Дом между мирами

Снаружи гром ударил так, что дом дрогнул. С потолка посыпалась известь, лампа качнулась. Мэри бросилась к стене, удерживая зеркало, чтобы оно не упало. В глубине стекла промелькнуло чьё-то лицо – не Итан, не ребёнок, кто-то другой. Черты были смутны, но глаза светились золотом. Оно смотрело не на неё, а через неё, словно за её спиной происходило что-то, чего она не видела.

– Кто ты? – прошептала она.

В ответ – тишина. Только вода стекала с крыши, и каждый звук эхом откликался в стенах.

Она заметила, что на поверхности зеркала появились круги – как от дыхания. На стекле проступили слова, будто выцарапанные изнутри: «Под лестницей. Найди.»

Мэри отступила, дыхание сбилось. Под лестницей? Там, где она только что проходила? Сердце стучало глухо, в ушах шумело. Она вышла из библиотеки и остановилась у лестницы, ведущей на второй этаж. Внизу действительно был небольшой проём, закрытый резной панелью. Пыльная, но с едва заметной линией – будто её недавно двигали.

Она присела, надавила на край. Панель тихо поддалась, открывая узкое пространство. За ней – деревянная коробка, покрытая паутиной. Она осторожно достала её и поставила на пол. Замок был ржавый, но поддался. Внутри – старинные ноты, исписанные вручную чернилами, и маленький портрет, выцветший от времени. Женщина на портрете была как две капли воды похожа на неё.

На обороте – подпись: «Для М.»

Мэри с трудом вдохнула. В этот момент дом будто сдвинулся – пол под ногами чуть дрогнул, люстра качнулась, и из стен раздался тихий гул, похожий на низкий аккорд органа. Ей показалось, что стены дышат вместе с ней.

Она закрыла глаза. В ушах звучала мелодия – тихая, почти неслышимая, но знакомая до боли. Каждая нота отзывалась внутри, словно часть её самой. В памяти вспыхнуло что-то – зал, свечи, музыка, тени, и Итан рядом, наклоняющийся к ней, шепчущий на ухо: «Не позволяй им петь. Они помнят, как ты ушла.»

Мэри резко открыла глаза. В зеркале напротив лестницы отразился огонь свечей, хотя в доме не было ни одной зажжённой. Воздух потяжелел, пахнул воском и пеплом. Она слышала, как наверху кто-то идёт – лёгкие, осторожные шаги. Может, Артём вернулся? Но шаги были слишком ровные, слишком ритмичные, как у танцора, повторяющего старую партию.

Она медленно поднялась по ступеням. На площадке стояла фигура. Свет был слаб, но она видела белое платье, распущенные волосы и лицо, бледное, как пергамент. Девочка смотрела прямо на неё, не мигая, а за её спиной в зеркале стоял Итан. Он не двигался, только смотрел вниз, на ту самую надпись под краской.

– Они поют, – сказала девочка, голосом, едва слышным, как дыхание. – И скоро ты вспомнишь слова.

Мэри не успела спросить, какие слова. Свет мигнул, и всё исчезло – девочка, Итан, отражение. Остался только запах старого дерева и гулкий ритм капель, падающих где-то в глубине дома. Дом замер, но не успокоился. Он ждал, как живое существо, дышащее в темноте, и она чувствовала это каждой клеткой – с этого мгновения между ними уже не было границы.

Ночь опустилась на дом так тихо, что даже ветер будто не решался шевельнуть ветви. В старых окнах отражался слабый свет фонаря, и этот свет дрожал, будто пламя свечи, зажатое в холодных пальцах. Мэри сидела у стола, окружённая стопками бумаг, фрагментами старинных рам и инструментами для реставрации. Её руки были в пыли и следах краски, волосы слегка растрёпаны – весь день она провела, пытаясь очистить очередную стену от слоёв времени. Под пальцами ощущалась шероховатость штукатурки, и каждый миллиметр поверхности будто сопротивлялся, не желая раскрывать свои тайны. За окном дождь превратился в мелкое шуршание, словно кто-то осторожно перелистывал страницы огромной книги.

