И нас качают те же волны

– Какую беду?

– Не знаю, какую, но чуял.

Давно душе Катерины Ивановны не было так комфортно, давно никто не внимал ей с таким искренним и жадным интересом, не говорил столько приятных слов, и она, махнув на все рукой, решила расколоться. В конце концов, чужой секрет, которым она собиралась поделиться с новыми подругами, был секретом умерших людей, и никому навредить ее несдержанность уже не могла.

В последний свой приезд в Артюховск Василий Федотович рассказал сестре о своей тайне, что мучила его последнее время и не давала спокойно жить. Ей, в тогдашнем ее состоянии, и не надо было бы этого рассказывать, Татьяна только-только начала оправляться от инсульта, но уж, видно, терпеть Федотычу дальше было невмоготу, как брадобрею в сказке про царя Траяна. Был бы Федотыч истинно верующим, он пошел бы в церковь да исповедался. Хотя ярым атеистом он тоже не был, с Богом у него были довольно сложные взаимоотношения, как у многих людей его поколения. Он признавал, что Бог существует, случались в его жизни моменты, когда с искренней мольбой он взывал «Боже, помоги!» или «пронеси, Господи!», но в церковь не ходил, попов терпеть не мог. При этом церковные праздники, как и все, отмечал широко и с размахом, а в первый день путины щедро обрызгивал моторку свяченой водичкой, тихонько бормоча короткую самодельную молитву.

Рассказать близким о своей находке он почему-то тоже не хотел, даже жене. Боялся неизбежных слухов, если жена проболтается? А в том, что она поделится с двумя-тремя подругами, он ни на миг не сомневался. Людского осуждения? Кто бы его осудил! Все землю топчут, всяк свой интерес блюдет.

Одним словом, рассказал Василий сестре про свою майскую находку – свой «улов».

– Не поверишь – до сих пор в глазах стоит! А я его – веслом, вниз по матушке – по Волге. А где-то тот гад, что его упокоил, безнаказанно землю топчет! Последнее время сниться он мне начал часто. К концу, что ли?

У Татьяны с речью уже получше стало, ее можно было понимать. Где бульканьем, где жестом, где слогом она сумела успокоить брата: никому ничего плохого он в своей жизни не делал, грехов на нем не так много, не то, что у других, на которых даже не подумаешь. И не такой уж страшный грех – не предать земле утопленника, учитывая все обстоятельства. Но в церковь все же велела сходить, свечку поставить за упокой безымянного убиенного. И подать просящим.

Пришедшей навестить подругу Кате тем же способом – полуречью, полужестами, полумычанием – поведала об исповеди Васи, о его переживаниях – как будто он страшнее греха за собой не знал! Все же в старости, в предчувствии конца на такие вещи по-другому смотришь.

– Все повторял: «За все сторицей платить приходится! Только бы не нашим детям!» Прямо как будто это и не Вася!

– Ну, а Татьяне-то каково было после его исповеди? В ее-то состоянии!

– Вот и я думаю, что этот его грех потяжелее будет! Не надо было ей этого рассказывать. С его ли приезда или уж так тому и быть – хуже ей стало, вскоре – повторный инсульт, и – привет.

– Странно, что и она об этом рассказать тебе решилась. Тем более, что говорить-то ей тяжело было.

– Я думаю, ей тоже невтерпеж в себе это носить было, в ее состоянии, хоть Ваське она душу облегчила. Тоже конец предчувствовала. Да и не видела она в том особого греха. Вот только как начинаю ее вспоминать, так до сих пор мне кажется, что она и еще что-то хотела мне рассказать, да так и не решилась. Все порывалась. Начнет-начнет – и замолчит. «Что, Таня?» – а она головой покачает и рукой махнет.

И тут прозвенел звонок.

– У тебя, Катя, прямо приемный день сегодня!

– Никого не жду!

– Ну, иди, встречай! Может, хорошего человека Бог послал.

* * *

Бог послал им Романцова с Салимгареевым. Удивление хозяйки при виде незваных гостей было вполне натуральным. При других обстоятельствах Катерина Ивановна была бы даже рада этому визиту. Уж она бы выжала из ментов максимум сведений: это у них нужда в ней, раз домой пожаловали, а не к себе пригласили на беседу! Но непринужденная дружеская обстановка, царящая сегодня в ее летней кухне, этой радости не способствовала. А куда денешься! Законы гостеприимства еще никто не отменял.

