скачать книгу бесплатно
Проданный Дом
Владимир Николаевич Макарычев
История конфликта современника Михаила Цветкова, пытающего жить по нравственным ценностям в условиях капиталистического рынка. Выгода и целесообразность вступают в противоречие с искренностью, честностью, справедливостью. Первой не выдерживает жесткой реальности любовь, затем, дружба и семейные традиции. Герой не остается одиноким, его гражданская позиция находит единомышленников. Тех, кто прошел испытание войной в Донбассе, Чечне, службу в военно-морском флоте. Среди них люди разных социальных положений и профессий: шахтер и губернатор, плотник и доктор, библиотекарь и генерал… Каждый этап жизни героя романа, является выбором его совести. Он не боится даушифтинга, когда приходиться опускаться вниз по социальной лестнице и начинать все сначала. Автор представляет свой взгляд на наше время, страну, современный уклад жизни и нравов. Содержит нецензурную брань.
Владимир Макарычев
Проданный Дом
ПРЕДИСЛОВИЕ
Михаил Цветков вместе с женой ужинали в верхнем зале круизного лайнера «Принцесса Карнавала». В квадратном иллюминаторе, похожем на небольшое окно, можно было наблюдать за солнечными бликами, весело мерцающими на поверхности воды. Морская зыбь усиливала эффект игры трех стихий. Погода в этом районе Балтийского моря отличалась непостоянством.
Неожиданно раздался протяжный мелодичный звук, похожий на гудок игрушечного паровозика, из семи коротких и одного длинного сигнала. Повторился с настойчивостью, но без сопровождения голосом, еще несколько раз. Наконец, на английском и немецком языках объявили общесудовую тревогу. Соседей по столику, жену, других пассажиров нисколько не смутил опасный сигнал, известный каждому моряку. Никто не выскочил из-за стола и не бросился бежать к спасательным средствам. Прием пищи и питья продолжался. Пассажиры не сомневались в качестве приобретенной страховки на личную безопасность. Надеялись на команду, к которой, по их мнению, относится данное предупреждение. Цветкову, напротив, сигнал аварийной тревоги (так он на военном флоте называется) не раз приходилось слышать в период срочной службы. Электрический колокол боевого корабля звучал намного резче, требовательнее в отличие от мелодичного гражданского. У них были разные предназначения. Для экипажа корабля требовалось быстро привлечь внимание, а для гражданского судна – не создать среди пассажиров паники. Требуемая задача, судя по мирному разговору собравшихся на ужин за одним столом восьмерых русскоязычных пассажиров, успешно выполнялась. Обсуждали порядки на круизном судне, сравнивали увиденное в ходе коротких прогулок по Скандинавским городам с жизнью в России.
– Я понял, наше круизное судно своего рода игра в будущее. Поместили в искусственную микросреду и каждому дали роль. Филиппинцев устроили стюардами; индонезийцев – палубными матросами, официантами, поварами; индусов и итальянцев поставили над другими нациями в виде офицеров, – рассуждал слишком откровенно семидесятилетний отставной директор оборонного завода, находящийся в плавании в сопровождении пятидесятилетней жены.
Он болел и редко выходил из каюты, потому умными разговорами раз в день компенсировал одиночество.
– Все равно неплохой бизнес придумали итальянцы, показывая пассажирам из тридцати стран образец благополучия на земле, мирного существования, – восхищенно высказался владелец частной стоматологической клиники из подмосковного Одинцово.
Жена, модно одетая полная женщина лет сорока, поддержала такого же дородного по комплекции супруга:
– Удивляет, как просто европейцы решают запутанные у нас вопросы с собственностью, подрядами на строительство, распределением социальных льгот, гендерным равноправием, демократией, отходами. Не стесняются первоочередного права местных жителей на работы, ущемлять в правах другие нации и национальности. Плевать хотели на состязательность бизнеса, межнациональное согласие. Местный, свой по крови – получай преференции. Как у нас на Северном Кавказе.
