скачать книгу бесплатно
Отец первым нарушил семейную традицию животноводов-овощеводов. Дослужился до главврача поселковой больницы. Младший сын пошел по стопам родителя. После окончания медвуза вернулся в родную поселковую больницу. Профессор-земляк во время отпуска подметил толкового паренька, взял в московскую клинику. В двадцать шесть лет – кандидат, в тридцать – доктор медицинских наук. Авторитет пластического хирурга. Слава о волшебных руках доктора Улыбина докатилась до родной Чухловки. Лечил, спасал, возвращал к полноценной жизни. Денег с земляков никогда не брал. Благодарили грибами, ягодами, соленостями домашними. Дача в Подмосковье, семья, внуки. Весь набор жизненного успеха. К шестидесяти годам зов предков возобладал над здравым смыслом. Возможно, таким образом компенсировал прежнюю активность? Перенаправлял энергию в другое русло. По себе знал, медицинское солнце грело все больше молодых и беспринципных.
– Эга, – прервал воспоминания ласковым обращением Сухроб, —чушки в машине. Когда выезжаем?
Профессор неспешно махнул в сторону ворот, тяжелой поступью направляясь к автомобилю. В его основательных движениях не было ничего лишнего, случайного. Казалось, бережно несет в руках скальпель хирурга.
Трактор с тележкой в сопровождении светлого джипа медленно двинулись по улицам райцентра. По пути их весело обгоняли редкие приземистые семерки и торпедовидные вазы-пятнашки. Машина и трактор, миновав огромную лужу, въехали в никем не охраняемый двор. Всюду стояла старая техника, валялись кучки ржавого металлолома. Улыбин, перепрыгивая колеи, неспешно достиг одноэтажного беленького здания конторы. Внутри пахло домашними цветами, уютом. Узорчатые обои, мягкий свет неоновых ламп, приветливые лица немногочисленных сотрудников. Его здесь знали и уважали.
В приемной начальника районной скотобойни за компьютером работала полная женщина. Пять лет назад удалял ей на правой груди опухоль. Улыбин помнил каждую свою больную. Поприветствовал. В ответ мило улыбнулась, заговорчески подмигнув. Без стука открыл дверь начальника конторы. Небольшая комнатка-кабинет. На столе три аккуратных стопки деловых бумаг. Чернобровый мужчина чуть приподнял модные узкие очки. Не обращая внимания на вошедшего, продолжил изучать документ. Профессор застыл в ожидании. Наконец, начальник скотобойни отложил бумаги в одну из стопок
– Здравствуйте, профессор. Присаживайтесь, – натянуто-доброжелательно предложил чернобровый.
– Привез двух хряков. Дайте команду побыстрее заколоть. Счёт ещё выписать на оплату. Можно ли цену поправить? Слишком дорогое удовольствие – за справку ветконтроля отдать тридцать процентов от прибыли.
Черная водолазка впилась в жилистые плечи начальника скотобойни. Обозначилась натренированная мускулатура. Чернобровый слегка приподнялся с кресла. В его движении чувствовалась реакция боксера.
– Профессор! – требовательно и резко воскликнул хозяин кабинета. – Не провоцируйте! Вы находитесь на территории муниципального предприятия. Каталог утвержден свыше, и не в моей власти его изменить. Впрочем, …
Спортивный мужчина быстро черкнул на бумажке и молча протянул обрывок листка. Фермер тут же отсчитал двадцать тысяч рублей. Молча, с благодарностью в глазах, передал деньги. Договорная цена устраивала и составляла не тридцать, а пятнадцать процентов от стоимости будущего мяса.
– Я тебя поддержу, – загадочно проговорил начальник.
Сморщил недовольно лицо в ответ на растерянность профессора. Узкие губы до ушей растянулись в неискренней улыбке. Отсчитал несколько тысяч от улыбинских денег.
– Беру всего семь процентов, остальные возвращаю. У тебя же завтра суд, профессор.
