Четыре угла

– Вы так думаете?

– Да. А кто же еще так думает? Мы тут с вами вдвоем на всё помещение. Знаете ли вы, чем я занимался до вот этого всего? – И мужчина показал широко распахнув руками на помещение и потенциально на всё здание. – Пред вами ученый. Ученый правительственного масштаба. Правда, правительства местного, одного крупного города.

– Как же ученый таких масштабов мог оказаться в тюрьме такого низкого масштаба, как эта?

– История, мой новый друг, очень длинная. Устроимся поудобнее. – И, сев на пол и уперевшись спинами о стену вместе с юным психиатром, усатый незнакомец продолжил. – Однажды, когда было принято решение о разработке канала, идущего от центра города к его окраинам, меня, к моему несчастью, наняли для изучения местной земли. Необходимо было изучить подземные воды, плотность грунта, вид. И всё прочее. Я не мог и догадаться, что эта раскопка станет для меня последней. В один день рабочие наткнулись на странные каменные плиты, полностью исписанные надписями на неизвестном на тот момент языке. Мной было принято решение: до изучения надписей никаких работ не производить. Я пригласил лучших филологов города. Да чего уж там! Лучших филологов страны. И совместными усилиями, мы смогли понять не только то, что послание было написано на древнем северном языке, но и что содержало в себе это послание. Находясь в страхе, я поспешил на стройку и… Увидел, как каменные плиты сдвигаются рабочими. В тот момент они выпустили проклятие. То проклятие, о котором предупреждали так испугавшие меня надписи на плитах. Проклятие злого человека, владевшего черной магией. В момент своей казни, тот наложил проклятие на свое тело. Он пообещал, что дух его не найдет покоя, но найдя выход из могилы, начнет мстить. В страхе, что проклятие сбудется, тело колдуна было захоронено с телами трех девушек, принявших обряд приношения. Каменные плиты должны были навеки спрятать проклятие. Но оно нашло выход. А строителям не пришло ничего лучшего на ум, как выбросить кости скелетов четырех людей, словно строительный мусор, а плиты установить в канал. Я же со своим стремлением предупредить массы о происшедшем был сослан правительством сюда за «мистификацию».

– А проклятие сбылось?

– О да, мой новый друг. В городе прошла волна случаев самоубийств. Более двадцати человек решило покончить с собой в одном и том же месте. Причины – неизвестны. Для блюстителей порядка неизвестны, а мне всё ясно.

Тишины настигла собеседников. Герману нужно было время осознать выслушанное, а седому бородачу с добрыми и умными глазами нужно было время, чтобы снова разумом и телом оказаться в тюрьме.

– И что ж с этим делать? – смотря в пол, проговорил Риц.

– Верить в то, что еще не всё потеряно. И даже если ты не видишь ответа или выхода, просто помнить, что он обязательно найдется.

– Даже если этот выход смерть? – Пусто проговорил молодой человек.

– Возможно. Но смерть, знаешь, напоминает больше не ответ или выход, а отсутствие всего. Ваакум. Ведь когда ты умер – тебя больше нет, тебя никогда не было и больше никогда не будет. Ты не видишь свет, не видишь лучшие моменты из своей жизни, ты ничего больше не видишь. Тебя больше нет.

– А что же остается делать? Нельзя же просто ждать…

– Остается вера. Не обязательно в Бога. Нет. Достаточно верить в себя, верить в то, что дает тебе силу. Можно верить даже в духа воды, ветра или духа поэзии. Не важно! Остается спасающая вера.

Разговор был прерван минутой позже охранником, спешившим загнать всех заключенных по своим камерам.

Позже, именно вера в себя, нахождение в себе сил на разумность и мышление, привели Германа Рица к концу его страданий.

Конечно, наступила ночь. Ночь, хочется заметить, стала для нашего героя еще большим кошмаром, чем раньше. Риц встал со своей койки и прямо направился на Крысу, он схватил его за волосы и прямо в глаза сказал:

– Ты больше не посмеешь ко мне подойти. Я не сумасшедший и не позволю тебе меня сводить с ума. – И Риц достал из-за спины флакончик. Небольшой такой. Но с кислотой. – Я достал ее в кабинете у местного врача. Это сильная кислота. И если мне что-то не понравится, я оторву тебе голову и оболью ее этой жидкостью!

