Четыре угла

– Прошу, давайте обсудим мое решение не здесь. – И молодой психиатр глазами дал понять причину этого решения.

Оснач качнул молча головой и развернулся к выходу.

Уже на первом этаже, ступая ногами по последним ступеням у бело-черного «шахматного» пола, Риц заговорил.

– Однозначно могу сказать, что пред нами только что был случай инволюционной депрессии.

Савелий не решился показать своих эмоций, но зато потребовал аргументации.

– У пациента наблюдаются чувства никому ненужности, одиночества, «отсутствия цели жизни», безысходности. Частое ощущение грусти, наступление меланхолии свидетельствуют с вышеуказанным о наличии депрессии. Дальше, конечно, встает вопрос, какого вида депрессия? Именно наличие таких симптомов, как: наличие идеи о смертельном заболевании, обвинение всех в бездушности, суетливость, возбужденность и навязчивость в общении, являются отличительными признаками именно инволюционной депрессии.

Савелий Оснач замер. Он был восхищен.

– Браво! Браво, мой юный коллега. Абсолютно верно. Всё сказано точно, замечено абсолютно правильно. Честно, ещё утром я сомневался в вашем здравомыслии. Но сейчас! Сейчас у меня нет ни капли сомнения в вашей работоспособности. Итак, с возвращением, наш разумный Герман Риц.

Главврач хотел уже молча удалиться, но юный психиатр его остановил.

– Савелий Оснач, а можно ли, каким либо образом, обеспечить пациента №233 красками или книгами? Могу даже, если разрешите, самим присматривать, чтобы пациент не навредил данными предметами своему здоровью.

Оснач приподнял брови, то ли от раздумий, то ли от одобрения, и ответил:

– Обеспечим. Раз уж вы считаете, что это поможет в лечении, обеспечим. Но вы, вы мне пригодитесь в других вопросах, не стоит вам присматривать. Для этого у нас есть другие люди.

Так, Герман Риц прошел проверку и обеспечил пациента источниками культурного развития. Он был горд, доволен и крайне счастлив. Только одна мысль нагоняла тучи на его юную голову…

«Значит грусть и отсутствие смысла жизни… одиночество… Кажется, меня ждёт что-то крайне печальное и мрачное».

Мысль не выходила из головы. Герман, понимая, что все события связываются каким-то образом с переживаниями пациентов, начал морально готовиться к величайшей грусти всей вселенной. Но возможно ли быть к этому готовым?

Оставшийся день прошёл странно. Неожиданным образом все люди, окружавшие Германа, как будто перестали его понимать и видеть. Его слова пролетали мимо их ушей. Его шутки были не смешны, пока другой не пошутит ими же. Он не видел, чтобы хоть кто-то за весь день посмотрел точно ему в глаза.

Время начало тянуться. Солнце медленно уходить за горизонт.

Наступило прекраснейшее время суток – сумерки. То время, когда свет не ослепляет тебя, а ночь еще не обрушилась своей темнотой на твое пугающееся всего воображение. Сумерки – это еще не ночь, но уже не вечер. Переходная зона, окутанная слабым светом и первыми блесками звезд. Тонкие линии плывущих облаков украшают небо, придавая ему сказочный вид.

Свет фонарей, свежесть и прохлада, нежно потемневшее, но еще достаточно светлое небо создают атмосферу благоприятную для полного спокойствия. И именно в этой обстановке, Герман получил знак судьбы.

Неожиданно, с едва уловимым шумом, по лестнице тонкой струей посыпался золотистый песок. Никто, казалось, не видел его, никто, кроме Германа. Он поднял свою голову, устремив взгляд на потолок, и прислушавшись, пытался распознать источник.

Поднимаясь всё выше и выше по лестнице, он преследовал золотистый песчаный ручей в ожидании увидеть его исток. Оказавшись на злополучном этаже, он увидел дверь, тихо стоявшую и совсем не излучавшую всем свои видом и энергией ощущения опасности. Весь порог ее был засыпан песком, что от порыва ветра вздымался ввысь.

Не испытывая больше страха перед дверью, Герман сам открыл ее и вошёл в комнату. От сквозняка, дверь захлопнулась, заставив молодого врача слегка подпрыгнуть.

