И нас качают те же волны

– В учителя вы, Уткина, разумеется, не собираетесь, но если, по стечению жизненных обстоятельств, окажетесь в школе, из вас получится неплохой учитель. Как ни странно.

Как-то, прогуливая зарубежку 18 века, Таня укрывалась от занудливого препода, по обыкновению, в туалете, и туда, как на грех, забрела преподавательница диалектологии Ортман. Вроде бы, преподавательский туалет на тот момент не функционировал.

Инесса Владимировна Ортман когда-то побывала в статусе замужней дамы, и, вроде бы, даже имела ребенка, но, по тогдашним студенческим понятиям, была злющей, как сто старых дев, вместе взятых. Легкомысленные девчонки, головы которых были заняты чем угодно, но не диалектологией, раздражали ее неимоверно. Сейчас Зоя Васильевна понимала, что она была просто очень строгим и принципиальным преподавателем.

Таня отмазалась не стандартным объяснением – голова болит, а двусмысленным – тошнит. Вернувшись на следующую лекцию, похвасталась перед сокурсницами:

– Девки, а я сегодня с Ортманихой в демократические игры играла.

– Как это?

– После нее в кабинку зашла и на унитазе посидела.

С тех пор Зоя Васильевна нечастые контакты с вышестоящими товарищами называла играми в демократию.

* * *

После недлительных переговоров встреча с мэршей была назначена на девятнадцать ноль-ноль на Зоиной территории. Раньше – никак. Оказалось, мэрша работает – после того, как муж пошел во власть, она возглавила его строительную компанию. К себе Альбина Вячеславовна не приглашала. Как и в любых играх, в демократических тоже существуют свои правила. Хождение власти в народ вовсе не предполагает хождения народа в гости к власти. Подруг это обстоятельство только обрадовало, они вздохнули с облегчением. У Кати в гостях дамы уже побывали, надо же и совесть иметь. Теперь им надлежало отдать Кате визит вежливости.

Мила успела испечь ватрушку, Люся по пути забежала в «Домовенка», купила зефир в шоколаде и баночку консервированного ананаса, у Зои в закромах нашлось клубничное варенье и баночка тыквенного, с лимоном и апельсином – предмет ее скромной гордости. Нарезали сыру. Получился пристойный, без изысков, чайный стол. По столь торжественному случаю не стали позориться перед гостьями пакетиками чая, употребляемого в своей обычной жизни», а заварили в чайничке дорогой. Долго думали, как решить вопрос со спиртным, решили – никак. Если высокой гостье угодно – принесет сама, а чайный стол подразумевает отсутствие спиртного. И, слегка притомившись от беготни, сели ждать, но Люся тут же вскочила.

– А Умка? – всполошилась она. – Вдруг они ему не понравятся!

Умка, Зоин песик, белой масти без единого пятна, за что и получил свое имя, характером обладал своенравным. Артюховцы своих собак на цепь сажали только в случае прихода гостей, в остальное время они не лишались свободы передвижения по двору. Умка обычно отлеживался в конуре, по причине своего преклонного возраста. Зоиных подруг он давно уже воспринимал как дополнительных хозяек: есть приходящие мужья и воскресные папы, а у него была одна постоянно пребывающая с ним хозяйка, кормившая его не всегда вкусным варевом, и две приходящих, балующих деликатесами – косточками, обрезками колбасы и сыра. Их визитам он радовался до неприличия! Если же Зое случалось провожать в дом от калитки гостей незнакомых, Умка дожидался того момента, когда гость миновал конуру, и шел за ним некоторое время, не обнаруживая своего присутствия. Как индеец, крался он бесшумно по следу, принюхиваясь и приглядываясь – определялся в своих симпатиях или антипатиях. Гость, не увидев во дворе собаки, беспечно шагал, ведомый Зоей Васильевной в дом. Умка, определившись, наконец, и решив, что гость ему антипатичен, молча вцеплялся тому в ногу. Его постоянной хозяйке уже пришлось пережить пару неприятных моментов из-за этой подлой Умкиной манеры.

– Умка закрыт в сарае, успокойся!

– Обиделся?

Это была еще одна Умкина особенность: если пес обижался, он прятался в какой-нибудь труднодоступной части двора и не подавал признаков жизни, даже когда наступало время кормежки. Он не реагировал на призывы хозяйки, на льстивые интонации и вылезал из своего убежища, только когда она уходила в дом – не пропадать же добру! Да и коты не дремали – мигом могли слопать его ужин. Халявщиков везде хватает! В те дни, когда Умка обижался, в Зоином дворе не слышался лай – он манкировал своими прямыми обязанностями.

