Дом между мирами

Мэри не могла отвести взгляда. В зеркале стоял тот самый силуэт, который она видела утром. Мужчина в старинных часах на запястье, лицо чуть расплывшееся, но глаза – ясные, серо-зелёные, как у человека, привыкшего к дождю.

– Ты… кто? – прошептала она.

Он ответил не сразу.

– Тот, кого ты оставила.

Мгновение – и зеркало потемнело, как если бы кто-то потушил в нём свет. Артём потряс её за плечо:

– Мэри, хватит, нам нужно выйти. Слышишь?

Она кивнула, медленно, как человек, проснувшийся посреди сна. Пока они шли к двери, дом будто провожал их шорохом досок. Воздух стал плотнее, тише. За спиной что-то едва слышно цокнуло – как если бы часы перевели стрелку. Когда они покидали дом, Мэри обернулась – и в окне второго этажа мелькнул слабый отблеск. Серебристая тень, напоминающая человеческую фигуру, стояла у зеркала. И тогда ей впервые показалось, что Дом Оверина улыбается. Не радостно, а будто с удовлетворением: он снова нашёл того, кого ждал. Мэри сидела в машине, не включая фары. Сквозь лобовое стекло особняк казался теневой костью в золотистом сумраке. В окнах – ни огня, ни отражения, но казалось, что за каждым стеклом кто-то стоит, глядя на улицу. Артём возился с оборудованием на заднем сиденье, что-то бурча под нос, но она его почти не слышала.

«Тот, кого ты оставила.» Слова звучали, как эхо, застрявшее между висков.

Она пыталась вспомнить – где могла его видеть? Может, портрет, который она реставрировала на практике? Или один из старых фильмов, где актёр в антикварных часах смотрел прямо в объектив? Но нет. Это было не «вспомнила», а «узнала». И это пугало сильнее.

– Мэри, ты со мной? – голос Артёма прорезал тишину.

– Да. Просто устала, – соврала она.

– Нормально. После таких эффектов кто угодно устанет. Кстати, видео почти не сохранилось. Всё смазалось, будто фокус соскользнул.

– Как будто дом не хотел, чтобы ты снимал, – вырвалось у неё.

Он посмотрел на неё в зеркало заднего вида и фыркнул:

– Пожалуйста, без мистики. У нас и так приборы с ума сходят.

Но даже в его тоне сквозило напряжение. В ту ночь он несколько раз включал ноутбук, проверял файлы, и каждый раз кадры исчезали, как будто стирались сами собой.

Поздним вечером, уже дома, Мэри разложила на столе эскизы росписей.

Пальцы дрожали, когда она водила карандашом по линиям – всё повторялось слишком точно. Узоры, завитки, даже подпись художника. И только теперь она заметила странную деталь: под декоративным орнаментом тянулась тонкая линия, почти невидимая. Приглядевшись, она поняла – это не просто штрих, это крошечные буквы, соединённые в непрерывную надпись:

«Запомни время.»

Её взгляд непроизвольно упал на настенные часы – 21:13.

Минута тянулась слишком долго. Потом маятник дёрнулся, и стрелка сместилась… назад. На 21:12. Мэри замерла.

– Не может быть.

Всё в квартире стало каким-то слишком тихим. За окном шёл дождь, но капли не звучали. Только ровное, почти сердечное тиканье. Она подошла к зеркалу в прихожей – и на мгновение показалось, что свет в отражении отстаёт от реальности.

Из глубины стекла проступили силуэты комнаты, чуть искажённые, словно снятые сквозь воду. И там, где должна была быть её фигура, стоял кто-то другой.

Мужчина в тёмном костюме, тот самый из особняка, чуть склонив голову, как будто прислушиваясь к её дыханию.

– Ты ведь не спишь, да? – прозвучал голос, мягкий и ровный.

Она отступила. Сердце стучало где-то в горле, но в то же время в ней поднималось странное чувство – не страх, а будто облегчение: он действительно существует.