Улыбин и забыл о предстоящем судилище. Мысли были заняты, как с минимальными потерями распродать домашних животных. На случай, если суд их арестует. Или его самого возьмут в кутузку. Неважно, всё равно животные пострадают. Оставить решил двух тельных коров, да одну свиноматку. Начальник словно уловил его мысли:
– Будешь продавать животину, сразу ко мне. Деньги имеются. Рядом со скотобазой землю прикупил да хлев построил. Тут же животноводческая база и бойня. Все должно быть в одних, профессиональных руках. А ты профессор, своим делом занимайся. Людей лечи. Договорились?
Неместный директор нагловато заглянул в глаза Улыбину, протянув деньги.
С хирургической точностью в уме сделал моментальный подсчёт. Предпринимательская жилка имелась.
– Десять миллионов.
Противная сторона не ожидала столь скорого ответа. Хозяин кабинета углубился в кожаное кресло. Профессор с простоватостью прирожденного хитреца добивал:
– Посуди сам. Стада коров, свиней, коз – элитные. Австралия и Англия. Оттуда их выписывал. У земляков поросята двести кг не набирают, а у меня доходят до полтонны. Англичанки молока дают в десять раз больше местных коров.
– Ладно, ладно, – примирительно закивал скотобой, – за элитными и уход нужен элитный. После суда приходи и обсудим твои миллионы. «Не бойся суда, а бойся неправедного судьи» говаривали старые люди.
– Не в судье дело. В наших местных завистниках. Сами давно побросали личные хозяйства! Нашёлся в моем лице дурак. Работать начал у всех на виду, да ещё деньги зарабатывать. Вот сосед жалобу написал, как в тридцатые годы. Донос. Видно, в крови у нашего народа зависть и вредительство к ближнему.
– Есть такое дело, – поддержал скотобой. На прощание доверительно посоветовал: – Хорошо заплати адвокату.
Выходя на улицу, Улыбин охарактеризовал чернобрового молодца, как специалиста давить на жалость и гадить за спиной. «Придумал же, рядом со скотобойней разместить личное фермерское хозяйство! – ругался про себя профессор, – может, он в сговоре с соседом-доносчиком? Позарился на элитную скотину?» Пришло неожиданное открытие. Экологическая служба, подавшая в суд, заодно с директором скотобойни!
«Конкурента в его лице нашли. Устранить собрались через суд. Где же государство, призванное стоять на стороне закона и справедливости»? – всю дорогу к дому возмущался Улыбин. Обратиться за общественной поддержкой через Одноклассников в Интернете боялся. Еще хуже будет. Обвинят в подстрекательстве на выступления против власти. Вдруг его осенило. Государство состоит из разных людей. Значит, он и есть государство! Службы ветеринарного, экологического контроля, суды, приставы, налоговики, полицейский, феесбешники, армейцы и наркоконтроль, пожарники, гаишники созданы для Улыбина. Именно для такого сложного случая, как у него. Работая скальпелем в живом теле не спрашивал советов. Промедление могло стоить жизни больного. Не боялся ответственности, а сегодня растерялся. Скотину задумал порушить, сдаться.
Поднялся по скрипучей деревянной лестница в рабочий кабинет. В ногах предательская дрожь и покалывание в ступнях. Первый признак повышенного в крови сахара. Не сразу среди вороха справок, писем с напоминанием оплаты нашёл записную книжку. Телефонный архив за много лет. Начал с обязанных ему, надеясь на ответный шаг. Губернатор? Оперировал жену. Явно не знает, что творят подчинённые. Позвонить в приемную. Генерал? Вечно занят. В Москве. Бесполезно. Полковник местного ФСБ? Недавно сестру оперировал. Их боятся. Позвонить. Адвокат? Обещал вечером приехать. Жду. Зам губернатора соседней области? Друг по охоте. Обязательно поможет. Позвонить. Глава электросети области, Женя-строитель, Марина-областная депутатка, глава Чухлово…
Действовал по русской пословице, «пришла беда, открывай ворота». Надеялся на отзывчивость и взаимопомощь. Этим людям два дня назад звонил, получив заверения о личном прибытие и поддержке. Именно сегодня.
Улыбин вышел во двор. Осеннее небо заволокло пепельного цвета облаками, темнело. В воздухе пахло первым не выпавшим снегом.
Искал Сухроба, которому следовало поручить приготовление шашлыка из баранины. Не помешает для дорогих гостей и фирменное блюдо. Сладкий узбекский плов с изюмом.
