скачать книгу бесплатно
– А мне нужно? – оторопел от такого сюжета Михаил. – Зачем же тогда соглашался на передачу мне квартиры? Я всего лишь хотел сохранить родительский дом! Жить-то я здесь всё равно не буду. Ты же сам просил об этом. Убеждал, содержать дорого. Я согласился оплачивать коммуналку при условии, что квартиру возьму в собственность. Какую-то сумму тебе компенсирую.
– Какую? – проявил неожиданный интерес брат.
– Договоримся. По справедливости, – попытался успокоить внезапное раздражение Михаил. – Сейчас не могу. У меня трудные времена. Может завтра вовсе без работы останусь. Поехали в администрацию оформляться.
Брат нехотя забрал с подоконника ключи, не найдя что ответить. Москвичей не жалел, а тихо ненавидел. Участь обделенного жить с затаенной злобой.
– Сначала в налоговую, там какие-то проблемы, – загадочно предупредил.
– Ну вот опять, – снова начал раздражаться Михаил. – А зачем тогда за пятьсот верст вызывал, если к оформлению ничего не готово? Говорил же …
Махнул рукой. Разгоряченные неприятным разговором братья выскочили на улицу.
В налоговой оказалась задолженность около четырёхсот тысяч. На неоплаченную за несколько лет коммуналку, какие-то штрафы. Сложив настоящие и будущие финансовые траты, Михаил обнаружил, что их сумма равняется стоимости новой квартиры. Возникло подозрение о втягивании его в сложную мошенническую схему. Опасения подтвердились. На квартиру по решению суда наложено ограничение по сделкам. Одним словом, арест. Оказалось, пять лет назад, брат под родительскую квартиру взял в банке кредит и не собирается его отдавать.
– Ты же знал и мне не сказал, – тихо и растерянно обратился к самому близкому родственнику.
Тот только отвел в сторону бегающие глазки. Молчал.
С обидой подумал о человеческой хитрости и коварстве. Вовремя остановил нарастающее озлобление, желание бросить, как брат, ключи на подоконник. Неожиданно вспомнилось прочитанное в учебнике по маркетингу чудное определение – дауншифтинг. Способ безжалостно бросать наработанное, начиная все с нуля. В значении этого слова скрывался тайный смысл и его успешности в службе. Открытие сделал недавно, хотя раньше интуитивно следовал данному правилу. Опробовал которое в шестилетнем возрасте. Плохо плавая, переплыл реку, чуть не утонув. Результат стоил риска. Почувствовал себя взрослым, а у друзей заслужил уважение. Бросать наработанное и начинать с нуля отныне стало правилом.
– Возьмите квитанции на оплату коммунального долга и штрафов. Оплатите, выдам справку о неимении задолженности. С кредитным учреждением решайте сами, – доброжелательно подсказала девушка-налоговик, возвращая в реальность.
Брат, как при входе в пахнущий кошками подъезд, от её слов отшатнулся. Тогда девушка растерянно посмотрела на Михаила, который, напротив, сделал шаг навстречу. Взял квитанции, твердо решив идти до конца. Сейчас же оплатить задолженности и позвонить руководителю областного филиала банка. В надежде решить и эту проблему. Только сейчас понял, почему «родственник» не устраивался на муниципальную службу. При такой кредитной истории двери в госучреждения закрыты. Сделалось жалко брата, которого с детства оберегал, наставлял. Книжки умные присылал, бескорыстно передавая обретенные знания. Раскрылась тайна необычного приема с тушёной лосятиной и медом в сотах. Явно тяготило налоговое бремя, но стыдился рассказать старшему Михаилу, попросить помощи. По – другому взглянул на его жизнь. «На что же он существует? На меде от пасеки далеко не уедешь», – сам и ответил на поставленный вопрос.
Неожиданно родительская квартира, хлопоты по её оформлению стали мелкими, второстепенными. Родному человеку требовалась срочная помощь и он её окажет!
Через десять минут долги оплатил и позвонил в банк. Знакомый обещал помочь и даже подал надежду: «Возможно списание задолженности при согласии сторон».