– Почему ты… здесь?

– Потому что ты открыла дверь. Ты снова вошла, – ответил он. – А дом помнит.

Зеркало дрогнуло. Лицо исчезло, оставив только её собственное отражение – бледное, растерянное, но с глазами, в которых уже не было прежнего спокойствия. Ночь она не спала. В голове вертелись слова Марты, будто шепот изнутри стены: «Иногда дому нужно, чтобы кто-то вернулся.»

Но почему – она?

Мэри пролистала архивные документы, которые дала Марта: старые фотографии, чертежи, список владельцев. И вдруг остановилась. На снимке конца XIX века, выцветшем и тёмном, стояла молодая женщина в длинном платье перед тем самым зеркалом. Подпись под фото гласила: «Графиня Элиза Оверин. 1873 год.». Мэри почувствовала, как холод пробежал по спине. Потому что глаза на фотографии были её. Не «похожие» – те же самые. Даже родинка под левым глазом. Она медленно закрыла папку, будто боясь, что от движения кадр оживёт. И, не включая свет, подошла к окну. Особняк виднелся вдали, через весь город – как чернильное пятно на холсте ночи. И на миг ей показалось, что там, в верхнем окне, горит слабый золотистый свет, будто кто-то не спит.

– «Ты оставила меня», – прошептала она, почти беззвучно.

И отражение в стекле, не дожидаясь её слов, чуть качнуло головой, словно согласно.

Дом не забыл.

И Мэри вдруг поняла – с того самого утра она больше не одна.

Кто-то идёт рядом, шаг в шаг. Только теперь неясно, кто за кем следует – она за тенью или тень за ней.

Дождь закончился к полуночи. Улицы казались вымытыми, как старое полотно, с которого стерли краску. Мэри стояла перед коваными воротами Дома Оверина, не решаясь войти. На пальцах ещё ощущался холод металла ключей, которые Марта оставила «на случай необходимости». Необходимость пришла быстрее, чем она ожидала. С того вечера ей не давала покоя фотография графини Элизы Оверин.

Лицо – её лицо. Тот же разрез глаз, та же линия губ. Даже лёгкий изгиб подбородка. Она могла бы объяснить сходство случайностью, игрой генов, художественной ошибкой, но сердце будто уже знало: нет, это не случай.

Она толкнула ворота. Петли скрипнули, и звук, казалось, растворился в ночи.

Дом ждал.

Окна были тёмными, но где-то в глубине мигнул слабый отблеск – будто кто-то прошёл с зажжённой свечой. Мэри шагнула внутрь. Коридор встретил запахом воска и старого дерева. Тишина здесь была иной – плотной, наполненной дыханием. Каждый её шаг отзывался мягким эхо, словно из-под пола кто-то повторял движение. Она включила фонарик смартфона – луч света выхватил из тьмы пыльную лестницу, расписные стены, и знакомое зеркало, стоящее у входа в зал. Оно выглядело спокойным, матовым. Но стоило ей подойти ближе, как стекло едва заметно дрогнуло – будто поверхность воды, в которую бросили камень.

– Я пришла просто посмотреть, – сказала Мэри, чувствуя, как глупо это звучит в пустом доме.

Ответа не было. Только где-то наверху тихо щёлкнули старые часы, и их ход пошёл в обратную сторону.

21:11… 21:10… 21:09…

Она поднялась по ступеням. На втором этаже воздух был плотнее. Пыль, как серебряный туман, висела в воздухе. Дверь в музыкальную гостиную была приоткрыта. Изнутри доносилась музыка. Не громкая – будто кто-то касался клавиш наугад, вспоминая забытые ноты. Простая мелодия, с дрожью, как дыхание.

Мэри толкнула дверь.

Внутри стояло старое пианино, крышка покрыта слоем пыли, клавиши пожелтели. Но пальцы, касавшиеся их, были живыми. Мужчина сидел к ней спиной, в старинной рубашке, рукава закатаны, на левом запястье – часы с треснувшим стеклом. Она сделала шаг. Он замер, но не обернулся.

