Маленькие письма больших надежд

– Чай готов. – Он перебил молчание, нависшее над комнатой.

Она посмотрела на него, словно совсем не ожидала увидеть. Ева подвинулась на кончик дивана и локтем уперлась на подлокотник, закинув ногу на ногу, вискозное платье плотно прилегало к ее ногам, стягивало и выделяло каждую косточку. Руки прильнули к волосам, откинув надоедливую прядь со лба.

– Я в предвкушении, – сказала Ева по-детски радуясь и потянулась за чашкой.

– У вас румянец на щеках, – заметил Кристиан, присаживаясь слева от нее на кресло, в то время как она располагалась на двухместном диване.

– Странно, я уже согрелась, – ее улыбка сопровождала каждое ее слово.

– Реакция на холод, сужение поверхностных кровеносных сосудов, – подчеркнул Кристиан и принялся за чай.

– Но мне идёт этот алый румянец, согласитесь, Кристиан, – подхватила Ева, не упуская возможности притянуть к себе побольше внимания.

– Так и есть.

Что оставалось ему кроме как смиренно согласиться, и было бы сложно это отрицать, Ева и вправду обладала удивительной красотой и алые щеки делали ее еще милее.

– Вы художник? – интересовалась она и после подметила. – Чай у вас получился отменный.

– Спасибо, я польщен. Верно, я художник, во всяком случае, мне нравится казаться и зваться таковым.

– Мой отец тоже художник. Не знаю, может, вам доводилось о нем слышать? Томас Хоэл.

Кристиан ответил не сразу, позволив себе отсрочить время на раздумья, но нисколько не для того, чтобы попытаться вспомнить художника Томаса. Он его не знал, это точно.

– Извините, Ева, Ева Хоэл, – он не мог не подчеркнуть того, что принял во внимание ее фамилию, – я не знаю вашего отца, мне жаль. Я не особенно интересуюсь биографией или скажу так: я совсем не интересуюсь художниками и другими выдающимися личностями. Нет, не подумайте неправильно, отнюдь, я знаю много великих композиторов и художников, но нет во мне тяги углубляться в их биографии. Боюсь принять, хоть и невольно, но принять от них что-то в свои работы и в самого себя. Мне важно отражать от и до имя своё. Конечно же, это индивидуально.

– Но ведь если мы изучаем биографию великих выдающихся художников – в вашем случае – то мы лишь открываем для себя искусство с разных ее сторон. А ведь открытия – это знания.

– Вы правы, Ева. Но вы не совсем правильно меня поняли, – он поставил чашку на стол и накрыл плечи шерстяным пледом, не забыв при этом протянуть кашемировый плед заинтересованной в дискуссии Еве. – Я знаю разные стили в живописи, я знаю многих художников, знаю их работы, но я никогда глубоко не изучал их и тех, кто стоит за ними. Хочу сказать, что знаю о художниках поверхностно, но знаю о направлениях в живописи глубоко, опираюсь и иду от этих знаний. Мне это важно, Ева, – он умолк на долю секунды, затем продолжил, – я знаю и понимаю, что всё выявленное в искусстве, дело рук человека. Я хочу быть новатором, я хочу открыть что-то новое, хочу создать и оставить в своих работах и после себя то, чего раньше никто не видел, чего не было. Чтобы люди, смотря на мои картины, говорили: «как чувственно, он пронес все через свое сердце».

Кристиан замер, вглядываясь в одну точку, глаза его округлились, губы застыли, словно он унесся далеко-далеко, словно не разделял эту комнату с молодой Евой Хоэл.

Ева не спешила возвращать его в реальность, скорее она воспользовалась моментом, чтобы как можно отчетливее разглядеть все черты его лица, накренившись, глаза ее неистово бегали по его лицу.

Она думала: «Какое необычное сочетание темных волос и веснушек, а какие синие глаза. Прекрасно.»

Ее мысли прервал резкий взгляд Кристиана на ней.

– Прошу прощения, я позволил себе уйти с ног до головы в раздумья. – Он откинулся на спинку кресла, но повернул голову в ее сторону, чтобы как можно четче следить и ловить ее эмоции.

– Напротив, я сполна ощутила, что вы хотели передать мне, – ее рука сползла по подлокотнику.

– А чем занимаетесь вы? – на удивление самому себе он задал этот вопрос.

