Побег из Зазеркалья

– Больно.

– Когда ты узнала?

– Ты точно хочешь спросить об этом?

Муж сжал меня еще сильнее. Я не пыталась вырваться – бесполезно.

– Все не так. Не так, как кажется.

– Я не желаю ничего знать.

– Она никогда и ничего не значила для меня. Никогда и ничего!

– Тем хуже для тебя. Для вас обоих.

– Все случилось до того, как я узнал тебя.

– И семь лет забывал рассказать, что спал с моей сестрой?

– Это ничего не значило!

– Повторяешься.

– Не веришь мне? Но…

Вскинув руки, я взяла его лицо в свои ладони. Легонько сжимая ледяными пальцами его кожу, заставила посмотреть на меня. Приподнялась на кончиках пальцев, чтобы мы были чуть ближе друг к другу. Лучше видели друг друга. Сказала тихо, как когда когда-то шептала в ночи:

– Неважно. Все это уже неважно. Я больше не жена тебе.

Давид склонился ко мне, как если бы желал поцеловать, и прошептал в ответ:

– Этому не бывать. В раю или аду – неважно. Мы будем вместе. Иного не дано.

Две недели спустя

Крохотная искра породила огонек. Я бросила спичку на потемневшую от засухи последних дней землю. Вспыхнуло пламя. И яркий огонь стремительно и весело помчался по бензиновой дорожке, что я старательно начертила для него.

В тот же миг я бросилась по склону жиденького бора, что таил ужасную, похожую не то на плешь, не то на рану поляну, что оставили во время вырубки. Вскоре в этом небольшом лесопарке будет построен очередной квартал и не останется ни деревьев, ни следов варварства строителей. Ну а пока здесь не гуляют жители нового района и не суют свой нос в чужие дела бдительные старожилы. И это прекрасно.

Вскоре бензиновая дорожка привела огонек к машине мужа. Пламя перекинулось на бензобак, и грохнул взрыв. Не сдержавшись, я обернулась. Остов джипа пылал. А на водительском месте явственно виднелся силуэт мужчины.

Поправив лямку рюкзака, я поспешила прочь. Этой ночью у меня еще уйма дел. И некогда отвлекаться на сожаления.

Вовсе не радуясь тому, что сезон белых ночей еще не завершился, я вернулась домой. Особняк мирно спал и знать не знал, что за стенами его неминуемо рушится мир.

Вбежав по лестнице, я бросилась в ванную комнату. Брезгливо стянув с себя одежду, сгребла ее в мусорный пакет. С остервенением натирая мочалкой тело, приняла душ. Мокрые волосы затянула в узел. Спешно переоделась в джинсы и толстовку.

Подхватив пакет, бегом помчалась к домику садовника. Одноэтажный домик, одна часть которого была сплошь увита виноградом, а другая – розами, хранил в себе множество полезных для сада вещей. Но сейчас меня интересовала огромная бочка, что пряталась за ним. Убедившись, что она пуста, я порадовалась. Бросила в нее пакет, а заодно и рюкзак. Вылила целую бутылку жидкости для розжига барбекю.

Одной спички хватило, чтобы пламя вспыхнуло быстро и яростно. Убедившись, что работа пошла на лад, а также впервые за все время жизни здесь порадовавшись обширной территории сада, я поспешила в дом.

Порывшись в кладовке горничной, я натянула резиновые перчатки. Вооружилась щетками и разномастной химией. И принялась за уборку.

Утро началось с череды телефонных звонков. Первый прозвенел в начале десятого. К десяти телефоны стали звонить беспрерывно. Не мудрствуя лукаво, я отключила телефон особняка и переключила на беззвучный свой мобильный. Не мечтая больше о сне, перебралась в студию.

Первым явился Буров. Я видела, как его машина появилась на дорожке, но даже не подумала встречать гостя. Впрочем, иллюзий о том, что «дорогой» гость отправится восвояси, тоже не испытывала.

Николай Буров был давним соратником отца Давида. Его единственной заботой была безопасность семьи и бизнеса. А обширный опыт работы в спецслужбах и чутье зверя отлично помогали в этом.

И только глупец мог бы посчитать, что возраст притупил его нюх или хватку. Разменяв шестой десяток, Буров добавил к ним недюжую мудрость, но не растерял ни ту, ни другую.

– Здравствуй, Белль, – появившись на пороге, поздоровался он бархатным голосом.

