Тварь

Когда Глеб решается посмотреть на Варю, та уже сидит застывшая, почти и не дышит. Взгляд проваливается куда-то сквозь стены и предметы. Вместо глаз – непроницаемые стеклопакеты. Лицо сжато каким-то подкожным спазмом, отчего линии скул, губ, подбородка – все прямые, нарисованные, неживые.

– Рассказывай, – говорит она и внезапно ясно смотрит на Глеба.

Айфон напоминает Глебу, что время все еще существует. Вот оно, простое и измеримое: «14:30». Они сидят с Варей на холодном кухонном полу, почти соприкасаясь плечами. Остывший кофе в кружках затянут пленочкой. Выглядит и пьется отвратительно, но это то, что сейчас нужно. Варя держит в руках ксерокопии из газет двадцатисемилетней давности.

«В Петербурге накануне Нового года от переохлаждения скончалась жена депутата: делимся леденящими душу подробностями.

31 января, за два часа до Нового года, в семье депутата Дмитрия Козыря случилась трагедия, лишившая праздничного настроения целый город. Утром Дмитрий отвез жену Елену и полуторогодовалую дочь Ирму в микрорайон города Всеволожска под названием Мельничный Ручей. Там молодая семья пару месяцев назад приобрела один из первых коттеджей на краю прекрасного хвойного леса. Поселок только начинал заселяться и по большой части пустовал, но, несмотря на безлюдность, семейство Козырь захотело отметить праздник в новом доме. Это и стало роковой ошибкой, повлекшей за собой смерть молодой супруги Елены.

Дмитрий Козырь оставил жену с дочкой готовить дом к празднику, а сам уехал в город по делам. В течение дня супруги обменивались звонками, но ближе к вечеру Елена перестала выходить на связь. Обеспокоенный муж направился в сторону Всеволожска, где попал в пробку. Как потом оказалось, именно этого времени ему не хватило, чтобы спасти жену.

Дмитрий добрался до коттеджа, стоявшего особняком на краю леса, около десяти вечера. Когда Дмитрий поднялся на второй этаж, он понял, почему все это время не мог дозвониться до жены. Елена вышла на балкон за продуктами к праздничному столу. Холодильника в доме еще не было: его собирались установить после праздников. Продукты хранились на балконе. Температура на улице позволяла: было минус пятнадцать, а к ночи и все минус двадцать градусов.

Пока Елена была на балконе, маленькая Ирма, играючи, захлопнула за ней дверь и повисла на ручке. В новых стеклопакетах ручка была только одна и находилась с внутренней стороны. Чтобы открыть дверь, нужно было поднять ручку вверх, но рост девочки не позволял этого сделать.

Вышла на балкон Елена в домашнем халате, который не спасал от пятнадцатиградусного мороза. Звать на помощь было некого – в соседних домах еще шли ремонтные работы, но в праздничный день рабочих не наблюдалось. Телефон Елена с собой не взяла. Прыгать с довольно высокого второго этажа она, вероятно, тоже побоялась. Тем более оставалась надежда на скорое возвращение мужа.

Когда Дмитрий Козырь вернулся домой, Ирма уже плакала от страха, а Елену сильно знобило. Супруга не сразу узнала мужа.

“Ориентировочно женщина провела на морозе больше двух часов. За это время температура тела уже опустилась до 32 градусов. К потере памяти привело снижение продуктивности ферментов в мозгу. К этому моменту тело уже разучилось согреваться”, – рассказывает Валерий Брылев, заместитель главного врача Ленинградской областной клинической больницы.

Но состояние хоть и было критическим, Елену можно было спасти, если бы Дмитрий не совершил самую распространенную ошибку в таких случаях. Муж начал согревать жену и напоил ее горячим чаем, после чего молодая женщина скончалась на месте.