– Сухроб не вернулся из поселка, – подсказала Татьяна, домработница и доярка.
Вспомнил. Сам же отправил сдавать на базар мясо. Выручку ожидал солидную, тысяч триста. Как раз половину суммы на гонорар адвокату. Двадцатичетырёхлетнему узбеку, работающему второй год, доверял. Несколько дней назад тот сдал документы на продление миграционного патента. На следующий год. Потому за сохранность денег не волновался. Куда денется без паспорта?
Пришлось плов Татьяне перепоручить. С некоторых пор не хуже Сухроба готовила чужестранное национальное блюдо. Тридцатипятилетняя чухловчанка вместе с мужем работали на ферме. Детей у них не имелось. Васька находил счастье в бутылке. Улыбин подозревал в том грехе и Сухроба. Несколько раз видел, как тот покупал Ваське палёную водку. Татьяна проявляла полное безразличие к поведению мужа. Местные рассказывали, в его отсутствие женщина ночевала в старом доме вдвоем с молодым узбеком.
Через час на кухне урчало и шкворчало. Из объемной кастрюли, используемой вместо чана, выходил пар с крепким запахом баранины. Огородной свежестью пахли нарезанные огурцы и помидоры. Чухловской лук, величиной с южную грушу, аппетитной горкой ожидал нарезки. Единственное место, где на северных землях вырастал салатный Крымский. Благодаря сапропелю, урожай овощей никогда не зависел от погоды. Особенно удавались помидоры. Сочные и чуть рыхлые, похожие по вкусу на бакинские. Планировал организовать промышленную добычу ценного природного удобрения. Местные жители относились к «илу» равнодушно. В заводях лесной речки доставали его обычными вилами для удобрения местных огородишков. Улыбин додумался до покупки земснаряда и постройки цеха, где просушенный сапропель расфасовывали бы в пакеты. От нового бизнеса ожидал прибыль большую, чем от животноводства. От последнего, в силу низкой рентабельности, планировал отказаться вовсе. Рассуждал прагматично: «тяга к деревенскому прошлому обернулась массовой застройкой Подмосковья. По весне, не случайно, на каждом углу предлагают саженцы, семена, рассаду, удобрения. Рынок огромен. Около тридцати процентов населения страны живут в одном мегаполисе. В границах древнего Московского княжества».
На улице совсем потемнело. Зябкий октябрьский дождик предательски затянулся. «Значит, завтра в лес не въедешь. Размягчит расслабившую в ожидании заморозков землю», – подумал с сожалением Улыбин. Торопился согласовать с мастером окончательный план расположения будущего сапропелевого заводика. Строительство намечалось на весну следующего года. Зима, самое время для доставки стройматериалов.
Стрелки часов показывали шестнадцать с четвертью. Молчал телефон. По крыше безнадежно и однотонно барабанили капельки небесной воды. Профессор посмотрел на небольшую икону с изображением Спаса Нерукотворного. Вручая образ Иисуса Христа, монахиня Паисиево-Галичского монастыря, предупредила: «Молись и кайся в тяжёлое для тебя время». Поразило тогда другое. Икону писал беспомощный инвалид, безрукий и безногий крестьянин. Зубами! Улыбин торопливо перекрестился, пристыженный минутной слабостью. Желанием переложить свои проблемы на других. Второй голос призывал к коллективизму, опоре на друзей. «В одиночку трудно побороть сплочённого противника. Все равно, что крошечной птичке взлететь. Маленькие крылья требуют больше усилий», – пришла на память мудрая притча.
В прихожей раздался лёгкий шум. Точно, кто-то приехал. Давление выравнивалось. В домашних тапочках и свободной клетчатой рубашке навыпуск встречал первого долгожданного гостя. Им оказался Михаил Цветков.
– Макаровские приехали, – шутливо приветствовал земляка.
– Капустники, тогда уж добавляй, – в том же тоне отвечал Михаил.
Из старины повелось населённым пунктам, как и людям, давать неофициальные названия, прозвища. Чухловцев называли «чухами», Макаровских «капустниками», Унжаков «фараонами», а жителей Гребенца и вовсе «бобиями». Пережитки крепостного прошлого? Тогда крестьянам помещики давали клички, вместо имён.