Риц осмотрел стены и углы, и остановил свой взгляд на тёмном плывущем по углу пятне. Юный психиатр подошёл к чёрному двигающемуся углу, медленно протянул к нему руку и коснулся ладонью переливающееся чёрное нечто.

Глава 12. Одиночество

Здесь была и будет пустая асфальтированная дорога с потрескавшимся покрытием. Здесь была и будет пустыня. Тут под ногами только земля, а вокруг поднятые ввысь неощущаемым ветром крупинки золотистого песка, что создают пелену и затуманенное пространство. Здесь так пусто, как пусто на душе у одинокого, и нет тут этому одиночеству ни края, ни конца. Тут нет даже плоского неба с монстром над головой, нет платформ и возможностей выбраться. Здесь нет ничего, кроме дороги, по которой приходится идти одному. И нет ничего, кроме их… силуэтов. Там и тут, словно миражи, появляются и пропадают люди, картинки с сюжетами. Шумные эпизоды и тихие встречи. Женщины и дети. Семьи и одинокие странники жизни.

Они проносятся мимо, не касаясь своими размытыми контурами. Их жизни, их истории – только для них.

Герман стоял по среди этого быстроменяющегося и обладающего иллюстрациями мира, и ощущал полное отсутствие физического существования. Всё в том мире напоминало чьё-то воображение или чью-то память. Но нет… это был мир полного и бесповоротного, круглого одиночества. Одиночества, наполненного пустотой. И здесь нет накипающего осадка. Здесь есть только реальность и сражающее психику отчаяние.

Герман смотрел на сменяющиеся миражи, пролетающие мимо и исчезающие где-то впереди, сбоку и сзади. Он стоял долго, ему не приходила в голову ни одна хорошая или хотя бы какая-то идея. Он просто проживал этот момент, в надежде не быть замурованном в этом обделённом красками мире.

И хотя краски мира делали его обделённым, голоса же мира делали его насыщенным. Рицу неожиданно стрельнул в голову детский голос, выведший его из транса. Он оглянулся и увидел маленькую девочку, идущую с мамой за руки. Она громко обсуждала с женщиной какой-то вопрос, одновременно скача на двух ногах.

Герман помчался к этой паре сломя голову:

– Простите! Извините! Могу ли я к вам обратиться? – задыхаясь, проговорил Риц, почти крича, подбегая к матери с ребёнком.

Они взглянули на него испуганным взглядом, но промолчали.

Герман, подбежав, слегка коснулся кончиками пальцев женское плечо, в надежде ощутить материю и тепло настоящего человеческого тела, наполненного кровью и душой. Но коснувшись лишь одним пальцем, Риц исчез с дороги и оказался в саду. В саду загородного дома в тёплую летнюю ночь.

Герман стоял среди кустарных растений, напоминающих малину. Над его головой свисали темно-красные плоды, ароматом разжигая аппетит. Вдруг, увидев скромный, но уютный дом, он распознал в нем силуэты.

– Что такое звезды? – Послышался девичий детский тоненький голос, раздающийся откуда-то из дома.

– Сейчас увидишь. – Ответила девочке, видимо, мама.

Они вышли из дома, закутанные легкими белыми одеялами, обошли плодовые деревья и встали под чистым ночным небом.

В ночной темноте, встав посреди двора, мама с малышкой подняли головы, устремив свои сверкающие от теплого домашнего света глаза в бескрайние просторы черного неба. Там и тут сверкали сотни звезд, дополняя своим даже самым тусклым светом общую композицию. Глаза матери были устремлены на всё скопление звезд, она смотрела на них, как на единое целое, что всем своим существом наполняло человеческий мир ярким блеском. Малышка же крутила головой, выискивая самые яркие звёзды. Они располагались вдали друг от друга и, казалось, пытались избежать «шумной компании».

– Почему ты так крутишь головой? – улыбаясь, заговорила мама.

– Потому что хочу увидеть все самые большие и яркие звёзды. Они самые красивые!

– Но, дорогая, без всех других звёзд, небо не было бы таким красивым, каким ты видишь его сейчас. И твои большие звёзды чувствовали себя очень одиноко, передавая это одиночество и нам – людям. – Мама говорила медленно, нежным голосом прекрасной женщины, заботливо и нежно обращающейся со своим ребенком.

Девочка не стала долго молчать:

– Одиночество? Звучит, будто кому-то очень плохо. Это так?