Сергей особенно крепко пожал ему руку, предложив поужинать. Михаил отказался. Ждали друзья детства.
Тогда же у младшего брата с женой состоялся короткий разговор.
– Ну как? – поинтересовалась женщина итогом встречи с московским родственником.
– Долги оплатил по налогам и коммуналке.
– Ну и что теперь?
– Как вступит в собственность, отдаст мою долю.
– Как скоро и сколько?
– Не обсуждали.
– Милый! Избавляйся скорее. От нее одна морока. Сам же ругаешься. Отопление три тысячи, коммуналка и свет тоже три. Твоя зарплата сторожа десять тысяч. Зачем такое разорение?
– Согласен. Скорее бы. Деньги от продажи квартиры потрачу на покупку Камаза-мусоровоза. Надежная машина. Скоро откроют областную свалку. Всех обяжут туда мусор свозить. Буду на перевозках зарабатывать. С мэром договорился. От Макарова до Чухлово всего-то семьдесят кэме. Думать нужно наперед, а не жить сегодняшним днем!
Перед встречей с друзьями детства Михаил зашел в магазин купить бутылку водки. Сразу стал случайным свидетелем перепалки некогда известных в городе людей: бывшего второго секретаря правящей тогда партии и начальницы городского ЖЕКа. Сегодня первая числилась в активистках местного отделения компартии, вторая – директором кладбища.
– Коммуняга, привет! – обратилась пятидесятилетняя Любка к сухонькой старушке перед витриной мясных изделий. – Что, колбасу покупаешь своему партлидеру, Кольке Сутягину?
Не получив ответа, аккуратно уложила в давно вышедшую из моды сумочку бутылку водки и кусок колбасы, объявив на весь магазин:
– Пойду на работу, там и выпью.
Семидесятилетняя «коммуняга» со страхом взглянув на директора кладбища, прошептала:
– На могилке, с покойниками будешь выпивать?
– Пойдем со мной! Боишься? – вызывающе бросила Любка, сузив пьяные глаза, отчего стала похожа на вышедшую из лужи ободранную кошку.
Наступили сумерки. Пока Михаил ехал по неосвещенным безлюдным улицам несколько раз машину преследовала свора собак. От осознания встречи с четвероногими друзьями один на один, да в темную ночь, становилось жутковато.
Вот и Валовая. Именно здесь Михаил родился. Сорок восемь лет назад. Как в песне:
«На свете много улиц славных,
Но не сменяю адрес я.
В моей судьбе ты стала главной,
Родная улица моя»!
С печалью вспомнил о смерти любимой бабушки. Осталась короткая записка на листе ученической тетради: «Любимому мнучику Мише дарю десять рублей. Купи себе чаво пожелаешь сам». Мать с отцом поругались почему-то из-за бабушкиного завещания. Наверное, она им не оставила денег. Когда умер дедушка, опять ругались. Он вообще не оставил завещания на наследство. В итоге родственники долго делили собственность, да так и продали родительский дом.
Сейчас на улице живет друг детства Сашка Марков. Родительский дом он сохранил. В почерневший от старости пятистенок приходит раз в неделю, как кладоискатель, только богатства не было и нет. Мишка еще раньше уяснил истину о бесполезности копить деньги и строить дворцы. Покойный отец подтвердил догадку, как-то показывая на щеголеватого мужичка в модных белых войлочных сапожках. С непременным маленьким чемоданчиком подарков иногда заходил к их одинокой соседке. «Самый счастливый человек, – выдохнул завистливо отец, – ничего не имеет кроме чемоданчика! Знает тайную истину, в браке для мужчины не существует собственности»! Отец мудро угадал опасность стремления к обладанию собственностью, накопительству. В первую очередь для мужчин. Женщины их поощряют, чтобы остаться с теми, кто дает удовольствие, комфорт, безопасность. «Впрочем, женщина – это космос», – сказал знакомый художник Костя Горбунов. «Мужичка с чемоданчиком» маленький Михаил больше не видел. Посадили директора асфальтного заводика за растраты, а соседка превратилась в никому не нужную старушку-брошенку. Так уяснил еще одну истину о недолговечности авторитетов и общественных ценностей.