Друзья не сговариваясь уселись за массивный деревянный стол. «По единой» выпили местной самогонки. Демонстративно отставив в сторону шотландский виски и столичную водку. Не терпелось высказаться, поделиться с близким человеком. С возрастом сложных ситуаций прибавлялось, а число надёжных товарищей, напротив, уменьшалось.
Стараясь соблюсти корректность по отношению друг к другу, не начинали с себя. Вопрос вырвался синхронно: «ну, как у тебя?»
Рассмеялись и выпили ещё «по единой». Первым не сдержался Михаил:
– Родина меня не принимает.
– Что так? – посерьезнел Улыбин, – требовательнее стала? Помнишь, как в момент передачи благотворительного груза нам ответил директор чухловской школы? «Не привозите больше поношенной одежды, лучше деньги». А мэр областного центра на предложение москвичам из землячества поработать в городской администрации, что сказал? «Инвесторов приводите, а деньги освоим без вашей помощи».
– В семье не без урода, – отмахнулся Михаил. – Брат предложил выкупить родительскую квартиру. Оказалась арестована за невыплаченный кредит. Под неё брал. Ты знаешь главного областного банкира? Обещал оформить отказ от претензий. Так что родина не причём. Люди двери открывают, а не ветер!
Цветков внимательно осматривал стены профессорского дома. Несколько грамот от детских садов, областных учреждений в адрес землячества. Большая стопка их сложена на угловом журнальном столике. Фотографии в рамках. По ним можно определить географию общественной деятельности. Десять лет профессор руководил организацией. Он – его бессменным замом. Денег на содержание у власти не просили. Выбранная тактика позволяла решать вопросы простых людей, не оборачиваясь на областное начальство. После них секретари землячества числились на должности советника губернатора. Председатели так же не бескорыстно расставались с самостоятельностью. Добивались личных привилегий в виде почётных и заслуженных регионалов. Всё прибавка с будущей пенсии.
Взгляд остановился на массивном деревянном гербе атомной подводной лодки. Налаживали шефство. Писали в минобороны письма о присвоении почётного наименования в честь областного центра. Морякам женское имя не нравилось. Убедили. Строгий вымпел подшефной ракетной дивизии. В виде детского флажка, одноименной с областью погранзаставы в Карелии. Всё инициатива Улыбина и его. Милый детский рисунок. Большой шар, а в нём домик: девочка, мама и рояль. Без папы. Это они с Улыбиным в девяностых посещали чухловскую музыкальную школу. На улице мороз под тридцать, в здании чуть теплее. Котельная без угля на сырых дровах. Война в Чечне, мизерные зарплаты бюджетников. Отмечают юбилей школы. Её построил купец Чижов для талантливых детей бедняков. На столе домашняя закуска: салаты и соления. На десять бутылок водки одна красная. Улыбин здесь в детстве учился играть на баяне. Песню даже сочинил про Чухловку. Курят прямо за столом, стряхивая пепел в чайные блюдечки. Два мужика среди царства женщин. Молодых и старых, и не очень. Бум переезда в Москву только начинается. Он сродни колбасным поездкам в столицу в советское время. Поэтому на москвичей смотрят с придыханием. Профессор не разочаровал земляков. Под конец вечера каждой учительнице выдаёт по двадцать долларов. Глаза светились не благодарностью, а зеленью американской валюты. Тогда ещё отметил любовь провинциалок к потребительству. Моральные принципы? Где сейчас, после двадцати лет, прошлые ценности? Подводную лодку списали на «иголки», ракетную стратегическую орденоносную дивизию расформировали, музыкальную школу в поселке закрыли из-за ветхости здания.
– Послушай мою историю. Про малую родину.
Михаилу не понравился угрожающий тон профессора с особым подчёркиванием, «про малую». Так диктор на телевидении предупреждает о надвигающейся непогоде.