Хозяйка сделала приглашающий жест рукой, а ногой – слегка, для порядка – отпихнула захлебывающееся лаем рыжее недоразумение, путавшееся у нее в ногах. Недоразумение лаяло яростно, но от хозяйских ног не отлипало.

– Жулька, да ты уймешься, наконец! – прикрикнула хозяйка.

– Благородное имя! Почти Джульбарс.

– Так и был Джульбарс, пока первых кутят не принесла. Деду друг подсудобил, а он сослепу сплоховал. А я ему на слово поверила, когда принес, что кобелек.

– Не укусит?

– Да ну! Одна видимость, а не собака! Много шума, и больше ничего. Декоративная!

– Уж что шумная, так шумная!

– Зато с кутятами проблем нет – сразу разбирают. Большую собаку не каждый хочет держать, а маленькую да голосистую – многие. Вам не надо?

Взорам вошедших полицейских предстали три дамы за пиршественным столом. Несмотря на то, что стол был чайным, менты мигом уловили витавшее в воздухе алкогольное амбре.

– День добрый! – вежливо поздоровались.

– Добрый-добрый! – нестройным хором согласились пирующие.

Хозяйка представила гостей друг другу, участковый – своего стажера.

Романцов сразу признал в гостьях Катерины Ивановны «святую троицу», как окрестил их старший группы захвата Панасенко.

– Мир тесен! – констатировал Романцов.

– Еще как! – дамы были исключительно покладисты. Они тоже узнали в одном из новоприбывших гостей мента, из числа тех, что резвились сегодня в коридоре во время их визита в РОВД. Правда, был он на сей раз в штатском. Стажер, значит!

– И тонка прослойка! – решила блеснуть эрудицией самая габаритная – Людмила Ивановна.

– А жизнь полна пятен, – не совсем в тему, но, по большому счету, справедливо, включилась самая миниатюрная – Людмила Петровна.

– Что празднуем?

– Встречу друзей! – это взяла слово средняя по габаритам и объемам, имя ей было – Зоя Васильевна.

– Давно, наверно, дружите? – поинтересовался Романцов.

– Недавно, но дружба срока давности не имеет! – с пафосом сообщила Людмила Ивановна.

– Это преступления срока давности не имеют, – мягко поправил Игорь.

– Что ж, дружба, как и преступления, тоже срока давности не имеет! – на ходу подкорректировала Людмила Ивановна.

Тетки пребывали под хорошим хмельком.

– А вам можно? – выразительно щелкнул себя по горлу Романцов. – После сотрясения-то? – Он на автомате, как старший по званию, взял инициативу в свои руки, упустив из виду, что в данный момент является стажером. Старший лейтенант чрезмерной заботой допустил не просто бестактность, он совершил тактически грубую, непростительную ошибку. Не сумев сориентироваться в ситуации, он повел себя, как в своем кабинете, допрашивая подозреваемого. Полагая, что ирония его тонка настолько, что останется незамеченной, он задел самолюбие дам.

Дамы наши пребывали с алкоголиками и пьяницами на разных полюсах, но в силу возраста и традиционного, советского воспитания малейшее пристрастие к алкоголю считали пороком и позором. Правда, это не мешало им немножко быть приверженными этому позорному пороку, и они вполне отдавали себе в этом отчет. Но, даже встречаясь и вкушая по разным серьезным поводам в своем узком кругу, они про себя слегка совестились. Если же им случалось «посидеть» в более многочисленном коллективе, поднимая рюмки, немножко жеманничали. Потому намек старшего лейтенанта на то, что, едва выбравшись из больницы, они, немолодые тетки, немедленно бросились распивать спиртные напитки во вред своему здоровью, больно ранил их души.

Парадокс был в том, что они-таки их распивали, и всего спустя два дня после больницы. Правда глаза ох, как колет!

– Товарищ стажер! – с укором сказал Салимгареев вслух, а взглядом, обращенным на старшего лейтенанта, выразился крепче: «Гуманист хренов! Озаботился проблемой чужого здоровья!»

Сердечный порыв Романцова произвел обратный эффект.

Дамы скуксились, погасив радушные улыбки. Что этот мент себе про них вообразил? А ведь они ему в матери годятся! Ивановна решила, что самое время ей вмешаться.

– Проходите, проходите к столу! – засуетилась она. – Чайку?

– Спасибо, не откажемся. О, клубника! Своя?

– Да уж не с базара! Последняя, у меня поздний сорт.