– Даже доволен – там прохладно.

* * *

Гостьи были пунктуальны. Катя принесла к столу пластиковый контейнер с уже мытой клубникой, а Альбина Вячеславовна – коробку конфет, торт-мороженое и бутылку полусладкого с нерусским названием, тем самым разрешив мучительные сомнения принимающей стороны.

Разговор поначалу тек вяло, дамы присматривались друг к другу, нащупывали общие темы. Неестественно оживленная Альбина Вячеславовна никак не могла решить – с чего ей начинать, а остальные присутствующие стеснялись задавать вопросы. Поинтересовались, естественно, здоровьем сына. Спасибо, все хорошо, обошлось, Никита уже дома. Люся догадалась спросить про Дика, пошутила:

– Привет ему передавайте, мы, кажется, подружились.

Разговор оживился.

Лабрадор Дик у них не так давно, ему нет еще и двух лет. Щенка подарили друзья. Вообще-то, он – собака охотничьей породы, но муж ни охотой, ни рыбалкой не увлекается, а вот грибы собирать любит вся семья. Пса на дичь не натаскивали, но нюх у него развит прекрасно. Где-то они вычитали, что во Франции лабрадоров натаскивают на поиск трюфелей, и если семейство собиралось на тихую охоту, Дик был непременным ее участником. Но сбор грибов случается не часто, и любимая игра собаки – разыскать какую-нибудь вещь, которую от него спрятали. Поэтому он, понюхав сережку, сунутую ему Зоей под нос, с таким азартом кинулся выполнять задание.

– Надо же, – умилилась Зоя, – а я ведь просто так дала ему ее понюхать, безо всякой мысли. Очень уж он приставал.

– Он любит людей, но с ним мало играют, всем некогда. А вы ему, определенно, понравились.

– Он, видимо, решил, что мы пришли с ним поиграть!

– Учуял нас и стал рыть ход под забором!

– Хорошо, что все так закончилось!

– Хорошо, что вы так вовремя полезли во двор к Тихановичу, – улучила момент Катя, направляя разговор в нужное русло. – И в первый раз, да и во второй тоже. А то неизвестно, чем бы все закончились для Никиты, да и для Петра!

Альбина Вячеславовна с благодарностью взглянула на Екатерину Ивановну.

– Я так вам всем благодарна, вы не представляете! Я и сейчас просыпаюсь среди ночи в ужасе! Он же у нас – единственный сын!

Мэрша разрыдалась, нервно схватила свою сумку, что-то в ней искала – не то платочек, не то салфетки, но, поскольку сумка была чрезвычайно объемистой, торба, а не сумка, ничего в ней не находила. Зоя Васильевна подала ей бумажную салфетку со стола. Альбина Вячеславовна промокнула глаза, вытерла покрасневший носик, швырнула салфетку в свою торбу и схватила новую. Вторая салфетка последовала за первой, затем – третья. Зоя с некоторым беспокойством следила за этим бурным проявлением эмоций и пустеющей на глазах салфетницей и прикидывала, не пришла ли пора распечатать новую пачку. Наконец, буря улеглась, и последовал рассказ.

Никита учился на историческом факультете, оканчивал третий курс. В этом году он писал курсовую работу с краеведческим уклоном – «Роль купечества в развитии экономики Поволжья». Ему был открыт доступ («естественно!», подумали три, нет, теперь уже четыре, подруги синхронно) и в областной архив, и в фонды редкой книги областной научной библиотеки и краеведческого музея Астрахани. Где-то он и наткнулся на протокол допроса в ЧК артюховского купца II-й гильдии Тихановича, из которого следовало, что означенный Тиханович П.П., предположительно, скрыл от новой рабоче-крестьянской власти семейные драгоценности.

Тихановича расстреляли, больше упоминания о спрятанных драгоценностях Никита нигде не встречал, но тот факт, что двор Тихановича граничит с их двором, превратил повстречавшееся ему в старом документе туманное, не подкрепленное фактами, предположение, в уверенность. Где же и укрывать клад, как не у дочери – самого надежного, по тем временам, человека. У него не возникало и тени сомнения, что клад существует, и он у него под боком.

Идея поиска клада всецело им овладела. Если бы новый владелец теремка проживал здесь постоянно, он отказался бы от своего идиотского плана, но Бельцов приезжал только весной, а в этом году что-то припоздал. Искатель сокровищ решил поторопиться, пока хозяин не приехал. Об исчезновении Бельцова он не знал.

Никита планировал обследовать дом, а если ничего не обнаружит – просто навесит новый замок, уже и подобрал точно такой же. Хозяин ни о чем не догадается, все будет на своих местах, ничего не пропадет. Тогда, после отъезда хозяина, предстояло обследовать двор. Это было бы уже проще – в ближайших дворах, как убедился Никита, не имелось собак, которые бы подняли гвалт.

– А если бы обнаружил?

Рыдания возобновились. Салфетки исчезали с катастрофической скоростью. Зоя Васильевна все же направилась к серванту – за новой пачкой.

– Он знал, что это уголовно-наказуемое деяние? – солидно выразилась Мила. Она, всей душой соболезнуя несчастной матери, хотела подсказать возможный вариант ответа.

– Знал, конечно! Не младенец, и не на необитаемом острове живет.

Прямодушие мэрши подогрело градус симпатии к ней подруг. Могла бы сейчас и ваньку свалять, на предмет морального целомудрия своего дитяти! Ох, уж эти деточки! Какое горе, какой срам приходится из-за них переживать: у кого – алкоголик и наркоман, у кого – тунеядец от рождения, весь век на родительской шее, некоторые дети как своих детей привели в гости к бабушке и дедушке, так и забыли о них до их совершеннолетия. В каждой избушке – свои погремушки! И ведь не открестишься от них, не откажешься, что бы ни натворили, – своя кровь!

– И что же теперь будет? Жаль вашего мальчика! Жизнь себе испортил.

– А Петю-то как жаль! Пострадает хороший парень. Ему в этом году в университет поступать. Вы на него зла не держите!

– Да как мы можем держать на него зло! Он Никиту от большей беды спас! Кто знает, чем бы его разыскания закончились, куда бы завели, если бы Федя его не огрел по голове! За те четыре дня, что он лежал связанный и ждал смерти, он другим человеком стал. Петя его за четыре дня воспитал лучше, чем мы за двадцать два года!

– Отцу-то какая неприятность!

Мэрша слабо улыбнулась:

– Неприятность – мягко сказано!

– Ну, может, как-нибудь утрясется!

– Может… Я и пришла к вам с великой просьбой: чтоб вся эта история осталась между нами. Или вы уже делились с кем-то?

– Нет! – чистосердечно воскликнули три подруги.

– Нет! – с некоторой заминкой воскликнула и четвертая. У Зои, Люси и Милы одновременно мелькнула мысль, что их новая подруга не столь чистосердечна. Если мэрша была человеком наблюдательным, она тоже могла обратить внимание на Катину заминку.

– Мы общаемся своим узким кругом, – пояснила Зоя Альбине Вячеславовне, великодушно включив в этот круг и Катю, тем самым ее реабилитировав. – Но как же… Ведь, кроме нас, там было полно людей! Полиция, скорая, соседи видели – половина Заречной!

– Сам Петя, наконец! – добавила Люся.

– И Петины родители!

– И Николай Чернов уж, конечно, в курсе!

Слабая улыбка, но уже с оттенком снисхождения, опять осветила лицо Альбины Вячеславовны. Она оживала на глазах.

– Это все проблемы решаемые. С полицией вопрос утрясется, служивые люди знают, что такое дисциплина и служебные секреты. Пете, вы сами сказали, в университет поступать, интуиция мне подсказывает, что он туда поступит, – тонко улыбнулась мэрша. – Он с родителями уже дома, подписку о невыезде с него сняли. Бригада скорой вообще не при делах – выполнили свою работу, оказали помощь, а детали их не касаются, да их в детали никто и не посвящал. А домыслы… И улица… Слухи рождаются и умирают, если им не давать новой пищи, – зорко взглянула на подруг высокая гостья, и все четверо почувствовали вдруг себя очень неуютно, как будто в чем провинились. Непонятно только – в чем. Образ скорбящей матери сменил образ всевидящего следователя. Подруги, словно зомбированные, залопотали вразнобой:

– Да что вы! Что вы! Разве мы не понимаем!

– Да мы вообще не болтливы!

– Нам своих проблем хватает, зачем нам еще и чужие!

Только Люся сумела свести воедино коллективные эмоции в трезвую формулировку:

– Многие знания – многие печали, – пробормотала она. Похоже, она первая сумела выйти из состояния гипноза, в который их ввели скорбящая мать и дотошный следователь.