За воспоминаниями не заметил, как подъехал к Сашкиному дому.
– В урбанизации свои плюсы. Больше для тех, кто собрал народ в кучу и давай грузить налогами «на воздух» и землю, – мысленно похвалил себя за решение обосноваться на родине, – только здесь понимаешь какое это счастье – бесплатная парковка.
Оставив машину на широкой обочине, подхватив пакет с подарками, нырнул в Сашкин дворик. В темноте сеней не сразу нащупал ручку. Толкнул дверь и попал в пространство яркого света. Колька Головцов, Ванька Торбеев и Сашка Марков встретили пьяно и радостно. На кухонном столе одна уже пустая и новая початая бутылки водки.
– Мы, вот, не дождались и начали, – попытался оправдаться Колька.
От умственного напряжения коричневая кожа на голове сморщилась, а паутинки венок над висками превратились в высохшую гроздь винограда.
– За-мо-лол, – зашипел по-доброму Ванька.
Худой и сгорбленный, словно полжизни работал прикованным к каторжной тачке. Пережил два инфаркта, один развод, десятка два капельниц от запоя. Другой друг, Сашка, слегка боднул говорливого Кольку большим брюхом. Шагнул к Мишке, сгребая в объятия.
Колька не обиделся и приступил к самому важному. Разливать водку. Выпили. Еще и еще. Разговор не клеился. Инициативу снова взял Колька Головцов:
– Не понимаю, зачем тебе, Мишка, возвращаться. Мы же не живем здесь, а выживаем! На пособие по безработице, отсюда и пенсии мизерные. Ведь от зарплаты начисляется. Бабы не любят безденежных. Дети матерей защищают. Я, как пьяный прихожу домой, так сын сразу же вызывает полицию. Ещё утром проверяет, в камере ли я. Пацанёнок-сержантишко норовит оштрафовать за брошенный окурок, что поссал на забор, за переход улицы. А урн, туалетов и тротуаров в городе нет! Хорошо хоть воздухом дышать разрешают.
– Замолол Колюха, – прервал друга Ванька Торбеев. – Скажи спасибо, вино пить не запретили! А то воздух!
– Да и баб любить не отменили, – хохотнул Сашка Марков, прозванным за любовь к женскому полу «ходоком». – Расскажи лучше, как вчера с Торбеем свататься ходили. К Вальке, молодой пенсионерке, что из Москвы переехала.
Колькины глаза оживились, улыбка старого проказника распрямила кожу на лице. Хулигански матюгнувшись, начал рассказ:
– Я женатым только числюсь, а Ваня разведен. У нас так полгорода живет. Терпят друг друга. Деваться – то некуда. В общем, выпили вчера слегка и решили идти свататься. Невеста хоть и постарше на лет пять, но ухоженная. Упакованная, значит. Молодо выглядит. В Москве работают в кабинетах, а не в лесу, как у нас. Кожа у Вали румяная, волосы короткие, в ушках алмазы, на шее золото. Единственный недостаток, тощевата. С диеты, как наркоман с иглы, не слазит. Зашли, представились. Я «быка за рога». У нас молодец застоялся, что конь в стойле. Ваню нахваливаю, а сам не прочь поджениться. Она на меня глаз и положила. Смотрит, не отрывается.
– Замолол, – огрызнулся Торбей. – На меня смотрела, а ты молол пьяную чушь про богатое наследство. Звал Вальку в Челябинск, где тетка подписала тебе двушку. Так домололся, что чаем нас угостила, да и выпроводила. Про квартиру врал! Сам рассказывал, как жена тебя напоила и заставила переписать теткино наследство на сына. Нищий ты, как и я!
Воспоминаний, как раньше бывало, не получилось. С трудом выпроводил разругавшихся друзей.
По привычке поднялся рано утром. За стенкой раздавался бурлацкий Сашкин храп. Прибрал стол, помыл посуду. Оказалось, трое пятидесятилетних пацанов выпили не три, а четыре бутылки водки!
– Правильно, Михаил, привыкай к своему дому, – раздался за спиной сиплый Сашкин голос.
– Пьяный был, а помнишь, как дом продавал.
