Я – борец 2

– Да всё хорошо же.

– Чего ж тут хорошего? В тебя то стреляют, то режут? – возмутился отец. – Как тут не плакать матери?

Мой разум буквально вспыхнул. Я находился в состоянии крайнего негодования. «Ну чего тебе стоит обнять свою жену? Как вы вообще докатились до такой жизни? Сашу как-то заделали, зачем? Чтобы, не видя никакой поддержки внутри семьи, он решил избрать вас в качестве доноров денег? Что с вашим поколением не так? Почему у вас нет обыкновенного внутреннего тепла?»

И тут меня осенило: Медведев Саша шестьдесят шестого года «выпуска», а родителям его по пятьдесят примерно, значит, на их раннее детство выпал военный и послевоенный голод.

И мне стало как-то не по себе. Наверное, это можно назвать стыдом.

– Бать, я хотел с вами поговорить, всё не выдавалось возможности. Я не совсем тот, кем был раньше.

– Я знаю. В комсомол вступил, в техникуме учишься и отметки исправляешь. Вот только преподаватели твои говорят, что особой тяги у тебя к электронике нет, – начал отчитывать меня он.

– Всё верно, нет, – согласился я. – Просто техника – это не моё совсем.

– А что твоё? – удивился отец. – Выпивка, бабы, транжирство?!

Я только улыбнулся в ответ и тут же получил нагоняй за это.

– Чё ты лыбишься? Я думал, ты будешь инженером-электронщиком, а ты с ментами бегаешь, под пули и ножи лезешь! Мать нервируешь!

– Мам, а у тебя такое же мнение? – спросил я.

– А какое должно быть мнение ещё? Хочешь, чтобы тебя в гроб, а рядом все твои грамоты? Ты, наверное, и в армию теперь хочешь – хочешь без ноги приехать или в цинке?!

«Как же ты меня забодал», – сердце сдавило, но я не убирал взгляд от сурового советского усатого инженера с седой головой.

У молодёжи есть такое понятие как «обесценивание» – это когда ты выигрываешь чемпионат по футболу, а отец, к примеру, тебя спрашивает: «Да? А по хоккею выиграл?» А ещё молодёжь говорит про «токсичность» – это постоянное стремление к негативному и угнетающему.

Юный Саша Медведев хоть мажор и грязнуля, выбрал просто не общаться с «предками», оставив мать в семье наедине с отцом. Я же… я же хер так буду поступать!

– Короче, я думаю, ты, пап, уже понял, что техникум – не моё! Мне тут в пед предлагают пойти через спортобщество «Динамо», далее по милицейской линии или по линии ГБ. И Афган меня не пугает!

– Шыш тебе, а не пед! Ты технарь сначала закончи! – повысил на меня голос отец. – А то ничего до конца не доводишь, а ещё про какой-то Афган говоришь!

– Ну смотри, у тебя на работе дебилов много? – спросил я.

– Предостаточно! – выпалил отец.

– Вот закончу я техникум, приду к вам и буду очередным дебилом, и все скажут: «Вот – это сын Медведева!» – произнёс я и понял, что попал в точку. Не лучше ли гордиться сыном, который идёт по своему пути, чем стыдиться за то, что он не смог пойти по твоему?

Отец опустил глаза в непочатую кружку чёрного чая.

– Мам, пап, примите, что ваш сын уже взрослый, у него и паспорт есть, и таланты у него совершенно к другому.

– Какие у тебя таланты?! – спросил меня отец.

– Я борец! Хочется тебе этого или нет, – выдохнул я.

И на этих словах он встал:

– Маш, мы уходим! Пусть борец остаётся со своими грамотами и своим спортом!

Мама тоже встала, сделав шаг к двери. Встал и я, сделав к ней шаг и обняв.

На душе было горько от того, что отец не в силах принять новый путь его сына, как, собственно, не принимал его и раньше, а мама не в силах противиться воле отца. Какую корневую модель они отыгрывали в этих отношениях, мне было не особо понятно – я ж не психолог. Но почему-то мне показалось, что этот брак не должен был вообще произойти, как и Саша Медведев не должен был появиться на свет.

Я не религиозен и не склонен верить в различные теории, но, возможно, замещение меня на него случилось не случайно и ко всеобщему благу. Забавно будет, если там, в далёком и холодном Томске в две тысячи двадцать пятом, под колёсами маршрутки вдруг очнётся недодавленный Медведев Александр, который в будущем не будет ориентироваться от слова «никак», потому что ничего по-настоящему не умеет. Конечно его попробуют полечить, но, не найдя отклонений, отпустят домой, а дальше, дальше будет влачить никому не нужное бесполезное существование. А там никаких позитивных моментов, кроме ужаса от перемещения из юноши в преклонный возраст, ну еще, наверное, крепкого, хоть и возрастного тела и стабильной работы учителем физкультуры.