– Как называется? – заинтересовался Азамат.

– Не знаю, поздний! Тортик, пожалуйста!

– Какая вкуснятина! А в чай, Катерина Ивановна, вы какую-нибудь травку добавляете? – усердствовал Романцов, стараясь исправить положение.

– Сушеную полынь, – почти про себя буркнула непримиримая Люся.

Если бы она знала чин и должность мужика в штатском, возможно, вела бы себя более сдержанно («В таком возрасте – и стажер», – саркастически думала она. – «Ни на что большее не годен, только бестактности ляпать при исполнении»). К тому же – пришли не вовремя, поломали такое душевное застолье! Катя еще могла бы рассказать что-то под настроение.

– Мы, собственно, к вам вот по какому поводу, – наконец решился Азамат изложить цель своего неожиданного визита. – Розыск вашего соседа, Екатерина Ивановна, пока не дал никаких результатов. Мы бы хотели, чтобы вы вспомнили прошлогодние события. Поделитесь тем, что знаете, помните. Вы дружили с Черновой, может, какие-то разговоры между вами были, чем-то она с вами делилась. Были же у Бельцова еще друзья, кроме Николая, знакомые, подруги, раз он детство здесь провел. Не все же связи порвались?

Если бы Ивановна какие-то полчаса-час назад не разливалась соловьем перед своими гостьями, она, пожалуй, могла бы позволить себе кое-что вспомнить. Но теперь? Чтобы новые подруги составили о ней неправильное мнение? Скажут, ну и трепло!

– Да ведь детство давно закончилось. Поразъехался народ, кого-то уже и на этом свете нет, многие поспивались. Вряд ли и сама Татьяна что-то особенное вам рассказала бы. Может, и ходил Сергей к кому, может, и к нему кто-то приходил, я того не знаю. А потом, лето, сами знаете, горячая пора, головы не успеваешь поднять, не до посиделок. Я и про отъезд Сергея толком ничего не знаю, болела в то время.

Странное дело: произнося эти слова, Ивановна не испытала болезненного укола самолюбия, как обычно. «Отпустило!» – подумала она, вздохнув облегченно. Похоже, ничего не ведавшие гостьи излечили ее душу.

Лукавила, ох как лукавила Катерина Ивановна, и Азамат это знал. Он жалел, что пошел на пару с Романцовым. Может, сыну своего одноклассника она рассказала бы что-нибудь интересненькое, отпечатавшееся в памяти. По рассказам отца, Катька Первухина еще в школе имела репутацию вездесущей сплетницы. Не помог он Игорю, но тут уж не его вина. Разве что сходить еще раз к старикам Любимовым? А когда выпишут из больницы Чернова, пусть уж Романцов сам к нему сходит, если ему нужно.

Когда, попрощавшись, вышли со двора Мокровых, Азамат сказал:

– Ты был прав. У этих теток дар появляться в ненужное время в ненужном месте. Но кажется мне, что от сегодняшнего их появления нам пользы никакой, один вред. Зря мы при них начали вопросы задавать! Навести Чернова в больнице, если невтерпеж! Или дождись его выписки.

Старики Любимовы на продолжительный звонок не откликались. Выглянувшая из соседнего двора хозяйка, обеспокоенная нудным монотонным гавканьем Фили, сообщила, что Игнатьевич прошел с удочкой – на Волгу, а где Григорьевна – того она не ведает.

– Придется тебе самому к ним наведаться, – сказал Азамат.

– А ты что ж? Не поможешь? – спросил беспардонный Романцов.

– Игорек! – с укором напомнил участковый. – Я с завтрашнего дня в отпуске. Уж извини! Да и хватит тебе уже в стажерах ходить, не по возрасту. По-моему, даже тетки это просекли.

* * *

Женщины прощались вполне довольные друг другом: почмокались, обменялись телефонами и обещаниями встречаться в дальнейшем, теперь уже – на территории подруг.

– Хорошая женщина, – размягченные, делились они впечатлениями на обратном пути.

– Вот так не знаешь, где найдешь, где потеряешь!

– Если б не эти менты! Испортили такой вечер.

– Служба, что ты хочешь.

– Второй-то ничего, тактичный.

– Этот казах?

– Ну да. Симпатичный!

Люся с Зоей покосились на Милу: горбатого могила исправит.

– А про Шурманову Катя ментам так ведь и не сказала! – вспомнила Зоя.

– Что ж это за таинственная Наташа? Наверно, роковая красотка!