– Я ботаник. – Уверенно и с горстью превосходства ответила девушка.

Мало сказать, что Кристиан был приятно удивлён. Давно известно о его пристрастии к растениям и к природе, в принципе.

– Хотелось бы мне знать об этом больше, – с мимолетной грустью сказал Кристиан.

– Правда? Почему же? – было видно, что Ева заинтересовалась не из любезности.

Он, как и подобает ему, пожал плечами, но после всё же ответил:

– Чаще всего я пишу именно природу и мне просто хотелось бы знать об этом побольше, ведь я обязан познавать больше о том, к чему тянется моя душа.

– Я имею смелость пригласить вас к себе в лабораторию, – она словно оживилась.

Ему эта идея показалась как минимум резкой. Он встал с кресла, скинув с себя плед, и подошел к мольберту, плавно проводя пальцами по нему, после чего взглянул на Еву, которая всё также, не теряя лица, упрямо смотрела на него. Ее не пугала его странность, скорее она искала и находила в нем некую новизну для себя, не считая их встречу случайной.

– Мы с вами отличаемся, Ева, – сказал Кристиан.

Он всегда был спокойным, мало, что могло вывести его из себя или хотя бы заставить резко среагировать. Он не приветствовал нытьё, но и не был душой компании, он умел находить этот баланс внутри себя, благодаря чему всегда пребывал в гармонии с собой и с окружающим миром.

– Что вы хотите этим сказать? – в недоумении спросила Ева, нахмурив свои едва видные брови.

– Я читаю на вашем лице, оно говорит, что уже знает меня, но это не так.

Могло показаться, что уверенность Евы понемногу отступила, но она мгновенно выпрямилась и встала с дивана, подправив своё платье, которое в точности передавало всю стройность ее фигуры. На её лице можно было прочитать недоумение, но ей было не скрыть того, о чём говорил Кристиан. Юной девушке и вправду казалось, что она уже вполне разгадала его и смело может вырисовывать образ представшего перед ней человека. Но как же горько будет ей узнать, насколько она ошибалась в своих выводах и насколько подвела ее собственная самоуверенность. Если Кристиан и не был загадкой, то как минимум замком, а ключ лишь в руках Милицы и Эллиота.

– Вы ошибаетесь, Кристиан. – Надменно и даже не думая отступать, говорила Ева, выпрямив плечи и приподняв голову.

Они стояли в двух метрах друг от друга, и каждый пытался проявить свой характер. Что происходило между ними в этот момент и что они чувствовали? Ева – недоумение, а Кристиан раздраженность. Проявив гостеприимство и благородство, он посчитал, что Ева ответила ему неуважением. Она подошла к нему так близко, что глазам Кристиана было некуда смотреть, кроме как в её глаза.

– Я ошибаюсь не больше вас, Ева Хоэл. – Спокойно и не подавая виду, что он сейчас раздражен, отвечал Кристиан.

– Вздор! Всё это ересь, происшедшая из ничего. – Если первое слово сорвалось на неожиданность громко, то все остальные спокойно и покладисто. Она держала себя в руках.

Он отошёл от неё на пару шагов назад.

– Вы попытались залезть ко мне в голову и с такой уверенностью говорили и смотрели на меня, словно вычислили кто я и что я, это я прочитал в ваших глазах.

– Ничуть! – она не знала, врёт себе или ему, – я лишь собираю ваш образ, это неизбежно, когда знакомишься и общаешься с человеком.

– Если вы со мной будете общаться, видеться, спрашивать о чем-то, то всё равно не сможете выстроить образ, так как для этого человек должен вам открыться, а мне это не пристало.

Она кивнула головой, нервно прикусив нижнюю губу и приподняв голову, отвела её в сторону, так будто ответ хотел вырваться из неё, но она не давала волю.

– Разговор ни о чём! – Она не сдавала позиций, не понимая, что тем самым в глазах Кристиана казалась глупой.

– Я думал, вы умная девушка, Ева.

Она пришла в смятение и не совсем понимала, как из их довольно приятного диалога вышло полное недоразумение. Ева просто остановилась и почувствовала, как всё внутри неё стихло, наступила тишина после бури эмоций, такое она испытывала достаточно редко. Она на несколько минут закрыла глаза, выдохнула всю тяжесть, скопившуюся в груди. Открыв глаза, она не знала, куда себя деть, казалась самой себе неуклюжей, и было не скрыть того, что ее окутывала неловкость и навязчивое смятение.