– Во-первых, круизный бизнес придумали не итальянцы, а американцы, – покровительственным тоном поправил стоматолога директор-оборонщик. – Через Нью-Йоркское кадровое Агентство транснациональная компания «Карнавал» следит за установленными порядками. Например, не позволяют более двух лет работать в «раю», кроме офицеров-итальянцев. Именно американская компания присваивает результаты общественного производства, получаемого трудом экипажа круизного судна, перевозящего за один рейс более трех тысяч богатых туристов со всего мира. Люди, собранные в одном замкнутом пространстве, мирно уживаются друг с другом и это правда. Пока имеются деньги противоречий между трудом и капиталом не возникает. За этим зорко следят американские менеджеры, не допуская снижения контрольной суммы в тысячу евро на электронной карте пассажира. А как они навязывают свои культурные ценности! Музыкальные вечера классической евро-американской музыки и примитивные танцы с однообразными движениями под такие же песни-считалки. Аниматоры, как сектанты-методологи из вечера в вечер приучают отдыхающих к массовому гипнозу. Создается впечатление, что таким образом ставится грандиозный эксперимент по зомбированию национальных элит. Для всех же других, неуспешных, приготовлен «национальный котел», наподобие сегодняшней миграции в Европу. Пассионарным беженцам покажут жизнь в раю, да и направят обратно в нищую Родину, под управление подготовленных на круизном судне собственных элит. Результат политики компании «Карнавал» хорошо виден в Питере, где наподобие американской статуи «Свободы» на берегу Невской губы Финского залива, красуется символ российского капитализма в виде свечи-высотки здания Газпрома – Лахта Центра. Означает, мы согласились с предоставленным местом в международном разделении труда, поставщика природных ресурсов.
Никто не хотел обострять затронутой темы, снижающей впечатление от удачного путешествия. Сытно поужинав, не спеша направились по каютам собирать вещи. Судно прибывало в Питер через десять часов, в семь утра следующего дня.
Предчувствие надвигающей беды появилось у Михаила ещё днём, когда спустились в каюту на послеобеденный отдых. Шестидневное путешествие, которое они устроили с женой, завершалось. Позади посещения Таллина, Стокгольма, и только что Хельсинки. До Питера – небольшой морской переход. Затем Сапсаном до Москвы и дома. Необычный подарок по случаю пятидесятилетнего юбилея и двадцатилетия совместной жизни настоятельно рекомендовала супруга. Долго отказывался. Потом, как обычно бывает, сдался уговорам подключившихся детей. Для них родители олицетворяли пример поведения на фоне кризиса семьи в современном обществе. Для него же поездка стала жестом благодарности жене за терпение. Не единожды семейная лодка садилась на мели! Супруга, словно опытный лоцман, направляла их суденышко по руслу непредсказуемой реки жизни. Которая впадает в более широкую реку, чтобы закончить свой путь в дельте. Раствориться в огромном соленом и горьком море. Не приспособленная для плавания в бурных водах деревянная лодка обязательно утонет. Получается, ничто не вечно в этом мире, кроме смерти. Но и она существует до тех пор, пока течет из своего истока та маленькая речушка. Она, как малая родина, чиста и чудесна, а возвращение назад предполагает пройти прошлый путь заново. С другими людьми, в более надежной лодке, но не многим это удается.
Звонки, сообщающие о происшествии на судне, прекратились. Началась легкая борьба с дремотой. После шести напряженных дней в качестве морского туриста требовалось просто расслабиться. Забыть, как сказочный сон, увиденные преимущества: в городской среде заправляет всем не чиновник, как у нас, а гражданин; в Швеции бесплатный транспорт для пенсионеров из любой страны мира, а у нас за МКАДом федеральных льгот уже нет; подозрительное отсутствие полицейских…
Опасные мысли о гражданском обществе прервал металлический звонок длившийся в пределах тридцати секунд. После небольшой паузы сигнал общесудовой тревоги повторился. Затем тревожный голос на английском, потом на русском объявил о пожаре на верхней надстройке в районе трубы. Голос настоятельно требовал: «Всем пассажирам покинуть каюты и выйти в места их приписки к спасательным плавательным средствам».
