Я – борец 3

Глава 4. Экзамен

Они приблизились ко мне. Первым шагнул широкоплечий парень в чёрной кожаной куртке-косухе – его ладонь сжала мою руку в крепком рукопожатии.

– Виктор, – отрывисто представился он, прищурив карие глаза. – Но все зовут Бойцом.

Его хватка была сильной, на грани болезненной – явная демонстрация силы. Но в ГБ, бывало, жали руки и покрепче.

Следующим протянул руку Тула, дружелюбно тряхнув мою ладонь. Его рукопожатие было крепким, но не вызывающим – точный расчёт, как у карточного игрока.

Последним подошёл Сэмпай. Он был высок и, как и на фото, в тёмной рубашке. Его движения были плавными и экономичными. Он протянул руку – ладонь сухая, пальцы длинные, с аккуратно подстриженными ногтями.

– Андрей, – представился он, слегка сжав кисть. Его рукопожатие было холодным и точным, как хирургический инструмент. – Но в наших кругах зовут Сэмпаем.

Он держал мою руку на секунду дольше необходимого, изучая мою реакцию. Его серо-голубые глаза не моргали.

– Саша, – ответил я, чувствуя, как его взгляд словно сканирует меня. – А вы, пацаны, чё, гуляете, типа? Я к вам в зал хотел в понедельник вечером зайти…

– А чё ещё делать? – пожал плечами Тула.

– Раз такая встреча, можно и к нам в зал рвануть. Раз ты Тулу от троих отбил, значит, ты нам теперь друг, – предложил Сэмпай.

– Да там, и правда, он бы и сам справился. А по залу… сегодня же суббота, – осторожно заметил я. – Разве зал работает?

– Ага-ага, справился бы. Вот ключи от зала, тренер мне доверяет, – Сэмпай вытащил из кармана брюк связку ключей, демонстрируя их мне.

Тула дружелюбно подтолкнул меня вперёд:

– Погнали!

Его рука на моей спине мягко, но настойчиво направляла меня к выходу из парка. Боец шёл с другой стороны, его массивное плечо периодически задевало моё – ненавязчивое напоминание о его габаритах.

Сэмпай шёл чуть впереди, обернулся:

– Кстати, – сказал он, снова демонстрируя свою хищную полуулыбку, – после тренировки можем чайку попить.

Его интонация заставила меня внутренне напрячься. Но всё складывалось как нельзя лучше. Они рассматривают меня как потенциального бойца группы – это хорошо. Интересно, как они запоют, когда узнают, что я ещё и владею доступом к секретам Балаковского института техники?

И мы пошли через парк к остановке. Боец шёл слева, его тень на асфальте периодически накрывала мою. Тула болтал о чём-то незначительном справа, но его пальцы нервно постукивали по швам джинсов. Сэмпай шагал впереди, изредка оборачиваясь.

На троллейбусной остановке «Бабушкин взвоз» толпился народ. Мы втиснулись в троллейбус №4. Изнутри он пах вспененной резиной, что находилась на ручках поверх сидений. Чёрная губка была выщерблена «рукастыми» детьми и починена водителем с помощью синей изоленты. Мест на удивление хватило, и мы заняли кресла напротив заднего входа.

– Двери закрываются, следующая остановка – Чернышевского, – пробурчал водитель в микрофон.

За окном мелькали жёлтые хрущёвки, красные двухэтажные дореволюционные дома, детская поликлиника, павильон «Союзпечати» с афишами.

Минут через десять мы вышли из троллейбуса, так и не заплатив, проехали хорошее расстояние, но всё ещё оставаясь на Чернышевского. Дальше шли пешком мимо гастронома «Рассвет», где у подъезда толпились местные – суббота всё-таки.

– Отсюда ещё минут пять, – сказал Сэмпай, сверяясь с часами. Его голос звучал ровно, но в углу рта дёрнулась едва заметная мышца.

Мы свернули за угол пятиэтажки, и перед нами возникло кирпичное здание техникума с облупившейся вывеской. Спортивный зал находился в пристройке – низкое сооружение из силикатного кирпича с решётками на окнах. Над дверью висел самодельный деревянный щит с выточенной надписью «ДЗЮДО», где буква «О» была чуть перекошена.

Сэмпай достал ключи. Металлическая дверь скрипнула, открывая тёмный коридор, пахнущий затхлым воздухом – таким, какой появляется, когда мокрый от схваток ковёр высыхает. Ну а у дзюдоистов высыхает татами. Сэмпай первым переступил порог, щёлкнул выключателем. Люминесцентные лампы замигали, освещая татами и стены с плакатами о полезности советского спорта.