Родители уходили, уходили громко, хлопнув дверью. Но вдруг слабый голос мамы донёсся из коридора:

– Саш, тут тебе, похоже, записка!

«Записка мне?» – удивился я, направляясь к двери.

Глава 7. О главном

И, подойдя к двери, я открыл её. На полу и, правда, была записка, написанная на листочке бумаги, видимо, том самом, что был прикреплён к кастрюле с курицей, потому что на листочке было написано «313» – это с одной стороны. Мама бумажку даже не поднимала, её просто уволок отец из этого проклятого места, где их сын, Медведев Саша, наконец-то серьёзно говорит о своём дальнейшем жизненном пути. Борис Медведев был бы рад видеть в своём сыне талантливого техника, у которого золотые руки, заточенные под паяльник, и всё равно бы нашёл, чем его поддеть, естественно, для его же блага. Плавали – знаем.

У таких людей всегда что-то не так с окружающими, тогда как суть снобистской, душной души как раз в них самих. Почему нельзя просто взять и принимать реальность такой, какая она есть, особенно ту, над которой ты не властен? Над моей жизнью он не властен точно, как, по сути, не был властен и над жизнью Саши Медведева.

Я, наклонившись, поднял записку, а это была именно она. На другой стороне листка с цифрой «313» был текст, но наклеенный. Аппликация состояла из букв разных размеров и разных цветов.

Я невольно улыбнулся: – «Детский сад, сука!»

«Я зНаю, чтО выУркалИ КриЦу, и с ЭтоГо дня, КаЖдуЮ НедеЛю Вы будетЕ ПриНосИть мНе пО 10 р. И КлАсть под паЛьму в БотаНническом УгоЛке…» – «Срок до субботы, иначе все узнают!» – последние слова я прочёл вслух.

– У нас есть ботанический уголок? – спросил я себя.

Пожав плечами, я взял записку, накинул на плечи рубашку и штаны, поменяв на брюки. Подойдя к столу, я отпил тёплого чая и, взяв термос, пошёл к Пончику, закрыв за собой дверь на ключ.

Войдя в его комнату (просто толкнув дверь), я постучал уже о косяк. И, замечая его на кровати, жалеющим свою ногу, поставил термос на стол.

– Спасибо, тут ещё кипяток есть, если что.

– Саша, кто так делает, а? – проскулил он с кровати.

– Слушай, ты первый бычить начал. За ногу сори! – выдохнул я.

– Чего?

– Это «прости» по-английски, – ответил я, видя его состояние и исключая парнягу из подозреваемых. Очевидно, что записку написал тот, кто подрезал у нас курицу, и у него много времени на вырезание из детских журналов текста и, видимо, нездоровая любовь к журналу «Мурзилка». И ещё: он живёт на нашем этаже, иначе как бы он заметил курицу в холодильнике?

Но дело было к вечеру, а в девять вечера начинается моя смена в цехе. Точно, надо заварник назад вернуть и чай. Тренировки у Кузьмича я пока недельку, но пропущу. Буду легко бегать на стадионе. В животе заурчало, и я вышел из комнаты Пончика, пойдя наверх, поднимаясь к ребятам.

– Ген, у нас в общаге ботанический уголок есть? – спросил я его.

– Да, там название одно: аквариум, пальма и пара фиалок, – ответил мне Гена. – Ну, что, как прошло с родителями?

– Хорошо всё, – выдохнул я.

– Что-то не похоже, что хорошо, – спросила меня Аня.

– Отец немного злится, что я левой рукой не умею платы паять, а правой при этом жонглировать. А так нормально всё. Ген, а кто у нас на этаже журналы выписывает? И где этот ботанический уголок?

– Уголок на втором этаже, сразу над ленинской комнатой. А журналы выписывают… Смотря какие?

– Детские, «Мурзилку» того же, «Крокодил», какие ещё есть?

– «Весёлые картинки», – ответила Женя.

– Вот, есть у нас любители этого всего?

– Так сразу и не скажешь, а что?

– Перечитать хочу, – ответил я.

– Засмеют, Саш, что ты детские журналы выписываешь, – улыбнулся Гена.

– Со смешками как-нибудь решим. Ладно, я пойду посмотрю на этот ботанический сад.

– Саш, ты сегодня какой-то странный, – констатировала Женя.