– А я знаете, что подумала? – спросила Мила. – У Наташи с Николаем была любовь, а Сергей?.. По законам жанра, тут должен просматриваться треугольник.

– Да хоть квадрат, нам что за дело? – резонно возразила Люся.

– Но интересно же! Неужели тебе ни капельки не любопытно?

– Если бы был треугольник, Николай с Сергеем так бы не были дружны, – рассудила Зоя.

– Ну почему? У Николая-то любовь прошла.

– А у Наташи не прошла!

– Да что мы мусолим эту тему! Чужие люди, чужие судьбы, что нам до них! – рассердилась Люся.

– «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?», – согласилась Зоя.

Игры в демократию

Утром следующего дня Зоя Васильевна, едва успевшая после полива огорода войти в кухню, услышала настырный звонок телефона.

– Вы где все шляетесь? – с места в карьер напала на нее новая подруга. – Я телефоны оборвала, вы с Люсей трубки не берете, а Мила вообще недоступна!

– Милка в поликлинику с утра собиралась, к окулисту, а там же на всех кабинетах – просьба отключать телефоны. Люська, наверно, как и я, огород поливает и тоже телефон не берет с собой: я, например, свой уже два раза заливала.

– А если война или, к примеру, терракт?

– Типун тебе на язык! Ты чего это с утра такая воинственная? Что-то случилось?

– Пока нет, но кое-что намечается. Мы вчера горевали, что ничего не узнаем про историю с мирюгинским отпрыском? Так есть возможность узнать из первых уст!

– Тебя в милицию вызывают?

– Пальцем в небо! Вторая попытка.

– Ума не приложу!

– Вчера, только вас проводила, мэрша позвонила: очень хочет со мной встретиться. И с вами тоже. Спрашивала, знакома ли я с вами, в каких отношениях. Хочет поговорить.

– Да о чем?

– Ну, вроде как поблагодарить за спасение сына.

– Да наша-то какая заслуга? Мы тут с боку припека.

– У нее какие-то свои соображения.

– И какие же?

– Откуда мне знать? Я могу только догадываться!

– И какие же у тебя догадки?

– Я могу только одно сказать определенно: если власть идет к народу – значит, власти что-нибудь от народа нужно!

– А откуда у нее твой номер телефона? – спохватилась Зоя.

– Ну ты наивная! Да в полиции же и дали. Кто им откажет, большим людям! Так как насчет встречи? Мы бы хором ее и дожали, все нам выложит! Гуртом и батьку добре бить!

– Ой, не знаю. Что-то у меня нет сильного желания идти на эту встречу. Подальше от королей – поближе к кухне! Может, ты как-нибудь сама справишься? Вы все же соседи, какие-никакие!

– Какие соседи! Зоя, ну пожалуйста! Она ведь и с вами желает встретиться.

– Ну, я с девочками свяжусь и тебе перезвоню. Как они решат… С другой стороны… Почему бы и не встретиться? Когда это еще придется с властью за одним столом посидеть? Не взятку же она нам будет предлагать!

Тут же раздался Милкин звонок.

– Я флюорографию проходила, отключалась, сейчас в очереди к окулисту стою.

– А разве ты не записывалась на прием?

– Записывалась, но тут уже живая очередь образовалась: кто-то свое время пропустил, у кого-то двойные талоны на одно время, и каждый доказывает, что он прав. И у всех своя правда. Тут только одна грымза старая (!), – Мила приглушила голос – права качает. Приперлась позже всех и талончиком машет, ей как раз сию минуту заходить. Разливается про европейскую пунктуальность да про американскую аккуратность, а людей, которым раньше нее назначено, еще не приняли.

– И что? – с интересом спросила Зоя. Она уже представляла себе, как примерно развивались события.

– Ну, как что… Как обычно, большинство индифферентно молчит или интеллигентно попискивает. Ждет, кто кого. Я встала перед дверью и сказала: после меня. Не умеют себя защитить, пусть разбираются с ней, как хотят.

Зоя благоразумно воздержалась от комментариев: в этой ситуации она была бы в числе молчаливого большинства – бойцовскими качествами не обладала. Прагматик Люся занялась бы поиском оптимального решения, приемлемого для всех. Мила, подталкиваемая своим обостренным чувством справедливости, не размышляя перла на амбразуру.

Зоя Васильевна вкратце обрисовала обстановку.

– Ты после поликлиники заходи ко мне, я с Люськой свяжусь, ее вызову. Обсудим и Кате позвоним – что, где, когда?