Не успел Крыса ответить, как вдруг над головой Германа пролетело что-то напоминающее собаку, и он взглянул вниз. А под ногами у него оказался пол камеры, полностью разобранный по камешку.

Подняв голову, Риц не обнаружил рядом с собой стоящего Крысу. Всё перед глазами слилось, и он видел лишь темное помещение.

– Герман… – прозвучал знакомый хриплый голос, как будто труп выбрался из болота и пытается отрыгнуть всю гниль своего тела.

Герман повернулся туда, откуда шёл звук, в надежде ничего там не увидеть, но увидел ЕЁ. Ту самую омерзительную девушку, что была в его кошмарном сне. Сне! Не уж то это всё всего лишь страшный затянувшийся сон?

– Ты смог…

И внезапно ОНА стала совсем не собой. Она приняла облик Крысы. Он стоял, скрючившись, и тряс своей головой. Взмахнув головой сильнее, вдруг Крыса превратился, представьте себе, в судью, что приговорил Германа к пожизненному сроку. Судья прямо сейчас ударил молотком и стал Луи Мюзхом. Посмотрев из под лба на Германа, Луи навсегда исчез. Он растворился в воздухе, чтобы тут появилась секретарша Рица. В руках она держала препараты, что вывели пациентов больницы из себя после передозировки этими таблетками, и флакон со спиртом. Тем самым спиртом, что был разлит умышленно. Герман хотел что-то сказать ей, но не успел. Перед ним вновь явилась ОНА – та, что напугала его самой первой, некогда приняв облик сороконожного монстра. ОНА стояла и молча смотрела на Рица. И вдруг ее левая рука отодвинулась плавно куда-то в бок. Она указывала на что-то. Риц сопроводил взглядом этот жест и на кончике ее пальца увидел где-то вдалеке белый туннель. А дальше вспышка.

И Герман проснулся. Открыв глаза, молодой человек увидел знакомый потолок его дома. Мягкая подушка под головой и запах чистого белья смерили дико бьющееся сердце. Риц ощутил спокойствие.

«Это был всего лишь сон! Страшный сон!».

Радость, восторг обуяли Германа, но лишь на миг.

«А если я всё еще сплю? Может, это снова обман и это сон?». Не размышляя, Герман укусил себя за руку, пытаясь ощутить боль не притворную, а реальную.

«Ой!» – подумал Риц. «Достаточно больно. Это не сон!». И Улыбка на лице молодого человека засеяла ярче тысячи звезд, в то время, пока синяк формы укуса на руке проявлялся всё четче и четче.

Казалось, всё кончено. Страх остался позади, замурованный в кошмарном сне. Но запомните, страх поджидает нас повсюду.

Страх везде. И не всегда, подобно сну, он может раствориться, оставив шрам в памяти. Страх коварен. Он бьет по самому больному, находя самые уязвимые места. Страх многолик, он может быть чем угодно или кем угодно. И если ты слаб, тебе не смогут помочь. Ни один специалист, врач, друг. Ни одна другая душа. Только ты можешь спасти себя. Нужно только бороться и верить. Нужно быть сильным, иначе в одно мгновение страх заберет тебя.

«Как был всё-таки прав тот уважаемый мною до глубины души психически больной пациент. Действительно, в борьбе против страха приходится переживать несколько стадий. Итак, первая стадия – борьба. Ты борешься против страха, находишь в себе силы сопротивляться ему. Вторая стадия – торг. Или, иначе говоря, попытка понять свой страх. Обычно эта стадия не приносит ожидаемого результата. И тогда наступает третья стадия – истерия. Начинается процесс схождения с ума. Галлюцинации, мания преследования, регулярное причинение боли себе же… Это переломный момент. Если на третьей стадии человек находит в себе силы бороться, то он переходит на четвертую стадию. Если же нет – то умирает. Умирает или от «рук» страха, или от препаратов в психиатрической больнице, куда его сбагривают родные и близкие. Но, допустим, вы справились. Нашли силы через веру, науку или что-то иное. Вы переходите на последнюю стадию, на четвертую – борьба. Теперь эта стадия вечна. Она будет сопровождать вас всю вашу жизнь. Сначала борьба будет активная, бурная, чтобы придать уверенности вам. Потом она станет менее заметной. Но каждый раз, когда вы будете встречаться со страхом, что некогда ушел, почувствовав поражение, а сейчас вернулся, вы будете на четвертой стадии – вы будете бороться. И желания «понять» страх уже не возникнет никогда. Все ваши силы против страха будут брошены на атаку. Так, начало страха есть, а конца его нет. И даже пройдя все четыре стадии, не получаешь необходимого для полноценной уверенной жизни облегчения…»

Глава 9. Поступь к одиночеству

Всё помещение, состоящее из двух этажей, было наполнено людьми не последней масти этого города. Громкая музыка заставляла кружить в танце женщин, а алкоголь кружить головы. Это не был бал, не был день рождения мэра или другого высокопоставленного человека, нет. Это была научная конференция, сопровождаемая банкетами и веселыми вечерами. Именно на этой конференции был назначен главным участником и оратором Савелий Оснач. Коего, еще недавно, наш милый Герман Риц пытался развидеть в своем кошмаре.

– Савелий Оснач! Савелий Оснач! – раздавались крики запыхавшегося человека. – Савелий! Оснач! – не прекращал тот.

Этим уставшим и взъерошенным человеком, со шляпой на голове и с плащом в руках был Герман. Он, позабыв про все правила приличия, этикета и дорожные правила примчался на конференцию в надежде найти здесь Савелия Оснача. Как, собственно, было не трудно догадаться по его громким выкрикам.

На Германа Рица местная толпа ученых и журналистов устремила свои взгляды. Он был белой взъерошенной вороной на этом празднике. Люди отходили от него, люди сторонились его. Все были напуганы его видом и выражением лица. Напряженные вены на лбу Германа были раздуты, волосы не приложены, глаза красны, а под ними сияли синие от бессонницы синяки. Раскрыв рот и не закрывая его, человек напоминал безумца.

И никто не мог и догадаться, взглянув на этого молодого человека, что еще пару минут назад, до того как он сел в свою разваливающуюся машину и примчал на ней сюда, он поставил жирную точку в своем дневнике, где всю ночь изливал душу молчаливым листам. В голове бедного Рица, человека с синяками под глазами, достигающими самих щек, были ураган мыслей и кладезь знаний, а в сердце ноющая боль.

– Савелий Оснач!

Герман посмотрел направо, потом налево, покружился, чуть ни свалился с ног, но устоял. Раскрыл глаза, чуть шатаясь, и встал. Он устал испытывать страх, преследовавший его с последнего возвращения в мир людей. Смертельно устал.

Риц посмотрел наверх, в поиске сил и увидел необъятных размеров шикарную люстру, сияющую сотнями огней. Она свисала с высокого потолка и, казалось, надвигалась своей пышностью на весь тусклый мир. Оторвав взгляд от люстры, Герман всмотрелся в толпу. Толпа, казалось, пыталась напротив, не видеть Рица.

– Савелий Оснач!

И вдруг люди зашевелились. Откуда-то издалека из под балконов стал доноситься шелест. Толпа начала сдвигаться и в ней появилась знакомая Герману голова.

– Герман! Герман, отзовитесь! – раздался голос обеспокоенного Савелия Оснача.

– Савелий Оснач! Дорогой! Уважаемый, Савелий Оснач! Я тут!

Чрез минуту после этой фразы, люди разошлись, подобно морю перед рострой корабля.

– Савелий Оснач, у меня к Вам важный и безотлагательный разговор.

– Герман, мой мальчик. Что с Вами? – Савелий был шокирован видом своего молодого специалиста. Он никогда не видел Германа в подобном виде или в виде хоть немного напоминающем этот.

– Это совершенно не важно. Савелий Оснач, я прошу Вас меня выслушать.

– Герман, я выслушаю вас. Но прошу, быстрее, не томите.

– Я, Герман Риц, официально прошу у Вас перевода в другую клинику в другой город, желательно, дальше от этого.

Савелий Оснач не мог поверить своим ушам. Он был удивлен.

– Нет. Я даже не хочу спрашивать, почему вы так решили! Я даю вам свой категорический отказ.

– Тогда я вынужден требовать у Вас согласие на мое увольнение! – Герман начинал нервничать, он пытался сдержать эмоции, но они выходили из под его слабого контроля.

– Нет! Нет! Мой милый друг, я не могу уволить Вас. Я не могу Вас перенаправить. Поймите же, Вы обязаны отработать определенный период после вашего обучения в нашей больнице. Это условие контракта. Вы сами приносили его мне на подписание! Вы что же, его не читали? – Савелий Оснач оставался очень любезным, но его удивление настолько было сильным, что иногда повышенный тон вырывался самостоятельно.

«Что же мне делать?» – опустив руки, подумал бедный юный и талантливый Герман.

Как будто прочитав мысли Германа, опустившего плечи и глаза, Оснач сказал:

– Герман, я вижу как вы устали. Как сильно Вас в последнее время что-то волнует и заставляет переживать. Да, я не могу вас уволить, не могу перенаправить, но я могу дать вам отпуск. – Усмотрев в Рице усталость и изнеможение, Оснач решается дать юному врачу неделю выходных. – Постарайтесь отдохнуть, не думать о работе. Придите в себя.

На этих словах Савелий протянул руку Герману и удалился, растворившись в толпе черно-белых фраков и платьев.

Музыка заиграла ярче, люди заговорили громче, бокалы зазвенели чаще. Вокруг кружились женщины в танце. А далеко-далеко, на противоположном углу, со сцены убирали трибуну и стулья.

Герман молча ушел, волоча за собой плащ.

Глава 10

Дома Герман Риц захотел отведать чая и успокоить тем самым свои нервы. Он громко включил музыку, пытаясь заглушить свои мысли, и направился к плите, вскипятить себе воды. В руке он держал стеклянную бутылку с холодной водой, когда вода в ковшике подошла к сто градусной температуре и на него обрушилось озарение.

«У меня появилось сейчас огромное желание сидеть на трухлявом бревне среди ночи и тысячи звёзд, слушать музыку и трясти под ритмы не бутылку воды, а бутылку вина».

Эта мысль пробилась сквозь сотни других и ударила в самое сердце Германа. Понимание того, что это срочно нужно сделать вывило юношу из ступора и повелело направить всё свое существо прямо к бару, где стояла одна давно подаренная ему бутылка красного полусладкого вина с южных регионов одной большой и жаркой страны. Схватив вино двумя руками, Риц прочитал надпись на этикетке, и, в виду его полного невежества в вопросах алкоголя (если речь не идет о медицинском спирте), ничего не поняв, решился продегустировать.

«Нет лучшего способа понять неизвестное, как попробовать это, если, конечно же, оно не приведет тебя к смерти».

Удивительный человек. Молодой, удивительный человек, не пивший годами из-за отсутствия компаний и желания, не имеет практически никакого запаса вина, но зато хранит штопор в самом доступном месте своей кухни. Открыв вино штопором, пришедшим в этот дом вместе с прежним хозяином, Герман, не ища бокалов, начал выпивать вкуснейшее кисло-сладкое вино, выдержанное в дубовых бочках прохладного подвала горячего региона.

Одним глотком юноша выпил треть всего содержимого слегка запыленной бутылки вина. И, ощутив приятное послевкусие с головокружительным последствием, Герман вышел из дома в поисках трухлявого бревна.

О счастье! Какое счастье, что наш герой жил в маленьком городе, совсем не похожем на современные разросшиеся мегаполисы. Он пешком смог добраться до окраины города и найти ближайший лес. Тот самый, что местные граждане намерены переименовать в Городской Парк. И хотя парк, хм, лес, не был оживленным людьми местом, в нем вечером Герман умудрился наткнуться на группу подозрительных лиц.

Идя на пару со своими мыслями, почти не трогая губами открытое вино, Герман не замечал окружающую его действительность. В это время действительность, в качестве пяти молодых накачанных, почти лысых, но привлекательных своей уверенностью людей возрастом до двадцати лет заметила его.

– Пс! Эу! – раздались крики и свисты. Молодые люди своей очаровательной, но пугающей пятеркой двинулись на Германа, смеясь и предвкушая забавный вечерок.

Встряхнув головой Риц наконец обратил внимание на живых существ, медленно к нему подкрадывавшихся. Лицо юного психиатра не изменилось, не показало страха или вообще какой либо эмоции, кроме полной абсолютной отстраненности от всего.

– Да? Я могу чем-то помочь? – вежливо заговорил Герман. – Может, вина? – И он протянул бутылочку вина, совсем не думая, как это может на нем отразиться.

– Вина? – удивлено ответила компания. – Вина можно! Эй, Чарли, доставай стакашки! – Закричал крупный юноша с голубыми глазами и такими притягивающими чертами лица.