Равнодушно мазнув взглядом по его широкой фигуре, я вернулась к работе. Одна из балконных дверей была открыта настежь – сегодня было душно. Приблизившись к витой решетке французского балкона, мой гость замер. Ему не нравилась моя студия. Слишком много света. Слишком много пространства. Неподобающее количество свободы. То ли дело бронированный со всех сторон бункер где-нибудь под землей.

В школе, а затем и студенчестве у меня было хобби – я бесконечно рисовала людей, чьи лица казались мне интересными. Не обязательно красивыми. Вовсе нет. Интересными.

Так вот, у Бурова не было ни единого шанса попасть на страницы моего альбома. Ибо был он типичным. Абсолютно типичным представителем племени силовиков.

Занимаясь самбо с самого детства, он приобрел фигуру и поступь профессионального борца. Годы распутывания хитроумных головоломок и схем одарили его глубокими складками на лбу и вечным недоверием во взгляде.

На заре нашего знакомства с Давидом я всерьез побаивалась его. Он казался мне эдаким злым советником короля, что легко и без всякого сомнения запрет королеву в высокой непреступной башне. А для верности еще и дракона сторожить приставит. Тогда я не знала, что такие, как он, лишь исполняют приказ. Приказ короля.

– Я звонил.

– Я не хотела разговаривать.

– И все же придется.

– А надо ли?

Буров усмехнулся. Обернулся и с интересом посмотрел на меня. Из всех людей на планете только он знал, что сделал Давид. И только поэтому я не могла выносить его взгляд.

Буров шагнул вперед, а я вся сжалась. Он, конечно, заметил это. И больше попыток приблизиться не делал. Все тем же бархатным голосом спросил:

– Твой муж не приехал в офис. На звонки не отвечает.

– Меня это не заботит.

– Как давно ты его видела?

– Я бы предпочла не видеться вовсе.

– Когда ты последний раз говорила с ним?

– Мы не разговариваем.

– Изабелла, – с нажимом произнес он. Я нахмурилась.

Чем быстрее он получит свое, тем быстрее уйдет. Одно плохо, ненадолго.

– День, может, два назад.

– Поточнее.

– Зря стараешься. Здесь, как в заколдованном замке, время остановилось. Каждый новый день похож на день вчерашний. И все они одинаково безнадежны.

Буров поморщился. Прошелся по студии. Отчаянно хотелось, чтобы он оказался где-нибудь за две-три планеты от меня.

– Его кто-нибудь искал?

– Ты.

– Кроме меня.

– Никто не приезжал. Если ты об этом.

Вспомнив, что телефоны я игнорирую, Буров кивнул. Но не успокоился.

– Он говорил тебе о своих планах?

– Вопрос не по адресу.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что есть женщины, которые знают планы Давида лучше меня. У них и спрашивайте.

Буров остановился. Посмотрел на меня как-то странно. Будь его воля, он бы уже вытряс из меня все, что хотел. Но позволить себе подобное не мог. И это явно его расстраивало.

Но он старался казаться добряком. Заглянул через мое плечо и спросил:

– Новый проект?

– Прежний. Не успела закончить.

У меня всегда было множество проектов. Но больше всех я любила иллюстрации к книгам. И в этом нет ничего удивительного, ведь мои родители держали книжный магазинчик, среди полок и стеллажей которого я и выросла.

– Что за сказка?

– «Красная шапочка».

Буров бросил на меня быстрый взгляд. Потер колючую щеку. И сказал:

– Дай мне знать, когда Давид объявится.

Я кивнула в знак согласия. Хотя ничего подобного делать и не собиралась.

Выход гость нашел самостоятельно. Я же сосредоточилась на работе. А вернувшись к реальности, поняла, что уже наступил вечер.

Потерев усталые глаза, я призадумалась, чем себя занять. Голод подсказал ответ. Но делать заказ на дом мне не хотелось. Вместо этого я направилась в гардеробную.

Увлеченно передвигая вешалки, я остановилась на платье из струящегося шелка пастельно-лавандового цвета. Перебрав украшения в сундучке, выбрала длинные серьги, которые привезла из Индии.

Присев на мягкий пуфик, робко касалась флакончиков и баночек на туалетном столике. Все было на своих местах. Все так, будто я и не покидала этой комнаты. Вновь возникло странное чувство, будто время здесь остановилось.

Неуверенно и даже робко взглянула на свое отражение. Та другая я, томясь в темнице зазеркалья, смотрела на меня темными грустными глазами. И время обернулось вспять в холодную ночь начала весны, когда она была заточена.

Той ночью я уснула, едва коснувшись головой подушки. Особняк встречал гостей по-королевски, и на правах хозяйки бала я старалась уделить время всем и каждому.

Приемы в особняке проводились очень редко, только по особому случаю или для особенно ценных партнеров мужа. Ни Давид, ни я не любили шумные мероприятия. А пускать в дом чужих людей еще меньше.

И в этом была одна из причин, отчего я так устала. Не дождавшись мужа, я забралась под одеяло и провалилась в глубокий сон. А среди ночи проснулась, будто от удара. Присев в кровати, я тревожно прислушалась. Давида рядом не было, и отчего-то это напугало.

Включив свет, я тут же зажмурилась. Спросонок ночная лампа казалась мощнее любого прожектора. Часы показывали начало пятого. Я нахмурилась.

Готовясь к крупной сделке или важным переговорам, муж частенько полуночничал, и я считала своей святой обязанностью подобного не допускать. Усталость в бою не союзник.

Закутавшись в длинный халат с нежной кружевной отделкой, я отправилась в кабинет. Он располагался на первом этаже, выходя огромными окнами на озеро.

Дом мирно спал, лишь в коридорах едва ощутимо горели бра на стенах. Но их слабого света было недостаточно, чтобы осветить все закоулки большого дома. Да этого и не требовалось. Бесшумно ступая босыми ногами, я спустилась вниз. Машинально отметила, что умничка Полли проследила за тем, чтобы нанятая по случаю торжества бригада уборщиков привела особняк в порядок. Все было прибрано и едва ли не сияло чистотой. Как и всегда.

– Это жестоко!

Голос сестры растревожил ночью тишь. Я замерла в изумлении. Лара обожала торжества. Каждое она воспринимала как вызов, стараясь затмить любую даму. Зная о пристрастии сестры, я приглашала ее и на балы, что устраивались в особняке. После торжеств, когда разъезжались гости, она и Федор всегда оставались на ночь. Но гостевая спальня, где они обычно останавливались, была на втором этаже. И делать здесь ей совершенно нечего. Разве что и Лару одолела бессонница.

Заранее беспокоясь о мытарствах близких, я шла на свет, падающий в коридор из приоткрытой двери кабинета. Но войти так и не осмелилась.

Потянувшись к дверной ручке, я замерла словно громом пораженная. Скрытая во тьме коридора я отлично видела разыгравшуюся сцену.

Забившись в угол мягкого кресла, Лара закрыла лицо ладонями. Горько всхлипнула. Но тут же резко вскочила и бросилась к мужу. Давид стоял подле своего стола. Лицо холодное, безучастное. А в уголках губ насмешка.

Схватив за грудки, Лара обратила к моему мужу заплаканное лицо. Он недовольно поморщился.

Сестра воскликнула с надрывом:

– За что ты так жесток со мной?

– Оставь эти сцены для своего мужа, – поморщился он и попытался высвободиться. Но она еще сильнее вцепилась в тонкий хлопок его рубашки.

– Ты же знаешь, я не люблю его и никогда не любила! Одно твое слово, и…

– Мне плевать.

Лара громко всхлипнула. Застонала не то с болью, не то с истомой. Обхватив его обеими руками, прижалась все телом.

Она была хороша и отлично это понимала. Несколько слезинок не испортили ее личико. А полупрозрачный пеньюар открывал все достоинства фигуры.

– Скажи, скажи, что все еще хочешь меня…

– Я не настолько люблю свои ошибки, чтобы помнить о них до конца жизни.

– Ошибки? Я – ошибка?

– Кто же еще?

– Но ты… ты же был счастлив со мной!

– Не обольщайся, – одним резким сильным движением разбив кольцо ее рук, усмехнулся Давид. – Я никогда не видел разницы между тобой и всеми остальными. Что одна гулящая девка, что другая. Все на одно лицо.

Лара вздрогнула. Побелела от ярости. Спросила со зловещим шепотом:

– Это я гулящая?

Давид равнодушно пожал плечами. Похоже, эта сцена была вовсе не нова. И изрядно наскучила ему.

– А она, что же, лучше? Твоя идеальная Белль? Моя чертова сестрица!

– Осторожно, – тихо сказал Давид. И Лара побледнела еще больше.