– Заметано!

Люся позвонила сама – увидела три пропущенных вызова, связалась с Катей, та просветила.

– Я сейчас подбегу к тебе. А что там с Милкой?

– Милка в очереди к окулисту устанавливает справедливость. Сказала, минут через сорок придет.

– Неужели за сорок минут успеет установить? – посомневалась Люся.

* * *

Она-таки успела. Явилась воодушевленная, с рецептом на новые очки и пачкой пельменей, купленных по дороге.

– Есть хочу! Почти не завтракала. Давай, вари!

– Вари сама, а я салатиком займусь. Люська вот-вот подбежит.

Люська вскоре подбежала. Бегло оглядев Милу и удостоверившись, что в боевых действиях она не пострадала, поинтересовалась:

– Какие фронтовые сводки?

– Какие сводки? – вытаращила глаза Мила.

– С театра военных действий. С кем и за что воевала?

– Я ж тебе сказала – за справедливость, – встряла Зоя. – С грымзой. Старой, заметь.

– А-а-а! – дошло до Милы. – Сводки обнадеживающие. Грымза только маскировалась под грымзу, на самом деле оказалась нормальной теткой.

– Может, кто-то удивится, но только не я, – сказала многомудрая Зоя Васильевна, прекрасно знающая характер подруги. – Сначала на амбразуру, потом ищем дипломатические способы решений. А не наоборот.

– Заинька, в данном конкретном случае ты не права. Если бы я ее пропустила, она бы и дальше так жила, не оглядываясь на других.

– Да ты что? Враз перевоспиталась?

– Ну, не враз, но какое-то время будет помнить, что на каждую силу есть бОльшая сила.

– А то она не в курсе!

– А вообще-то, нервы у нее, как у нас у всех – ни к черту. Ей столько пережить пришлось! Жили в Нагорном Карабахе, потом мужа перевели в Грозный, он был военным, потом перебрались к родне в Артюховск. Мужа недавно похоронила…

– И это ты, пока ждала очереди, успела узнать всю ее биографию? – поразилась Люся.

– Да мы с ней потом молодежь пропускали, нам куда спешить!

– Офигеть!

– Я тут ее номер в свой телефон забила.

– А это зачем еще? Не слишком ли много новых друзей за последние три дня?

– Хорошая женщина! Ее внучка через год школу заканчивает, с химией у нее проблемы.

– И что? У тебя есть знакомый химик? – заинтересовалась Зоя.

– Пока нет…

– Я тебя правильно поняла? – пропела Люся, буравя Милу взглядом.

– Люсенька…

– Даже не мечтай! Вы только посмотрите на нее! По башке получила, по милициям ее таскают, а она в сыщицы играть вздумала!

– По полициям! И не таскают, а приглашают! И всего три раза.

– Дождешься – будет и больше, если не прибьют!

– И при чем тут сыщицы? Ни в кого я не играю! Мне просто любопытно взглянуть на нее! Тебе разве нет?

– Стесняюсь спросить: вы о чем? – по обыкновению, тормозила Зоя.

– Ты правда не понимаешь? Она же к Шурмановой намылилась! Ей мало приключений на задницу! Она уже наобещала этой грымзе, которая вовсе даже хорошая женщина, как выяснилось!

– Ничего я не обещала! Но почему не помочь, хотя бы попытаться помочь, хорошему человеку, если это в моих силах?

– Нет, ну вы посмотрите на нее! Или ты, права Катя, в детстве не наигралась? Или, в предчувствии смерти, и жить торопишься, и чувствовать спешишь?

– Люся, прекрати! – гаркнула Зоя. Она была солидарна с Милой в том плане, что мысль материальна.

– А чего это ты на меня орешь? – сориентировалась Мила. – И вообще: что не так? Ну, слазили в теремок, ну, получили немножко по башке, ты, кстати, даже и по башке не получила, так зато сколько всего узнали! Два преступления раскрыли, новую подругу заимели! Ну согласитесь: жизни мы прожили такие серенькие, такие обыкновенные, что, даже если выбирались на три дня на какую-нибудь автобусную экскурсию, это уже было для нас событие. А тут… Хоть окорока свои растрясли, интерес в жизни какой-то появился…

– Ну, а здесь-то какой тебе интерес, о чем ты? Переться к незнакомому человеку, лезть в его жизнь, только потому, что тебе стало любопытно на нее взглянуть!