– Да. И вправду, одиночество приносит боль, грусть. Многие плачут, ощущая это. И у них болит тут, – и мама коснулась пальчиком левой стороны груди малышки, – В сердце.

На этих словах девочка сильно-сильно обняла маму, пытаясь укрыть свое лицо в её теплых объятиях.

Герман смотрел и слушал с широко раскрытыми глазами. Он впервые, попадая в другой мир, видит нечто не просто грустное, а нечто милое, но насыщенное чувством одиночества, что передается, как оказалось, из поколения в поколение.

Долго Герман стоял бы неподвижно на месте, если бы не яркий свет в небе. Падающая звезда пронеслась мимо этого сада и дома. Она будто бы мечтала, чтобы люди загадали желания. Юный психиатр закрыл глаза и прошептал:

«Желаю, что бы всё было хорошо. Желаю быть счастливым».

Но, когда он разомкнул веки, опять оказался на дороге, среди бескрайнего песка. Сухой безжизненный воздух пропитывал каждую часть путника, пытаясь иссушить его до своего подобия. Молчание здешних пустот было прервано знакомым, но совсем не приятным звуком. Сыпучий песок, засасывая всё на своем пути, трением песчинок подавал сигналы угрозы.

Тонкие ручьи песка со всех сторон бежали куда-то за спину Германа Рица. Под ногами юного путника растекались сотни нитей, состоящих из миллионов песчаных крупинок. Герман прислушался. Звук шел откуда-то сбоку или сзади. Он повернул свою голову направо, но не увидел ничего, кроме скудного вида. Затем, повернув голову за левое плечо, Риц увидел на расстоянии более ста метров от себя огромную воронку в земле.

Герман развернулся лицом к разрастающемуся на глазах неизвестному. Дыры стали множиться, каждая воронка становилась все больше и больше, и каждая новая становилась все ближе к нашему юному врачу. Он понял, что что-то под землей создает воронки с целью захватить незваного гостя в свою власть. Риц принялся бежать. Песок создавал помехи, сопротивлялся и не собирался помогать пришельцу. Разгоняя свои тонкие длинные ноги, стараясь выработать скорость опытного гепарда, Герман хотел скрыться от приближающегося нечто.

В это время подозрительная асфальтированная дорога, которую стремился избегать ради эффекта неожиданности заблудившийся в мирах психиатр, вновь и вновь возникала под его ногами. Она преследовала его так же, как невидимый монстр, что хотел проглотить Германа Рица, используя при этом изобретательный метод в виде пугающих воронок. И подобно одиночеству, монстр был так же невидим и настроен на вечное заточение человека в своих горьких объятиях, засасывая его постепенно, наслаждаясь страданиями.

Воронки черными дырами приближались. Тем временем, дыхание и силы странника покидали его, унося в тяжелую отдышку и мечты о скорейшем своем спасении. (И пусть спасение не обойдет его психическое состояние).

В легких не хватало воздуха. Герману пришлось остановиться. В этот момент, он увидел силуэт грустно идущего в его сторону молодого человека, чей взор без желания видеть мир был устремлен в собственные ноги. Силуэт случайно коснулся Рица именно в тот момент, когда монстр создавал новую воронку прямо под ногами странника. Касание спровоцировало исчезновении Германа из мира, заполненного песком. И Риц оказался в мире пропитанным внутренним одиночеством незнакомца.

Голова шла кругом от образов и воспоминаний незнакомца, который случайно контурами своего силуэта секунду назад дотронулся до Рица.

Переливающиеся и удаляющиеся вдаль черно-белые квадраты или ромбы, подобно гипнотическому маятнику изобретательных психологов, уводили Германа куда-то вперед в галлюцинации.

Ваакум пространства разрывал пропитанный горем мужской голос. Он лился реками боли сверху. И при этом не было видно лица, рта или кого-то в едином целом организме. Нет. Был лишь голос, от которого все наполнялось черными красками.

Что это? Стих? Нет, песня. Плохо сложенная, но проходя в самое сердце, она отражала все внутренние переживания автора.

«Ты ушла, и нет конца дороги. Увижу ли тебя я снова?

Нет ответа.

Она ушла, потеряв любимых,

Она ушла, чтобы не потерять себя.

А одиночество, что всегда знает своё место,

Уже на её и моих плечах.