– Ты всё-таки вернулась, – произнёс он негромко. Голос был хрипловатый, усталый, но в нём было что-то узнаваемое, до боли.

Мэри выдохнула:

– Кто вы?

Он повернул голову. Лицо освещал слабый свет от окна. Это был тот самый человек из зеркала. Те же глаза, то же молчаливое спокойствие, как будто он ждал этого мгновения столетиями.

– Зови меня Итан, – сказал он. – Я ждал тебя.

Она замерла.

– Мы… знакомы?

– Когда-то. Но ты не помнишь. Дом забрал у тебя память, как плату за проход.

Она сделала шаг назад.

– Это бред. Я реставратор, не персонаж твоей сказки.

– Тогда почему ты видишь меня? – спокойно спросил он.

Его слова ударили, как тихий звон. Мэри опустила глаза, пытаясь не смотреть на зеркало рядом. Но там, в отражении, она видела себя – и не себя: в старинном платье, с распущенными волосами, держащую его за руку. Сцена, будто вырванная из сна.

– Это невозможно… – прошептала она.

– Всё возможно здесь, – сказал он. – Дом – это память. Он хранит то, что ты не хочешь вспоминать.

Он поднялся, подошёл ближе. Пахло старыми книгами и холодом.

– Я обещал, что найду тебя, – тихо добавил он. – И сдержал обещание.

Мэри отступила, почти спотыкаясь. Музыка прекратилась, и комната потемнела. Только зеркало по-прежнему светилось изнутри мягким серебром. Она бросилась к двери, но та не поддалась. Ручка холодная, как лёд.

– Выпусти! – крикнула она.

– Тебе некуда уходить, – ответил Итан. – Ты уже внутри.

Он стоял прямо у зеркала, и его отражение двигалось отдельно, с запозданием, будто жило своей жизнью.

– Почему я? – спросила она, глядя на него.

– Потому что ты открыла трещину. Тогда, три года назад. Когда выжила после аварии.

Она замерла.

– Откуда ты… знаешь об этом?

– Я был там. Ты звала меня.

В памяти вспыхнуло: вспышка фар, крик, и звук разбивающегося стекла. Такой же треск, как в том старом зеркале в холле. Мэри закрыла глаза, чувствуя, как слёзы сами подступают.

– Я не помню.

– Дом помнит, – тихо сказал Итан. – Он не отпускает тех, кто дал клятву.

Всё стихло.

Только тиканье часов, медленное, ровное.

Она снова глянула в зеркало – теперь отражение исчезло.

Только собственное лицо, бледное, испуганное, но в глазах – отблеск чьего-то взгляда, как чужая искра. Итан стоял рядом, чуть позади, его тень ложилась на пол.

– Завтра ты всё поймёшь, – сказал он тихо. – Не бойся. Дом тебя не обидит. Он просто хочет, чтобы ты вспомнила.

Он шагнул к зеркалу – и растворился, будто вошёл в него. Поверхность стекла дрогнула, и снова стала матовой. Мэри осталась одна. За окном начинался рассвет. На стене часы остановились ровно на 4:13. Она вышла из дома, не оглядываясь, но где-то за спиной, в глубине коридора, тихо прозвучал шепот:

– Не опоздай, Мэри. Время идёт вспять только однажды.

Когда она вернулась домой, солнце уже поднималось над крышами. На её ладони остался тонкий след пыли, как будто кто-то держал её за руку. И на внутренней стороне запястья – едва видимая метка, тонкая, похожая на отпечаток циферблата. Мэри долго смотрела на неё, пока стрелки её собственных часов не дёрнулись – и на секунду пошли обратно. Она закрыла дверь квартиры на два оборота, будто пытаясь запереть вместе с собой тень той ночи. Ключ дрожал в замке, пальцы не слушались. В прихожей пахло кофе, книгами, миром, где всё просто и линейно. Но этот запах теперь казался фальшивым. Мэри включила свет. Комната выглядела обыкновенно – планшет на столе, недопитая чашка, блокнот с заметками о реставрации. Она опустилась на стул, глядя в экран. Включила видео, которое Артём отправил ей вечером – обзор фасада, где она мелькала в кадре.