– Ну вот, добро пожаловать в наш второй дом, – улыбнулся Сэмпай, пропуская меня вперёд.

Зал «Спартака» совсем не был похож на зал того же Кузьмича: тут было чисто и ухоженно, светло, работала вытяжка. Раздевалка была отдельная и даже с душевыми и туалетами. В самом зале квадратура была примерно двести пятьдесят метров, а татами зеленоватого цвета, состоящее из листов метр на два, застилало всю площадь. С потолка свисали канаты. Точно надо будет «цифрам» посоветовать и их повесить – незаменимые вещицы для развития хвата.

У парней дзюдоги хранились тут, в специальной комнате-сушилке, где, конечно же, непривычному носу оставаться надолго не стоило – настолько, что даже слезились глаза.

– В понедельник тренер орать будет, – выдал Сэмпай. – Опять проворонили стирку.

И, как я понял из дальнейшего разговора, раз в неделю люди брали куртки домой стирать. И я заметил, что переодеваемся только Боец и я.

– А чё, пацаны, вы? – спросил я у Тулы и Сэмпай.

– У меня всё болит со вчера, – выдал Тула.

– А я что-то не в настроении. Так, может, советы подаю вам, – ответил Сэнсэй.

– Вдвоём же скучно? – спросил я.

– Да не боись, мы так, чисто на технику, – улыбнулся Боец.

Это какая-то форма знакомства по-саратовски? Нельзя узнать человека, пока с ним не поборешься?.. И форма речи «не боись» подразумевает, что Боец в разы сильнее меня или так себя ощущает. Ну что ж, буду удивлять… Причём удивлять так, чтобы это не было шибко оскорбительно для членов банды. Если уж так всё сошлось, что мы с ними встретились раньше понедельника, то ковать железо надо, пока горячо. Тренировки с «цифрами» сделали меня жёстче – теперь меня в мои семнадцать не сломать и не согнуть, особенно юниорам, коими функционеры «Кобры» являются. Профспортсмена, типа того же Сидорова, победить будет весьма непросто, а вот ребят, которые тренируются для себя всего пять-шесть раз в неделю – запросто.

И я кивнул Бойцу, мол, не боюсь и верю, что «на технику». На самом деле, после таких фраз на коврах и рингах льётся больше крови, чем обычно. Ещё никто никогда не сказал: «Братух, давай зарубимся как в последний раз, чтоб до тошноты и потери пульса, чтоб носы вбок и под глазами синяки, как у крошки-енота – на пол-лица».

Мне выделили белую куртку с драным воротником и такие же уставшие от жизни штаны. В комплекте шёл белый, посеревший от многочисленных стирок, замызганный пояс. Куртка была слегка маловата и сковывала движения, и я решил не затягивать пояс, повязав его, что называется, по-дембельски – едва-едва. Одежда Бойца же была несказанно качественней – видимо, он знал, откуда из сушилки брать. Пояс потолще и подлиннее, не то что мой – два торчащих из узла огрызка. Ну да ладно, не в поясах счастье…

И мы направились на ковёр, точнее, на татами – холодное в сравнении с уличной теплынью. А там я просто побежал по кругу, легко, не ускоряясь. Целей было две: продышаться и чтобы кожа на стопах привыкла к «полу». Как-то ещё в прошлой жизни я купил на «Озоне» книжку доктора Бубновского под интригующим названием «Болят колени – что делать?» и, прочитав её по вертикали, понял главную мысль: разогревайтесь перед тренировками. Книжку можно было дополнить мемом из соцсетей с карикатурным мужиком, грозящим кулаком в пространство, с надписью: «Разогревайся, бл***ь!» И с тех пор я разогреваюсь. Из обязательного – пять минут бега, пять минут растяжки и пять минут накатки шеи и плеч, дабы убрать вероятность травм шейно-ключичного отдела.

Разогревался ли Боец? Нет, он тупо вернулся к своим друзьям по банде, лицом даже не смотря на то, что я делаю. Ох, дружочек, если у тебя нет в запасе ещё одних лёгких, то готовься сегодня удивляться. А первичный разогрев – он же не просто разогрев, это же запуск всех процессов в организме. К слову, в теле Медведева Саши всё запускается быстро, и вот ты уже взрывной и выносливый. А вот в моём старом теле приходилось разогреваться более часа, пока тело давало сигнал, что готово. Вообще, я где-то встречал формулу, что разминаться надо десять минут плюс возраст. По этой концепции Саша должен разминаться двадцать семь минут, но у моих новых «друзей» нет столько времени – им надо показать себя быстро и качественно. И я поднялся с ковра и пошёл к троице.