Она остановилась, когда заметила в центре стены лёгкое пятно, чуть темнее остальных. Провела по нему кистью, и на поверхность, из-под бледной краски, начали проступать буквы – неравномерные, будто выцарапанные чем-то острым: «Не смотри вниз.» Слова были холодны, будто их недавно вырезали по живой поверхности. Мэри замерла. Сердце кольнуло неприятным ощущением – не страхом, а осознанием, что это послание было обращено лично к ней. Она медленно подняла глаза и посмотрела в зеркало, висевшее напротив. На мгновение показалось, что отражение не совпадает – свет падал по-другому, тень на щеке была глубже, чем должна быть.

Сквозь стекло пробежала рябь, как по воде, и в глубине зеркала, среди отражённых теней комнаты, проступила фигура Итана. Он стоял, словно внутри зеркала, будто в другой комнате, но с теми же стенами, тем же окном. Его взгляд был спокоен, но глаза – необычайно тёмные, как будто в них плыло небо перед грозой. На нём был тёмный сюртук с потёртым воротником, и часы на запястье остановились – стрелки показывали 4:13.

Мэри ощутила, как воздух вокруг стал плотнее.– Ты всё-таки нашла, – тихо сказал он, не двигая губами.

– Что это значит? – спросила она, но голос прозвучал глухо, будто слова утонули в воздухе между ними.

– Не смотри вниз, – повторил он, и его голос эхом прошёл по комнате, отражаясь от стен. – Это предупреждение. Ты уже начинала падать, когда ушла в прошлый раз.

Мэри шагнула ближе к зеркалу. Поверхность дрогнула, и ей показалось, что она чувствует тепло от его ладони, хотя между ними было стекло. – Я тебя не помню, – прошептала она.

– Но дом помнит, – ответил он. – Он всё хранит. Даже то, что лучше было бы забыть.

За окном внезапно ударил гром. Дом вздрогнул, как живое тело, и из-под пола послышался низкий, протяжный звук, похожий на дыхание. По стенам пробежали едва заметные трещины, и из одной из них вытекла тонкая нить влаги – словно дом плакал. Мэри отпрянула, а Итан в зеркале остался неподвижен. Он выглядел бледнее, чем прежде, как будто свет уходил из него вместе с её страхом.

– Почему я здесь? – спросила она.

– Потому что ты вернулась, – ответил он, глядя прямо в неё. – И теперь дом просыпается.

В этот миг лампа на столе погасла. Комнату залил лунный свет, серебряный и холодный. Он ложился на стены так, будто кто-то нарочно подсветил надпись: «Не смотри вниз.» Мэри сделала шаг назад и нечаянно взглянула на пол. Тени вокруг вытянулись, сплелись в причудливые узоры, и среди них она увидела очертания – женская фигура, склонившаяся над чем-то, возможно, над ребёнком. Сердце сжалось, и в груди отозвалась слабая боль.

Она опустилась на колени и коснулась пола – он был тёплый, словно под ним билось сердце. Снизу донёсся глухой стук, похожий на медленный пульс. Мэри поспешно отдёрнула руку и поднялась. В зеркале отражение снова дрогнуло – теперь в нём не было Итана, но вместо него появилось нечто другое. Сначала – просто свет, разлитый, как жидкость, потом – тень, силуэт, который не принадлежал никому. Оно двигалось неровно, будто изломано временем, и при этом сохраняло странную изящность.

Она чувствовала, что взгляд этого существа, невидимого напрямую, всё же ощутим. Внутри головы раздался тихий шёпот – не слова, а ритм, похожий на дыхание. Ты видишь, но не должна. Смотри только туда, где дом разрешает. Мэри прижала ладони к вискам, но звук не стих. Он проникал в сознание, как отголосок далёкой мелодии.

А потом всё вдруг оборвалось. Лампа вспыхнула вновь, тени отступили, и дом будто снова стал просто домом – с пыльными углами, скрипучим полом и запахом старой древесины. Мэри стояла в центре комнаты, тяжело дыша, чувствуя, как внутри всё ещё дрожит невидимая вибрация. Она посмотрела на зеркало – теперь оно было обычным. Только на стекле, в самом углу, остался тонкий след – отпечаток ладони, похожий на её собственный, но чуть меньше.

Она вытерла его рукавом и услышала, как где-то наверху снова скрипнула дверь. Дом не спал. Он наблюдал. И где-то в глубине, среди слоёв его памяти, Итан ждал, чтобы она вспомнила, почему когда-то ушла.