Всё спокойно.

Но на сороковой секунде, прямо за её плечом, мелькнула бледная фигура. Мужская. Сложенные руки. И – часы на запястье. Мэри перемотала, поставила на паузу. Изображение расплывалось, пиксели дрожали. Но в отражении окна – Итан. Или кто-то, невероятно похожий. Она выключила ноутбук и резко встала. На стене – зеркало. Простое, овальное, купленное в обычном магазине. Оно тоже дрогнуло. Совсем чуть-чуть. Словно внутри прошла волна воздуха.

– Хватит, – прошептала она. – Меня просто разыгрывает воображение.

Но стекло не слушало. На его поверхности проступили тёмные полосы – тонкие, как трещины, складывающиеся в линии. Секунды спустя Мэри поняла, что это буквы.

«ВСПОМНИ».

Она шагнула назад, сердце колотилось. Буквы исчезли, будто растворились в глянце. Оставив только собственное отражение – бледное, с расширенными зрачками. Утро пришло медленно, как будто и оно боялось заходить в комнату. Артём позвонил, когда она уже собиралась выйти.

– Мэри, ты где? Я поехал к дому, но охрана говорит, что ночью там кто-то был. Камеры зафиксировали движение.

– Не может быть, – тихо сказала она.

– Да я сам вижу – там ты, кажется.

Она замолчала.

– Наверное, я просто… хотела проверить материалы.

– Ночью? Без меня? – Артём усмехнулся, но в голосе звучало беспокойство. – Ты хотя бы скажи, если ещё раз туда соберёшься.

– Не собираюсь. – Она почти верила этим словам.

Они встретились у офиса фонда «Память в камне», где Марта принимала отчёты. Та встретила Мэри с улыбкой, но глаза у коллекционерши были настороженные.

– Вы что-то принесли с собой? – спросила она тихо.

– В каком смысле?

– Дом всегда что-то отдаёт тем, кто к нему прикасается. Иногда – не сразу.

Марта поставила перед ней старую книгу – инвентарный журнал времён Оверина. На одной из страниц было наклеено фото молодой женщины, очень похожей на Мэри.

Подпись: Элиза. 1898 год.

– Откуда у вас это? – спросила Мэри, чувствуя, как холод пробирается под кожу.

– Мы нашли в архиве дома, – сказала Марта. – Вчера. На полке, которая была пуста последние тридцать лет.

Артём достал телефон.

– Кстати, насчёт вчерашнего. Я кое-что нашёл на камере.

Он включил запись. Шум, тень, треск микрофона. В кадре – лестница, пустой зал, зеркало. Но в какой-то момент камера будто фокусируется сама по себе – и на мгновение виден силуэт Мэри и мужчину рядом с ней.

Он держит её за руку.

– Это монтаж? – прошептала Марта.

– Я ничего не трогал, – ответил Артём.

Мэри молчала. На записи мужчина поворачивает голову – и в объективе вспыхивает отражение его глаз. Свет, как от ртути. Когда все разошлись, Мэри долго сидела в библиотеке, рассматривая старые страницы журнала. Пальцы невольно коснулись фотографии Элизы.

Кожа подушечек за зудела, словно от лёгкого ожога. Она перевернула лист – на обороте кто-то оставил запись чернилами: «Не разбивай зеркало – оно единственный путь назад.»

Подпись была неразборчива, но последние буквы походили на Ithan. В комнате стало тихо. Снаружи шёл дождь, стекло в окне дрожало под ветром. Мэри подняла глаза – и на секунду ей показалось, что в отражении окна позади мелькнула фигура.

Он снова был там. Стоял, глядя прямо на неё.

