бы помочь Унто, и показать наемнику, что он трус, как Унто мог подумать о нем после битвы с льдонянами. Ахти весело заметил, когда Ларус робко вызвался идти вместе с Унто, что у горы нет ни одного пруда, где можно ловить рыбу.

Рыбак решил дождаться Унто на Буяне, и только после этого отправляться домой. Если Унто не вернется, если у него ничего не получится, то возвращаться, возможно, будет некуда. Подледью наступит конец, а значит, и рыбаку. Ларус не мог представить свою жизнь без ледяного мира. Не станет родной Прибрежной Стужи, любимого холодного моря, завораживающего ледяного неба. Семью он постарается спасти, вывести ее в Верхний мир, но сам рыбак решил остаться здесь, подо льдом, чтобы не произошло. Ему не нужны были бескрайние, зеленые поля, что простирались под палящим, жарким солнцем. Ему не нужны были высокие, величественные горы, что вздымались до самых небес. Ему не нужны были знойные, песчаные пустыни, где нестерпимый жар шел от самой земли. Он любил снег и лед, он привык жить в холоде. Великие княжества Равнин по красоте не могли сравниться с суровой красотой Подледья.

Все больше уходя в грустные раздумья, он услышал короткий звук, похожий на легкий всплеск. Звук повторился, и начал звучать раз за разом. Рыбак прислушался. Кто-то старался очень тихо опускать весла в воду. Это насторожило Ларуса. Неизвестный старался производить, как можно меньше шума. Наверняка со стен нельзя было уловить эти звуки, а вот в море их было слышно хорошо. Внимательно прислушиваясь, Ларус пригнулся в лодке.

Это был шум весел, сомнений не было. Рыбак определил это так точно, как опытный ратник мог по лязгу оружия определить в каком княжестве был выкован меч, а казначей по звону монет мог определить, серебряная монета или золотая.

Звуки становились громче. Ларус терялся в загадках: кто мог плыть к острову так рано, стараясь двигаться тихо? На ум приходили нехорошие мысли.

Ларусу повезло, что он почти достиг острова, так как лодочка пряталась в тени, что отбрасывали стены Буяна. Он был практически незаметен. Затаившись, он неподвижно продолжал вслушиваться в звуки, наблюдая за морем.

Наконец, вдалеке, справа от себя, он увидел мутное пятно на воде. Пятно было нечеткими в предрассветной темноте, но Ларус определил, что двигалось оно в сторону Западной стены. Пятно плавно перемещалось по волнам, и рыбак начал различать весла, что опускались и поднимались из воды. Это была небольшая лодка, а в ней он различил три силуэта. С каждой секундой силуэты становились все четче. И когда Ларус смог их хорошо рассмотреть, страх сковал его. К острову плыли льдоняне.

Ладья плавно скользила вперед, постепенно подплывая к острову. Испуганно Ларус смотрела на нее, боясь лишний раз моргнуть. Он заставил посмотреть себя в море, с еще бОльшим страхом ожидая, что ладья была не одна, и к острову приближался весь флот льдонян. Но рыбак больше никого не видел, а это означало, что льдоняне не собирались вероломно нападать на остров. Это вернуло Ларусу присутствие духа. Он здраво решил, что несколько льдонян никак не смогут штурмовать стены острова. Он продолжил наблюдать за ладьей, намереваясь разобраться, для чего они приплыли сюда.

Ларус позволил себе легкую улыбку, когда ладья достигла острова, так как дальше непрошенных гостей ждали высокие, крепкие стены, на которых несли службу бдительные стражники. Будь льдоняне хоть вдесятеро сильнее, чем люди, они не смогут незаметно преодолеть стену.

Ладья замерла у берега. Льдоняне неподвижно сидели в ладье, и ничего не предпринимали. Ларус ликовал. Ему стало очень интересно, что они будут делать дальше? Неужели полезут на стену? Рыбак решил досмотреть этот спектакль до конца, надеясь увидеть, как бездыханные тела льдонян, пронзенные стрелами, падают в воду. Ему было сложно представить, о чем думали эти трое, когда приплыли под стены. Они посчитал, что их будут встречать с распростертыми объятьями? Или эти трое не знают, что путь льдонянам на остров заказан? Или они попросту заблудились? Все эти мысли веселили рыбака.