– Да каким же это макаром мы лезем в ее жизнь? Мы что, пытать ее будем, кто ее любил, и кого она любила? Просто посмотреть. А разве тебе самой не интересно взглянуть на эту загадочную Наташу? Сама же говорила, что красивая фамилия, так соответствует ли она своей фамилии?

– Да разве дело в Шурмановой? – вздохнула Люся. – Не строй из себя блаженную. Теремок, конечно, тебя еще интересует, но уже постольку-поскольку. В большей степени тебя уже история с пропавшим хозяином теремка интересует. Романтическая история, а как же!..

– Ну… и это тоже, – честно призналась Мила. – Но я же не собираюсь его поисками заниматься! Этим полиция занимается.

– А чем ты собираешься заниматься?

– Как бы тебе объяснить… Слыхала же – «преданья старины глубокой»? Как в машине времени попутешествовать: в чужую жизнь заглянуть, в другом времени побывать… И вообще: любопытство – двигатель прогресса! Зайка, кто сказал?

– Я не знаю…

– Но ты пойдешь со мной завтра к Шурмановой?

– Одной тебе, я думаю, будет некомфортно…

– Это да. В чужом-то дому…

– Ну, посмотрим… Утро вечера мудренее, – энтузиазм в голосе Зои не присутствовал. – И, кстати: пора уже обсудить вопрос о встрече с мэршей – идем мы или не идем. Катя ждет звонка. И давайте уже, наконец, пообедаем!

– Ну как, то есть, не идем? Ты что? Но сначала определимся: вы идете со мной к Шурмановой? Люська?..

– Категорически – нет! – отрезала Люся. – Хватит уже идти у тебя на поводу! На поводу у твоих авантюр.

– Да не так уж часто ты у них и ходила на поводу. И сколько там тех авантюр было?..

– Последних пяти дней мне вполне достаточно.

– Люся, выключи народного судью, – встала, наконец, на защиту Милы Зоя. – Ну что ты бурю в стакане воды подняла? Вот уж страшное дело – сходить про репетиторство договориться!

– Лиха беда – начало! – вздохнула Люся. – И ты туда же! Я так понимаю, ты завтра пойдешь с этой авантюристкой. Дома дел мало?

– Делай, не делай – все дела никогда не переделаешь, а если б я Милку попросила куда-нибудь со мной пойти, или ты, она бы не отказалась. Так ведь, Мила?

– Само собой.

– Ну-ну. Одна голова – хорошо, а полторы – лучше, – съязвила Люся. – Дерзайте!

– А тебе ничего не расскажем! – пригрозила Мила.

– Сию минуту начинаю плакать.

* * *

В студенческие годы была у Зои однокурсница Таня Уткина. Коренная астраханка, а значит, для приезжих из маленьких окрестных городков и сел прочих своих однокашниц – столичная штучка, она была, к тому же, еще и дочерью чиновных родителей. Родители ходили не при больших чинах, но все же достаточных для того, чтобы жить не бедствуя, а единственную дочь, по достижении положенного возраста, пристроить в институт. Принять в обучение чиновничью дочку выпало на долю пединститута, еще конкретнее – филфаку.

Таня не была ни тупой, ни наглой, и тот факт, что в школьном ее аттестате тройки чередовались с нечастыми четверками, при почти полном отсутствии пятерок (музыка – рисование – физкультура), ни о чем не говорил. Таня была врожденной пофигисткой не без способностей, причем из любой ситуации умудрялась выходить без потерь. К тому времени Зоя уже понимала, что силы небесные почему-то испытывают слабость к пофигистам от рождения, и им все сходит с рук. Или просто дают избранным в дар при рождении эту способность.

Пофигизм же приобретенный формируется образом жизни – местом рождения, условиями близко окружающей среды, неумными или недальновидными родителями. Его можно разглядеть невооруженным глазом издалека, потому как рядом с ним и даже чуть впереди – неизменные спутники: наглость, хамство, чистоплюйство. Таким небеса не особо симпатизируют, и они довольно часто попадают впросак. Тогда на выручку чаду бросаются родители и используют все доступные резервы.

Родителей Тани за четыре года обучения в институте никто не видел ни разу. При систематических прогулах и случавшихся иногда стычках с преподавателями, в которых Таня блистала беззлобным юмором и тем их обезоруживала, экзамены она умудрялась сдавать хоть и без блеска, но с первого захода, и сессии завершала без хвостов. Преподавательница методики литературы говорила: