скачать книгу бесплатно
Драконы-комодо – удивительные животные.
И вовсе не из-за того, что жить они могут по сто лет, и даже не потому, что они из прочих родственников ближе всего к погибшим динозаврам и фантастическим драконам средневековых легенд – хотя, это большой такой плюс в карму этих пресмыкающихся. Прежде всего ящеры невероятны тем – сей факт будоражит ученые умы, как камень осиное гнездо, – что растут всюжизнь. Понемногу, по сантиметру в год, но все же становятся больше и больше, не останавливаясь – в отличие от других, с точки зрения природы, видимо, примитивных форм жизни, которых она такой сверхспособностью обделила. Рано или поздно все живые существа перестают расти, а вот комодо – отнюдь. Если взять в расчет еще их столетний возраст, получатся действительно новоявленные динозавры, или хотя бы динозаврики. Все натурально, экологично, без использования каких-то там застывших в янтаре комаров с ДНК рептилий.
А потому эти огромные ящеры, очень, надо сказать, довольные жизнью – еще бы, такой подарок она им отвалила, – лежат на песке, греются, лениво переворачиваются с огромного боку на не менее огромный бок. И продолжают расти даже в таком состоянии абсолютного блаженства – вот ведь чудеса.
Но сегодняшний день ознаменовался уменьшением размера всей популяции на острове Комодо, притом – дважды.
Сначала в воздухе что-то словно хрустнуло, будто небесную гладь разломили напополам – ящеры нервно дернули глазами, почувствовав эту аномалию. Люди, конечно же, ничего не заметили – не по глупости своей, хотя ее у них всегда тоже хоть отбавляй настолько, что, если вдруг появится раса, которой внезапно приспичит закупать глупость галлонами, люди станут главными ее поставщиками. Ну так вот, не заметили этого надлома живущие на острове люди и приехавшие сюда туристы совсем по иной причине – это ощущение пронеслось на уровне, человеком не воспринимаемым. Как свисток для собак – дуешь-дуешь, сам ничего не слышишь, а животное просит побыстрее заткнуться и прекратить это издевательство.
Драконы-комодо, как уже было сказано, ощутили это стрелой пущенное ощущение – и перепугались так, что на миллиметр точно уменьшились в размерах. Но это ладно, ерунда.
Второй раз за день все ящеры уменьшились уж точно не меньше, чем на сантиметр, испугавшись так, как никогда за свои долголетние жизни до этого – ящерицы просто услышали довольные возгласы Психовского, ступившего на землю острова, как стихийное бедствие.
Аполлонский восклицал и радовался еще пуще – но только умел делать это тихо, выливая эмоции карандашом на бумагу.
– Да ты посмотри на этих красавцев! – вскрикнул Грецион, топчась босиком в мокром прибрежном песку – крабы профессора, видимо, тоже обходили, боясь цапнуть за палец. – Они же восхитительны!
– Я думал, что так радоваться буду я, – Федор Семеныч сидел на песке чуть вдали от берега, орудуя карандашом. – А громче всех, как обычно, ты. Водолеи…
– И снова ты за свое, – фыркнул Психовский, зашагав к художнику. – Я бы обрадовался сильнее только если бы ты привел меня на берега Атлантиды.
– Утопил, то есть?
– Дурацкая шутка, – честно признался профессор, заглядывая в блокнот. Там уже прорисовывалась линия островных джунглей, просто для украшения добавленная на лист. Но в центре, пока в общих чертах, появилась рептилия – живой экземпляр лежал неподалёку. Вообще, драконы-комодо встречали всех приезжающих на остров уже на берегу – и правильно делали, это ведь их дом, их территория, они тут полноправные, вечнорастущие хозяева. Правда, с приездом на остров Грециона, ящеры стали сомневаться, что эта земля все еще принадлежит только им, и уже подумывали сдать остров профессору без боя, от греха.
– Дурацкое и пошлое желание, Атлантида, пф, – махнул свободной рукой Аполлонский. – С каких пор ты стал таким банальным? Я думал мелкие островные цивилизации заинтересуют тебя больше – об остальном ты и так все знаешь. Даже о том, о чем другие не имеют ни малейшего понятия.
Грецион машинально кивнул. Он, в меру профессии и увлечения, действительно понимал в сгинувших цивилизациях много больше остальных, и красок его знаниям предавали теории, которые в серьезном и обязательно скучно-сером научном сообществе считались антинаучными. Такой подход, Психовский абсолютно не понимал – с чего вообще принято считать, что той же Атлантиды действительно не было, богов Ацтеков не существовало, а Египтяне не умели пользоваться пестицидами и чем-то радиоактивным даже в примитивных целях? Профессор считал, что вселенная – штука очень хитрая, любящая всякие фокусы, и она специально подсовывает людям ящик с двойным дном, о котором они редко догадываются, ведь им сначала нужно, как слепым, ощупать весь ящик, обнюхать его, понять странные письмена на нем – а до потаенного дна руки не доходят.