Мэри поднялась по лестнице, стараясь не смотреть по сторонам. Каждый шаг отзывался тихим, вязким эхом, будто ступени не были из дерева, а из чего-то живого, впитывающего звук. Вверху, в полумраке, коридор расходился в две стороны. Слева – слабый запах ладанки, старой мебели и влажной пыли. Справа – прохладный сквозняк и почти неразличимый свет, будто кто-то оставил за дверью свечу. Мэри выбрала свет. Внутри всё подсказывало, что именно там – ответ, хотя разум шептал: остановись.

Комната оказалась детской. Потемневшие обои с выцветшими цветами, деревянная кроватка с отколотой ножкой, плюшевый мишка без глаза. На подоконнике – несколько стеклянных шаров с миниатюрными сценками: заснеженные деревья, крошечный дом, фигурка ребёнка в красном пальто. Мэри осторожно взяла один шар. Внутри, среди пластикового снега, ребёнок двигался. Он повернул голову и посмотрел на неё.

Шар выпал из её рук. Стекло разбилось, и снег растёкся по полу, превратившись в белую пыль. В ту же секунду сквозняк стих, воздух застыл. Из зеркала на стене – старинного, с позолоченной рамой – донёсся тихий смех. Он звучал как дыхание ветра, но в нём было что-то человеческое, детское и слишком живое.

Мэри обернулась. В зеркале мелькнула тень ребёнка – девочка лет восьми, в платье с кружевным воротником. Волосы, будто намокшие, прилипли к щекам. Она стояла на той же кровати, на которую Мэри смотрела мгновение назад. Губы девочки шевелились, но звука не было. Только лёгкое дрожание воздуха. Мэри подошла ближе, чувствуя, как холод стелется от зеркала по полу, как дыхание зимы.

– Ты… здесь живёшь? – прошептала она.

Девочка моргнула, медленно кивнула и прижала палец к губам.

Из зеркала послышался голос – тихий, шепчущий, как будто говорили одновременно издалека и рядом:– Кто ты? – Мэри чувствовала, что сердце бьётся слишком громко.

– Не смотри вниз.

Мэри отпрянула. В тот же миг зеркало дрогнуло, и на его поверхности появилась тонкая трещина. Из неё выступила капля влаги, потом вторая. Они скользнули вниз, оставляя за собой след, похожий на слезу.

Девочка в зеркале исчезла.

Мэри вышла из комнаты, чувствуя, что дом изменился. Коридор стал длиннее, стены словно отодвинулись, а свет лампы стал тусклее. Она шла, но каждый шаг будто отнимал у неё дыхание. На мгновение показалось, что позади слышится тихий шорох – не просто звук шагов, а шелест платьев, перешёптывание голосов, давно забытых.

Когда она дошла до лестницы, то поняла, что спускаться вниз ей не хочется. На перилах лежал тонкий слой пыли, но посреди него – след руки. Маленькой, будто детской. Она смотрела на него, и с каждым мгновением след становился свежее, будто кто-то только что провёл по дереву пальцами.

– Артём? – позвала она, но дом ответил только скрипом половиц.

Она быстро спустилась, цепляясь за перила. Внизу, в холле, горела только одна лампа. Тусклый свет едва касался стен, и казалось, что мрак дышит прямо за её спиной. Мэри нащупала сумку, достала телефон – батарея почти разряжена. Она включила камеру, направила объектив на зеркало в конце коридора. На экране, вместо пустого отражения, на секунду мелькнул Итан. Он стоял прямо за её спиной.

– Ты не должна была туда подниматься, – произнёс он спокойно. – Дом не любит, когда нарушают его тишину.

– Я… я видела ребёнка.

– Ты видела память, – ответил он. – Здесь нет детей. Остались только их тени.

Он сделал шаг ближе. В отражении между ними будто проскользнул свет свечи – живой, дрожащий. Мэри ощутила, как что-то в груди отозвалось странным теплом и болью одновременно. Ей хотелось спросить – кто ты на самом деле, – но слова застряли. Итан чуть улыбнулся, как будто услышал её невысказанное.

– Когда ты начнёшь вспоминать, дом изменится, – сказал он. – И тогда тебе придётся выбрать: остаться здесь или уйти навсегда.

– Но я не помню, что было, – Мэри качнула головой. – Я просто хочу закончить работу и уйти.