Герман разлил почти всё содержимое бутылки с прекрасным выдержанным вином в выдвинутые перед ним руки с переносными стаканами. Риц лил до краев, совершенно не жалея.

– Слушай, ты кажешься неплохим человеком. Да и вино у тебя здоровское. Но вот настроение какое-то совсем фикальное…

– Да. Ты все абсолютно правильно заметил. Хочу побыть со всем этим мешком настроения наедине. Понимаешь? – Грустно посмотрев и делая глоток из горла бутылки вина, проговорил Риц.

– А то ж! Мы тут все такие… Ладно, бывай. Но если что, ты нас не видел.

На этой ноте вся компания и даже верзила Чарли, пожала руку Германа Рица в знак уважения и одобрения его присутствия в этом лесу.

Наконец настали тишина, ночь и уединение. В небе показалось множество звёзд, а надвигающиеся тучи пытались пронестись мимо. Наш юноша нашёл бревно и устроился на нём, примостив свой зад. Подул прохладный ветер, вино, оставшееся на самом дне, было готово закончиться, и Герман решил разжечь костер.

Быстро собрав палочки, досочки и кору, он разжег небольшой огонь. Тепло и свет начали его успокаивать, а искры костра завораживать. На душе и в теле молодо психиатра заиграло тепло. Он почувствовал, как становится более оживленным, более спокойным и все более напоминающим самого себя.

Последняя капля красного полусладкого скатилась по горлу Германа Рица, ударила ему в голову и приказала идти домой.

Костер потушен, звезды сияют, а под ногами, уходящего в темноте молодого человека скрипит зеленая трава, омытая недавним дождем.

Глава 11 . Не заставляющее себя долго ждать одиночество

«Что такое одиночество? Одиночество это ужасное состояние души. Когда тебе кажется, что никто в мире, во всей вселенной не может тебя понять. Когда ты хочешь исчезнуть, не родиться. Когда ты никому не нужен, всем нет дела до тебя. Когда слезы твои друзья, крики внутри груди твои близнецы. Когда ногти скребут изнутри, а в голове пустота или хуже – мрачные мысли о сне, бесконечном, темном страшном сне. Одиночество – это просыпаться и засыпать одним.

Быть одним, когда окружает толпа.

Не искать выход, стоя в дверном проеме.

Чувствовать себя нелюбимым, всеми ненавистным. Быть опустошенным…»

Весь отпуск Герман Риц провел за отдыхом в собственной квартире, сидя в удобном кресле и читая книги. Горячий чай, интересная литература, плед и редкие прогулки на свежем воздухе помогли юному врачу восстановить силы и выйти на работу в указанное Савелием Осначом время.

Ожидания томили Савелия, стоявшего на первом этаже больницы. Он посматривал на часы и переступал с пяток на носки. «Ну где ж он ходит? И придет ли?» – размышлял главврач.

Дверь открылась, и легкой походкой вошел Герман Риц. Он как всегда сиял улыбкой, хорошим настроением и предвкушением рабочего процесса.

– Доброе утро, Савелий Оснач. Я снова с Вами и снова готов работать. Поспешим же. – Заговорил Герман.

– Доброе утро, Герман. Я рад вас тут видеть. Честно вам признаться, во мне были сомнения по поводу вашей явки сегодняшним утром. Но вот вы здесь, и все мои сомнения растворились.

– Савелий Оснач, прошу дать мне минуту, и я буду готов к обходу.

– Герман, у вас есть целых три минуты. Идите, переодевайтесь, я же буду ждать вас на этом месте.

Риц удалился, скрывшись в служебном помещении, а настороженность Савелия Оснача всё еще играла в его нервах и сердце. Он был крайне обеспокоен психическим состоянием своего юного подопечного с их последней встречи. В голове главврача образовался, словно ноющая опухоль, необычный план проведения обхода.

Савелий Оснач планировал провести Грмана к пациенту, диагноз которого было установить достаточно просто. «Если он не справиться с этим, то нет смысла его держать за врача в нашем учреждении. Найду ему работу попроще, ту, что убивает нервные клетки в меньших масштабах» – размышлял Оснач.

Герман явился через две минуты с начала своего ухода и был готов покорять вершины и лечить больных. Сейчас, отдохнув и восстановившись, он чувствовал силу. Страх почти не беспокоил его, а лишь иногда потоками истерии напоминал о себе в темных коридорах квартиры.

Молча качнув головами, врачами был дан сигнал к началу работы. Юный психиатр и его опытный наставник поднялись на свой этаж. Теплый свет окутал помещение с его узким коридором. Пациенты в своих комнатах радовались приходу тепла в их покрытые холодом жизни. Страх становился для них менее явным, а радость заполоняла части их тела постепенно, не давая к себе привыкнуть.

Лишь где-то в стороне раздавались крики человека, находящегося в бредовых состояниях чаще, чем Риц у себя дома.

Савелий Оснач обратил свой взор на лицо Германа, желая увидеть на нем лишь спокойствие. Он был удовлетворен результатом, полностью оправдавшим ожидания. Герман шел решительной походкой со спокойным выражением лица, светлыми и ясными глазами и легкой улыбкой. Его волосы слегка покачивались на ветру, а очки отсвечивали солнечный свет. Лишь бледная кожа и небольшие синяки под глазами, покрытые синевой, напоминали о еще недавнем срыве.

Дойдя до комнаты больного № 233, психиатры остановились. Савелий Оснач заговорил первым:

– Герман, прошу Вас, посмотрите на данного пациента. Скажите, каков диагноз вы могли бы установить?

Герман посмотрел на человека, стоявшего внутри клетки. Пред ним была женщина средних лет с обеспокоенным, даже возбужденным лицом.

Заметив двух врачей, стоявших перед ее комнатой, она тут же заговорила.

– Здравствуйте! Не правда ли сегодня такой чудесный день? Даже не хочется, чтобы вновь наступала ночь. Но как же без неё? – женщина во время разговора всё время размахивала и странно двигала руками, пытаясь найти для них применение и место.

Герман рассматривал поведение пациента, пытаясь уловить самые маленькие детали, которые могли бы сообщить о диагнозе. Он практически не вслушивался в слова женщины, понимая их непричастность к поставленной задаче:

– Хотя, честно, вставать совсем не хотелось. Точно так же как и вчера. Ну что же вы молчите? – Речь ее становилась все более навязчивой. Ее желание поделиться своими мыслями, не замечая желания других слушать эти реки слов наполненных и опустошенных смыслом, подводили Германа к первой догадке.

Риц резко перебил собеседницу и сменил разговор на интересующие его темы:

– Что вас беспокоит? Может, вам не хватает чего-то?

– Что беспокоит? Знаете, у меня нестерпимо болит всё тело. Какая-то смертельная болезнь поразила всю меня. Я умираю. А в этой больнице всем это абсолютно безразлично. Я не вижу людей, я вижу бездушных тварей. Простите доктор, но как можно сказать иначе, когда я говорю о болях, прошу дополнительных обследований, а мне нагло врут, что я здорова?

Герман взял в руки историю болезни пациента №233, прочитал ее и акцентировал свое внимание на записи: «Проведены обследования органов на наличие заболеваний. Все органы были тщательно изучены. Патологий не обнаружено. Пациент физически здоров». Далее шли результаты обследований. Герман их рассмотрел и согласился с вышеизложенной ремаркой.

– Очень странно. – Продолжил Риц. – Мы с этим обязательно разберемся. Ну а как вы спите? Удобно ли? Ничего не беспокоит?

– Молодой человек, сплю я очень плохо. Помимо болей в теле, тревога и грусть так сильны, что заполоняют время сна своими проявлениями. Я часто чувствую из-за этого безысходность.

Герман покачал головой и задал последний вопрос:

– А для чего вы живёте?

Женщина удивилась вопросу.

– Я? Как вы… Я не знаю. Я не могу понять, хочу ли я вообще жить. У меня нет цели. Я всё потеряла в своей жизни. Все возможности. Все человеческие связи. Я всегда одна. Меня не понимает семья, которая оставила меня здесь. И меня не понимают ваши врачи, врущие о моём состоянии здоровья. При этом я всегда в четырёх стенах. Мне не с кем поговорить. Некуда деть энергию, когда она есть. Мне не дают книг и красок. А, если честно, между грустью и нежеланием просыпаться, я всегда хочу быть занятой, хочу чувствовать, что ещё что-то могу сделать. – И на этих словах она опустила свою голову, погрузившись в меланхолию.

Герман Риц, поблагодарил пациента за общение и повернулся к Савелию Осначу, пораженному умением подопечного разговорить человека.