Ну а Грецион Психовский больше всего любил эти скрытые донышки, по логике вселенной – весьма очевидные, а по человеческой – абсурдные.
Профессор хотел сказать что-то, но мысль покинула его, понеслась на просторы обдуваемого горячим ветром и морской свежестью острова и растворилась где-то среди зеленых ветвей, став единой с сознанием леса.
Так прошло несколько минут – Психовскому наскучило.
– И долго ты с этим драконом будешь возиться? Это первый, которого ты увидел.
– Мне нужно довести его до ума, – протянул Федор Семеныч, на секунду отвлекшись от рисования и поправив соломенную шляпу – Грециона передернуло, но он промолчал, решив попозже напомнить про необходимость ритуального костра для этого головного убора. В вопросе замечаний профессор был галантен, как граф старого воспитания.
– То есть, превратить в настоящего дракона? – профессор перевернул желтую бейсболку козырьком назад.
– Ты абсолютно прав, – самодовольно протянул Аполлонский.
– Ладно, – пожал Грецион плечами и положил руки в карманы розовых шорт – они уже успели переодеться, не в штанах же по пляжу ходить. Вот по ночной пустыне – другое дело…
Профессор Психовский зашагал по мокрому песку, но все же захватил красные кроссовки, мирно лежавшие около сидящего художника, и нацепил их по дороге – если крабы в песке его пощадили, не значит, что так сделают все другие твари.
– Ну и куда ты? – спросил Федор Семеныч, когда Грецион отошел достаточно далеко. Голос художника звучал отстраненно, словно из своей компактной вселенной – наверняка, полной рыцарей, драконов и волшебников.
– Гулять, – признался Психовский, не останавливаясь.
– По незнакомому дикому острову, полному столетних ящериц?
– Ну да, тем паче, – профессор задумался, добавив: – Почему-то очень хочется – сам не пойму, почему.
– И почему-то, я не удивлен, – Аполлонский вернулся к работе. – Типичный Грецион Психовский, просто наитиипичнейший.
***
Существо опешило, оказавшись совсем в других джунглях – старых, очень старых, но не настолько древних как те, где оно только что бежало. Местная флора казалось такой чужой, незнакомой, а фауна – тем более, но все равно… зверь ощущал какое-то родство с этим местом и с его обитателями, будто бы оно и было первоисточником всего, отправной точкой для этого существа, колыбелью его жизни. И неуловимое родство ощущалась с другой, как казалось, фигурой – одновременно и лишней, и необходимой в этих джунглях.
Зверь, недолго думая, ринулся со всех ног.
Мир казался непривычным, перевернутым, отраженным в кривом зеркале, но все это зверю было не столь важно. Главное – убежать от преследователей, не дать им поймать себя, не дать…
Существо замедлилось. Преследователей оно больше не ощущало, их и след простыл – в буквальном смысле, будто они остались там, по ту сторону зеркала, а зверь совершил невероятный прыжок и… очутился тут.
Только вот где – тут?
Впрочем, это тоже было не столь важно. Еще поди пойми, что хуже – преследователи или абсолютно чужая и незнакомая земля. В обоих случаях, делать можно только одно – бежать.
К тому же, зверь ощущал, что принес с собой на хвосте еще что-то – и не понимал, друг это, или враг, тянуться к нему, или спешить от него.
Существо, переваливаясь на четырех лапах, вновь побежало.
***
Профессор Грецион Психовский чувствовал себя как на обычной весенней прогулке по знакомому двору, где ориентируешься уже автоматически и знаешь, что в правой подворотне тебя поджидает местная шпана, а левая выведет к прекрасной пекарне, где продают такой багет, что за него и душу заложить не жалко – но пока есть деньги, лучше платить ими.
С такой же легкостью профессор – что ж с него взять – забрел в один из немногочисленных густых лесов острова, по дороге встретив уже с десяток ящеров разной степени активности, которые смотрели на него как-то испугано – вот до чего докатились потомки динозавров, увы и ах. Грецион успел наснимать кучу фото на смартфон, даже сделал селфи с одни из дракончиков-комодо – получилось очень даже ничего. Но профессору не хватало… какой-то древности, что ли, а древность всегда несла элемент загадки. Самые большие ящеры на планете – это, конечно, просто прекрасно, восторга полные (розовые) штаны, но шарма абсолютно никакого. Если вы, конечно, не Федор Семеныч Аполлонский, готовый часами преображать ничего не подозревающих драконов в крылатых чудовищ всех форм, размеров и цветов. Короче, драконов в драконов – такая себе трансформация.