У Альбины Вячеславовны слух оказался прекрасный.

– О, как я с вами согласна! – пылко поддержала она Люсю.

– Меньше знаешь – крепче спишь! – прокомментировала библейское изречение Мила, оставив за собой последнее слово. Альбина Вячеславовна, если и услышала, виду не подала. Да и что бы она могла на это возразить?

* * *

Проводив гостий, женщины вернулись к почти нетронутым яствам, вскипятили по новой чайник и занялись восстановлением хронологии высокого визита и анализом сказанного, а также несказанного, но что вытекало из сказанного. А сказано было еще вот что:

– Если вы отнесетесь к нашей просьбе с пониманием, благодарность наша будет безмерна! При этом мэрша зачем-то схватила свою торбу и опять стала в ней нервно рыться. Зоя напряглась: плакать она, что ли, опять собралась? Вроде, уже и повода нет. Но Альбина сумку отложила и плакать явно не собиралась.

– Ну что вы! – опять залопотали подруги. – Какая благодарность, о чем вы!

– Что ж мы, не понимаем?

– Все обойдется, все будет хорошо!

– Главное, что Никита все осознал. Чтоб все у него уладилось! – это капнула капельку яду Мила. В том, что у Никиты все уладится наилучшим образом, никто и не сомневался. Катя благоразумно помалкивала почти весь вечер – ей еще предстояло возвращаться с мэршей на свои улицы, а один в поле не воин.

– Надеюсь, что уладится! – щебетала сбросившая груз с души Альбина Вячеславовна. А осознать сыну все до конца, если еще не все осознал, отец поможет. Сказал, если еще хоть что-нибудь подобное повторится, когда-нибудь, – разложу на столе и выпорю собственными руками.

– А он может? – поежилась Зоя Васильевна.

– Он – может, – даже с некоторой гордостью ответила супруга и мать.

– А если бы не мог, не занимал бы свое нынешнее кресло, – подвели итог подруги, когда, проводив гостий, остались втроем.

– Тюти во власть не ходят, а если случайно и попадают, то их там долго не держат, – заявила «крупный специалист» по конструкциям властных структур Мила.

– Уж ты у нас знаток подковерных интриг, – вздохнула Люся.

– Девочки, а вам не показалось, что она нам взятку хотела предложить? – вспомнив, как опять рылась в своей сумке уже почти перед самым уходом Альбина, – спросила Зоя.

– Я тоже об этом подумала, – призналась Мила. – И раз сто про свою безмерную благодарность сказала. Зачем?..

– Ужас какой! – сказала Зоя. – И что бы мы делали в этой ситуации!

– Умная баба, – признала Люся. Правильно оценила ситуацию: интеллигентные лохушкии, с такими лучше не связываться. Но намекнула: кто понял, тот услышит! Вдруг надумаем!..

– Да и потом: все-таки нас здесь слишком много было, вдруг бы мы потом шантажировать их начали!

– Н-да, взяточницы, – покрутила головой Мила. – Новое амплуа!

– И шантажистки! – добавила Люся.

– Из сыщиц – да в уголовницы. Карьерный рост, – хохотала Зоя.

– Давайте уже, наконец, съедим мороженое! – вспомнила Мила.

– Я все время про него помнила, а тут забыла, – спохватилась Люся.

– М-м-м! Фисташковое! – прижмурилась Зоя.

– Мы ведь это заслужили!

* * *

Альбина Вячеславовна распрощалась, наконец, с Екатериной Ивановной. Путь был не слишком долгий, но необходимость поддерживать светскую беседу удлинила его. Вынужденные попутчицы устали друг от друга и не чаяли дождаться момента прощания. Катерине Ивановне не терпелось позвонить новым подругам и обменяться впечатлениями, что называется, душа горела. Но, увы, дома ее уже заждалась забежавшая поделиться семейными горестями дочь, а это было куда важнее. Своя-то рубашка ближе к телу!

Альбина зашла во двор, прошла в увитую диким виноградом и клематисом беседку, опустилась в деревянное кресло. Она прекрасно знала, что муж как на иголках, ждет ее возвращения, но хотела побыть одна: прокрутить мысленно встречу, проанализировать ощущения, вспомнить свои промахи, если они были, и найти им оправдание. Достаточно ли убедительна и человечна она была? Не наболтала ли лишнего, поддавшись эмоциям? Миша, естественно, устроит ей допрос с пристрастием, не упустит ни одной мелочи. Миша – легок на помине!