– Ну, дак, как гусак, – выпятив брюхо загордился Сашка. – Всё пропьем, но родину не опозорим!
– Пошли покажу подвал, – настаивал хозяин, – увидишь собственными глазами. Ничего не сгнило.
Мишке и не нужен старый дом, но не обижать же товарища. Что ему вчера по пьяни – то померещилось? Полезли в подпол, оказавшийся на самом деле сухим.
– Видишь, какой глубокий, – гордился Сашка, – отец покойный держал зимой ульи. В том углу.
На корточках засеменил к мрачному пчелиному месту. Раздался глухой удар Сашкиной головы о половую балку и вскрик: «Ё-мое»!
На друзей посыпалась древесная труха. Вылезли из подвала. Долго отряхивались.
– Чердак и крышу полезем смотреть? – смущенно предложил товарищ.
Михаилу хотелось скорее прекратить дальнейшие исследования. Интерес к полусгнившему дому потерял безвозвратно. Добил Сашку вопросом, после которого продажа дома приостановилась.
– Запах в прихожей. Чувствуешь?
Сашка шумно начал втягивать волосатыми ноздрями воздух.
– Несет из расположенного в терраске отхожего места, – поставил диагноз Михаил, – а чистите каким способом?
– Ковшом, – не подозревая подвоха, отвечал хозяин старого дома, дурно вращая похмельными глазами. – Не руками же. Ковш закреплен на жердь. Отходы человеческой деятельности в грядку. Нет лучше удобрения! Так всегда делали наши родители.
– Понятно, – для Сашки несправедливым приговором прозвучало единственное слово друга детства.
Сделка не осуществилась. Сгладил неприятный для друга отказ похвальбой:
– Раз в месяц летаешь в Кемерово на вахту. Шахтер! Смотри, какой молодец! Деньги у тебя водятся, вот и восстанавливай родительский дом на радость горожан. Чем не вклад в будущее. Только поменьше пей водки!
– Миша! – резво откликнулся Сашка. – Не для кого восстанавливать. Сын будет жить в Москве и не дай бог сюда вернуться! Тут же ни канализации, ни водопровода. Сам я, видать, недолго протяну.
Товарищ закашлялся и выплюнул черную слюну в раковину.
– Шахтерская болезнь у меня, называется «черные легкие», – грустно резюмировал Сашка, – а водка растворяет угольную пыль в организме. Пить-то приходится по медицинским показателям. Да, что обо мне. Вот у Кольки Головцова вообще рак обнаружили!
В этот миг Мишка вспомнил прошлогоднюю встречу с одноклассниками. В свое время успешными считались оставшиеся на родине. Получали квартиры, родительскую собственность. По субботам банный день, ужин в кругу родных. Тихая семейная жизнь. Уехавшие за лучшей долей в большие города обрекались на тяжелый труд. Скоро ценности поменялись. Новые горожане купили квартиры и построили дачи, компенсировав неустроенность молодых лет. Оставшиеся на малой родине, вдруг оказались лишенцами. Без работы и как следствие – пьянство, развал семьи. Горожан, напротив, под старость тянула родная земля. Кислый, как квашенная капуста воздух, казался сладким Пломбиром. От того зловеще воспринималось предупреждение: «Можно в те же вернуться места, но вернуться назад невозможно…"
В планах оставалось посещение Мишки Гречухина, известного в городе столяра и плотника. Для Цветкова он являлся примером стойкости. Тот часто падал, поднимался и снова падал, чтобы занять место в строю жизни. Не растерял, а только приумножил качества надежного парня с улицы Валовой. Дом Мишки походил на русский терем, с витиеватыми узорами наличников, с боярским крыльцом, сказочными деревянными фигурками во дворе. Ранимая душа поэта, требовала самовыражения и признания. Хозяин обнял друга детства и заплакал, повторяя по несколько раз, – Мишка, Мишка! Давай сходим на угор к «красной будке», там Унжа такая красивая, страсть!
До Цветкова наконец дошло, что в прошлое его тянет чистота человеческих отношений, которая удивительным образом гармонирует с местной природой. Комок жалости к самому себе подкатился к горлу, так что впору задохнуться. Выступившая слеза сняла душевный спазм. Память выхватила соответствующие настроению есенинские строки:
«Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник,
– Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом».