– Ну что, Боец, начнём? – спросил я.

– Давайте без ударов, чисто борьба – до болевого или удушающего? – предложил Сэмпай.

Тогда у меня для вас плохие новости.

И я сократил дистанцию, стоя в своей левосторонней стойке, глаза на уровне глаз соперника, кисти перед грудью, чуть выставленные вперёд.

Удар левой в грудь прилетел, словно бревно, несомое водой до водопада, сорвалось в свой последний полёт. Тяжёлый захват за воротник мог бы переломать мне кости грудины, но такими фокусами меня было уже не удивить, и я ответил, выстрелив правой в грудину соперника, взяв такой же, как и у него, захват – столь же жёстко, столь же молниеносно. Далее все ожидают силовой возни в стойке, но я был не в настроении и, уперев правую стопу в бедро соперника, рухнул на задницу, затягивая Бойца на себя. Гард-пул – навязывание партерной борьбы без броска, минус два балла, если это не существующий в Союзе грэпплинг, и чудесная позиция, если твой оппонент впервые такое видит.

Моя левая нога обвила ближайшую ногу Бойца с внешней стороны. Непостижимая для этого времени техника «деларивы» подразумевала только два исхода: либо соперник выпрямляется и летит под моим давлением назад на задницу, либо уходит вперёд, в позицию высокой черепахи, на четыре «кости».

Что выберет Боец? Он покачнулся, оплетённый моей ногой, и изо всех сил попытался устоять, а я дал давление на «делариву», и Боец рухнул на задницу.

Усложнялась его ситуация тем, что он при этом не отпустил своего захвата – он-то и вытянул меня к нему на грудь. Боец лежал на спине, а я сидел у него на груди, смотря, что же он будет делать дальше. И он потянулся руками к моему корпусу, чтобы натянуть меня на себя и, очевидно, перевернуть, отыграв верхнее положение. Это пан или пропал. Всё потому, что отсюда прекрасно делается рычаг локтя – незамысловатое движение из начального курса борьбы. Хочу ли я выиграть быстро? Нет, я хочу задолбать. Заодно пусть почувствует, что такое не разминаться перед треней.

И я развернул свою правую ногу на стопу, поставив её у головы соперника, а после вообще забил её ему под плечо. S-маунт – не очень подходит, чтобы «мариновать», но зато более вариабельный в подвижности. Если грубо, то отсюда можно молниеносно переместиться в любой другой контроль. А когда на тебе вращаются восемьдесят четыре кило, силы тают на глазах. Что я и намеревался делать.

Мы же не боимся? Мы же чисто на технику работаем? Такая же была договорённость?

Силовой приём-переворот от Бойца я блокировал физикой и сразу же после совершил вращение на нём, разрушая напрочь его замок за своей спиной, перейдя на контроль коленом на животе. Сбивая дыхание нижнего, я снова перешёл в позицию на грудь, словно плюхаясь в кресло, услышав звучный выдох – верный знак того, что всё идёт по плану. И снова вращение, и снова колено на животе, и как следствие – очередное перемещение на самую мою любимую сидушку в этом спарринге, а по сути – удар тазом по лёгким и сердечной мышце.

Можно было бы на этом закончить, но я кувыркнулся в сторону, вставая в стойку.

– Хорош валяться, пойдём бороться в стойку! – позвал я Бойца.

И он вставал – медленно, зло, кряхтя, переворачиваясь на живот и уже оттуда, используя и руки, и ноги.

«Вот теперь ты готов к работе на технику».

И чтобы не заставлять человека ждать, я вонзился в его левый отворот куртки – точно так же, как он в начале этой схватки: жёстко, до выдоха с ноткой боли на грани стона. Перехватив его правую руку за рукав и не дав ей взять захват, я подкрутил таз под Бойца и, дёрнув вверх, вырвал спортсмена вверх, чтобы обрушить его перед собой на ковёр и снова взять контроль коленом на животе, повторив круг вращения в позициях верхнего.

Я не знаю, как он не сдался. Я бы уже капитулировал раза два – это как минимум неполезно для здоровья. И снова, уходя от партерной борьбы кувырком, я встал в стойку.

– Погнали, легко – на технику! – выдохнул я, ощущая, что моё дыхание тоже подсбилось.