Утопая в таких противоречивых мыслях, Грецион забрел как-то совсем глубоко – не самое хорошее решение. А древности все не было и не было видно.
Профессор огляделся. Вокруг – тишина и спокойствие, как в детском садике, чирикают птички, никаких гигантских насекомых, лес не такой уж непроходимый, агрессивных ящеров поблизости тоже нет. В общем, ничего интересного – с таким же успехом можно сидеть во дворе английского поместья и потягивать чаек, точно зная, что следующая минута будет как две капли воды идентична предыдущей.
Но Грецион поспешил с выводами.
Он хотел уже было развернуться и уйти посмотреть, что там вышло у Аполлонского, но в этом оттиске Психовский действовал как-то медленно и нерасторопно, а потому заметил на земле абсолютно человеческие, еле-заметные следы. Грецион нагнулся, чтобы изучить их – он успел только подметить их легкость и изящество, а потом резко поднял голову, заметив движение в глубине леса.
Вот теперь внутри профессора пожаром загорелся интерес. Грецион рванул глубже в смыкающиеся деревья.
Следы попадались все чаще.
Вскоре, размытое движение повторилось – на этот раз Психовский различил силуэт существа, сам себе по началу не поверив. Сперва метающийся призрачными бросками силуэт напоминал просто дракона-комодо, а они умеют не только лежать, но и бегать, это профессор знал, ничего удивительного в этом не было. Но Психовский разглядел нечто особенное в мотающемся звере, нечто, напоминающее Грециону древнее существо, скорее даже мифологическую тварь, сошедшую с фресок… и эта метающаяся тень абсолютно точно могла похвастаться рогом.
До Психовского дошло, что это за зверь такой, и внутри запели ангелочки – в случае профессора, скорее заорали в разнобой, как сирена.
В этом оттиске реальности – одном из многих – профессор незамедлительно кинулся вперед, не обращая внимания на вполне человеческие следы, да и вообще ни на что, кроме прорисовавшегося в голове изображения зверя. Грецион наступил на что-то и уже успел проклясть пресловутые корни, которые здесь так и норовили поставить подножку, чтобы листы высоких деревьев дружно захихикали.
Но это был отнюдь не корень.
Психовский, сам того не заметив, в этом оттиске наступил на хвост отдыхающего в траве дракона-комодо. Тот, хоть и уменьшился давеча от возгласов профессора, разозлился – еще бы, кому такое понравится. Рептилия решила действовать – не перевелись еще на земле комодской смелые потомки динозавров.
Профессор даже ничего не успел осознать, а огромная ящерица с молниеносной для себя скоростью и бешеной силой прыгнула на Грециона, сжав мускулистые челюсти на его шее. В глазах у того потемнело, кислород будто бы перекрыли, а мир все отдался и отдалялся…
Перед тем, как провалиться в никуда, профессор увидел ту тварь с тысячи фресок – он так и не понял, напала ли на него она, или просто наблюдала за всем издалека, но в память врезались ее глубокие глаза без дна, завораживающие, хватающие и забирающие.
И Грецион Психовский умер.
Рыбы. Глава 3. Причуды старого китайца
…месяц Ячмень
в небе Рыбы
тока равнины наполняются,
на нивах широких серпы не ленятся
месяц радости сердца Эллиля
месяц Эа…
Из «Астролябии В»
– Кажется, это где-то уже было, – пробубнил профессор Грецион Психовский, замедлив шаг и остановившись.
В этом оттиске под ногами хрустнула обычная ветка.
Голова потяжелела от до тошноты противного чувства дежавю, которое имело свойство падать как снежный ком на голову, утяжеленный свинцовым ядром – профессор и в целом чувствовал себя как-то не очень, а тут еще и эта непонятная гадость решила: гулять так гулять.
Грецион помотал головой в поисках скользящей тени, но ее уже и след простыл – вот и думай, то ли умом тронулся, все-таки возраст уже, пора и в сумасшедший дом, то ли просто поддался мимолетной игре света и тени, они – те еще шутники.
Про следы на земле профессор словно и забыл.
Постояв еще немного, не заметив более ничего интересного и избавившись от колючего, как стальная стружка, осадка после дежавю, Психовский развернулся и поспешил прочь из леса, слегка расстроившись – можно было забрести еще глубже, но профессору было откровенно лень.
Вот тебе и остров Комодо – трава, драконы и какие-то леса без намека на интересности и древние постройки.
Но если бы то, что так наивно мелькало вдалеке, оказалось реальным, если бы он увидел это – вот тогда дела приняли бы интересный оборот. Но, как там стали говорить в народе? Не сфотографировал – не было. А раз уж не увидел – тем более.