– Я услышал, как ты вошла во двор, понял, что ты здесь. Что, плохо?

– Да, в общем, нормально.

– Деньги дала? Взяли?

– Нет. Не тот случай. Не решилась. Вроде бы, порядочные тетки, они даже намеков моих не поняли. Я им о благодарности, а они открещиваются – не за что, мол.

– Слава богу! – с облегчением вздохнул муж. – Одной проблемой меньше, а то еще и этот груз давил бы – вдруг шантаж! Будут помалкивать?

– Должны бы. Обещали. Прониклись материнским горем. В одной я немного сомневаюсь.

– Ты была убедительна?

– Думаю, вполне. Мне даже слегка неловко было, я там половину салфеток извела.

– Умница. Твой театральный кружок тебе помог!

– Я была искренна! – возмутилась Альбина. – Как считаешь, обойдется?

– Надеюсь, обойдется! – махнул рукой муж. Шефу, конечно, донесут, но пока я у него на хорошем счету, а коней на переправе меняют только в случае крайней опасности. Могут воспользоваться моей ситуацией, чтоб под него начать копать, но до выборов еще два года, выборы осенью, а летом через два года наше чадо диплом защитит, сошлем на годик в село сеять разумное, доброе, вечное. Если перед выборами кто-то и поднимет волну, это уже будет вспоминаться как детская шалость.

– А вдруг он в селе женится?

– Аля, ради бога! А я сам – не деревенский? Сейчас деревенские мало в чем городским уступают. Немножко обтесать…

– Стоит для этого в село ссылать!.. Уж тогда лучше эта… мисс… Вот еще головная боль привязалась! И Милана… Как же все невовремя! Не натворил бы Никита глупостей.

– Так ведь уже натворил! Какое-то время, во всяком случае, будет покладистым. Нет худа без добра, может, мозги на место встанут.

– Миша, мне все-таки хотелось бы как-то этих теток отблагодарить. Они славные. И какие-то…

– Дуры?

– Простодушные. Бесхитростные. Порядочные, одним словом. Из прежних времен.

– Посмотрим.

– Наш оболтус дома?

– Где ж ему быть, в сложившейся обстановке?

– Как ты думаешь, он нам все рассказал?

– Про клад?

– Ну да. И вообще…

– Вроде бы, в его психологическом состоянии… Но допускаю, что что-нибудь да и утаил. Все же парень взрослый.

– И непростой!

– Время покажет, но теперь за ним – глаз, да глаз!

– А в существование клада ты веришь?

– Может, и существует, но вряд ли. С одной стороны, кто из зажиточных людей не прятал в те годы своих ценностей! А где их прятать, не у чужих же людей. С другой – столько лет прошло! В доме постоянно жили, если Тиханович посвятил свою дочь, то она давно уже ими воспользовалась.

– Мог и не посвятить, ее же тоже запросто могли арестовать, и она могла допроса не выдержать, все рассказать.

– Мог и не посвятить. А если посвятил, Елизавета Белькова не обязательно все растранжирила. Говорят, жила она одиноко, скромно, где-то работала. Видимо, крест на себе поставила.

– Теперь этого никто не узнает!

– Если бы наш оболтус поделился с нами своими наполеоновскими планами, можно было бы просто выкупить этот терем да разобрать его по бревнышку, а двор хоть весь перекопать, никого бы это не касалось. Теперь, вздумай я это проделать, слухи оживут. Время должно пройти. Да и хозяин пропал, пять лет надо ждать, пока закон признает его умершим. Там видно будет.

– Ну, пойдем в дом, меня комары уже съели!

Загадки топонимики

Утром следующего дня, когда Зоя Васильевна почти заканчивала наводить скромный марафет, входная дверь начала медленно, со скрипом открываться. «Петли надо смазать и, наверно, пружину ослабить» сначала подумала (в очередной раз!) Зоя, а потом уже испугалась.

Благополучное супружество избаловало ее, в том плане, что, в отличие от Люси, никакой мужской домашней работе за годы одиночества она так и не научилась. Забить гвоздь, конечно, могла, с грехом пополам, но поменять пробки или, к примеру, собрать по схеме пластмассовую бельевую тумбочку было для нее, как издевалась рукастая Люська, тихим ужасом и кошмаром. Потому всякому входящему и приходилось прилагать значительные усилия, открывая дверь. С тех пор, как приехавший три года назад в отпуск сын поменял пружину, она (дверь) больно била чуть замешкавшуюся хозяйку по пятой точке. Качественной оказалась пружина, даже за три года не растянулась! Закапать масло в петли из пипетки Зоя, в принципе, могла, да все как-то недосуг было. Люся из принципиальных соображений не хотела облегчать подруге эту бытовую проблему.