– С год, как хозяйство растёт, – продолжал Улыбин, – казалось бы радоваться. Да, нет. Многим не понравилось. Может зависть? «Мы домашнюю скотину давно порезали на мясо, а тут умник нашёлся»! Был бы я не москвич, наверное, не так ополчились. Сосед, товарищ по работе в местной поликлинике. Тогда ещё. После меда. Донос написал экологам. Аллергия у него от запаха коров. Ещё покойный отец предупреждал, «на подхалимство и ложь толкают гены». Батька его Степан Дворников доносами промышлял. А дед во время войны, мастером в лесу работал. На заготовках. Без одной руки был, потерял по детской шалости. С родственниками моими дружил. У тех семья человек десять. Хозяин на фронте без вести пропал. Нашёлся в сорок третьем. В плену немецком. Через Красный Крест весточку прислал. Выведал про это у глупого ребенка «безрукий» и донёс в органы. Проявил сознательность, а многодетную семью лишили хлебных карточек на воюющего кормильца. Пусть, мол, немцы его самого и семью кормят. Сын «безрукого», уже после войны, поселковой мехколонной командовал. В папашу пошёл. Заявил в милицию о воровстве из собственного кабинета самого тогда ценного – Красного знамении победителя соцсоревнования. Так и не нашли. Только после развала Союза выяснилось, в гараже у него за место ковра висело. Сам у себя, получается, и упёр. Совсем свежая история. Опять жалоба, только уже от его сына. Теперешнего моего соседа и однокурсника по медвузу. Сначала запах навозный не понравился. Заявление в суд строчит. Потом его городской внук увидел мою корову и сознание потерял. Бред сивой кобылы. Какой-то немец говорил, чем наглее ложь, тем проще в неё поверить.
– Брось, выдумываешь! Кто на тебя ополчился? – попытался унять профессора-фермера Михаил, – наоборот, сочувствуют. Не понимают, какая нужда заставила профессора поросят выращивать. Лечил бы людей. Делал чего получается. А?
– Я и лечу! Только не в государственном медицинском центре, а выживаю за счет частной практики. Кто меня выдавил? Те же завистники, желающие зарабатывать на больных. Опасен для них, потому как денег не вымогал. Знают, «белая ворона» по-своему и каркает. В результате государственный центр превратили в семейный. Детей поставили заведующими кафедр. Родственников – их замами и завхозами. Горские евреи, все за одного! Не то что мы, русские. Нагадить соседу для нас милое дело. Наконец, следователи пришли. Открыли страшную тайну! Десяти лет не прошло. За одну и ту же операцию берут деньги дважды, с государства и больного.
Профессор жалобным взглядом уставился в сторону входной двери. Некогда отполированные до блеска доски, сегодня поблекли, подобно взгляду больного. На потемневшем дереве выделялись коричневые синеватые пятна. Первые признаки гниения, как следствие встречи атмосферного воздуха с теплом дома. Две невидимые силы, подобные человеческому обществу, боролись за влияние над территорией. Хозяева неосознанно сталкивали потоки воздух с улицы и жилья, открывая и закрывая двери. С другой стороны, они, как бы, уравнивали их силы. Подобным образом ведут люди, находясь в вечной борьбе с себе подобными. «Государство существует, чтобы одних людей защищать от других», – говаривал греческий мудрец.
– Остается авторитет хирурга-мамолога. Частная практика и зарубежные лекции. Можно конечно успокоиться. От древнего народа чудь, да от славян в характере упёртость. Неравнодушный я. Горько наблюдать, как ленятся мои чухловцы. Да ещё, как мухи на мед, за легкой жизнью ринулись в города. Всё равно, что мать бросить. Поманит Запад или Америка халявой, из Москвы уедут, как африканцы в Европу. За сменой территории следует измена вере православной, а за ней родному языку.
Улыбин с достоинством проповедника поднес к уху зазвонивший телефон.
– Адвокат, – предупредил с придыханием.
Цветкова задели отчаянные мысли профессора. Заполонившие столицу чужестранцы перестали удивлять. Жить в таком «национальном котле» не хотелось. Потому и возникло неосознанное желание вернуться на малую родину. Отступить. Сдать территорию, как во времена великой смуты Москву – полякам. Пораженчество зародилось несколько лет назад, на предновогодней Красной площади. Накануне праздника, по старой традиции, вышли с женой в центр. Сразу же при выходе из метро «Охотный ряд» оказались в толпе людей неславянской внешности, громко разговаривающих на чужом языке. Стало неудобно, а затем страшно от осознания своей беспомощности. Знакомые с детства по картинкам золотые купола кремлевских храмов, а ощущение, словно твою столицу захватили враги.