Удивительно скоро и синхронно Цветковы поднялись с койки. В глазах женщины стоял ужас. Первым делом муж попытался пошутить, успокоить: «Давай стюарда попросим принести чаю в каюту». Шутка получила обратный эффект в виде нервного плача. Из судовой трансляции не прекращались требования к пассажирам покинуть каюты.
Следуя только что полученной инструкции, направились на верхнюю палубу к шлюпкам.
Сначала шли, потом, увлекаемые потоком испуганных людей, бежали по коридору. Странными показались плавящийся под потолком пластиковый плинтус, вспучивающаяся метровыми волдырями краска на белых переборках. Жена, задыхаясь от едкого дыма, зажимала нос накидкой, недавно приобретенной за пятьдесят долларов в Хельсинки. Возле плавсредств давка, неразбериха. Попытки встать в очередь, ожидая организованного распределения, ни к чему не привели. Перед посадкой в шлюпку их с силой оттолкнул тот самый жирный стоматолог. Внушительным габаритам соотечественника сопротивляться было бессмысленно. Протолкнув вперед жену, любитель демократии, предварительно забросив объемную сумку в глубь спасательного суденышка, плашмя растянулся на поперечных лавках. Видимо от сильного толчка, шлюпка, наполовину наполненная людьми, начала бесконтрольно спускаться на тросах за борт. В шлюпке уже сидела молодая жена старого директора. Пожилой муж, оставшись на верхней палубе, безучастно махал на прощание рукой. Похоже, он хотел умереть на судне, не догадываясь о специфической услуге, предоставляемой критикуемой им американской компанией. Умерших в море хоронили за счет «Карнавала».
Не обращая внимания на всхлипывания жены, крики и плачь окружающих, Михаил искал свободное плавсредство. Вся пятидесятиметровая палуба занята мечущимся из стороны в сторону людьми. Затем попытался переключить внимание на само судно, только что казавшееся надежным, как скала. Со страхом увидел в районе трубы вырывающиеся языки красно-коричневого пламени.
Два раза в жизни Михаил уже участвовал в тушении пожара. Последний, совсем недавно, в угольной шахте. Там точно не было выхода для спасения, словно из подводной лодки. Здесь все проще. Вот оно, на расстоянии семи-шести метров море. Огромная спасительная поверхность не пугала, а придавала уверенности. Люди напирали, оттесняя их с женой к леерным ограждениям. Неожиданно прогремел взрыв в районе трубы, куда он только что смотрел. Повалил густой дым. Надежда на спасение на территории судна окончательно исчезла. Внизу раздались хлопки. Оказалось, от удара об воду раскрываются спасательные плотики. Медленно надуваясь, на глазах превращались в маленькие островки. Решение созрело мгновенно. Обняв жену за талию, с силой оттолкнувшись от палубы, выбросились за борт. Прыжок с семиметровой высоты походил на ту секунду при пожаре в шахте, когда думаешь не о своем спасении, а как без тебя будут жить близкие люди. О мелочах, вроде квартиры, которую не успел купить для подрастающей внучки. О чем угодно, только не о своем спасении.
Оказавшись в воде, сразу же пошел на глубину. Предотвращая дальнейшее погружение, судорожно забил руками и ногами, пытаясь остановить опасное углубление. Удивился собственной настойчивости, когда оказался на поверхности. Отвлечение на радость дорого стоило. Сразу же получил жесткий удар в затылок от набегающей волны. Желание освободиться от водяной пробки в правом ухе потряхиванием головой привело к еще худшим последствиям. Пропустил очередную волну, накрывшую с головой. Вспомнил правила пловца дышать в таких случаях носом, выбрасывая влагу через рот. Вдохнул и чуть не захлебнулся. Отфыркиваясь, снова оказался над волной. Равнодушным взглядом проводил оранжевый спасательный жилет, все дальше уносимый ветром. Он вряд бы помог при волнующемся море с температурой воды в четырнадцать градусов, где через два часа суждено если не потонуть, то замерзнуть.