(Как часто одиночество на её и моих плечах)…»

Пытаясь найти источник звуков, Герман оглядывал окружающее его пространство. Незаметно женский тонкий силуэт появился перед ним. Девушка, совсем юная, с тонкой шеей и короткими волнистыми волосами принялась бежать вдаль. Она бежала туда, куда уходили переливающиеся черно-белые квадраты. Она бежала в неизвестность в попытке сбежать от самой себя и от своих мыслей. Она бежала от проблем и нарастающей самокритики. Бежала туда, где боль не найдет её. Каждый шаг вперед наполнял ее свободой, ощущением отстраненности ото всего, что сжимает сердце и вызывает слёзы.

Потеряв брата, не найдя поддержки среди родных, окруженная мрачными мыслями и обделенная пониманием общества, она стала тонуть в черных песках одиночества. Девушка, стремясь найти покой для себя и автора песни – бежала прочь.

Герман же принялся догонять незнакомку тут, в галлюцинациях незнакомца. Тем временем голос стал громче. Песня залила галлюцинации полностью, не допуская проникновения иных звуков.

«Слишком часто пишу о ней, слишком часто пою о ней.

Это, видимо всё, что держит меня на весу.

И пусть держит. Я не видел её давно»

Одиночество окутало не только выходящий за нормы рассудок незнакомого молодого человека, но и ту, которая стала причиной галлюцинаций.

Как только слова песни закончились, и Герман почти дотронулся убегающей девушки, черное око, подобно расширенному зрачку кошки, заполонило пространство и поглотило странника, спрятав от него незнакомку.

Оставшись одним в черном пространстве в подвешенном состоянии, Риц ощутил, как пустота отделяет его от всего мира. Никто не слышал его. Никто не знал, где он. Он сам не знал, где он.

«Что? Как такое может быть? Я не чувствую земли под ногами и воздуха в легких. Я не вижу ничего, но вижу пустоту. Где я и как отсюда выбраться?». Кричать было бесполезно. Юный врач знал это благодаря полученному опыту.

Поворачивая головой в разные стороны, Герман пытался найти подсказку для своего спасения. Но ничего не было и ничего не происходило пока… пока не были открыты глаза. Пустота затрепетала. Показалась тонкая полоса света, изрешеченная черными гибкими линиями, идущими сверху и снизу. Так, огромные ресницы открывающихся глаз пропускали свет.

Герман был заточен в зрачке незнакомца.

Белый сплошной свет сменился на картинку. Двигающаяся и налитая красками, она показала Герману Рицу отрывок из жизни автора ранее услышанной песни.

В тот вечер было пасмурно. Прошел легкий дождь, и сильные порывы ветра сменились на штиль. Капающие с крыш капли разбивались об дорогу и растущие под окнами жилых домов листья лопухов. Свежий и чистый воздух с тонкой ноткой летней прохлады создавал едва видимый пар от дыхания. Под ногами хлюпала влажная земля с ползающими по ней в мелких лужах дождевыми червями.

Автор песни и владелец этого воспоминания смотрел всё время на свои ботинки, иногда посматривая на наручные часы. Вдруг издалека послышались звуки идущего человека, и из-за угла вышла она – та, кому были посвящены грустные строки плохо сложенной песни.

Молча, она подошла к молодому человеку и с грустными дрожащими от боли глазами отдала ему письмо. А затем… она просто убежала.

Не понимая, что делать и не зная, нужно ли её догонять, ОН стоял на своих ногах, провожая возлюбленную взглядом полного недоумения. Холодной от волнения и сырости летнего вечера рукой он тут же вскрыл письмо. Текст был написан в спешку, строчки иногда сходили выше или ниже, а в нижней части листа было три пятна от соленых слёз, что капали бы чаще, если бы их не сдерживали сжимающиеся со всех сил глаза.

И прочитав текст, молодой человек захотел тут же догнать ту, что убежала, пообещав когда-то вернуться. Но было слишком поздно. Побежав по её следам и не найдя её, он потерял часть себя.

Автор воспоминаний, затаив в своем теле пустоту и тонущего в его зрачках Германа Рица, протянул левую руку к своему лицу. Отодвинув её, он увидел, как на его пальцах трепетали капли. И он закрыл глаза, дабы не видеть больше этот мир, лишившего его любимой.

«Ты ушла, и нет конца дороги…» – прошептал он.

Закрыв глаза, он дал Герману Рицу свободу.