На работе, как и у профессора так же не все ладно. В министерстве служил советником экономического департамента. Министром пришел новый человек. По современной традиции затеял кадровую реформу. Чужих менял на своих. Михаил готовился к увольнению. Бороться за место не имело смысла, как коренным москвичам за традиционную среду. Правдолюбцев увольняли по самому справедливому закону. О коррупции. За технические ошибки в декларации о доходах. Когда отставка казалась неотвратимой, начинал искать выход, а нужно было причину. По его мнению, царские, советские и современные чиновники пеклись не о государстве. О своем месте. Потому и профукали империи. В глубине души так же боялся потерять должность. Патриотизмом бравировал, повесив в кабинете портрет Президента в военно-морской пилотке. То был очередной псевдоним эпохи.
Касательно «гена предательства» у Михаила имелась своя история. В детстве лето проводил в деревне, у бабушки с дедушкой. С удивлением узнал из разговора взрослых про соседа. Оказывается, добряк дядя Паша Занегин сидел в тюрьме. В годы пятидесятые. К портрету Сталина пририсовал карандашом бородку. На суде оправдывался: «чтобы Сталин походил на Карла Маркса». Донёс на пятнадцатилетнего парня его одноклассник. Вот этот самый портрет Михаил искал. Не укладывалось в голове шестилетнего парнишки, как можно отправить в тюрьму за такую безобидную шалость. Сам рисовал бороды на фотках родителей, когда на них обижался. Наконец, в одно июньское утро, незаметным пробрался в соседский дом. Тогда очень рано уходили работать, а двери на замок не закрывали. Внимательно осматривая стены, дошел до зала. Над комодом, покрытым белым кружевом, висела большая рамка с черно-белыми фотографиями. Мужчины в мятых одеждах, женщины в темных платьях и платках. Словно на похоронах. В доме деда на такой же фото-доске все наоборот. Много бравых родственников в военной форме, женщины с непокрытой головой. И все улыбались в отличии от хмурых Занегиных. Портрета Сталина «с бородкой» не нашел. Зато уяснил: от безвинной шалости до государственного преступления один шаг, а предать может самый близкий.
Воспоминания грустно прервал Улыбин: «Адвокат не приедет».
Осторожно, боясь расплескать спиртное, нехотя поставил рюмку. Интерес к роли обличителя порядков пропал. Перед Цветковым сидел сильно обиженный старый человек. Михаилу стало неловко за свою успешность. Так же, как вчера днем перед братом, когда вдруг осознал с каким трудом зарабатывает тот на жизнь. Получает десять тысяч при пороге бедности в четырнадцать, и его зарплата в столичном министерстве, умноженная на двадцать! Миссионерство, свойственное натуре, требовало выхода. Предложил Улыбину: «Я обязательно выступлю на суде. Наверное, к мнению члена правления землячества и столичного чиновники прислушаются! На то и справедливый процесс».
Понизил голос, словно испугался решительности:
– Не мешало бы прежде встретиться с судьёй. Объясниться. В твоем лице судят нашего Президента! По его поручению, такие как ты, создаёте продовольственную безопасность Родины.
Глаза Улыбина оттаивали. Появилась надежда. Михаил заметил преображение в его настроении. Неожиданно раздался звук передёргивающего винтовочного затвора и громкий выстрел. Так играла мелодия профессорского телефона. Улыбин радостно воскликнул: «Губернатор!»
Совсем скоро с кислым выражением лица сообщил:
– Поддержал, называется! Предложил надеяться на адвоката, которого у меня нет. У нас, говорит, разделение властей. Вмешиваться в дела суда не может. Не хочет, так бы и сказал. Царя нам нужно! Тот стоял над всеми и всё мог отменить.
Михаилу вспомнился эпизод последнего общения с губернатором. Полтора года прошло.
– Помнишь, профессор, когда нас неожиданно пригласил только что назначенный глава. Радовались, как дети! Местный, а значит свой в доску. До него пришлый был, все пять лет спрашивал: «Не пойму, зачем собираются москвичи в землячества?» Так и не понял до самой отставки. Отстранил Президент его за неумение объединить местное общество.