Льдоняне продолжали спокойно сидеть на своих местах. Переведя взгляд на стену, Ларус отметил, что огоньки факелов, которые держали стражники, были далеко от места, куда приплыли льдоняне. В сердце екнуло. Словно они знали куда плыть. Улыбка исчезла с губ рыбака.

Время тянулось мучительно долго. Рассветало все больше. Тревога, которая закралась в сердце рыбака, растворялась. Еще немного и тени исчезнут, и льдоняне не смогут скрыться от глаз стражников. Осталось подождать еще чуть-чуть. Льдоняне начали понимать, что их могут скоро разоблачить. Они повставали со своих мест. Ларус пригнулся ниже. Если льдоняне увидят его, то ему придется уплывать. Но рыбак был уверен, что грести он умеет быстрее, чем льдоняне: птицам крылья даны, чтобы парить в небе, а весла даны ротвальцам, чтобы они парили над морем.

Льдоняне не смотрели в его сторону. Они смотрели на стену. Неужели они все же попытаются ее преодолеть? Он скептически оценивал их шансы, отмечая высоту и крутость стен. Нет, они точно не смогут этого сделать. Но льдоняне не были глупцами, чтобы погибнуть в отчаянной попытке перебраться через стену. Здесь было что-то другое, рыбак это чувствовал. Слишком спокойно, и уверенно себя вели пришельцы. Вскоре он понял почему.

Ларус увидел, как из стены Буяна наружу вывалилась небольшая льдина. В стене образовалось отверстие, из которой показалась голова. Это был человек. Ларус слышал, как человек о чем-то начал приглушенно разговаривать с льдонянами, а потом льдоняне, один за другим начали вылезать из лодки, и скрываться в образовавшейся дыре.

Страх рыбака нарастал. Даже когда дыра исчезла, снова создавая видимость целостности и неприступности стен, он продолжал смотреть на пустую ладью. Льдоняне не были глупцами, глупцом был он, Ларус, и жители Буяна.

В голове Ларуса появилась страшная мысль. С каждой секундой она звучала все сильнее и сильнее. Льдоняне совершенно незаметно пробирались на остров. Никто их не увидел, кроме рыбака. Возможно, они не первый раз таким образом попадали внутрь. Сколько их было? И сколько еще будет? Ларус понял, что над Буяном нависла новая опасность. Льдоняне внутри крепости, которую люди всегда считали своей.

Надо было что-то делать. Моргнув, Ларус вышел из ступора, и начал быстро соображать. Надо было сообщить о произошедшем. Доверять кому-либо было опасно, так как рыбак не знал, кто из жителей острова был предателем, и помогал льдонянам. Он мог довериться только воеводе, этот человек никогда не предаст остров. Надо было идти к нему.

Ларус снова застыл. На острове есть предатели. А что, если предатели среди стражников, которые охраняют Торговые ворота? Они могут что-то заподозрить, увидев встревоженное лицо Ларуса. Стражники могут схватить его.

«Узкие переулки таят больше опасностей, чем открытое море», – ехидно смеялся его внутренний голос, что старался его предостеречь. Если не стражники, то его могли поймать на улицах Буяна.

Может стоит уплыть, пока не поздно?

Он посмотрел на море, которое так манило своим спокойствием, и отсутствием до самого горизонта каких-либо опасностей.

«Твое поле битвы – море, помни это. Там ты способен что-то сделать, но не здесь. Здесь правят другие».

Ларус снова подумал об Унто. Смог бы наемник уплыть, зная, что другим людям грозит опасность? Нет, он бы так не поступил. Что подумает наемник, когда вернется на Буян и увидит, что остров принадлежит льдонянам? Ларус представил, как Унто стоял на носу корабля, смотрел на остров, и винил во всем рыбака, потому что Ларус все знал и не предупредил об опасности буянцев. Унто зло думал, что рыбак сбежал, как трус.

Ларус крепче схватился за весла, опустил их в воду, и начал яростно грести к Торговым воротам. Он должен предупредить воеводу, он должен попытаться помочь жителям острова. По-другому поступить он не имел права. Он не был трусом.