Герман вновь чувствовал сухость воздуха и скудность мира одиночества, но пережитое не вызывало в нём волнений, по силе подобных тем, что он перенёс на себе в мире страха.

Рухнув мягким местом на обжигающий песок мира одиночества, Герман пополз спиной вперед, перебирая ногами, как сумасшедший. Перед его лицом, прорастая темнотой, росла воронка. Она стремилась захватить Германа и больше не отпускать. Так, по крайней мере, думал Риц. Не получая нужного момента для бегства, странник все полз по песку и полз, сопротивляясь засасывающему его песку. Руки соскакивали. Ноги почти уже провалились в воронку. Но тут, повернув голову, Риц увидел проходящий мимо силуэт. Он успел схватить за ногу девушку до того, как песок поглотил его лодыжку.

И вот Герман на верхней палубе корабля недалеко от берега холмистой степной местности в плавно волнующемся море. Ветер с морским бризом наполнял волосы воздухом, а теплые лучи солнца ласкали бледную кожу лица. Крики чаек пробуждали воспоминания о проведённых в далеком детстве каникулах на море.

Но где та, кому принадлежат воспоминания?

В воде на оторванном куске деревянной двери и на тихих волнах качалась девушка. Лёжа на спине и смотря в голубое небо, она мыслями погружалась в печалящие мысли, в моменты из жизни, когда дорогой ей лучший друг покинул её. Не выдерживая внутреннего напряжения, сдавливания грудной клетки и нарастания негативных мыслей, пожирающих слезами кожу вокруг глаз, она принялась кричать. Но это не были крики о помощи, это были крики души. Вся негативная энергия, скопившаяся в ней, выходила с каждым громко выпущенным из тела звуком.

Душа болела и требовала выговориться хотя бы таким бестолковым слушателям, как парящим над головой чайкам. И девушка, крича, говорила о своем одиночестве.

– Ты бросил меня так давно, но вернулся вновь, чтобы повторить это. Выкинув за борт нашей дружбы меня и мои чувства, ты оставил меня на гибель. И пусть акулы горя и страдания съедят мое тело, обожженное лучами солнца и твоими руками. Не надо больше возвращаться в мою жизнь! Слышишь?! Твое нахождение рядом со мной делает всё моё существование жалким. Если принял решение уйти, бросив все годы дружбы и поддержки, то делай это бесповоротно!

Уровень моря поднимался с каждой пролитой слезой девушки. (Воспоминания её, видимо, были искажены воздействиями отчаяния и залитых горем глаз).

Осматривая взглядом корабль, Герман был намерен спасти изливающего душу человека за бортом. Он крикнул её. Но она промолчала. Он крикнул ещё раз, и она сказала:

– Меня все бросают! Оставляют одну, выбирая друзей, выбирая других! И теперь одиночество растет отдельно от меня и быстрее меня. Кажется, абсолютно любой рано или поздно захочет меня бросить. Я надоедаю и становлюсь ненужной.

Из-за пролитых слез уже не было видно берега и холмистой местности, было лишь затапливающее мир море. И поднялась волна, забравшая на дно переживаний раненную лучшим другом в самое сердце девушку.

Риц прыгнул в море, чтобы спасти её, но коснувшись воды, опять оказался в песке. Песок продолжал пропадать в черных воронках, появлявшихся хаотично в разных местах и пытающихся предугадать место появления Германа. К его счастью, монстр не успел создать ловушку под его ногами в момент возвращения в мир одиночества. И, понимая свое счастье, Риц принялся бежать дальше.

Но вдруг он остановился. Ведь впереди появилось пять силуэтов знакомых ему людей. Пять молодых парней из парка шли по здешнему песку, обсуждая что-то между собой. Кто-то, постоянно поворачиваясь спиной по ходу движения, поддерживал разговор, разбавляя его шутками.

Видя знакомые лица, Риц принялся бежать к ним, и в последнюю секунду успел дотронуться до плеча верзилы Чарли.

В воспоминаниях Макс, Чарли, Лео, Тод и Уго сидели в тот день в своем излюбленном месте – в подъезде жилого дома, скрываясь от накрывшего город дождя. Вечер переходил в ночь, и луна, выходившая изредка из-за туч, освещала бледно-синими лучами пустую улицу.