“Многие жертвы переохлаждения умирают от “шока от перегрева” в процессе спасения, когда суженные капилляры расширяются все разом в один момент, вызывая таким образом резкий скачок давления”, – объясняет эксперт.

Погибшей Елене Козырь было всего двадцать пять лет».

Варя вздрагивает от сигнала Глебова телефона. Замерзшее начинает медленно крутиться, скрежетать. Варя знает, что в их семье Елену всегда считали без вести пропавшей. Так им сказал мамин брат, а они и не думали проверять. Да и разве можно такое проверять? Приняли как данность. Ничего лишнего ни тогда, ни после не спрашивали.

– Думаешь, она после этого решила покончить с собой?

– В интернете есть подставные статьи про якобы исчезновение Елены Козырь. Знаешь, как это часто бывает: ушла утром и больше не вернулась. Вот только в библиотеках с их архивами совсем другая правда хранится. Не удалось, видимо, отцу еще и газеты подменить, где-то его не пустила система. Как до газет Ирма дошла – не знаю. Я ее с книжкой-то в руках никогда не видел. А тут библиотека, архивы. Сама понимаешь, не вяжется. Но человек – существо непредсказуемое. А уж если Ирме что-то стукнет в голову, она все вверх дном перевернет. Значит, засомневалась она однажды или кто-то подсказал. А может, и вспомнила что-то. Начала копать и докопалась. Я у нее эту ксерокопию случайно увидел. Не должен был, но подглядывал за ней и все крутился около. Кажется, она эту вырезку постоянно с собой тогда таскала, только никто не замечал. А я заметил. Слишком внимательный был. Ей, разумеется, ничего не сказал, но с тех пор вздохнул спокойно. На любой случай у меня теперь был компромат.

Тишина липнет, обматывает скотчем, не дает пошевелиться. Проходят минуты, похожие на годы. Варя кивает и поднимается на ноги. Ей пора.

– Послушай, подожди… – нерешительно одергивает ее Глеб. – Я еще тогда должен был… Ведь я все понимаю, за такое прощения не просят. Но ты пойми, ведь я не хотел, чтобы так. Я думал, Ирма за тебя душу рвет, думал, она знает, что говорит. Я ее послушался. Решил, что так всем лучше будет. Конечно, это было малодушием. Я боялся тюрьмы и огласки, Ирма боялась остаться без денег. Она делала вид, будто заботится о тебе, я – подыгрывал. Понимаю, все это паршиво, но…

– Хватит, – перебивает Варя. – Ты это все для чего мне? Для прощения? Я тебя не прощаю, нечем мне прощать. Ваше с Ирмой молчание стоило мне семи лет жизни. Они теперь как запущенная гематома – только оторви и выкинь. Тебя не прощаю, а ее – тем более. Все это время я отрезала от себя куски, а надо было – людей.

Варя ступает по снегу, растоптанному чужими спешащими ногами. Ей самой сегодня спешить некуда. Ее тело – полое, голова – бездумная, и только сердце не может так, выталкивает из себя пустоту, просит чувствовать, даже если больно. К горлу внезапно подступает. Варю выворачивает прямо на грустнеющего у обочины снеговика коричневым растворимым кофе из «Ашана». Она смотрит с минуту на пятно, поедающее снеговику кривую улыбку из веток. Это наконец вышло из нее все прошлое, столько лет отравляющее существование. Прошлое, которое она тащила за собой, как дети тащат игрушечные грузовики на веревочке. Тащила, а сегодня бросила.

В кармане настойчиво пищит сообщениями телефон. Ирма. Хочет знать, где Варя. Куда она вчера пропала. Варя всматривается в фотографию сестры на входящем звонке. Ее любимая Ирма. Ее единственная Ирма. Ее чудовищная Ирма. Варя втыкает телефон в снег и бредет дальше. Из трубки за спиной пробивается: «Алло! Яшка?! Тебя не слышно! Яша?! Ты где? Какой-то шум. Яша?!» Снеговик не отвечает.