Море на самом деле находилось в обычном состоянии, с паузой в полминуты поднимая небольшой накат. Ветер усиливался, разгоняя морскую зыбь, казавшуюся из судовой столовой безобидно-веселой.
Обрадовался, когда увидел рядом, в метрах трех, качающийся на волне резиновый плот, похожий на игрушечное судно. Несколько резких взмахов руками и вцепился в обрывок веревки тянувшейся от плота по поверхности. Оставалось подтянуться и все. Спасение! Вдруг неведомая сила заставила обернуться. В метрах десяти от плота барахтался, пытаясь удержаться на волне, человек. По черным волосам, характерному жесту время от времени поднимаемой руки угадал в плывущем жену. Наступило предательское сомнение в помощи утопающей из-за страха за собственную жизнь.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
(За полтора года до пожара на круизном лайнере)
1
Позади пятьсот километровый автопробег Москва – Макарово. Желто-красная октябрьская листва придорожных деревьев обрамляла черную трассу, похожую на голенище начищенного кирзового сапога. Водитель легковой японской машины Михаил Цветков, сорокавосьмилетний мужчина среднего роста, ехал на малую родину. На память пришло стихотворение местной поэтессы Лидии Егоровой, подходящее настроению:
«Есть маленький город
В глубинке лесной,
Бесконечно он дорог
Зимой и весной.
И мы едем к нему,
Позабыв про дела,
Даже если дорога
Непутной была».
Не собирался покидать надолго столицу. Посчитал, пришло время подготовить базу, где можно временно отсидеться. Слишком тревожно на работе. Того и гляди попрут на улицу. Пришла новая команда. По традиции «нового времени» прежние начальники заменялись. Те, в свою очередь, меняли подчиненных. Шансы остаться в министерстве даже с понижением таяли с каждым днем. Вот и задумал, по примеру бывшего председателя Госдумы Ивана Лаптева, отсидеться некоторое время в «стоге сена». Переждать вдали смутное время.
Слева от дороги показался кривой забор городской свалки. Над кучей тлеющего мусора стелился ядовитый дымок. Запах родины походил на скисшую капусту. Все равно помягче капоткинского НПЗ, поливающего сероводородом юго-восток Москвы. Города еще не видно. Он скрывается за густыми посадками хвои. Резкий поворот. Перед глазами водителя равнинная местность, застроенная одноэтажными деревянными домиками. Крыши бань и дровяников покрыты разноцветной материей. Пригляделся. «Во дают макаровцы! Старые рекламные баннеры приспособили. Практично. А возможно, это крутой маркетинговый ход талантливой местной фирмы? Надо подсказать товарищу идею, баннерами с кандидатом в депутаты покрыть крыши придорожных сараев».
Звонок мобильного телефона возвращает в реальность. Михаил правой рукой поворачивает руль. Машина уходит на центральную улицу прямо перед красным зданием бывшей автостанции. Левой держит мобильник.
– Никола-ич, ты гд-е? – тревожно звучит голос медицинского профессора Улыбина, товарища, старше Михаила ровно на десять лет.
Не ответить бывшему председателю московского землячества нельзя.
– Привет главному земляку! – кричит в трубку Михаил, не в силах скрыть радость от встречи с родиной.
Профессор год назад руководил общественной организацией выходцев из области, а Михаил был его замом. Мужчины дружили и искренне пытались помогать малой родине. Местные и московские власти покровительствовали землячествам, находя их неопасными для себя.
– Я в Чухло-ве, – тянет профессор, – а т-ы?
– Заезжаю в родное Макарово. Брат просил переоформить родительскую квартиру. На меня. За день надеюсь, управлюсь. Сказал, документы готовы. Ты что-то хотел?