Но на Бойца было страшно смотреть: красный, мокрый, дышащий, словно паровоз. Был бы он собакой – положил бы на своё плечо язык. И это случилось: он попробовал встать, и его согнуло пополам, а на пол изо рта хлынула концентрированная струя съеденного.

В ММА это называется «невозможность продолжать бой ввиду естественных выделений» – хотя когда тошнота была естественной?..

– Ну ё** твою налево, Витя… – поморщился Сэмпай. – Всё, Саш, хорош! Вить, беги за шваброй и ведром, надо это всё убрать.

И Витя поковылял в раздевалку.

– Спасибо за борьбу, парни! – произнёс я.

В воздухе запахло желудочной кислотой. В другой ситуации я бы пошёл за Витей и даже помог бы человеку убрать субстанцию с пола, но я не планировал с ними дружить. Мало того, добродушие и мягкосердечность в их среде трактуется однозначно как слабость. Притом если бы мы все разминались – все вчетвером – инцидента можно было бы избежать. А так их дружеское приглашение слишком уж походило на экзамен, который, похоже, был пройден. Что дальше? Вербовка? Узнавание, что я за тип такой? В непринуждённой беседе или как-то ещё?

– Давно занимаешься? – спросил Сэмпай.

– Прилично, не помню себя без борьбы, – выдал я, садясь на лавочку рядом.

– Так я понял, ты не местный, с Воронежа, да? А тут, в нашей глуши, что забыл? – спросил он снова.

– Я б не сказал, что Саратов – глушь. Очень красивый и передовой город, – ответил я и закинул удочку. – Меня по обмену опытом направили в закрытый город младшим научным сотрудником.

– И что ты там делаешь? – снова спросил Сэмпай, на этот раз улыбаясь.

– В основном младшие научные дела, – пошутил я уклончиво, но так, чтобы было понятно, что разглашать мне есть что.

– Ну, ясно. В понедельник придёшь в секцию?

– Я так и планировал, но вот чё-то получилось раньше, – ответил я, добавив: – А что у вас в городе можно за выходные глянуть, пока рутина еженедельная не началась?

Сэмпай усмехнулся, потирая подбородок:

– Если хочешь культурную программу – есть краеведческий музей, набережная, да цирк с клоуном Олегом Поповым. А если по-нашему – вечерком можно сгонять в «Металлист», там ребята собираются, боксируют.

Тула оживился, хлопнув меня по плечу:

– А ещё у нас в «Радуге» дискотеки ‒ огонь! Девчонки – хоть куда.

Боец, вернувшийся с ведром и шваброй, хмуро убирая совершённую им аварию.

– Ладно, Саш, раз уж ты такой бойкий, давай ближе к делу. Чайку попьём – потолкуем.

Он двинулся к выходу из зала, не оставляя вариантов для отказа.

– Чай – это хорошо. Только я без сахара.

– Будет тебе без сахара, – Сэмпай бросил взгляд на Бойца. – Вить, ты заварку в тренерскую купил же?

Тот кивнул головой.

Мы вышли в коридор, пахнущий сыростью и старым деревом. Сэмпай шёл впереди, его тень скользила по стенам, удлиняясь до нелепых, когда мы спускались по лестнице вниз. Боец шел следом и шёпотом спросил, так, чтобы не услышал «старший»:

– Ты на «Локомотиве» реально троих побил?

Я пожал плечами:

– Ну, один свалился сам, споткнулся.

Боец фыркнул, но в его глазах мелькнуло что-то вроде уважения и понимания, почему его так раскатали по татами.

Мы прибыли в предбанник парилки, тут был столик, чайник, в соседнем помещении находился небольшой бассейн. Я бы назвал это место спортивной сауной. Сэмпай воткнул вилку в розетку, и серебристый высокий чайник зашумел.

– Садись, – он указал на лавку, сам устраиваясь напротив. – Рассказывай, как младший научный до дзюдоистских схваток докатился?

Глава 5. Ключ

Хех, как-то у Нейта Диаза, профессионального бойца ММА, спросили: «Скажите, ваше курение не мешает вашей профкарьере в октагоне?» – и на это он ответил так: «Мне кажется, моя карьера в октагоне мешает моему курению».

Курение, как и употребление алкоголя, я не приветствовал в принципе. Но что ответить на вопрос, сколько правды можно выдать? Да и нужна ли она, эта правда? Обесценю-ка я его интерес, сбросив вопрос в яму с юмором:

– Будь моя воля, я бы просто боролся, но Родине нужны не только рукастые, но и головастые.