Они по-прежнему смотрели друг на друга, но оба находились в таком замешательстве, что ни один не посмел заговорить.

Но Кристиан всё же решился.

– Я бы сварил вам кофе покрепче в один из солнечных дней, дабы усмирить ваш нрав этим терпким вкусом. – Кристиан позволил себе дерзость, сам того от себя не ожидая.

Улыбка, которая вот-вот хотела появиться на лице Евы, вмиг исчезла. Не ожидая такого от человека, который практически её не знает, Ева оскорбилась. Ей не хотелось отвечать ему, а уж тем более оправдываться и убеждать в обратном. Ни одна мышца на её лице не дрогнула, она, как и подобает ей, не показала своей обиды. Задетую гордость ей не пристало прощать.

Лицо Кристиана покрылось сожалением. Она не стала ждать больше ни минуты, разделяя кислород с человеком, который так грубо, по её мнению, обошелся с ней. Повернувшись к нему спиной, она подождала три секунды и направилась в прихожую. Резко схватив пальто и шарф, она принялась обуваться. Кристиан поспешил за ней.

– Ева, простите, я позволил себе лишнего. – Кристиан пытался загладить вину, но, возможно, он и сам понимал, что сейчас это будет сложно.

Ева словно не слышала его, а так усердно завязывала шнурки на своих ботинках и, вернувшись в исходное положение, подправив платье, она надела пальто и вышла из дома, который отныне ей неприятен, оставив на растерзание совести молодого художника.

Кристиан подошёл к окну, в надежде застать на горизонте Еву, что так яростно выбежала из его дома. Ему хотелось уловить её уходящую тень, последний шаг, ускользающий в туман, чтобы после как можно строже осудить себя за свое же поведение. А точнее, ему скорее хотелось проанализировать и как иногда удаётся ему, оправдать себя, найдя на то веские причины.

Но ни Евы, ни снежной пыли от её колес не было.

Кристиан остался стоять на том же месте, держась ладонями за подоконник, упираясь лбом о стекло окна, к слову, подоконник приходился ему по пояс. Стоит заметить, что Кристиан питал любовь к панорамным окнам, но лишь в мастерской ему открывался полноценный вид на сад, словно соединяя его с ним.

«Но ведь я не сказал ничего зазорного» – мешались мысли в его голове. Его разум словно начал просветляться после выплеска эмоций Евы, которые, казалось бы, заставили его думать точно также как и она, и куда хуже, поверить в это. То ли Ева была настолько вспыльчива и эмоциональна, то ли Кристиан был резок и невежлив. Это предстояло выяснить обоим, конечно же, если Кристиану вновь захочется с ней пересечься. Но было бы громко сказано, что его особенно волновали чувства той девушки, чьи волосы он заметил у себя на джемпере, едва бросив взгляд на свои руки.

Он остановился, мысли его притупились, ему подумалось: «так ли важна для меня эта девушка?». Он редко растрачивал себя на то, что по сути не имеет никакого значения.

Его пальцы плотно сжимали край подоконника и в эту секунду он устремил свой взгляд в чистое голубое небо и почувствовал внутри, что он наконец готов. Кристиана вновь посетила мысль, что порой мелькала в его голове, но то ли смелости не хватало на ее осуществление, то ли взяла вверх его трусость и неуверенность в самом себе. Два года назад, когда приступы вернулись, он решил во что бы то ни стало найти Милицу, отправившись в Англию и начать с того места, где они должны были встретиться, но чего так и не произошло. Сидя ранним утром в своём саду, он составлял план своего путешествия, но поддался слабости и неуверенности. А возможно, его останавливало то, что он понятия не имел, прежняя ли она, та ли она, кого он знал и любил. Как часто и встречается в нашей жизни, люди из-за страха отступают и живут не так, как им хотелось бы жить, так и Кристиан, отдавший себя своим страхам, жил всё это время в маленьком норвежском городке, отбросив шансы найти Милицу. Эта жизнь поглотила его в монотонность и серость дней.

Но именно в этот момент он чувствовал и твердо знал, что настало время найти ее. С этого момента его жизнь никогда не станет прежней

Выйдя на улицу, он как обычно проверил свой почтовый ящик, но не ожидал увидеть там письмо, ведь кроме счетов он никогда ничего не получал. Он сразу понял от кого этот белый конверт и с нарастающим волнением, с сжатым сердцем, он открыл его.