Профессор странно замолчал. Затем осторожно, взвешивая каждое слово, продолжил:
– Поздравляю! Все дороги ведут к дому. Проблемка у меня образовалась. Дома. Судить послезавтра будут. Приезжай. Поможешь, если сможешь. Глядишь, долго не увидимся. Дадут срок и пойду по этапу.
– Заслуженного человека обязательно оправдают, – на шутку попытался перевести странный разговор Михаил.
– Да не-ет, – затянул профессор, – все серьез-но. Жалобу соседи на меня накатали. Травлю их, понимаешь, навозным запахом.
Неожиданное занятие фермерством известного хирурга казалось Михаилу странным. Коров да свиней разводить! С ума сошел профессор на старости лет. Но, видать, пошли у него дела, раз народ жалуется на навозную вонь.
– Количество говна, перешло в качество? – ехидничает Михаил.
– Прокурор настроен серьезно, – оправдывается профессор. – За сознательный подрыв экологии чухловского муниципалитета обещал влепить судимость. В лучшем случае отделаюсь штрафом. Помогай!
– Хорошо. Управлюсь с переоформлением квартиры и к тебе. Семьдесят километров не расстояние. Когда суд?
Ответа не услышал. Перед самым капотом показался пешеход. Нога вжала педаль тормоза. Машина дернулась, как перед прыжком, заглохнув от резкой остановки. В груди похолодело, но «сбитый мужичёк» как ни в чем не бывало переваливающейся походкой направился в сторону центра. Автомобильный сигнал заставил того обернуться. По моргающим хитрым глазкам и вытянутому лопаткой подбородку с трудом угадал одноклассника. Да еще походка, как у моряка. Качающаяся.
– Колька, Головцов! – самопроизвольно вырвался радостный крик.
С Колькой два года сидели за одной партой. Кудрявый моргун запомнился безобидным и простодушным.
– Мужик, ты даешь, – извиняющее промямлил в ответ Колька, – мог бы до смерти зашибить.
Медленно снял новенькую бейсболку. Голова школьного товарища оказалась полностью лысой. Её стянула коричнево-желтая кожа с необычными синими прожилками, густой паутиной нависшими над висками. Кудрявые волосы, вызывающие зависть мальчишек и восхищение девчонок, исчезли. Михаил засомневался. Видимо, за товарища юности принял другого человека.
– Мишка, Цветков! – развеял сомнения сильно изменившийся одноклассник.
Друзья обнялись. От Кольки шел точно такой же запах, как от свалки. Забродившей капустой.
Договорились вечером собраться у Сашки Маркова. Посидеть и поговорить. Колька обещал сюрприз.
Времени, с учетом предстоящей поездки в Чухлово, оставалось мало. Часы на бортовом машинном компьютере показывали 13.00. Пора спешить до брата. Кольку подвёз до центра. Осмотрелся. Время обеда, а город словно вымер. Ни души, лишь стайки собак. Появилась необъяснимая тревога.
Начал искать изменения в окружающей обстановке. Не находил. Те же покосившиеся заборы, дорожные ямы. Памятником местного значения выделялись остатки разбитой тротуарной плитки. Результат работы первого городского кооператива начала девяностых. Серега Зернов, сосед по квартире, прорабом тогда трудился. Добрый и отзывчивый парень. Потом перешел в криминал. На вопрос, где работаешь, хитровато отвечал: «Есть такая профессия, рэкетир». «Рэкетир Серега» давно помер от цирроза печени.