– Не надо, – словно отказываясь от услуги медсестры стереть пот во время операции, проговорил Улыбин, – всё-то они понимают. Боятся народного объединения. Правильно вспомнил. Нынешний глава пригласил с одной целью, предложить Председателем землячества сокурсника по педфаку. Я это сразу уяснил, потому добровольно сдал пост. Надоело доказывать бескорыстность.
Михаил поддержал:
– Брат Сергей как-то обвинил в использовании землячества для карьерного роста. Как объяснить, что из своей зарплаты мы оплачивали бухгалтера. Силы отдавал на всевозможные общественные собрания, беседы с нуждающимися, устройством на работу, учёбу, детские сады. Чужих людей. Зачем это социальное волонтёрство? Сегодня получил ответ: характер у нас такой, поповско-мессионерский. Неслучайно находили понимание лишь у Владыки Александра. Еще, люди привыкли к подачкам. А когда рука дарителя не дарит, рот гражданина закрывается. Народ, значит, за нас не заступится. Не одариваем.
Звук затвора, вгоняющего патрон в патронник, пугал своей частотой. Звонки следовали один за другим. Улыбин брал телефон и получал похожий, отрицательный ответ. Сочувствовали, но от помощи уклонялись. К этому времени поставленные на стол угощения остыли. Тарелки с розовым мясом, рассыпчатым пловом, маринованными белыми и солеными груздями в сметане оставались нетронутыми. Наконец, оторвался от телефона. Хотел спросить у Сухроба про деньги от проданного мяса. Рассчитывал ими расплатится с адвокатом. Узбека на месте не оказалось.
С грустью обвел взглядом богато сервированный стол. Нечаянно задел локтем ножик. Тот упал на деревянный пол, издав звук, похожий на стон больного. Нехорошее предчувствие подтвердил Цветков:
– Смотри, профессор, ножичек лезвием указывает на входную дверь. Жди неприятного гостя.
Предвидение сбылось в то же мгновение. Дверь без стука распахнулась. На пороге обеденного зала появился глава района в обычной синтетической куртке. Из-за спины, словно лисья мордаха, выглядывал рыжий мех капюшона. Черная кожаная бейсболка смотрелась на его голове утиным клювом. Василий Васильевич Рысин был одновременно прост и хитёр. В молодости красивый услужливый гармонист являлся непременным участником свадебных гуляний. Дружка, приклеилось прозвище. От молодого Дружки к сорока пяти годам осталось жилистое тело и обманчивая добродушная улыбка. За глаза местные жители называли его «сукиным сыном», но для них он был своим. Неприязнь к чужакам появилась давно. Ещё с татаро-монгольского нашествия. Потому и выдвигали третий срок подряд главой района. Прощали махинации с муниципальной собственностью. Особенно Дружка любил переводить землю сельхозназначения под жилое строительство на правом берегу Чухловки. Популярное место у московских и губернских дачников, называемое Сапропелевым полем. Последнее время Дружка носился, как с родным дитя, проектом областной свалки. Его не устраивали мизерные налоги дачников. Мега-свалка, напротив, сулила огромные деньжищи в худой бюджет нечернозёмного района. Называлась на умных бумагах «мусорным полигоном по переработке твёрдо-бытовых отходов». С французскими фильтрами очистки сточных вод, немецкими геомембранами и системой сбора биогаза. Умилительное название придумал сам Дружка. «Земляничка». Убедительно звучал его аргумент в пользу свалки: «В Москве каждый год под мусор выделяется один гектар, а у нас площадь всего пять га. На сто лет». Наиболее недоверчивые «аборигены» создали группу противодействия. Большинство населения её не поддержали. Не доверяли чужакам. В экологи затесался адвокат-москвич, взявший в сожительницы местную, так же проживающую в столице. К москвичам из местных относились, как к выкрестам в православии. Ограничивали в правах: налоги для приезжих на собственность и электроэнергию повышали, по московским ценам нанимались в работники, «блокировали» федеральные льготы чужаков. «Всё когда-нибудь проходит», – мудро рассуждали шестнадцать тысяч жителей района. И не вмешивались, предпочитая наблюдать за борьбой пяти сознательных экологов с родной администрацией. Ещё ожидали обещанных Дружкой компенсаций в 200 рублей ежегодно. За воздух, как в аэропорту Еревана. На каждого чухловца. Жили по принципу: «с паршивой овцы, да хоть клок шерсти получить». Особые надежды возлагали на обещание построить торгово-развлекательный центр наподобие областного. Где в одном здании собраны все удовольствия: продовольственный магазин, фитнесс, спортзал, бассейн, кинозал, маникюрная. Были уверенны, кемеровской трагедии с ними не случиться. Заблуждались, как женщины, считающие цирроз печени мужской болезнью, а уреплазму безобидным грибком.