Парни сидели на полу лестничной площадке на самом верхнем этаже, освещенные только идущим из окна с деревянными рамами и побитыми в нескольких местах стеклами светом. Если бы они не выкрутили все лампочки на всех этажах, чтобы было не так стыдно обжиматься с девчонками среди потрескавшихся стен сырого подъезда, воспоминания были бы более разборчивыми.

Хотя света было не много, Герман, стоя незамеченным рядом с ребятами, сумел рассмотреть молодых людей, черты которых он помнил смутно из-за выпитого в вечер их знакомства полусладкого вина.

Начнем с Макса. Будучи главарем этой «банды», Макс часто сдерживал свои эмоции и часто позволял себе улыбку лишь на одну сторону. У него были голубые глаза, всегда коротко подстриженные волосы темного цвета. Нос этого красивого и очаровательного молодого человека был с плавно переходящей в кончик перегородкой. Ростом Макс мог гордиться, все его 189 сантиметров внушали ему уверенность. И нежные и одновременно с тем мужественные черты лица вместе с голубыми глазами сводили девушек с ума.

Его правая рука и лучший друг Чарли был не хуже. Он был высоким двухметровым юношей с широкими плечами, зелёно-серыми глазами и носом с небольшой горбинкой. Волосы Чарли немного отращивал и зачесывал на бок. Всегда носил с собой в карманах стакашки для горючего.

Иным был Уго. Он отличался от всех своим хмурым бледным видом. Его острый нос и зеленые спокойные глаза по непонятным причинам вызывали у противников ужас. Подстрижен Уго был всегда на лысо. Говорят, так его приучили подстригаться ещё в детстве, подготавливая к службе, о которой он сейчас и слышать ничего не хочет. Он был высоким, но самым низким из всех парней в «банде». Интересным в нём было то, что он никогда не занимался спортом, в отличии от других своих друзей, но всегда был незаменимым в уличных разборках. Накаченное, но худое тело Уго придавало ему шарма.

Забавнее всего среди молодых людей жилось Лео и Тоду. Они с детства не разлучались дольше, чем на сутки. Всегда, во всем вместе. Вместе находили неприятности на свои привлекательные пятые точки и вместе из них выбирались.

Лео обладал широкой светлой улыбкой. Коротко подстриженные светлые волосы на свету пропадали, и складывалось впечатление, что Лео совсем облысел. На его носу красовались веснушки. Серые глаза юноши привлекали взгляды дам. Губы его были пухлыми, но привлекательного сочного оттенка. Все знают, что Лео пользуется успехом у девушек за счет своего чувства юмора.

Тод внешне напоминал чем-то Лео, но при этом оставался личностью. Именно личностью, а не индивидом. Оскорбить таких людей с использованием данной терминологии было бы неправильным делом. Отличие Тода от Лео было в том, что он улыбался более сдержанно и не так широко. Нос не был покрыт веснушками, а волосы были слегка темнее, но оставались светлыми. Губы были пропорциональны. Тод обладал нежными чертами лицо в области подбородка. Его шикарные скулы были поводом для зависти других молодых людей города. Ростом они с Лео были около 180 сантиметров.

Молодые люди были увлечены беседой, во время которой Макс сидел на подоконнике, Чарли, Уго и Тод на полу, а активный Лео ни как не мог приземлить свою жопу хоть куда-нибудь. Лео вставал регулярно с пола, облокачивался на перила и через некоторое время снова садился рядом с Тодом.

– И они никогда меня не слышат. Я не могу им ничего сказать. Меня либо не замечают и перебивают, либо же они делают вид, что слушают, но по их безразличным глазам я понимаю, что слова пролетели мимо. Меня как будто не существует… и самое обидное то, что не существую я для своих родителей. – Чарли говорил меняя часто интонацию от возбужденной, до спокойной, пропитанной грустью

– Понимаю, друг. Хотя у меня немного иначе. Мои родители имеют общие интересы, одну область работы, у них полно общих тем. И они всегда говорят именно на те, что понимают только они. Я же сижу рядом и молчу, потому что не могу ничего сказать или не могу сменить тему разговора. Получается, что все вокруг меня связанны общим делом, а я лишен такого. Сразу думаю, что не нужен им. – Тод поддерживал Чарли, и Чарли слышал его. Ведь именно тут, рядом с друзьями, он был среди своих, среди тех, кто его слышит в ответ.