Аполлонский наконец-то переместился в пространстве, но не слишком сильно – если бы не следы на мокром песке, никто бы и не заметил этого передвижения. От одного ящера художник перекинулся к другому, лежащему неподалеку – видимо, Федор Семеныч собрался перерисовать каждую особь на острове, чтобы уж точно удовлетворить художественные потребности.
Карандаш выводил каике-то безумные острые линии, которые неведомым образом собирались в рисунок – всегда так только кажется, что все это ерунда, легкотня: что такого, скажите на милость, в этих рисунках? Пара линий тут, пара там, и все они до ужаса простые. А когда садишься и принимаешься эти простые линии чертить самостоятельно, собираются они максимум в «палка-палка-огуречик», при этом человечка в итоге не выходит – скорее какой-то монстр из ночных кошмаров, таких жутких, какие не снятся даже потусторонним сущностям.
В блокноте же Федора Семеныча вырисовывался новый дракон, похожий на лежавшего ящера (идеальная модель!), но вот только раза в три больше, с крыльями, зубищами и потоком пламени, вырывающимся из глотки. На листе уже начала появляться и какая-то башенка, ставшая жертвой нарисованной струи огня.
За все это время Аполлонский ни разу не закурил – непонятно, как, прямо-таки настоящая фантастика. Видимо, держался, не хотел портить драконам свежий воздух, а то приучатся нюхать дым и будут потом таскать у туристов сигареты. Ну и от работы художнику тоже отвлекаться не хотелось.
– Если бы они и правда плевались огнем, было бы куда интереснее, – Психовский заглянул через плечо Аполлонского.
Рука дернулась – следом за ней карандаш, а следом и линию, словно опьяневшую, занесло куда-то не туда.
Аполлонский надулся и полез за ластиком.
– Ты бы хоть предупреждал, – буркнул художник. – Как погулял?
– Да никак, твои драконы – скука смертная
– Ты сам недавно восхищался ими… Эх, Рыбы-Рыбы, двойственные натуры.
– Это не отменяет того факта, что смотреть на них и только на них столько времени – скукотища. И Рыбы тут не при чем – гороскопы, знаешь ли, работают слегка не так.
– Ну это мы с тобой потом еще обсудим, не боись. Тут, кстати, говорят, есть белки летяги, или кто-то там еще летающий. Тебе стоило зайти поглубже в леса…
– Все одно и тоже, да к тому же, мне очень лень. – вздохнул Психовский. – Правда, я тут нашел…
Федор Семеныч даже остановился, поднял голову и поправил шляпу.
– Что же? Неужели древний обелиск или статую забытого всеми бога?
Психовский хотел рассказать об увиденным им существе, но как-то засомневался, заметался из стороны в сторону – в этом оттиске с ним такое происходило от случая с случаю, когда надо было сделать или решить что-то действительно важное… но вопрос был в другом: а видел ли он того зверя вообще? В этом профессор тоже сомневался, а потому, подумав – этот процесс в его голове всегда пролетал на скорости японского поезда, – решил промолчать.
– Да так, – махнул рукой Психовский. – Среброкистый Феб, с ясновидением у вас дела плохи.
– Не отрицаю, – вернулся Федор Семеныч к работе, – я же не преподаватель на кафедре медиумов в Хогвартсе, или где там еще.
– Лучше покажи, что у тебя получилось.
Аполлонский недовольно вздохнул, лукаво при этом улыбнувшись – удивлять Грециона рисунками было здорово, а вот резко прекращать рисование второй раз за такой короткий отрезок времени – удовольствие так себе.
Профессор взял в руки блокнот и разглядел огромного дракона, восседающего на каком-то поваленном, гниющем дереве.
– Не хватает болота и орды орков. Зеленых, а не как у Джексона[5 - Грецион, как большой любитель, имеет в виду орков в фильмах Питера Джексона («Властелин колец» и «Хоббит»). Там они показаны либо коричневыми, либо бледными.].
– Все будет, – потянулся художник за блокнотом, но Психовский не отдал его. – Ты же знаешь, что я больше люблю графпланшеты. Отцифрую потом драконов, будут заготовки на любой рисунок. Нет, студентам точно устрою конкурс на лучшего дракона – пусть веселятся!
– Или страдают, – продолжал рассматривать рисунок профессор.
– Те, кто страдают от такого прекрасного задания – скучные дураки, и поделом им.
С такими преподавателями, как Грецион и Федор Семеныч, легко вместо диплома написать завещание.
– Давай уже блокнот обратно, – снова протянул руку Аполлонский. – А то мы ведь надолго тут застрянем, а нам еще в турне отправляться, корабль ждать не будет.
– Как будто мы тут и так не на долго, – профессор вернул блокнот.
– Если ты хочешь узнать, что находится за границей слова «долго», то эта будет прекрасная возможность…