Но как бы зла она ни была, все же не теряла разума. Быстро сменив тактику, вновь бросилась к нему. Пеньюар ее распахнулся, обнажая пышную грудь.

А едва она приблизилась, как Давид выбросил вперед руку. Схватил ее за плечо. Прошептал ей что-то и отшвырнул в сторону. Не удержавшись, она рухнула на пол. Распластавшись у его ног, некрасиво зарыдала. Муж посмотрел на нее с нескрываемым презрением, поморщился в досаде.

Вернулся за письменный стол. Не отрывая глаз от экрана ноутбука, бросил:

– Тебе пора. И не забудь закрыть за собой дверь.

Я ушла столь же тихо, как появилась. Пошатываясь, поднялась в нашу спальню. Заперлась в ванной комнате. Едва стоя на ногах, ища опоры, вцепилась руками в раковину.

Слез не было. Одна лишь боль. Страшная. Непобедимая. Всепожирающая.

Я посмотрела на свое отражение и не узнала себя. В этот самый миг Белль, которой я была, словно провалилась в Зазеркалье. И та другая я, что поменялась с ней местами, мало напоминала мне саму себя.

Это было страшно. Но не страшнее секрета, что я узнала сегодняшней ночью.

Вернувшись в постель, я закуталась по самый нос в одеяло. Что-то страшное и опасное росло и крепло в моей душе. Будто зернышко зла, оно прорастало на щедрой почве, вытесняя все доброе и светлое, что раньше было там.

И когда муж вернулся, привычно лег рядом и обнял меня, я уже знала простую истину, о которой никогда и никто не говорит.

Иногда злая колдунья, проклявшая прекрасного принца, имеет на это полное право. Ведь это он сделал ее такой. Превратил из прекрасной принцессы в злую ведьму, что не знает пощады и чувствует только страшную боль. Боль, от которой не спасает даже месть.

Захлопнув пудреницу, я спрятала свое отражение. Поправила распущенные волосы. Подхватив сумочку, спустилась вниз. В гараже было несколько машин, и пропажа моей и мужа особых проблем не доставила.

Взяв из ключницы ключ от кабриолета, я помчалась в центр, на свет его огней.

Выбрав для ужина небольшой ресторанчик на крыше, я разместилась у самого края за маленьким столиком. Любуясь городом, я всматривалась в его купола и крыши, чувствуя, как скучала по нему.

Смакуя каждый глоточек прохладного белого вина, я наслаждалась этим вечером. И обретенной свободой. Свободой с горьковатым привкусом вины.

Это чувство все еще было мне незнакомо. Его новизна будоражила кровь. Волновала.

Попав из родительского дома сразу в дом мужа, я не успела насладиться свободной жизнью. Если честно, раньше это никогда меня не тяготило. И попыток что-то изменить я не предпринимала. Даже и не думала о подобном.

Но теперь все было иначе. Все переменилось. А я прежде всего.

И около месяца назад, такой же теплой летней ночью, я познала, какова свобода на вкус. Странное это было чувство.

Сидя на ступеньках крыльца покосившегося домика, затерянного где-то между Петербургом и Москвой, я чутко прислушивалась к себе. Замотанная в бинты и обколотая обезболивающими, я пока еще туго соображала. Боль притупляла и без того затуманенное сознание. Но этот новый вкус я все же уловила со всей ясностью.

Тогда-то я и решила, что дороги назад нет. И если раньше меня мучили мысли о том, что нужно связаться с мужем, совесть вопила о несправедливости и жестокости моего поступка, то той ночью все стало иным. Простым и ясным. Так бывает, когда решение принято и отступать некуда.

Так бывает, когда горят мосты.

Последующие два дня прошли без событий. Мне несколько раз звонил Буров. И каждый наш разговор был как под копирку с предыдущим. Более меня никто не тревожил. И проводя день в студии, вечерами я уезжала в центр. Ужинала в одиночестве и с удовольствием, но старательно избегая любой ненужной встречи или пустого разговора.

Под конец третьего дня, вернувшись в особняк, я застала незваного гостя. Уже поднявшись на две ступеньки вверх, поняла, что что-то не так. Сделала несколько шагов назад и заглянула в гостиную. Из холла она просматривалась прекрасно, как и незнакомец сидевший в кресле мужа.

С интересом наблюдая за моей реакцией, он помахал мне ручкой и улыбнулся еще шире. Я озадачилась еще больше.