– А чем занимаешься конкретно?

А чем я конкретно занимаюсь, мне расскажут хмурые цифры – я-то в этой теме ни бум-бум. Всё-таки я больше сильный, чем умный. И снова надо уходить от вопроса.

– Коротко: меня в первый день спросили: «Сильные техники есть?» Ну, я ответил, что да. С тех пор таскаю станки с этажа на этаж.

– Так бы и сказал, что засекречено, – улыбнулся Сэмпай.

– А что у нас в стране не засекречено? – заговорщицки, с изрядной нотой юмора, произнёс я, чуть пригнувшись над столом.

Сэмпай наконец разлил чай из заварника по стаканам.

– Значит, в понедельник ты к нам приходишь…

Я взял горячий напиток, почувствовав, что всё идёт хорошо. Надо будет описать весь разговор в рапорте, заодно попросить инструкций.

Далее болтали ни о чём: о турнирах, об интересных спортсменах, о мыслях, что дальше. И в этот разговор Сэмпай вплёл вопрос о моём отношении к деньгам и дополнительному заработку. А я рассказал, что одно время подрабатывал на фабрике упаковщиком, но труд оказался тяжелее, чем за него платили. Тем самым я выказал ему свой интерес к лёгким деньгам. И я тут же получил приглашение на завтра – просто потусить вместе. Ответил я уклончиво, мол, было бы хорошо, но не уверен, что смогу. И, поблагодарив за приглашение, я откланялся, тепло и дружелюбно пожав всем руки.

Это был очень и очень насыщенный день. Я возвращался домой уставшим, почти тем же путём, что и приехал, однако обратно я уже платил за билет.

Войдя домой, я первым делом скинул с себя всё, помылся, прополоскал спортивный костюм в тёплой воде от пыли и грязи, в которой был после приключений под цирком и сидения с ниферами почти что на земле. Повесив его в коридоре на бельевую верёвку, я вынул из кармана накладной клоунский нос и пошёл к столу, достав листок бумаги с ручкой, принялся писать рапорт о проделанной работе. Нос был положен перед собой как трофей на память, жалко на нём не было автографа Попова.

Рапорт, в котором я постарался подробнее описать всё общение с функционерами преступной группы я начал с фразы: «Произведено знакомство с "Коброй", в частности с Сэмпаем, Бойцом и Тулой. Ко мне проявляли интерес в двух плоскостях: моя профдеятельность в закрытом городе как младшего научного сотрудника и меня как спортсмена-дзюдоиста. Был приглашён на воскресенье к ним в зал просто провести время. В частности, разговор был следующий… А далее, я изложил наши диалоги, в том числе те, что не показались мне важными, но что не кажется важным мне, то может нести какой-то смысл для цифр.

Ну, вроде ничего не упустил. Если возникнут вопросы – позвонят. Я посмотрел на телефон в прихожей и, свернув листок пополам, вышел в коридор – прямо в трусах и тапках – и пошёл к ящику.

Опустив листок в ящик с чувством выполненного долга, уже собирался идти домой, как рванувший порыв ветра через коридор и мою комнату пробежался по моему телу, а сверху донеслось предательское:

– Клац!

Гоня от себя плохие мысли, я поднялся наверх. Так и есть: дверь в мою конспиративную квартиру оказалась закрытой.

«Отлично», – подумал я, подёргав ручку.

Можно, конечно, вынести дверь с плеча, но тогда придётся чинить замок и спать в незакрытом помещении. Можно залезть через окно – его я оставлял открытым, но вряд ли это будет лёгкой прогулкой, как на этаж к Армену. И я слегка приложился к двери плечом.

– Если вы квартирный вор, то самый странный из них, – донеслось сзади.

Я обернулся.

Светлые волосы падали на её покрытые синей тканью плечи. На ней было пестрое платье в белый цветочек с юбкой ниже колен. Она была молода, чуть старше меня, и, приоткрыв дверь, наблюдала за мной. В её правой руке разместился железный чайник, явно только что закипевший и парящий от внутренней температуры.

Голубые глаза, алые губы с опущенными краешками, маленькие ушки почти без мочек, тонкая шея и высокая грудь, словно девушка переносила под одеждой две половинки грейпфрута.

И я – в трусах и тапках.

«Отлично», – снова подумал я, но произнёс другое, с усилием подняв взгляд с её груди в цветочек на голубые глаза под тонкими линиями каштановых бровей.

– К сожалению, я не вор, иначе был бы инструмент, – выдохнул я.

– Я вас раньше не видела. Вы кто – дяде Ване?

– Племянник, – выдохнул я. – Саша меня зовут.

– Мария, живу по соседству, – ответила она. – Что планируете делать?

– У меня окно открыто, вот собираюсь с духом пойти лезть снизу.

– Пойдёмте, от меня лезть ближе, – произнесла она и, смерив меня ещё раз взглядом, удалилась в квартиру, оставив дверь открытой.

И от её взгляда в моей голове пронеслись мысли – от самых смелых до самых поверхностных. Знакомство с Марией было приятной точкой для этого безумного дня.

Войдя в её квартиру, я заметил, что тут всё убрано и пахнет чуть ли не хлоркой. Мебель не потрёпана, а в таком же, как у меня, шкафу стоит сервиз – белый в синий горошек, – а на подоконниках нет привычных для девушек цветов.

Мария прошла в комнату и открыла окно, отодвинув сиреневую штору с белой тюлью в сторону, пропуская меня к окну.

– Я в тапочках на подоконник – ничего? – спросил я её.

– Ничего. Будьте аккуратны, кирпич старый, может обломиться, – произнесла она.

Я не сразу понял, о чём она, пока не вылез на подоконник.

Вставать с внешней стороны стены можно было только на горизонтальную выпуклость шириной в полкирпича, который, как и сказала Маша, кое-где был выломан, обнажая красную внутреннюю часть, скрываемую за жёлтой облицовкой дома.

– Если я не вернусь, считайте меня коммунистом, – проговорил я, ступая на выступ.

– Ага, желаю сохранить такое же чувство юмора на протяжении всего вашего путешествия, – произнесла она.

Было ли это сарказмом или нет – не знаю, но шаг за шагом я прижимался к стене дома, проверяя каждый кирпич на прочность. А тем временем до моего окна оставалось метра два.

– Чё, муж застукал?! – спросил кто-то снизу вдруг.

Я посмотрел вниз и увидел двух алкашей неопределённого возраста, с профессиональным, почти режиссерским интересом наблюдавших за моим рискованным шествием, словно оценивая импровизированный уличный спектакль. Первый был воплощением всего падшего: землистое лицо в паутине лопнувших капилляров, безумно блестящие глаза, редкие волосы торчком, как сбитый парик. Его драный, когда-то темный пиджак висел мешком, украшенный бутафорской (или не очень) медалью, а широкая жестикуляция руки, сжимавшей плоскую бутылку с мутным содержимым, напоминала патетические жесты со сцены. Рядом суетился второй ‒ живая карикатура на эстрадного конферансье: худой, с впалыми щеками, клоунской мимикой и криво повязанной грязной бабочкой на застиранной клетчатой рубахе. Они идеально дополняли друг друга, превращая их пьяное замечание мне, в целый диалог. Двое стояли на грязном асфальте, как на невидимой сцене, а бутылка в руке первого казалась не источником забытья, а реквизитом короля Лир в декорациях городского двора.

– Наркологи рекомендуют так стресс снимать! Попробуйте вместо бухла, – огрызнулся я.

– Так мы и не наркоманы, это вам, наверное, надо, героиновым! – отшутился в ответ тот первый, кто шутил про мужа.

– Да не, это он Прометея изображает. Сейчас вот прилетит орёл и будет клевать его печень! – подхватил второй.

– Но хуже… хуже, если какая-нибудь птица попробует его червяка своим птенцам унести, король-то, обращу ваше внимание, почти голый, – предположил первый.

– Гляди, как проветривает! Он, наверняка, сам этого хочет! – подхватил второй.

– А может, у него белочка? – предположил первый.

– А может, у него не просто белочка, а та, которая ищет своё мохнатое дупло! – поддержал второй.

– Чтобы его орешки туда унести! – добил шутку первый.

– Э, дебилы! Я сейчас спрыгну и по шеям вам раздам! – повысил я тон на идиотов.

И в этот самый момент первый рухнул на колени, воскликнув:

– Не прыгай, парень! Ты ещё так молод!

– Лично он полетит прямо на Солнце! – поддержал его второй, хлопнув первого по плечу.

– Борис Аркадьевич, Семён Анатольевич! Ну, имейте совесть – у парня ключи в квартире закрылись, а вы свои театральные шутки отрабатываете, – появилась в окне Мария и окликнула алкашей.

– Мария Алексеевна, а что нам ещё делать? Проклятая диктатура душит творческого человека! – высказался первый, узнав Марию.