В окружающих центр города одноэтажных строениях появилась роскошь: пара новеньких современных коттеджей, да сгоревшая поликлиника восстановлена в стиле «чешского пивного бара». Под крышей вывеска: «Центр торговли» предупреждала о монополизации и централизации, как общей тенденции в государственной политики. Обозначилась духовность: на главной площади восстанавливали храм имени Александра Невского. На народные средства. В советское время религиозно-культовое учреждение превратили в культурное (кинотеатр, Загс, библиотеку). Городок невелик, до перестройки проживало десять тысяч, а после двадцати девяти лет новой России – три. Казенные мысли с предложениями «все улучшить» шевелились в голову, как опарыши в брюхе тухлой рыбы. Они были бесперспективны ввиду бесполезности изменить действительность. Что делать, если ты не равнодушный!
– Земляк, дай рублик, на хлеб, – тихо попросил непонятно откуда появившийся давно не бритый мужик в застиранной осенней куртке.
В нищем узнал кумира восьмидесятых, капитана городской футбольной команды по кличке Хват. Всегда прежде жизнерадостного, одетого по последней моде в нейлоновую желтую куртку с круглым значком «Микки Мауса» и в клешоные американские джинсы. Михаил не удивился такому перевоплощению некогда успешного. «Сколько их спилось, опустилось, повесилось за двадцать девять лет после распада СССР?» – без осуждения подумал и вложил в трясущуюся ладонь вчерашнего красавца сто рублей. Как раз на бутылку водки. Низвергнутый авторитет восьмидесятых предупреждал об изменчивости прошлых ценностей, их недолговечности.
Брат ждал. На столе появилась тушеная лосятина с картошкой. Облепиховый чай, суповая тарелка с медом в сотах. Необыкновенное радушие не насторожило.
Разговор, как обычно, начался издалека. С местных новостей.
– Каждый день хоронят. Кладбище становится местом встреч живых, как раньше субботние базары. Недавно дерево ветром повалило и зашибло мужика. Родственники покойного судятся с мэром. Тот у нас молодой технократ. Повар по профессии. Чудные распоряжения издает. «Коров можно водить только по трем улицам, за веревку и в специальном наморднике». Иначе штраф. От прошлой профессии осталась любовь к собакам. Привык, работая в столовке, подкармливать костями. Это у нас неприкосновенно. Как на загнивающем Западе сексуальные меньшинства. Скоро, как на женщин, и обернуться нельзя будет. Засудят. Слово-то странное, харассмент. Домогательство по-нашему. По субботам сам мэр патрулирует улицы с волонтерами из пенсионерок-учительниц. На камеру фиксируют нарушения. Кто в обнаглевших собак палкой или камнем бросит. Домогается, значит. Административный протокол. Полицаи, их развелось неимоверное количество, совсем тронулись. За переход улицы в неположенном месте штрафуют. У нас и тротуаров-то почти не осталось! Задумали паспорта на улицах проверять. А чего их проверять? Все и так друг друга в лицо знают. Велик ли городишко! В общероссийские сводки попал двадцатилетний макаровец. Оказался держателем международного порносайта! Отделался штрафом в три тысячи. Коммунальщики словно с цепи сорвались. Тарифы каждый месяц повышают, а президент говорит инфляции нет. Конечно нет. Мы отключаемся от котельных, водопровода. Из благ цивилизации оставляем лишь электричество. Нет работы и платить нечем. Скоро, глядишь, как старообрядцы в скиты лесные побежим прятаться. Примеры имеются. Лешими их называют.
– Как ни приезжаю, ты критикуешь. Сначала коммунистов ругал, а хвалил демократов. Во всех разочаровался. Нельзя строить жизнь на одном негативе.
– Я неравнодушный, – примирительно улыбнулся младший брат.
– Почему не пойдешь на выборы мэра или местного депутата, неравнодушный ты наш? – подначил в свою очередь.
– Власть дается не любить, а давить. Не хочу участвовать в насилии над народом.
Михаил вспомнил деда по матери, обходящего стороною начальство:
– У тебя от деда Ивана передался ген страха перед государством. Ему простительно. Три войны рядовым прошёл. Гражданскую, финскую и Отечественную. Пять лет ссылка в наказание за плен, бухгалтером на лесозаготовках. После зарекся на государство работать. В религию ушел, церковным казначеем. Говорил: «В России лучше за стадом ходить, чем стадо водить».