Глава 3

Летнее поле, которое славилось полевыми цветами, цветущими круглый год, превратилось в большой, военный лагерь. Давно здесь не собиралось настолько огромное воинство. Со всех уголков Верхнего мира сюда стекались верные дружинники, смелые ратники, отчаянные наемники и обычные землепашцы, которые взяли в руки оружие по призыву великого князя Асдалии.

Можно было увидеть хмурых и свирепых варваров в звериных шкурах со Скалистого берега. Они разводили большие костры, располагались вокруг них, и жарили огромные свиные туши. Подле них лежали двуручные легирийские мечи. Смуглые, широколицые всадники Марийских степей проносились меж ратников на низкорослых скакунах, поднимая вокруг клубы пыли, и заставляя некоторых воинов ворчать им в след. Стройными рядами, синхронно чеканя каждый шаг, мимо промаршировала наемная гордомирская рать. Их гладко выбритые лица было гордо подняты, глаза горели, а начищенные доспехи блестели на ярком солнце. Над ними реяли стяги с изображением молота на наковальне – флага Гордомира. Гордомирские флаги были видеть странно, так как они не представляли великого князя Гордомира, а прибыли сюда, как наемники. Среди солдатских палаток важно прохаживались невысокие толстяки из Западных Диких степей. На плечах они носили длинные луки, из которых толстяки стреляли лучше всех во всем Известном мире. Загорелые на южном жарком солнце худые воины Далеких Восточных земель располагались чуть поодаль ото всех. Они расставляли каркасные шатры необычной многоугольной формы, и обивали их грубым войлоком. Кочевники с недоверием смотрели на ратников, и разговаривали между собой на непонятном языке. Все огромное поле, до самого горизонта, утопало в скромных серых, солдатских палатках, и в роскошных белых шатрах князей и воевод. На ветру колыхалось множество флангов и стягов. Были видны флаги с изображением вепря, которые принадлежали удельному князю Ратимиру из Белоса, чье княжество формально подчинялось великому князю Асдалии, но фактически сохраняло независимость. Князь Ратимир часто нелестно отзывался о великом князе Ольберге, и иногда разорял его земли, но тем не менее привел свои немногочисленные рати на Летнее поле. На вычурных, немного помпезных, испещрённых множеством непонятных символов, доспехах некоторых дружинников были изображены гербы с вечноцветущим зеленым деревом. Эти дружинники служили удельному князю Аривии из великого княжества Легирии, который был чересчур заносчив и нахален с великими князьями, но и он откликнулся на зов великого князя Асдалии. Можно было различить оранжевые стяги с изображением трех колосьев, что принадлежали коллунгам из Хоратии. Данное воинство было самым разношерстным, в нем были собраны представители самых разных народов, и вооружение они имели самое разнообразное. Но больше всего над полем реяло флагов с изображением головы свирепого Медведя. Именно Медведь, великий князь Асдалии Ольберг, собрал этот несметное войско под своими знаменами. Поистине, великий князь смог объединить и купить всех, кого только мог.

Тривена гордо окинула Летнее поле, и у нее захватило дыхание – никогда она не видела столько воинов в одном месте. На западе, по одной из дорог, что вела на поле, медленно маршировал очередной отряд ратников, который постепенно втекал на поле, погружаясь в общую суматоху и хаос военного лагеря. Девушка с небольшим страхом и волнением рассуждала о том, что никто во всем Известном мире не смог бы противостоять этой мощи. Если бы пришлось, думала она, их войско дошло бы до Студеной воды, переплыло бы ее, и двинулось дальше, в Неизведанные земли, где проживали угрюмые варяги. Войско разгромило бы всех, кто повстречался им на пути, развернулось назад, и вернувшись в Известный мир пересекло бы Безводную пустыню. Войско вторглось бы в Далекие Восточные земли, разрушив Великую стену, и уничтожило все царства, чьи ханы всегда надменно и презрительно смотрели на жителей Равнин. А потом они пошли бы в Дикие Западные степи, и достигли бы Бескрайней Бездны. Весь мир принадлежал бы им…

«Конечно, – отдернула себя Тривена, выныривая из фантазий, – если бы в этом была необходимость».