2
Полный мужчина с крупной головой, посаженной на широкие плечи, походил на носорога. На бычась, наблюдал за ленивой суетой двух взрослых парней. Они безуспешно пытались вытащить старый столб, что гнилым зубом торчал посреди двора в окружении трёх свежих приземистых построек. На месте огорода, за домом, обнесенный в одну доску загон для скота. Над мини фермерским хозяйством возвышался двухэтажный дом из светлого цилиндрованного бревна. С водостоков крыши до самой земли свисали похожие на морских змей железные цепи. Старинный способ отвода дождевых вод.
Столб окопали по периметру, но никак не могли вытянуть. Переминаясь с ноги на ногу, как утка, рядом находившаяся женщина не выдержала первой:
– Да спилите его к лешему! Так целый день провозитесь, а ещё двор чистить. Коровы не доены.
Пожилой хозяин походкой носорога направился на работников. Те, не сговариваясь, бросили непосильное занятие. Расступились. Полный мужчина обхватил руками бревно. Прижался к нему щекой, слово к любимой женщине. Постоял так минуты три и медленно-медленно начал вытягивать из ямы. Работники увидели его огромные жилистые руки, оголенные по локоть. Холки ладоней покраснели, а чувствительные пальцы слегка пульсировали на чёрном теле мёртвого бревна. Как только столб сильно наклонился, богатырь нехотя ослабил хватку. Затем медленно отступил.
– Сколько работничков не корми, все не в прок, – бросил с упреком в сторону мужиков, – выгоню на хрен!
– Куда нам с тобой, профессор, тягаться, – восхищенно пробасил человек с красным лицом.
Другой участник добавил с сильным акцентом:
– Геркю-лесс!
– Ты, Васька, с утра нетрезв, – с упреком обратился профессор к краснорожему, – скоро надоест тебя воспитывать.
– Профессор! Васька, яхши, – вступился второй работник, – Васька хороший.
– Сухроб, помолчи! – устало прикрикнул профессор. – Грузите хряков в тракторную тележку. Повезем на бойню.
– Зачем деньги платить чеченцам? Сами заколем, – руками изображая предстоящий процесс, возмущенно предложил Сухроб.
– Заколет он, – пришла очередь возмутиться профессору. – Во-первых, начальник скотобойни не чеченец, а молдаванин. Во-вторых, без клейма мясо не продадим. Тридцать процентов от стоимости туши приходится отдавать за справку ветеринарного контроля. Грабители! Да еще жалоба, будь она не ладна. Воздух я им в поселке испортил.
Хозяин поселковой фермы тяжело повернулся в сторону дома. Прошил, что выстрелом, недобрым взглядом. Хорошо знал больные места и недоделки. Из-за неправильно сложенного фундамента покосилась терраска, пол в середине вспучило, отчего с трудом закрываются двери. Красивые при покупке строганные бревна, через пару лет потрескались. Дерево не созрело, вот его и крутит, потому, как сруб не выстоялся. Сырым загнали под крышу. Косяки лезут и лезут. Доверился местным умельцам. Сплошной обман! Работают по-шабашному, а цены дерут по-московски.
За спиной завизжали потревоженные хряки. Профессор-фермер тяжело повернулся в сторону хлева. Десяток свиней, три коровы и два бычка, козы, утки. Больше года создавал хозяйство. Одна жалоба поставила крест над мечтой.
Род Улыбиных давно обосновался на берегу лесной речушки Чухловка. В древности здесь проживало финно-угорское племя чудь. Ушлый народ, неосознанно применив ребрендинг, пытался изменить историю. С советских времен позиционировали себя овощеводами. До революции, напротив, славились свиноводством. Свиней здесь называли «чух-чух». Отсюда, мол, и Чухлово. В новой России бывшие крестьяне омещанились и обленились. Дешевле оказалось купить китайскую свинину и турецкие овощи, чем самим выращивать. О ребрендинге больше не вспоминали. Вошли в ленивый дауншифтинг.