Наступила пауза, обещающая примирение. Их встречи обычно начинались проверкой взглядов.
– Не прибедняйся, – продолжил мирный курс Михаил. – Лосятинка, медок, картошка. Свое. Сплошная экология, не то что в большом городе.
Брат хитро улыбнулся:
– Не понять москвичам. Вы живете, а мы выживаем.
– Мне бы так выживать!
– Думаешь легко за пчелками ходить, мясо в лесу добывать? Я подсчитал, в прошлом году двести километров по лесу отбегал. Ладно спорить. Поехали смотреть квартиру, да оформлять документы. Ты еще не раздумал?
Михаил утвердительно кивнул. Последние сомнения, связанные с повышенным налогом для неместных, уже не отпугивали.
Через пять минут заезжали во двор каменного двухподъездного дома на двенадцать квартир. В советское время получить в нем жилье считалось престижно. Куст сирени, где когда-то стоял столик для домино, вымахал с целое дерево. На месте цветочных клумб появились автомобильные покрышки, покрашенные в цвета российского флага. Заросшая бурьяном детская площадка и почерневшие от времени хозяйственные постройки. Некогда белоснежный кирпич дома превратился в серую застиранную простыню. За скрипучей деревянной дверью общественного подъезда сконцентрировался резкий кошачий духан. Он, как взрывная волна, заставил отпрянуть.
– Непривычно? – поиздевался брат. – Верка держит с десяток кошек.
Верку помнил. Работала в единственном ресторане официанткой. Для него всегда находила хорошее бутылочное пиво. Было время тотального дефицита. Верка являлась одним из его хранителей. Так создавался местный авторитет. Никто и никогда не обвинил её в коррупции или конфликте интересов. Хоть и брала сверху за дефицит, но не со всех и по-божески. Выйдя на пенсию, устроилась на не менее «блатную» работу. Истопником в единственный банк.
Брат уже подталкивал на вход родительской квартиры. Узкий коридорчик, зало, похожее на комнату для сумасшедших (с решеткой на окне), желтые голые стены и ярко красная гармошкой допотопная чугунная батарея. Покойный отец поставил ее для увеличения теплоотдачи. Котельная традиционно топилась на сырых дровах. Произведенный недавно бестолковый ремонт нельзя не заметить. Межкомнатные двери оказались без ручек. Половая доска у стены от прикосновения ноги разломилась пополам. В старых деревянных рамах щели с мизинец. С недоделками еще можно мириться. Что-то смущало. Из малюсенькой ванны вернулся в желтое зало. Глаза искали какую-то важную неисправность. Младший брат подсказал:
– Люстра не установлена.
– Блин, – встрепенулся старший Цветков. – Я-то думаю, чего не хватает? Это дело простое. Куда сложнее с полом. Видишь?
Он нажал ногой на половицу у печки. Доска легко поддалась нагрузке. Слегка застонав, обломилась.
– Извини, за всем не уследишь, – не желая признавать оплошности, проговорил младший. – Зато печки оставил. Отсоединишься от городской котельной. Так будет дешевле.
Неожиданно заупрямился и выдал:
– Ты денег на ремонт пола не давал!
– Как! – воскликнул Михаил. – Сумму за весь ремонт, включая пол и несделанные окна, перечислил.
–Тебе все не нравится! – закапризничал младший. – Приезжал бы да делал ремонт сам. Генерал! Я нанял бригаду, привозил и закупал материалы.
– На мои деньги, – тихо поправил Михаил, испугавшись внезапной агрессии родственника.
Ругаться и делить затраченные на ремонт сто тысяч не хотелось. Но потихоньку и сам заводился от несправедливого обвинения.
– Люстру, которую я привез, можно было повесить и ручки…
Брат неожиданно бросил на подоконник ключи со словами:
– Делай что хочешь. Мне здесь ничего не нужно!