Великий князь Ольберг созвал войско по совершенно другой причине. Он не думал ни на кого нападать, наоборот, он хотел защищаться.

Шатер Тривены располагался на возвышении, на небольшом, поросшем сочной, зеленой травой, холме, который плавно скатывался в практически плоское Летнее поле. Отсюда открывался прекрасный вид. Холм так и назывался «Смотровой». Это место Тривене и ее людям любезно предоставил сам великий князь. Ольберг относился к девушке с симпатией, но никогда не позволял себе проявлять чего-то большего. Это огорчало Тривену. Многие знатные гордомирцы приезжали к ее отцу, и пытались добиться его благословения на брак с Тривеной, а великий князь Ольберг относился к ней либо как к сестре, или еще хуже, как к дочке.

Тривена гордо вскинула голову. Она давно не маленькая девочка! За ее спиной собраны полсотни самых храбрых головорезов из Гордомира. Ратники были так преданы ей, что ради нее покинули родное княжество, навсегда навлекая на себя гнев великого князя Гордомира. Путь домой им был заказан, но это их не пугало, потому что рядом с ними была их воительница, и предводительница – Тривена.

«Если надо, – думала она, – они отправятся за мной в Сумрачные земли».

Девушка хотела доказать великому князю Ольбергу, что ее воины способны на большее, чем просто быть гостями в его лагере. Она жаждала битвы. Нужен был хоть малейший шанс и ратники Тривены показали бы, что они лучше многих воинов, которые присутствовали на Летнем поле.

Она сложила руки на груди, и величественно окинула взглядом войско, которое с каждым часом разбухало все больше, занимая те немногие зеленые проплешины поля, что были еще свободны. Но девушка была благодарна Ольбергу хотя бы за то, что оказалась здесь. Вот, на что она променяла родной дом: на право быть частью этой могучей силы, на право чувствовать себя свободной, на право ощущать себя воином!

Несмотря на новые чувства, и эмоции, прекрасная гордомирка часто скучала по своему небольшому, тихому и очень уютному княжеству. Она очень скучала по отцу. Удельный князь Боргха Радомысл, ее отец, видел в ней прежде всего хрупкую девушку, а не воина, которым она всю жизнь стремилась стать. Законы Гордомира суровы и жестоки – любая княжеская дочь, которая достигала совершеннолетия, обязана была выйти замуж. Радомысл, очень добрый к своим детям, но очень упрямый человек, свято соблюдал законы княжества и сначала успешно выдал замуж двух старших сестер Тривены, а потом настала и ее очередь.

Струве, юношу, которого сватали к Тривене, был хорошим человеком, и достойным воином. Он проявил себя во время Третьего похода в Хаганские пустоши, и поговаривали, что великий князь Гордомира собирался сделать его сотником в своей княжеской дружине. Тривена была знакома со Струве с детства, их отцы имели общие дела, и дети крепко сдружились. Но когда Тривена повзрослела, она поняла, что их дружба была предопределена при их рождении. Как только Тривена появилась на свет и издала свой первый крик, удельные князья Боргха и Герота заключили брачное соглашение, по которому их младшие дети по достижению совершеннолетия, должны были пожениться. Тривена была против этого. Во-первых, брак хотели заключить наперекор ее воли, а во-вторых, ей не льстила перспектива стать женой в столь юном возрасте. Брак означал, что ей пришлось бы переехать в дом мужа, где она оказалась бы практически взаперти. Она стала бы заниматься домашним хозяйством, пока муж пропадал на охотах, да в военных походах. Немногими развлечениями были бы приемы других знатных жен, которые быстро полнели и дряхлели от скучной, семейной жизни. А Тривене хотелось ощутить азарт погони за хищником по глухим гордомирским лесам во время охоты! Она мечтала отправиться в дальний поход в Хаганские пустоши, где каждый день ей пришлось бы рисковать жизнью, добывая себе славу и уважение! Все это было доступно годромиркам-простолюдинкам, которых с детства обучали военному ремеслу наравне с мужчинами, но никак не девушкам из знатных семей. Тривену не устраивал такой расклад: вместо того, чтобы учиться готовить изысканные блюда, шить, и изучать науки, она тайно от отца упражнялась со всем, что могло колоть, резать или стрелять.