Она моргнула – и всё исчезло.

Остался только её силуэт и тёмное пятно на стекле, похожее на след руки. Дома, поздно вечером, Мэри открыла записную книжку и впервые за три года попробовала записать сны, которые возвращались каждую ночь. В них всегда был один и тот же звук – хруст стекла, трещина, тёмная вода и голос, зовущий по имени. Она записала слово «Итан», посмотрела на него долго, будто пыталась понять, чужое ли оно. Лампочка моргнула.

С полки, без всякого ветра, упала фотография дома Оверина.

Стекло рамки треснуло точно по линии горизонта.

Мэри посмотрела на часы.

Стрелки стояли на 4:13.

И не двигались.

Она закрыла блокнот и шепнула в темноту:

– Если ты есть… докажи, что всё это не сон.

Из зеркала, стоящего у стены, донёсся тихий отклик. Не звук. Не голос. Просто шорох, как вздох. И еле слышный отклик, похожий на слова:

– Уже доказал.

Утро началось с электрического треска.

Мэри сидела за столом, пытаясь включить ноутбук – экран моргал, будто отказывался подчиняться. На мониторе вспыхнули строки: Файл повреждён. Восстановить?

Она нажала «да». Экран на мгновение стал чёрным, и в тишине прозвучало тихое щелканье – как если бы кто-то постучал изнутри корпуса. На экране появилось видео: лестница дома Оверина, снятая камерой наблюдения. Но запись изменилась. Вместо пустого холла по ступеням спускалась женщина. Тёмное платье, кружевной ворот, волосы, убранные в старинную причёску. Мэри не видела лица, но в движениях было что-то болезненно знакомое. На последнем кадре женщина остановилась и посмотрела прямо в объектив. Экран погас.

Мэри отпрянула, едва не уронив кружку.

Сердце билось в висках. Она пыталась убедить себя, что это всего лишь ошибка воспроизведения. Но в глубине души уже знала – дом не хочет, чтобы его забывали.

В тот день Марта вызвала их на объект раньше обычного. Сказала, что нужно проверить систему сигнализации. Когда Мэри и Артём вошли в главный зал, воздух был тяжелым, пахло пылью и чем-то влажным, будто стены дышали.

– Здесь, – сказала Марта, подводя их к огромному зеркалу в золочёной раме. – Смотрите.

На поверхности, вместо привычного отражения, застыло мутное марево, как туман за стеклом.

– Оно запотело, – сказал Артём, поднеся руку.

– Не трогай! – резко сказала Марта. – Это не конденсат. Это память.

Она подошла ближе, и Мэри заметила, как по краю зеркала проходит сеть тонких трещин – точно таких, как в том письме графини, прочитанном ею в прологе.

– Его нельзя полировать, – прошептала Мэри. – Оно живое.

Марта медленно кивнула.

– Значит, ты тоже это чувствуешь.

Артём, привыкший к рациональному, молчал дольше всех. Он включил камеру, направил объектив на зеркало.

– Записываю тест. Температура в зале – восемнадцать, влажность – шестьдесят три процента.

Но когда он посмотрел на экран, там не было ни Мэри, ни Марты. Только он сам, стоящий в пустом зале.

– Это… глюк? – он заморгал. – Камера не видит вас.

– Она не должна, – сказала Марта спокойно. – Этот зал теперь выбирает, кого показывать.

Мэри почувствовала холод на ладони. Обернулась – позади стояла дверь, ведущая в боковое крыло. Она была приоткрыта, хотя утром они запирали все помещения. Из-за двери тянуло прохладой и запахом старого дерева.

– Там никого нет, – сказал Артём, уже доставая фонарик.

– Не иди, – тихо попросила Мэри.

Но он шагнул. Луч света выхватил из темноты узкий коридор, где стены были исписаны старыми цифрами и надписями. На одной – слова: «Не зови, если не готов услышать.». Артём хмыкнул, сделал ещё шаг – и камера в его руке мигнула. На экране, в отражении линзы, появилось лицо. На секунду. Женское. С заплаканными глазами.

– Что за… – он отшатнулся. – Мэри, ты видела?

– Да, – прошептала она. – И, кажется, она смотрела не на тебя. На меня.

Они вернулись в главный зал. Зеркало теперь выглядело спокойно, будто и не было мутным. Но в отражении Мэри заметила странность – время на её часах и на часах Артёма различалось ровно на три минуты. Когда она подняла взгляд, стрелки на зеркальном отражении пошли в обратную сторону. Марта стояла рядом, почти не моргая.

– Дом начинает счёт, – сказала она. – Каждый, кто сюда вошёл, должен что-то вернуть.

– Что именно?

– Память.

Мэри почувствовала, как внутри что-то отзывается, болезненно, словно старый шрам. Артём отступил назад.

– Ладно, хватит мистики. Я сделаю копию записи и свяжусь с инженерами. Возможно, магнитное поле…

Но фраза оборвалась, когда в зале вдруг раздался звук – как тихий детский смех. Звонкий, лёгкий, но исходящий откуда-то из-за зеркала. Марта побледнела.

– Он проснулся, – сказала она почти шёпотом. – Ребёнок-проводник.

После обеда Марта уехала, оставив их вдвоём. Мэри и Артём собирали аппаратуру, но напряжение между ними становилось ощутимым, как статическое электричество.

– Слушай, – сказал он, – может, ты просто устала? После аварии ты иногда путаешь даты, имена… может, дом не при чём?

– Ты видел те записи, – ответила Мэри. – Это не галлюцинации.

Он хотел возразить, но в этот момент из-под дверей в дальнем зале вытянулась узкая полоса света. Белая, холодная. Она скользнула по полу, коснулась ноги Мэри и исчезла. Из-за стены донёсся тихий шорох, словно кто-то шептал: «Помоги.». Мэри сделала шаг к двери – и свет вспыхнул снова, ослепительно. На мгновение она увидела, будто сквозь стекло, другую комнату – точно такую же, но там вместо неё стояла другая женщина. Та, с фотографии. Элиза.

– Мэри! – Артём дёрнул её за руку, возвращая в реальность.

Свет исчез. Дверь оказалась наглухо закрытой. Они стояли посреди пустого зала, и воздух вокруг казался густым, вязким. Артём тяжело выдохнул.

– Всё. Мы уходим. Завтра тут будет комиссия.

– Да, – ответила Мэри, но в глубине она знала, что не сможет.

Дом держал её. Когда они вышли на улицу, сумерки уже сползали с крыш. На втором этаже особняка зажегся одинокий свет. В окне стоял силуэт мужчины. И даже на расстоянии было видно – на его запястье поблёскивают часы. Ночью Мэри не спала. Снились зеркала, тянущиеся бесконечно вдаль, отражения, которые не повторяют движения. А потом – дом. Он дышал, будто живой, и шептал её имя. Проснувшись, она поняла, что слышит тот же шёпот не во сне. Он шёл из зеркала напротив кровати. И там, в глубине стекла, мерцала едва заметная фигура мальчика, который, не мигая, смотрел на неё и тихо произнёс:

– Не смотри вниз.

Мэри медленно подошла к зеркалу. Мальчик исчез, словно его стёрли из стекла рукой. Но поверхность оставалась странной – мягкой, будто дыхание за тонким слоем льда. Она дотронулась пальцами, и кожа моментально покрылась гусиной кожей: под стеклом шевельнулось что-то светлое, как тень от лица.

– Кто ты? – прошептала она.

Изнутри зеркала донёсся тихий вздох. Сначала казалось, что это просто воздух в трещинах, но потом он сложился в слово.

– Ты.

