Я – борец 2

– Как будто он не знает, – фыркнула Женя, тыча пучком перьев в мою сторону.

Я сделал самое невинное лицо, какое смог изобразить:

– Я вообще не в курсе, что это за куры. Ген – молодец, что притащил. Наверное, тяжёлые были? Пришлось на спине нести?

Шутка повисла в воздухе. Все трое уставились на меня с немым укором. Гена явно уже успел им всё рассказать – значит, доверяет. Что ж, и у меня теперь не было причин молчать.

– Ладно, я в цех, у меня смена, – махнул я рукой, швыряя сумку с конспектами в угол. – Ань, третье свидание! – добавил на прощание с вызывающей ухмылкой.

– Не факт, что случится! – Рыжик надула щёки, демонстративно обнимая Женю за плечи.

– Тогда в следующий раз у кого-нибудь в постели окажется мокрый мамонт. А на свидание буду завлекать по-пещерному – дубиной по голове. До вечера! – хлопнул я дверью.

Я уже спускался по скрипучей лестнице, когда сзади раздалось:

– Саш!

Я обернулся. Аня высунулась из двери, перепачканная перьями, но улыбающаяся:

– Я пошутила…

– Отлично! – моя улыбка стала вдруг искренней. – До ночера, Рыжик!

Радио в кухне, как эхо, донесло: «Человек – это звучит гордо!» – будто сам Горький подмигивал мне со своей вечной иронией.

Долго ли я так выдержу: тренировки, пары, цеха, личная жизнь? Ну, допустим, скоро летние каникулы, а тем временем тот же Сидоров слабее не становится.

И с этими мыслями я бежал на вторую работу. Но как бы я ни спешил на завод, первая проходная на его территорию с процедурами предъявления пропусков сожрала ценное время. А ведь еще нужно было пролететь двести метров до нужного корпуса. Где дверь цеха намотчиков встретила меня знакомым гулом трансформаторов и запахом нагретой изоляции – сладковатым, с горчинкой лака. На проходной, дежурный дядя Миша, как всегда, не поднимая глаз от кроссворда, буркнул:

– Медведев… опоздал на семь минут. Вот всыплет тебе Вика Андреевна!

– Каюсь, дядь Миш, – бросил я, хватая с вешалки промасленный халат.

Цех жил своим ритмом: за стеной ровным тоном гудели станки, а тут везде сидели девушки и, склонившись, «шили», продевая тонкую нить, укладывая ряд к ряду медь. Моё рабочее место – стол номер пять у окна, заваленный катушками медного провода и стопками стальных пластин. На стенке криво висела вырезка из «Техники молодёжи» с подписью: «Намотай – не зевай!» Это девушки надо мной подшутили, когда я засыпал первые смены.

– Медведев! Опоздун! Ещё раз – и вынесу тебя на обсуждение на собрании бригады, – заметила меня Виктория Андреевна. – Что думаешь, если в девчачьем цехе, то опаздывать, как девочки на свидание, можешь?

– Я не думаю, Виктория Андреевна! – улыбнулся я. – Я вам доверяю, если надо – давайте обсудим, но мне и так стыдно, что опоздал. И прошу всех сердечно меня простить!

Последнюю фразу я проговорил громко и для всех, чтобы все меня слышали, и в цехе раздались дружелюбные смешки.

– Мотай давай, Хазанов, и давай без спешки. Не выполнишь план – останешься доматывать!

– Принято. Справедливо! – кивнул я, выдвигая устройство с лупой между собой и микротрансформатором, беря левой рукой иголку, а правой вставляя в неё медную нить по диаметру сечения не больше волоса.

Сегодня для меня чайной паузы не было. А вот девушки периодически уходили в уголок цеха с парящим серебристым чайником «Красный выборжец». В первую свою смену я всех изрядно насмешил, когда поднял его и посмотрел на дно с тремя пластиковыми ножками и тиснением на железе: «Ленинград 1968 год, 7 рублей, 2.5 литра». Тогда как название было написано на его пластиковой чёрной ручке, просто слегка стёрлось от постоянного использования.

Хотя пускай меня и не было на произвольном чаепитии, я слышал всё, что говорят девчата, и к моему удивлению, я из-за своей поездки в Курск пропустил выход на экраны второй части «Шерлока Холмса». Говорят, в общежитии нашего техникума в ленинской комнате был прямо аншлаг у чёрно-белого «Рекорда».

Так, за трудовой медитацией я доработал до конца смены, а когда все принялись собираться домой, показывая план по намотанным трансформаторам в продолговатых коробках с фамилией намотчика. Чем-то они напоминали мне лотки для одежды и обуви в аэропортах, только эти были фанерные. Бегло посчитав свои изделия, сдал свою коробку и я.

Вика Андреевна, высокая и худощавая, с короткой стрижкой и всегда в чистом и выглаженном халате, взяла один из них и, покрутив, строго на него посмотрела, словно слова осуждения уже были заготовлены в её голове. Но, увы – сегодня я был идеален. Ну, почти во всём, кроме юмора, воровства куриц, опозданий и чертежей.

А если без шуток – то внутри меня словно горел тёплый огонёк: сегодня я исправил вредительство раннего Медведева, вернул в общежитие радио, и меня ждало третье свидание с Аней.

Глава 4. Забытая песня

Вернувшись в общагу ближе к ночи, я обнаружил приготовленную курицу с гречкой. За столом в триста тринадцатой комнате ребята уже поели и оставили мне порцию – она была ещё теплой, но разогревать на плите совсем не было сил. Вот оно, отсутствие микроволновых печей.

Самих ребят дома не было, зато на столе лежала записка:

«Саш, ушли гулять. Если что, остаток каши и курицы в холодильнике – в кастрюле с надписью "313". Аня, если что, у себя».

По сути, есть два способа разогреть еду: пережарить её на сковородке или поставить тарелку на кастрюлю с водой и дождаться, пока та закипит. «Надо будет подкинуть идею Валере Плотникову про разогрев пищи микроволнами, – подумал я. – Хотя, скорее всего, какие-нибудь промышленные аналоги уже есть… надо почитать об этом в «Радиотехнике и электронике». Или спросить у самого Плотникова: не хочет ли он случайно изобрести микроволновую пушку – волновое оружие будущего? Ведь МРТ для белья он почти собрал».

Греча исчезала со скоростью света в компании куриных ножек, как вдруг я заметил рыжего таракана, ползущего по стене.

– Здрасьте, добрый вечер!

А в будущем их как-то нет… то ли сотовые сети их извели, то ли те же микроволновки. То ли просто уровень гигиены стал выше. Что ж, запишем в список проблем! Благо, клопов нет – меня передёрнуло от одной мысли об этих тварях.

Абстрагировавшись от таракана, я доел, помыл тарелку и ложку на кухне, почистил зубы новой щёткой и зубным порошком, затем принял холодный душ комнатной температуры. Вернувшись в комнату, переоделся: сменил пропахшую горелой проводкой одежду на ещё свежий спортивный костюм, протёр тряпочкой кеды и направился к Ане в четыреста шестую комнату на четвёртом этаже.

Час до закрытия общаги. Обратно – опять через Армена. Но зато в этом и есть жизнь.

И едва мои костяшки коснулись дверного полотна, как дверь распахнулась – на пороге стояла Аня. На ней было лёгкое ситцевое платье, которого я раньше не видел – синее в белый горошек, на ногах чёрные босоножки. А волосы, обычно собранные в хвост, сегодня рассыпались по плечам.

– Привет. Как поработалось?

– Привет. Всё хорошо, спасибо за ужин. Женя и Гена уже умотали?

– Да, вроде. Я думала, ты уже не придёшь, – произнесла она.

– Мысли позитивнее! – улыбнулся я и подал ей правый локоть, приглашая на ночную прогулку.

Ночь встретила нас прохладой и густым ароматом цветущей липы из парка за общагой. Фонари мигали, будто подмигивали нам вслед, а где-то вдалеке скрипели качели – наверное, ещё какие-то романтики не хотели возвращаться в комнаты. Аня взяла меня под руку крепче, и я подумал, что, может, и без микроволновок в этом восемьдесят третьем есть что-то настоящее – вот это: тёплое, простое, наше.

Город спал, но не мы. Улицы, залитые жёлтым светом, вели нас куда-то в никуда, и это было идеально.

Аня шла рядом, её рыжие волосы развевались на тёплом ночном ветру, будто огненные язычки. Синее платье в белый горошек болталось на ней чуть мешковато, но это только подчеркивало её лёгкую небрежность – будто она нарядилась наспех, просто чтобы выйти со мной.

В будущем мы бы смотрелись с ней странно, ведь к её платью совершенно не шёл мой обычный, «фирменный» образ: дешёвые штаны с полосками, которые при дневном свете выдавали себя кривым шрифтом adidas, и потрёпанные кеды. Но Аня, кажется, не замечала этого. Или делала вид.

– О чём ты думаешь? – спросила она, и уголки её губ дрогнули.

– О том, одни ли мы во Вселенной, и есть ли на далёких звёздах жизнь, – соврал я, поднимая взгляд на небо.

– М… а ещё о чём?

– О том, что ты похожа на ту самую песню, которую я никак не могу вспомнить.

Она рассмеялась, и этот звук слился с шумом проехавшей через улицу одинокой машины. Она всё ещё шла со мной под руку – её пальцы были тёплыми, и от этого тепла забывалась вся суета моего прошлого дня, прошлой недели, прошлого месяца. Окситоцин, гормон социальной значимости. Мы с Анютой ещё даже не целовались, а моё тело уже воспринимает её как часть моей маленькой стаи.

Проходя мимо какой-то детской площадки, мы заметили ребят – вернее, это они нас заметили. У них была одна бутылка на троих, и один из компании шагнул к нам, но другой взял его за руку, что-то шикнул на ухо, и тот замер. Узнали во мне спортика? Или видели где-то ещё? У региональной известности есть свои плюсы и минусы.

Из плюсов – репутация среди ментов: могут отпустить и даже повторно не потребовать показать сумку. Из минусов – пожелай я сделать что-то безбашенное, все узнают во мне Сашу Медведева.

Выяснять, что именно сдерживало ребят, ведущих ночной образ жизни, было совсем неинтересно. А может, и не узнали меня – просто тот, кто шагнул ко мне, не сёк в дворовых понятиях, а его просто остановили: «Куда ты? Не видишь, он с девушкой!»

Анюта, Анюта, рыжик мой рыжик, сегодня ты, похоже, неосознанно спасла этих троих от озвездюливания.

Но чем наше третье свидание будет отличаться от всех остальных? И я решил, что – «безумием»!

– Анют, ты высоты боишься? – спросил я её.

– Нет, а что? – удивилась она вопросу.

– Полезли! – показал я ей на пожарную лестницу на торце одной из хрущёвок.

– Ты с ума сошёл?!

– По курицам в постели не понятно было? Полезли! – и мы подошли к лестнице, и я подсадил Аню наверх, чтобы её руки могли касаться верхней ступеньки, и она бодро полезла.

Обожаю это время – все атлетичные, не то, что в моей прошлой жизни, где половина на лавочке с освобождением от физкультуры сидит.

– Эй, не подсматривай! – вдруг дошло до неё, и она крикнула мне сверху.

А я, подпрыгнув, подтянулся и тоже полез за ней.

– Заберёмся – дашь мне пощёчину! Сразу за всё! – выдал я, поднимаясь наверх и созерцая её ножки, перебирающие по ступенькам под платьем.

«Спортсменка, комсомолка и просто красавица».

Забравшись на крышу, мы смогли видеть весь город с высоты пятого этажа покатой крыши, огороженной по периметру железным забором в один горизонтальный длинный прут.

– Сань, тут обалденно! – выдохнула она.

– Душа поёт? – спросил я её.

– Что? – не поняла она.

И вместо ответа я пропел ту самую песню, которую вспоминал:

«Настало время, пробил час,

Мы начинаем наш рассказ,

О жизни, смерти и любви,

Как это было в наши дни,

Дневник историю ведёт,

И каждый век, и каждый год,

Заносит в летопись свою

Предание своё!

Пришла пора соборов кафедральных!

Гордых крестов, устремлённых в небеса!»

Но на припеве аудитория решила дальше не слушать:

– Вы чё делаете, а? Я сейчас милицию вызову! – донеслось снизу из открытого окна.

– Поёт он! Тунеядец! – подхватили соседи.

– Я щас поднимусь, голову тебе сломаю! – проорал какой-то мужик.

– Спать надо, а он поёт! Имей совесть, завтра людям на работу!

– Ты чё… – зашептала Аня.

– Это обратная связь для тебя! – улыбнулся я, обнимая девушку.

– Они же милицию позовут, – снова прошептала Аня.

– Обязательно позовут! Те, у кого есть телефоны! – улыбнулся я, глядя вниз.

А мы так и обнимались, смотря на город. А когда под пятиэтажкой приехал милицейский экипаж и люди начали им подсказывать, откуда именно был вопль «пьяного быдла», они забежали в первый подъезд.

– Ну вот, теперь пора! – потянул я Аню за собой, заходя на чердак через слуховое окно.

Бегом к середине здания, между деревянных столбов, и, добравшись до люка, я дёрнул его на себя. Люк поддался, и я спрыгнул на лестничный пролёт пятого этажа, поймав слегка трусившую прыгать Анну. Закрыв за собой люк, мы благополучно спустились вниз и, выйдя из третьего подъезда, просто побежали за ручку в обратную сторону, где не было патруля, – хотя двое милиционеров и так оставили машину без присмотра.

Немного пробежав, мы пошли. Анюта смеялась, улыбался и я. А в крови адреналин уже замещался дофамином и серотонином – гормонами, которыми нас вознаградили наши тела за то, что спаслись от хищников в фуражках.

Сейчас менты поднимутся наверх, посмотрят крышу, потом спустятся, возьмут объяснения с тех, кто их вызывал, доложат дежурному, что всё хорошо: «Демоны были, но они самоликвидировались» – в смысле «хулиганов не обнаружено» – и поедут по своим служебным делам. А мы… а мы дальше гуляли по ночному городу, который, к сожалению, не такой уж и большой: за полчаса быстрого шага можно пройти насквозь весь.

В общагу мы вернулись, когда небо уже начало светлеть, по сорокакопеечному тарифу «для своих». Вместе поднялись на Анин этаж и замерли у её двери.

И вдруг Аня резко повернулась ко мне. Её глаза в тусклом свете коридорной лампочки блестели, как два осколка янтаря.

– Сань… – она сделала шаг вперёд.

Я не успел сообразить, что происходит – её пальцы впились в мои плечи, рыжие волосы закрыли всё вокруг, а потом…

Губы.

Мягкие, тёплые, пахнущие яблочной карамелью. Поцелуй был неловким – мы одновременно дёрнулись вперёд, и наши носы стукнулись. Аня фыркнула, но не отстранилась.

– Вот и… – она начала что-то говорить, но я перекрыл её слова вторым поцелуем. Уже аккуратнее.

За стеной внезапно грохнуло – вероятно, еще кто-то сейчас не спал. Мы разом замолчали, прислушиваясь, но следующего звука не последовало.

– Всё, – Аня отстранилась, поправляя спутавшееся платье. – Теперь ты официально мой спортсмен.

– А ты – мой рыжик, – улыбнулся я.

Она улыбнулась, открывая дверь ключом, но я успел поймать её за запястье:

– Завтра ночью. Я украду тебя снова, – произнёс я.

– Куда? – удивилась она.

– В место, где нет сварливых людей, ментов, Жень, и этих дурацких куриц, – пообещал я.

Аня рассмеялась и исчезла за дверью.

Я спускался по лестнице, прикусывая губу – на них всё ещё оставался её вкус.

«Вот и в моей песне о "дне сурка" появились счастливые нотки», – подумал я и прыгнул через три ступеньки, чувствуя себя счастливым.

Но всё равно надо выспаться, иначе я пожалею об этой ночи, завтра на экзамене по техмеху.

Половина восьмого утра. Будильник не успел позвонить – я проснулся сам, будто кто-то ткнул меня в бок. В голове уже всплыли формулы на сегодняшнее испытание экзаменом: «Момент инерции, дельта усилия, коэффициент трения…»

– Чёрт, – прошептал я, вставая с кровати.

Дальнейший сон был бесполезен. Лучше моим целям послужит пробежка – разгоню кровь, проветрю мозги.

Надел потрёпанные кеды, старый спортивный костюм и вышел на улицу.

Беговая дорожка стадиона была пуста. Только я да редкие голуби, копошащиеся в пыли и ищущие что-то. У лыжной базы суетились юные лыжники, готовясь к утренней тренировке, но пока не выпал снег – на роликах, а не на лыжах. Первый круг я пробежал в качестве разминки легко. Второй – уже быстрее. К третьему пульс участился, в висках застучало.

«Так, формула Эйлера для критической силы…»

Я остановился – мой мочевой пузырь звал меня в кусты, но комсомолец я или нет, при свете дня – более чем «да»! Увидев бетонное строение с двумя входами, обозначенными буквами «М» и «Ж», я пошёл к нему.

И тут я расслышал шаги за мной.

Кто-то бежал за мной. Не спортсмен – ритм неровный, тяжёлый.

– Сашка… – прошипел голос сзади.

Я обернулся.

Незнакомец. Плечистый, в чёрной куртке. Лицо – как будто вырублено топором: плоское, с тупыми углами.

– Привет от Шмеля! – рявкнул он и рванулся вперёд.

В глазах мелькнуло лезвие. Я инстинктивно дёрнулся вбок – нож скользнул по груди, чуть ниже шеи, порезав молнию на моём «адидасе» и оставив жгучую полосу на груди.

– Сука!

Адреналин ударил в голову. Шмель… Значит, решил не драться сам за базар про те деньги, а по-тихому подослал кого-то из местных? А то как ещё объяснить появление человека на стадионе закрытого города.

Нападающий ударил снова, теперь наотмашь. Но я поймал его руку перед своим лицом и, схватив за рукав куртки, пнул того в область паха. Нож упал на асфальт.

– А-а-а-аргх! – захрипел нападавший.

Но то были цветочки. Я дёрнул его руку резко вниз, выставляя колено. Крик, смешавшийся с хрустом, оглушил утренний лес у стадиона, отразился от бетонной конструкции, понёсся вдаль, а в моих руках осталась выгнутая под неестественным углом рука соперника.

– Ты… мразь… – застонал он.

– С вами, суки, останешься человеком!.. – прорычал я.

– Кого ты сукой назвал?! – прохрипел хрен, и моя правая нога нашла его голову, словно бутс находит мяч.

Нокаут.

– Тренер, тренер, там драка! – закричали со стороны лыжной базы.

Я склонился над телом, обыскивая карманы его куртки. И нашёл, о чудо чудное!

Фото меня! То самое со стены. На другой стороне был многократно зачёркнут номер, и печатными буквами написано: «Бегает по утрам на Старте».

В карманах также нашлась пачка денег: четыре фиолетовые банкноты с Лениным по двадцать пять каждая – целых сто рублей. Сигареты «Беломорканал», маленький спичечный коробок и ещё один.

«Не понял? Зачем тебе два коробка?»

Я потряс один коробок – тот отозвался шелестом десятка спичек. Второй же был другим. Открыв его, я вдохнул что-то неприятное, словно дым сгоревшей автомобильной покрышки, но с приторно-сладкими нотами, будто кто-то поджёг банку варенья рядом с бензоколонкой. В коробке каталось два коричневых шарика – они-то так и пахли.

«Вряд ли анализы, хотя, может, я найду ещё и баночку с жёлтой жидкостью?»

Мной был найден ещё длинный ключ, похожий на квартирный, и на этом – всё.

Деньги положил себе в носок на всякий случай, а коробки и сигареты – обратно в карманы преступника, фото забрав себе.

Потрогав грудь, я почувствовал на пальцах что-то липкое. В душе была ярость.

«Ну что ж, ещё раз я никого не отпущу».

Склонившись над ножом нападавшего, я вздохнул. Придётся этого сдавать нашему самому гуманному суду в мире.

Ко мне уже бежали дети, а точнее, юноши и взрослые седые мужчины, видимо, тренера школы.

Я лишь коротко ответил, чтобы они вызвали милицию, потому как у нас тут маньяк и, возможно, наркоман. Когда лежащий начал шевелиться, я взял его здоровую руку и завернул за спину, второй своей рукой приподнял его голову. Так он от меня никуда не денется, а шея и две руки – одна выломанная, другая закрученная – сделают его ожидание милиции не сильно радостным.

Свидетелей я просил запомнить, что нож лежал на асфальте. Когда приехали сотрудники, передал горе-киллера им. Конечно, им пришлось посовещаться с дежурным по рации – везти в травму или в РОВД и надевать ли наручники, но всё-таки они их надели и на здоровую руку, и на больную. Они изъяли нож, опросили свидетелей события, а когда нашли коробок, прямо повеселели, будто им моей раны было мало и ножа. Возможно, у них какой-то план горел по наркоте, а то, что это наркота – я был почти уверен.

Сержант и старший сержант перекидывались фразами типа:

– Борь, смотри, что тут у нас!

– Что?

– Ханка, похоже!

– Отлично!

– Парень, ты как? Тебя он не сильно задел? – удосужились спросить у меня сотрудники.

– Не сильно, – покачал я головой, а сам думал, что мой экзамен сегодняшний накрылся тазом из того же материала, который я наматываю на трансформаторы.

Что странно – преступник ничего не говорил, только стонал и зло смотрел то на меня, то на милиционеров.

И далее мой день оказался полностью посвящён даче показаний в РОВД. Я сидел в кабинете у следователя, куда зашли мужчины в штатском, но в сопровождении майора, видимо, начальника девушки-следователя лейтенанта.

– Вот прошу, парень, который задержал наркомана, – выдал лысоватый майор. – Спортсмен и комсомолец, не понимаю, только почему вы им заинтересовались?

– Вы уже собрали с парня материал? – спросил у девушки-следователя мужчина в сером пиджаке.

– Да, конечно, – ответила она. – Только подписать.

– Подписывайте, – разрешил всем нам мужчина в сером и продолжил: – Парень – фигурант дела о стрельбе с участковым, помните, в совхозе Масловском? Награждён за героизм, и вот сегодняшний эпизод и заинтересовал.

– У нас люди просто очень ответственные! – поспешил дать ответ майор.

– Всё так: или ответственные, или везучие и по уши замешанные в чём-то. В общем, если у вас к Александру Борисовичу всё, то мы бы его до дома подвезли?

– Да-да, конечно, забирайте, – закивал майор.

Ну ё-моё, походу, и на тренировку опоздаю, и в цех намотчиков тоже.

Глава 5. Я расскажу вам о Мише

«Шить поедем?» – всплыл у меня разговор с медиками, прибывшими на место задержания киллера. Я тогда отказался, просто дал перевязать грудь бинтами, а сверху надел порезанный костюм. Окровавленную майку выкинул в мусорку у РОВД.

Выглядел я, мягко говоря, так себе. Хотя тело молодое – заживёт как на собаке, но вместо пробежек теперь утренние перевязки. Наверное, медики всё-таки правы – надо поехать зашить.

Особенно, когда со мной хотят беседовать гэбисты. Их «подвезти до общаги» может означать экскурсию по их конторе, а «экскурсия» в закрытые дома – это досмотр. А у меня с собой и моё фото, и мои же честно заработанные деньги. Их я точно не намерен отдавать, чтобы снова не воровать неучтённых куриц с цеха.

– Товарищи офицеры, – обратился я к мужчинам в штатском, – можно меня не до общаги, а до больнички? Чтобы швы всё-таки наложили.

– Ребята на скорой очень удивились, когда ты отказался, – повернулся ко мне тот, что разговаривал с майором.

– Да мне показалось, что легко задело. А сейчас вот думаю – незашитая рана дольше заживать будет, а мне тренироваться надо.

– Ну, в больничку, так в больничку, – широко улыбнулся он.

Я встал – меня покачнуло, но удержался за стену зеленоватого кабинета следователя. «Ещё бы – побежал на тренировку, ещё не ел, получил царапину на грудь (или не очень царапину), и уже третий, наверное, час даю показания».

Я посмотрел на часы: без двадцати час. Отлично – минус экзамен.

– И, товарищ майор, можно я в дежурной части справку попрошу, что у вас был? А то у меня экзамен сегодня должен был быть.

– Конечно, я распоряжусь. Сейчас, если подождёте, секретарь напечатает и вниз спустит, – проговорил майор и вдруг задал вопрос: – А тебя, пацан, тёмный мир не отпускает, да? Может, судьба к нам после армии?

– О судьбе тоже поговорим, – снова улыбнулся майору гэбист.

Мы спустились вниз, куда через пять минут прибежала девочка – младший сержант – со справкой. Серая юбка ниже колена, белая рубашка без галстука на коротком рукаве с расстёгнутой верхней пуговицей.

«Справка выдана гр-ну Медведеву А.Б. в том, что 04.07.1983 г. им был задержан гражданин Рыкарев И.С., пытавшийся совершить нападение с холодным оружием. В ходе задержания обнаружены наркотические вещества. Гр-н Медведев действовал в рамках необходимой самообороны и находился в РОВД с 09:30 до 13:00 в связи с дачей показаний.

Справка выдана для предъявления по месту требования.

Начальник РОВД г. Ворон, майор милиции Бондаренко Н.Н. /подпись/ Печать»

«Н.Н. – наверное, Николай Николаевич», – подумал я и сказал спасибо светленькой и хрупкой девушке – младшему сержанту.

Сложил справку в карман к фотографии и, выйдя на улицу, пытался представить, какие вопросы будут у «рыцарей плаща и кинжала». Смирившись, что никогда не угадаю, сел к ним в авто – снова «Волга», снова белая, снова со шторками.

Машина тронулась, оставляя за собой шлейф пыли с подъезда РОВД. Я прижал ладонь к груди – под бинтами пульсировала тупая боль.

– Куда едем? – спросил я, глядя, как городские пятиэтажки проплывают за зашторенными окнами.

– В больничку, как просил, – ответил гэбист справа, вынув из сеточки за сиденьем газету «Правда». – А там посмотрим.

«Посмотрим» – самое страшное слово в их лексиконе. Оно могло означать что угодно: от пары швов в травмпункте до беседы в подвале с табличкой «Архив».