– Дом не отпускает тех, кто его пробудил.

В этот момент из верхнего этажа донёсся глухой звук – словно кто-то уронил тяжёлый предмет. Потом – шаги. Медленные, ровные, будто кто-то шёл по коридору, останавливаясь у каждой двери. Мэри и Итан оба посмотрели в сторону лестницы. В зеркале за его спиной отражался пустой проём, но в глубине, в самой тени, на секунду сверкнули глаза – не человеческие, а зеркальные, как отполированные осколки.

Мэри почувствовала, как в животе сжался холод.

– Кто это? – прошептала она.

Итан ответил не сразу.

– Дом вспоминает всех, кто был ему нужен.

Шаги смолкли. Тишина стала густой, вязкой, будто в воздухе растворился дым. Мэри выдохнула и сделала шаг к двери, ведущей в холл. За стеклом раздался тихий, почти неразличимый звук – звон часов. Те самые старинные часы на руке Итана, замершие на 4:13, вдруг дрогнули. Стрелка дёрнулась, и воздух наполнился звоном, похожим на сигнал из другого времени.

Мэри закрыла глаза. Веки покалывало, как от слепящего света, хотя лампа едва горела. Когда она снова посмотрела, Итана в зеркале не было. Остался только её собственный силуэт – бледный, испуганный, но… немного другой. Отражение слегка улыбалось.

Она резко отступила. Стукнула каблуком о доску – пол ответил сухим треском. Снаружи, за окнами, снова пошёл дождь. Длинные капли катились по стеклу, оставляя следы, похожие на письмена. И на мгновение Мэри показалось, что на стекле проступают те же слова, что она видела под краской: Не смотри вниз.

Ветер пробежал по дому, как дыхание кого-то огромного и древнего. Доски на потолке застонали. Мэри подошла к окну, прижала ладонь к холодному стеклу и прошептала:

– Я не боюсь.

Дом не ответил. Только из глубины, откуда-то из подвала, донёсся едва различимый звук, похожий на тихий вздох.

Глава 3. Второе отражение

Иногда зеркало становится дверью, если смотреть в него слишком долго. Дом знает это и потому никогда не закрывает глаза. В полутьме коридоров отражения множатся – одно дышит рядом, другое запаздывает на миг, третье живёт своей жизнью, тихо наблюдая за теми, кто забыл, что тени тоже имеют память. На стене висит картина – портрет молодой женщины в платье цвета утреннего тумана. Когда-то её звали Элиза, но теперь имя стёрто, будто его никогда не существовало. Вечерами глаза на портрете кажутся живыми – взгляд скользит вслед проходящим, чуть дрожит на свету, как отблеск свечи. Сегодня, в этом зыбком полусне дома, глаза стали другими – серыми, внимательными, человеческими. Это глаза Мэри. Тишина становится зеркалом, в котором отражается не она, а кто-то другой, стоящий на том же месте. И если долго всматриваться, различишь едва заметную улыбку – ту, что появляется только у тех, кто что-то вспомнил.

Мэри проснулась от едва уловимого запаха – смеси масла, старой краски и влажной пыли. Воздух был густым, будто пропитан временем, и, когда она вдохнула глубже, в нём проступил слабый аромат лаванды, знакомый и почему-то тревожный. Внизу глухо скрипнули половицы – наверное, Артём уже был на месте. Она с трудом поднялась, поправила волосы, перехватила резинкой тёмные пряди, задела случайно кисточку, оставшуюся на тумбе, – та упала, оставив на полу тонкую чёрную линию, как трещину.

В зале, где они вчера работали, утренний свет был тусклым. Окна затянуло лёгкой дымкой, словно стекло дышало. На стенах, очищенных до грунта, проступали старые узоры – фрагменты фрески, где изломанные линии и следы золота ещё помнили руки тех, кто создавал их полтора века назад. Артём сидел у штатива, проверяя баланс света. Камера стояла напротив старинной картины, найденной ими под слоями пыли и холста. Он даже не обернулся, когда Мэри вошла.

– Доброе, – отозвался Артём, не отрывая взгляда от экрана. – Только не знаю, доброе ли оно для этой картины.– Утро доброе, – сказала она, тихо, чтобы не спугнуть ту редкую концентрацию, в которой он всегда пребывал, когда что-то настраивал.

Мэри подошла ближе. На полотне была изображена молодая женщина. Кожа – почти прозрачная, волосы тёмные, собранные в мягкий узел, на губах – след не то улыбки, не то печали. Весь образ будто создан, чтобы притягивать взгляд, и чем дольше Мэри смотрела, тем сильнее ощущала странное беспокойство.

– Я тоже, – Артём щёлкнул затвором камеры. – Но посмотри сама.– Вчера я не видела у неё такого взгляда, – произнесла Мэри и протянула руку к картине, почти касаясь поверхности пальцами.

На экране появилось изображение – то же самое полотно, но глаза женщины… они казались другими. Не просто живыми – осмысленными, как будто кто-то изнутри смотрел на них. Артём увеличил фрагмент. Зрачки чуть смещены, взгляд направлен не прямо, а чуть в сторону, будто женщина на картине видела кого-то рядом.

– Это оптический эффект, – попыталась объяснить Мэри, хотя сама себе не поверила. – Старый лак, игра света, пыль.

– Или кто-то подкрался к холсту ночью, – усмехнулся Артём, но в голосе его звучала настороженность.

Мэри наклонилась, разглядывая поверхность. Холст был старый, с микротрещинами, но мазки будто изменились. В уголке губ появился намёк на улыбку, которой вчера не было. Её пальцы дрожали, когда она провела кистью по нижней границе рамы. Из-под слоя пыли выглянуло крошечное пятно – отпечаток пальца, свежий, будто кто-то недавно держался за край.

– Здесь кто-то был, – тихо сказала она. – И совсем недавно.

С улицы донёсся звук – будто кто-то прошёл мимо окон. Тень скользнула по стене, пересекла картину и исчезла. Артём резко обернулся, схватив камеру.

– Видела?

– Да, – коротко ответила Мэри. Её дыхание стало неровным.

– Психологический эффект. Мы просто устали.Они ждали несколько секунд, но ничего не произошло. Только дом шумел своим обычным утренним шёпотом – потрескивание досок, капли из трубы, далёкий стук ветра. Артём пожал плечами и снова повернулся к камере.

Мэри молча кивнула, но взгляд её оставался прикованным к картине. Казалось, глаза женщины теперь следили не за Артёмом, а за ней. В них проступало что-то болезненно знакомое – тот же серый оттенок, который Мэри видела в зеркале утром, когда мыла руки.

День шёл, но в доме не становилось светлее. К обеду небо затянуло, и дождь начал стучать по стеклу, как по тонкому металлу. Мэри сидела на полу, разбирая старые тюбики и баночки с растворителями, когда Артём вдруг произнёс:

– Знаешь, я не хотел тебе раньше говорить, но эта комната – особенная. По архивам, в ней когда-то нашли тело.

Мэри подняла голову.

– Чьё?

– Женщины. Художницы. Говорят, она писала портрет, но не успела закончить. Когда её нашли, полотно стояло на мольберте – и на нём было её собственное лицо.

Слова будто отозвались эхом в пустоте комнаты. Мэри почувствовала, как воздух стал плотнее, будто между ней и стенами возникла невидимая преграда. Она не знала, что сказать. История звучала как легенда, но в этом доме любая легенда могла оказаться памятью.

– Ты бы всё равно не ушла, – спокойно ответил Артём. – Ты не из тех, кто бросает дело на середине.– И ты решил сказать мне это только сейчас?

Он снова поднял камеру и сделал снимок. Щёлкнул затвор, короткий всполох света – и в тот же момент что-то дрогнуло на холсте. Глаза женщины на картине на мгновение моргнули. Очень медленно, как будто сам воздух сгустился, чтобы скрыть это движение.

Артём не заметил. Он проверял настройки. Мэри застыла. Всё тело сковало, пальцы стали холодными. Она сделала вдох, но звук воздуха показался ей чужим.

– Артём, – прошептала она.

Он поднял голову, удивлённый выражением её лица.

– Что?

– Она… моргнула.

– Ты серьёзно?Артём тихо рассмеялся, но смех прозвучал фальшиво.

Мэри не ответила. Она подошла ближе, глядя прямо в глаза женщины на картине. Те были спокойны. Ни тени движения. Только где-то в глубине блеснул крошечный отблеск света – как пульс, едва ощутимый, но живой.

И вдруг из угла комнаты донёсся щелчок. Камера сработала сама. На дисплее появилось новое фото – Мэри, стоящая перед картиной, и за её спиной – мужская фигура, размытая, будто в движении. Артём побледнел.

– Это не я снимал.

Мэри почувствовала, как по коже пробежал холод. В отражении стекла, рядом с её лицом, на мгновение проявились часы – старинные, с тёмным циферблатом и застывшими стрелками.

4:13.

Дом сделал вдох.

Мэри не могла отвести взгляда от снимка. Мужская фигура на экране была не просто тенью – очертания плеч, линии лица, чуть склонённая голова – всё казалось реальным, будто кто-то стоял позади неё всего мгновение назад. Но комната была пуста. Только шорох дождя за окном и ровное дыхание Артёма нарушали тишину. Он медленно подошёл, поставил камеру на стол и заглянул в объектив, словно надеялся увидеть в нём другое объяснение.

– Может, отражение? – неуверенно сказал он, хотя в голосе прозвучала фальшь.

– Нет. Отражение не может стоять ближе ко мне, чем ты.

Мэри взяла фотоаппарат, увеличила изображение. Мужчина выглядел так, будто повернул голову в сторону. Лицо оставалось неразборчивым, но из тумана пикселей проглядывали светлые глаза – и странный блеск, знакомый ей по ночам, когда зеркало на лестнице казалось живым. Она почувствовала, как по спине прошёл холодок, будто кто-то дышал ей в затылок.

Артём отвернулся, нервно потирая шею. – Я пойду проверю чердак. Там должна быть старая проводка – вдруг срабатывает что-то электрическое. Или фотоловушка осталась с прошлой экспедиции.

– Не думаю, что это проводка, – тихо ответила Мэри.

Он уже вышел, оставив дверь приоткрытой. Шаги удалялись вверх по лестнице, скрипя под каждым шагом. Дом откликался едва заметными вздохами, словно с ним говорили на языке, понятном только стенам. Мэри осталась одна. Тишина казалась наполненной. Взгляд вновь упал на картину – и она поняла, что теперь глаза женщины не просто наблюдают, они как будто ждут. В глубине зрачков дрожало отражение, не свет, а что-то живое.

Она подошла ближе, коснулась нижнего края холста. Полотно под пальцами было чуть тёплым. Ткань подалась, как живая кожа. Отдёрнув руку, Мэри почувствовала липкую прохладу на ладони – будто тонкий слой влаги, похожий на слёзы.

– Кто ты? – прошептала она.

Ответа не было, но из глубины дома, где-то внизу, раздался тихий, гулкий звук – удар маятника. Мэри замерла, слушая. Часы в коридоре не работали уже много лет, стрелки остановились в тот самый момент – 4:13. Но теперь тиканье повторилось. Один раз. Второй. Потом стихло.

На секунду ей показалось, что воздух сгущается, а за спиной что-то меняется. Она обернулась – и вздрогнула. Зеркало на стене, старое, с облупленной рамой, дрожало, будто дыхание проходило по его поверхности. В отражении она увидела не комнату, а коридор, уходящий в темноту. Там, в глубине, стоял человек. Неясный, полупрозрачный, как тень под водой.

– Итон? – выдохнула она, сама не понимая, откуда знает это имя.

Фигура не двигалась, но Мэри ощутила лёгкое давление – будто взгляд коснулся её кожи. В зеркале человек медленно поднял руку. Она сделала то же самое, неосознанно повторяя жест, и вдруг поняла, что отражение запаздывает. Оно двигалось с задержкой, словно кто-то имитировал её движения, но не полностью понимал, как они устроены.

Дверь на чердак хлопнула. Артём окликнул:

– Мэри, ты здесь?

Она резко отступила. В зеркале фигура исчезла, растворившись, как дым.

– Здесь, – ответила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Артём спустился, в руке у него была старая коробка, покрытая толстым слоем пыли.

– Нашёл кое-что. Похоже, тут были личные вещи художницы.

Он поставил коробку на стол. Внутри лежали высохшие тюбики с краской, свёрнутые полотенца и папка с пожелтевшими листами. На одном из них – портрет молодой женщины в наброске, почти идентичный картине на стене. Только лицо было другое – незавершённое, без глаз.