Если он ожидал, что я испугаюсь, то напрасно. Похоже, лимит страха я изрядно превысила и теперь мало чего боялась. Но это не точно.

Легко поднявшись, он шагнул в мою сторону. Убедившись, что бежать я не собираюсь, приблизился без всякой спешки. Отвесил небольшой поклон и заявил:

– Герман Камф, рад знакомству.

Я радостных чувств не испытывала, оттого продолжала таращиться на незнакомца и молчать. Немая сцена затягивалась, и ему это не нравилось. Чуть подавшись вперед, он попытался ухватить меня за руку. Желал ли он пожать ее или запечатлеть поцелуй – не знаю. Но с некоторых пор я не терпела, когда ко мне прикасались.

Резко отшатнулась и буркнула:

– Что вам здесь надо?

Незнакомец закатил ясно очи к потолку. Тряхнул густыми белокурыми кудрями, которые, сомнений нет, очень любили женщины. Как и чуть пухлые алые губы, и глаза синевы небесной.

Камф был красив и отлично это знал. Умело пользовался. Но считал вовсе не преимуществом, а нормой жизни. Ведь он заслуживал только самого лучшего. Во всем.

Он улыбнулся обаятельно, той самой улыбкой, что по силе была равна стреле купидона, и сказал:

– Давно мечтал увидеть ту самую Белль, сумевшую приручить самого Давида Строганова…

Его небесно-голубые глаза таили множество веселых смешинок, но было в них что-то еще. И это что-то не оставляло иллюзий о том, насколько опасен мой гость.

Минута в его обществе, и я уже не сомневалась, что с этой же очаровательной улыбкой, элегантно орудуя ножом и вилкой, он с удовольствием и смаком слопает любого, кто посмеет ему помешать.

– Теперь я понимаю, почему мой друг прятал свою прекрасную розу за семью замками…

Его болтовня меня раздражала. Но я старательно не подавала вида. Он проник в особняк как фокусник, и это явно лишь один из многих его талантов. Мне же не хватит сноровки даже для того, чтобы добежать до ближайших соседей.

– Давида нет. Сожалею.

– О чем?

Дурашливая улыбка показалась на его лице. Было не понять, издевается ли он надо мною или правда не понимает.

– О том, что вы не застали друга. И зря проделали свой путь.

– Разве я говорил, что хочу его видеть?

– Но…

Герман резко ухватил меня за подбородок. Склонился к моему лицу и прошептал:

– Я пришел к тебе. Познакомиться. А Давид… в этой истории для него нет больше места.

Он, конечно, почувствовал, как я задрожала. Но не пожелал придать этому значения. Так кошка дает возможность мышке уйти чуть дальше, чтобы веселее было играть.

– Еще увидимся, цветочек. А пока будь умницей.

Коснувшись моих губ быстрым наглым поцелуем, он резко отступил. Отвесил очередной поклон и, насвистывая веселый мотивчик, вышел через парадную дверь.

Я тут же бросилась включать охранную систему. Была бы поумнее, сделала бы это раньше. Но сдается мне, Германа подобным не остановить.

Утро началось прескверно – явился Буров. Хмурый и заметно уставший он рыкнул с порога:

– Какого черта ты к телефону не подходишь?

– У меня нет времени на болтовню.

– Это ты так о своем муже печешься?

– Благополучие Давида больше не моя забота. Пусть его девки стараются. Ну или вы, раз он вам платит.

– Спятила?

– Само собой. Разве нормальных в психушке запирают?

– Это был санаторий.

– Ага, расскажите это шизику, который каждую ночь с Кантом спорил о том, что есть сущее и безгранично ли бытие. Иногда так расходился, что весь этаж будил.

– Белль, – неожиданно мягко произнес Буров. – У тебя есть причина сердиться на Давида. Он виноват, я не спорю. Но сейчас не то время, чтобы вспоминать былое. Мы должны…

– Должны? – усмехнулась я. – Лично я ему ничего не должна.

– А тебя не смущает, что твой муж, вполне возможно, попал в беду?

– Уверена, ты с этим разберешься. И замнешь по-тихому все, что он натворит.

Вновь став самим собой, он свирепо сверкнул глазами и сказал:

– Даже не сомневайся.

Я передернула плечами. Сейчас мне было даже неуютнее, чем обычно в его присутствии. Если честно, Буров начинал меня пугать.

– А теперь подробнее и по порядку расскажи мне о вашей последней встрече.

– Я уже рассказывала. Много раз.

– Повтори. От тебя не убудет.

Хотелось послать его к черту, но не рискнула даже мысленно. Забубнила монотонно заученное:

– В пятницу утром мы позавтракали вместе. Я не хотела его видеть, но он притащил поднос в спальню. Деваться было некуда. Сказал, что к вечеру я должна быть готова. Какой-то очередной прием… Я попыталась отказаться. Но ему до этого дела не было. Велел быть готовой к шести. Мы поругались. Он уехал. А мне пришлось ехать на Невский за платьем. Все.

– Тебя не встревожило, что он не приехал вечером?

– Скорее обрадовало. Я хотела развестись, а не шляться по светским тусовкам, изображая былую любовь.

Проигнорировав мои слова, будто не слыша их вовсе, Буров продолжал допытываться:

– Ты с кем-нибудь еще встречалась в тот день?

– Нет. И ты это знаешь. Надсмотрщик, которого Давид приставил ко мне, наверняка докладывает и тебе, и ему о каждом моем шаге.

– С этим небольшая загвоздка.

– Почему мне уже неинтересно?

– Денис исчез в тот же день, что и Давид.

– Меня должна волновать судьба шофера?

– Не обязательно. Но, как минимум, тот факт, что он не приезжает за тобой, должен быть любопытен.

– Вовсе нет. В гараже полно тачек. А пригляд мне без надобности.

– С этим я бы поспорил.

– Тебе не пора?

– После того, как Денис отвез тебя в особняк, вы общались?

– Я звонила ему на следующий день. Мне нужно было съездить в лавку художника. Он не ответил. Я прекрасно справилась без него.

– Он не перезванивал?

– Мне все время кто-то трезвонит.

Вспомнив свои безуспешные попытки дозвониться, Буров поморщился. Но сдержался.

– С тобой пытались связаться?

– Кто?

– Кто угодно?

– Ты считаешь, у меня будут требовать выкуп за мужа? – фыркнула я. – Напрасные старания. Все деньги принадлежат Давиду. Я бедна как церковная мышь.

– У тебя есть наследство от родителей.

– Ты имеешь в виду долги? Так ведь и они принадлежат Давиду.

Буров посверлил меня долгим тяжелым взглядом. Наверное, мне следовало превратиться в пепел. Но как бы хорош он ни был, Давид давно его превзошел. Так что, дядя не впечатлил. Хотя я и понимала, что этот человек вполне способен превратить мою жизнь в череду бесконечных неприятностей.

Когда же ему надоело, он буркнул недовольно:

– Держи меня в курсе. И Бога ради, отвечай на звонки!

Развернулся и, громко маршируя, вышел. Я вздохнула с облегчением. И совершенно напрасно, так как уже вечером он вернулся вновь. Да еще с дурными новостями.

– Что-то ты не выглядишь счастливым…

– Помолчи!

Я осеклась. Нахмурилась. Но перечить не стала. Кожей чувствовала, что сейчас Бурова лучше не злить.

Посторонилась и пропустила его в дом. Не тратя время на формальности, пошла на кухню. Заварила крепкий кофе. Все это время он внимательно следил за мной. Но тоже молчал.

Поставив два чашки на стол, я села напротив и попросила:

– Рассказывай.

– Давид погиб.

Если он ожидал рыданий и стенаний, то напрасно. Помолчав, я спросила:

– Ты уверен?

– Его машину нашли на Севере. Кто-то из местных шастал по стройплощадке и наткнулся на нее. Позвонил ментам. От машины мало что осталось, потребовалось время, чтобы определить владельца.

– Не понимаю… какая стройплощадка? Он попал в аварию?

– Машину подожгли вместе с водителем. Был ли это твой муж или кто-то другой, предстоит выяснить следствию.

– Это шутка такая?

– Я похож на шутника?

Буров был похож на запредельно рассерженного медведя, готового в любую секунду броситься на врага. Глаза его налились кровью. Но голос был спокоен, слова тщательно подобраны.

– Этого не может быть. Глупость какая-то.

– Отчего же ты так думаешь, а Белль?

– Оттого, что никто не желал смерти Давиду.

– Ой ли?

– Ладно, меня можешь оставить в списке подозреваемых, – поморщилась я. – Большое наследство и …старые грехи. Не отказывай себе в удовольствии.

– Ты напрасно считаешь, что я желаю тебе зла. Я на твоей стороне.