Тем временем Дружка-глава по-хозяйски повесил куртку на оленьи рога, служившие вешалкой. Приветливо улыбнувшись, пожал руки хозяину дома и московскому гостю. Лукавым взглядом окинул празднично накрытый стол, пошутив: «У вас свадьба или поминки?»
Друзья с опаской переглянулись. Не сговариваясь уставились на только что поднятый с пола нож. Приход незваного гостя не сулил ничего хорошего. Понимали, спрашивать о цели посещения не стоит. Сам расскажет. Улыбин на правах хозяина пригласил к столу, пояснив:
– Меня завтра судят. Знаешь! Для друзей и накрыл. Только нет их.
Незваный гость весело отвечал:
–Я и есть самый-самый твой товарищ, дорогой мой профессор!
Дружка по-свойски приобнял одной рукой Улыбина, другой подцепил со стола очищенный грецкий орех, направляя в рот. Не дожевав, продолжил:
– Сейчас ты в том убедишься!
Друзья застыли, словно перед иконой. И чудо случилось!
Рысин непонятно откуда извлек два листочка форматом А-4. На одном играла цветами радуги карта Чухловского района. На другом, ровным одинарным интервалом выделялся аккуратно напечатанный текст. Осторожной походкой хищника приблизился к Улыбину. Подсел рядом. Цветкову показалось, сейчас в объятиях задушит профессора. Дружка громко произнес: «Именно здесь ваше спасение».
Товарищи непонимающе переглянулись. Улыбин быстро прочитал документ и приступил к разглядыванию цветной карты. Кожа на его подбородке слегка задергалась, сильные пальцы надавили на бумагу, грозя продавить ее. Профессор угрожающе обратился к главе района:
– Предлагаешь передать мой участок администрации?
– Именно! – радостно отозвался Дружка, – только мы его оплатим по муниципальным расценкам. Взамен получишь полную неприкосновенность городской фермы и новую землю под сельхозугодья. Там, где тебе будет удобно. В любом количестве.
– На вроде индульгенции получается! – неудачно пошутил Цветков и с удивлением заметил, как глаза профессора постепенно превращались в набирающие сок вишни.
Профессор умел владеть собой:
– За что мне такая удача? Я уже оформил документы на добычу сапропеля. Вложился в лицензию и заказал цех из металлических конструкций. Зимой планировал завести строй материалы. Не-ет. Так не пойдет.
– Ничего, ничего, – услужливо заторопился Дружка, – все твои расходы будут оплачены.
Сейчас же вытянул из тонкой папки новый лист форматной бумаги. Профессор быстро пробежал текст, воскликнув:
– Молдаванин! Как черт из табакерки, выпрыгнул! Подсчитали мои затраты. Получается, если я подпишу договор купли-продажи с директором скотобазы, мне восполнят понесенные финансовые потери?
– Правильно! – радуясь собственной изворотливости, подсказал Дружка. – В качестве бонуса от районной администрации для ведения фермерства выделяем землю сельхозназначения. В бесплатное пользование на двадцать пять лет. А? Круто?
– Таким способом отбиваете у меня бизнес? Рейдеры, вместе с молдаванином.
– Брось! Сапропель никому не нужен. Просто в этом месте, где твой участок, будет большое строительство. Утвердили в областной администрации. Сам губернатор в курсе!
Рысин вытянул из волшебной папки третий листок. С угловой печатью местной администрации.
– Какой предусмотрительный, – съязвил Улыбин, – на все-то у тебя есть бумажка.
– Не предусмотрительный, а системный, – осторожно поправил глава, – если согласишься, получишь главный приз.
Многообещающим взглядом посмотрел на ошалевшего профессора.