– Я умру, кто тебе станет что-то делать? Пора уже учиться – руками шевелить!

– Тебе хорошо, ты технарь, а я гуманитарий! – защищалась Зоя. – И умру я раньше, я старше тебя!

– Лодырь ты, хоть и гуманитарий, конечно!

– Типун вам на язык, девочки! – вмешивалась Мила. – Я старше вас обеих, я умру первой!

Никто не хотел умирать последним из меркантильных соображений: все они боялись одиночества, а еще больше – грядущей беспомощности. Темы шевеления руками Мила благоразумно не касалась: ее хозяйственные проблемы обычно решал какой-нибудь сосед, всегда попадавший Милке под руку в нужный момент.

– А потом, – осеняло Зою, – в этом даже польза есть: никто не сможет войти незаметно. Дверь заскрипит, и я услышу!

– Да кто ж к тебе войдет, незванный – нежданный? – в пух и прах разметала ее аргумент Люся. – У тебя калитка на замке и Умка во дворе!

Прежде, чем в проеме двери нарисовалась Мила, испуг Зои улетучился: они уже давно обменялись ключами, в том числе и от калиток (Зои и Люси), на всякий случай: все же возраст солидный.

Вот время настало! В собственном дворе сидишь, как арестант, под запором! Иначе сейчас одиноким немолодым женщинам нельзя: мало ли бесстрашных лихих людей, которых небольшая собачка не испугает! Обдолбанный наркоман может забрести (бывали случаи), бомжи-побирушки, нахальные цыганки, ловцы человеков из расплодившихся сект. Вот и сидела Зоя Васильевна белым днем под запором, так что никто чужой попасть к ней в дом и не мог.

– Привет! Ты готова? Люськи нет?

– Откуда ж тут быть Люське? Ты что, запамятовала? Люська в отказе!

– Ну, мало ли! Может, одумалась. Может, совесть ее замучила.

– Это с какой же стати?

– По крайней мере, любопытство ее точно замучит. Вот помяни мое слово: вечером примчится к тебе или ко мне, а уж звонить будет точно!

– Я думаю, оно и лучше: ну что мы толпой припремся по такому невинному поводу: договариваться про репетиторство! Напугаем человека.

– «А мы с такими рожами возьмем, да и припремся к Элис», – пропела Мила.

– Это еще что за романс?

– Услышала сегодня по телевизору, привязалось! Наверно, потому, что в тему.

– Ну, потопали? О господи!.. – заметалась Зоя по дому.

– Что еще?

– Ключи! Ну, на стол же клала, на видное место!

– В сумочке посмотри!

– Да не могут они там быть, я их в сумочку кладу, когда из дому уже вышла!

– В сумочке может быть все!

– Я уже смотрела! Нет, правду люди говорят, что в доме есть такое тайное место, куда ключи и пульты уходят умирать! – уже чуть не плакала Зоя.

– Спокойно! – командовала Мила, вытряхивая содержимое сумочки на диван. – Да, подруга! Если ты когда-нибудь, не дай бог, попадешь на необитаемый остров со своей сумочкой, ты там не пропадешь! Вот же они!

– Надо пропить какие-нибудь витамины для улучшения памяти, – вздохнула пристыженная Зоя Васильевна.

– По части витаминов – это к Люське!

– Да-да, она посоветует. Ну, пошли? Сколько времени потеряли из-за меня, растыки!..

– А может, на маршрутке? – осмелилась заикнуться Мила, учитывая конфуз Зайки и свою значимую роль в поисках.

– Ну, уж нет! Один раз себе поблажку дашь, потом второй – и расслабишься.

– Люська, значит, сегодня будет расслабляться, а мы четыре остановки должны пешком топать!

– Может, кое-кому напомнить, чья была инициатива? – осмелела Зоя. – А потом: пока мы четыре остановки будем топать, Люська пару грядок прополет, в огороде и натопается!

– Не утруждайся напоминать, – вздохнула Мила.

Ладить с ней было легко.

– Для твоего же блага. И блага твоей ноги! – привела еще один веский аргумент Зоя. – Расхаживаться надо.