«Господин Лачовски.

Пишу тебе я, Эллиот Франц Петтерсен. Возможно, ты не хочешь слышать моего имени, так как оно нагоняет на тебя страх прошлого, но убегать от своего прошлого нельзя, поэтому смиренно прими это письмо. Я покидаю Тонсберг завтра утром, от того и прошу навестить меня.

По правде сказать, я надеялся на иной исход моего визита в Тонсберг, в конце концов, я приехал ради тебя, но ты остался таким же умалишенным трусом, который боится жить настоящим и принять своё прошлое. Впрочем, я не удивлён, ты всегда был таким. И я знаю, что через несколько лет ты также будешь бояться тех дней, что проживаешь сейчас. Но я всё равно люблю тебя, ведь ты мой друг.

На обратной стороне конверта я оставил адрес отеля, в котором остановился. Я буду ждать тебя в холле в 17:40. не опаздывай, я это не люблю.

Твой верный товарищ, Эллиот Петтерсен»

Кристиан еще долго смотрел на столь знакомый ему почерк и впервые он по-настоящему чувствовал вину, а точнее он почувствовал, что на самом-то деле он хотел видеть Эллиота, проводить с ним время, разговаривая о хорошем и светлом, но вот ведь как вышло, он не успел.

С сожалением, что до краев наполняло Кристиана, он вернул письмо в конверт и, конечно же, не забыл проверить наличие адреса.

Замерзнув в одном джемпере, он тихими шагами вернулся в дом.

Слишком много произошло с ним за сегодня изменений, а он к такому не привык, но чётко понимал, что бездействовать уже бессмысленно, что жить он так больше не может. Чтобы избавиться от страха, нужно погрузиться в него.

Неразумным могло показаться решение отправиться за Милицей, даже сумасшедшим и безрассудным. Но что-то вселяло надежду в сердце Кристиана, вера в то, что ему предстоит увидеть глаза Милицы, дотронуться до её губ. Долгие шесть лет он писал ей письма в никуда. Его внутренний голос всё же смог притупить его неуверенность и неверие в их предначертанную встречу. Насколько же сильно окрыляло и как бурлил адреналин в его крови, когда он представлял их воссоединение. Должно быть в этом счастье – само предвкушение предстоящей встречи.

Эллиот заблуждался в том, что ожидание может свести с ума Кристиана, ведь это ожидание было для него обыденностью, протекающей жизнью. И в самом деле, ведь, если есть чего ждать, то прождать можно бесконечно долго. Он верил, что однажды откроются двери, в которые войдет Милица, ведь любить её – непосильный труд, как высказывался сам Кристиан Лачовски.

«Милица, я отправляюсь в путь, сегодня в Тонсберге идёт очень сильный снег, знаешь, я поднял глаза в небо и большие снежинки ложились на моё лицо. Я был невероятно счастлив.

Я спрашиваю самого себя, я счастлив от такой сказочной зимы или же что я наконец-то набрался смелости найти тебя? Прошло шесть лет с момента нашей последней встречи, но не было ни минуты, чтобы я не думал о тебе, чтобы я не писал тебе. Возможно, я сошёл с ума, но я верю, что всё не напрасно. Я иногда представляю нашу встречу. Ты изменилась, Милица? Может, ты остригла волосы или сменила их цвет? Может, ты повзрослела и черты твоего нежного лица огрубели?

Я скитаюсь. Иногда мне кажется, что ты стала совсем другой, что, возможно, я тебя не узнаю. А порой кажется, что ты точь-в-точь такая, какой я успел тебя запомнить.

Я нестерпимо хочу тебя увидеть, но опять-таки я ничего в этой жизни не боюсь так, как этой встречи.

Говорят ведь «краткость – сестра таланта», но мне хочется говорить с тобой не переставая, мне всегда мало, от того и письма выходят довольно уж длинные.

Я взял всё необходимое: много чая, теплую одежду (в Англии так же холодно, как и в Норвегии?), кисточки, краски, небольшие холсты. Мне приходится часто писать тебя, чтобы не забыть, как ты выглядишь.

Я оставляю это письмо на столе в своём доме, на случай если ты решишь искать меня в Норвегии и так же как Эллиот найдешь мой дом. Хочу, чтобы тебе было ясно, я отправился на твои поиски, мы не должны разминуться.

В каждом городе, включительно Осло, куда я направляюсь сейчас, я буду оставлять тебе письма, чтобы ты знала, какой город будет следующим.

Я верю, что мы найдём друг друга.

Кристиан Рой Лачовски»

Кристиан положил письмо на стол и легонько его поцеловал, словно был уверен, что Милица найдет эти письма.

Надев кашемировое пальто и взяв в руки чемодан, он вышел было за порог, но напоследок обернулся и с едва заметной грустью, он будто в последний раз осматривал свой дом, но быть может, это был прощальный взгляд прошлой жизни. Впереди его ожидало что-то совершенно новое.

Закрыв за собой дверь, он повернул ключ и без оглядки направился в ожидающее его такси.

Почти смеркалось, Кристиан сел в машину, но упрямо не смотрел по сторонам, лишь в переднее окно, где расстилалась бесконечная прямая дорога, по которой он отправится прямиком на прощальное свидание со своим товарищем. Если до полученного письма Кристиан еще пытался как-то притупить свою тягу и желание повидаться с Эллиотом, то после прочитанного он уже был не в силах совладать собой. Проезжая мимо этих красочных домиков, Кристиан уже ощущал тоску по Норвегии и как тяжело ему придется вдали от родины. В мыслях о доме и предстоящем ему пути, он и не заметил, как доехал до отеля. Кристиан сам себе удивился, с какой уверенностью и смелостью он вышел из такси.

Перед ним стоял трехэтажный, но небольшой отель, с красной вывеской на фоне коричневого кирпича, сквозь большие окна можно было наблюдать, как сотрудники оживленно носятся по коридорам, пытаясь быть максимально дружелюбными, но лишь малый процент из них по-настоящему любят свою работу. Впрочем, отель кажется достаточно приятным, по бокам от здания посажены ели, а посередине у входа маленький мраморный фонтан, довольно типичный ландшафт гостиницы. Но вряд ли такой человек как Эллиот Петтерсен остановился бы в более современном месте, это не в его стиле.

Кристиан продолжал разглядывать отель и его взгляд остановился на верхнем этаже, где в одном из окон стоял его товарищ Эллиот и очевидно томился в ожидании. Этот серьёзный взгляд и строгий образ заставил Кристиана поторопиться и он в спешке вошёл внутрь.

У входа его поприветствовала управляющая и поинтересовалась, бронировал ли он номер, на что Кристиан едва слышно ответил: «меня ожидают» и пошёл вслед за девушкой. В тесном лифте, минуты в котором Кристиану пришлось делить с незнакомкой, дались ему крайне тяжко и он все не мог дождаться этого звука, который даст знать, что они на нужном этаже. Пристально и не отводя взгляда, он смотрел на серебристые стальные двери лифта и с облегчением выдохнул, когда они открылись. 
Направляясь по узкому коридору, Кристиан размышлял искренне ли улыбается эта девушка, сопровождающая его или же из вежливости. Он остановился на том, что скорее из вежливости.

– 

Вам сюда. Приятного вечера, – сказала сотрудница и открыла двери под номером «309», перед ним тут же предстал Эллиот, который судя по всему, ждал у дверей, Кристиан даже дернулся от неожиданности.

– 

Я знал, что ты придешь, – сказал, улыбаясь Эллиот.

– 

Это заметно, – съязвил Кристиан и обошёл своего друга с правой стороны, который видимо, не собирался отходить.

Эллиот закрыл дверь и повернулся лицом к Кристиану и не смог не заметить довольно большой чемодан в его руках.

– 

Снова бежишь? – усмехнулся Эллиот и сел у окна на подоконник.

– 

Я в постоянных бегах, – Кристиан сел на свой чемодан, напротив Эллиота и снял с шеи теплый шерстяной шарф, аккуратно сложив его на колени.

– 

Не от меня ли?

– 

К тебе-то я всегда и бегу, – сказал Кристиан, и казалось, что он задумался над этим.

Эллиот усмехнулся.

– 

Так куда же ты держишь путь, Лачовски? – разглядывая его сверху вниз и зажигая сигарету, Эллиот будто одним только своим существом держал Кристиана на поводке. Но лишь из лучших намерений.

Кристиан боялся признаться Эллиоту, что спустя целых шесть лет он осмелился найти Милицу, остерегался, что Эллиот станет смеяться над всей глупостью этой идеи и заставит его в это поверить.

– 

За Милицей, – он даже не проследил за реакцией Эллиота, но однозначно прочувствовал.

Самого Эллиота вряд ли в этой жизни могло что-то удивить, он обладал невероятной выдержкой и закалённым характером. Порой сам себе удивлялся и казалось ему, что он в принципе не способен испытывать какие-либо чувства, а уж показывать подавно. Но это в большей степени причиняло ему вред, нежели защищало его.

Он всё также продолжал курить, облокотившись о подоконник, пока Кристиан сидел, разглядывая свои колени, дым медленно выходил в окно. Хоть Кристиан и был внутри зажатым и закрытым, но внешне это никак не отражалось, он держался уверенно и всегда с ровной осанкой, с высоко поднятой головой. Эллиот ничего ему на это не ответил, лишь кивнул головой.

– 

В Англию, – продолжил Кристиан, после молчания Эллиота. Ему хотелось рассказать об этом, хоть он и испытывал легкий страх и волнение.

– 

Ты набрался ума, однако, – потушив сигарету, Эллиот скрестил руки и, словно взглядом впивался в него. Темные брови Эллиота делали его взгляд еще более строгим и незнакомому человеку волей-неволей становилось бы не по себе, – я бы составил тебе компанию, – предложил Эллиот.

Кристиан опешил, такого он совсем не ожидал и резко посмотрел на Эллиота, отчего тот кротко посмеялся.

– 

Тебя-то я знаю, сорвешься, заблудишься в сомнениях, потеряешься, сойдешь с пути, – Эллиот перечислял всё возможное, что могло бы случиться с ним, так будто читает произведение.

– 

Не думаю, что вернусь из Англии, – он покачал головой.

– 

А куда же ты денешься? – как большой любитель виски, Эллиот налил себе стопочку, но не стал предлагать Кристиану, так как знал, что тот если и пьёт, то исключительно чай, – найдя Милицу, останешься там? – взбалтывая виски легкими движениями, он смотрел в спину Кристиана, пока тот не повернулся к нему на колёсах своего чемодана.

– 

Нет же, я о том, что у меня такое предчувствие будто я направляюсь на осознанную смерть, – он как обычно представлял всё буквально, взгляд его был прикован к одной невидимой никому точке, – что ухожу в никуда и пути назад нет. Но жить я так больше не могу. В таком случае, я выбираю вечное забвение.

– 

Разрешишь стать попутчиком? Мне терять нечего. – Эллиот стоял на своем. Сняв очки и повесив их на горлышко джемпера, Кристиан потёр глаза и посмотрел на Эллиота, вспомнив о его обязанностях и спросил:

– 

А как же твои лошади?

– 

За ними присмотрят, – так и не притронувшись к виски, он поставил стакан на стол.

Кристиан тихонько кивнул и сказал: 
– Эллиот, ты вовсе не обязан. Я ведь не ребёнок за которым ты должен всегда приглядывать и бежать на помощь, случись с ним беда. – он говорил с мимолетным презрением к себе.

– 

Запомни, Лачовски, на весь предстоящий нам путь, я живу ради забавы и эта поездка для меня путешествие и нисколько не сопровождение своего потерянного друга, хоть ты и считаешь, что жизнь это что-то особенное нежели промежуток времени, когда твоё тело дышит. Ты живешь мгновение, а мертвым будешь целую вечность, так что же важнее? Правильно, смерть. Так дойди же до неё достойно и не считай свои страдания чем-то великим.

– 

Нет, Эллиот, это для тебя всё неважно и всё бессмысленно, но пойми уже наконец, что самое важное – научиться жить. Кому какое дело чей труп в земле? Имеет смысл лишь твоё бьющееся сердце!

Он так редко спорил с Эллиотом, что и не помнит чего ожидать.

– 

А живешь ли ты? – Эллиот развел руками.

– 

Живу! Когда рисую, то живу, когда пишу эти письма, то живу, когда солнце сочится через занавес в мою комнату, то я живу! Я умею быть счастливым в одиночку и не жмусь к толпе. Не видишь разве, я счастливый человек, Эллиот! – Эмоции овладели Кристианом и Петтерсен был рад, что он хоть таким способом, но выносит наружу всё, что так глубоко спрятано.