Мэри резко отдёрнула руку. Свет погас, лампа мигнула и потухла. Комнату заполнила густая темнота. Но она ясно чувствовала: кто-то стоит рядом. Не дышит. Не двигается. Просто присутствует. Шаг. Второй. Её пальцы нащупали выключатель, но прежде, чем она успела щёлкнуть, кто-то тихо сказал:

– Я ждал, когда ты вспомнишь.

Сердце ухнуло вниз. Она узнала этот голос. Тот самый, из отражений, из сна, из треска стекла. Мэри повернулась. Возле окна, освещённый слабым светом с улицы, стоял Итан. Настоящий. Не туман, не видение – он отбрасывал тень. На нём было старомодное пальто, ворот застёгнут до горла, запястье перетянуто ремешком часов. Стрелки на них остановились – как и всегда – на 4:13.

– Это невозможно, – прошептала она. – Ты…

– Тот, кого ты оставила, – мягко ответил он. – Три раза.

Он сделал шаг вперёд. Воздух дрогнул, и комната будто сузилась.

– Что тебе нужно? – Мэри отступила к столу.

– Не мне. – Он посмотрел в сторону зеркала. – Дому. Он голоден.

Мэри почувствовала, как холод пробирается в кости.

– Я ничего ему не делала.

– Ты открыла дверь, – сказал он. – Просто не помнишь.

Он подошёл ближе, протянул руку – осторожно, не касаясь.

– Когда ты ушла тогда, он запомнил твоё дыхание. Оно и разбудило его.

Мэри смотрела на Итана, и в какой-то миг пространство между ними стало тонким, почти прозрачным. Её собственное отражение в окне медленно повернуло голову – чуть раньше, чем она сама. Она замерла. Итан взглянул на это отражение и тихо сказал:

– Видишь? Оно не слушается тебя. Потому что теперь это не ты.

На следующее утро она проснулась от звонка Артёма. Он говорил быстро, возбуждённо, будто не спал всю ночь.

– Ты должна это видеть. Я нашёл старые плёнки, архивные. Там дом, тот же фасад, но снят почти сто лет назад.

– И что?

– На одном кадре – женщина. Вроде как модель для росписи.

– И?

– У неё твоё лицо, Мэри. Один в один.

Она молчала. Пальцы дрожали, когда она открывала ноутбук и принимала файл. На экране – зернистое изображение, но черты были узнаваемы до боли. Тот же изгиб губ, тот же взгляд. И в руках – кисть, та самая, которой она сейчас пользовалась в реставрации.

– Это невозможно, – выдохнула она.

– Я не знаю, – ответил Артём. – Но кажется, что ты была там. Давным-давно.

Днём они снова вернулись в особняк. Дом встретил их тишиной. Даже половицы не скрипели. Марта должна была быть на месте, но её сумка лежала на подоконнике, а сама она исчезла. Мэри осторожно осмотрелась. Воздух был неподвижен, как перед грозой. На полу возле зеркала – след каблука. Тот самый, старинный, как у женщины с фотографии. И рядом – капля воска от свечи. Хотя они не зажигали ничего.

– Может, она ушла? – предположил Артём.

– Нет, – сказала Мэри. – Дом забрал её.

Он хотел засмеяться, но не смог. Потому что в этот момент зеркало снова ожило. Сначала проступили очертания зала – но в нём никого не было. Потом – фигура Марты, стоящей вполоборота. Она смотрела на них, но глаза её были закрыты. Губы шевельнулись, складываясь в беззвучные слова. Артём включил запись. На экране камера показывала то же, но позади Марты теперь стоял кто-то ещё – силуэт в длинном пальто.

– Это он, – сказала Мэри. – Итан.

– Кто он вообще? – спросил Артём.

– Не знаю. Но он не враг. Он просто… не может уйти.

Поздно вечером, уже уходя, Мэри обернулась к дому в последний раз.

На фасаде, прямо над окнами второго этажа, едва заметно проступила надпись: «Вспомни нас.». Она остановилась, не в силах сделать шаг. Слова исчезли, как будто их смыл дождь, но ощущение чужого взгляда не отпускало.