Молчание вдребезги. Как написать и потерять роман

Как же предусмотрительно я поступила, проснувшись с легкой, но все запомнившей головой! Тут же, не вставая с кровати, набросала обрывки эпизодов в блокноте и составила из набросков и впечатлений почти связный рассказ. На следующий день желание писать не оставило – пришлось вспомнить еще один недавний сон «Витрина со стеклянной дверью без ручки» о дружбе с собакой черно-белой масти, одетой в синий плащ с завязанными под брюхом концами, чтобы этот самый плащ не мешал ей бегать по пересеченной местности. А потом сны все вспоминались и вспоминались – разноцветными горошинками посыпались в рукописный кулек шуршащим потоком. Так постепенно я и наскребла не одну дюжину собственных рассказов для сборника.

Разыгравшееся воображение, как прожектор, высветило едва заметные, трепетные, тонкие, словно вырезанные из фольги сновидения. Они отбрасывали на завиток раковины бессознательного тот самый серебряный свет сердечной тоски и муки – предвестницы грядущих потрясений и трагедий.

В старом замке усадьбы дворянскойРасплескался серебряный свет.На балу накануне ГерманскойТанцевал с гимназисткой кадет31.

– Все, теперь окончательно все. А кто не слушал и не танцевал с гимназисткой под грохот заготовленных снарядов для будущей бойни… – я с шумом и раздражением захлопнула папку с рукописью.

Мартин был вынужден отреагировать. Он чуть шевельнул кончиком хвоста и открыл глаза. По-видимому, он вовремя вспомнил основное правило безопасности для друзей – баловников от словесности: «Обходите стороной дома, пораженные литературной проказой, где собираются почирикать о ремесле и пригубить свежеиспеченные опусы, разлитые по старинным хрустальным бокалам или керамическим стопкам „сувенир из Кунгура“». Стоит только кому-нибудь, а коты не являются исключением, переступить порог творческого лепрозория, как вас тут же загонят, как дичь, в угол жесткого дивана, похожего на лавку столыпинского вагона. Но это еще не все. Вас буду томить при помощи новых творений, как в деревенской печке горшок с молоком, пока жертва искусства не заснет, не потеряет сознание или не придумает приличный предлог для побега наружу за кофейной чашкой с первым глотком свободы.

Кое-что о тщеславии как двигателе сюжета

Румяное яблочко само себя хвалит.

Японская поговорка

Итак, предполагаемая жертва, точнее, соавтор, без ропота вытерпел пытку чтением вслух. Я не глядя, с ленцой, поползла ладонью по столешнице в поисках чистого листа для заметок: «И где же моя дежурная пачка бумаги слева от клавиатуры?» Почему пальцы не застревают в привычных суконных ворсинках и зеленых проплешинах? И где же я нахожусь? Очередное перемещение в пространстве? Похоже, что так. Из-за постоянного аппетита соавтора пришлось мне постепенно привыкать к новому рабочему месту. Письменный стол скучал по мне в кабинете, а я скучала по письменному столу на кухне. Но при любых обстоятельствах возможны приятные моменты. Теперь не надо рысить по длинному коридору с горячей чашкой. Сделав три шага в сторону плиты, я зажгла огонь и поставила на рассекатель видавшую виды турецкую джезву. Отлично. Топливо для движения мозга в нужном направлении готово.

– Что ж. Не скрою. Иногда я просыпался по собственной воле и желанию. – Мартин обеими ноздрями шумно втянул в себя воздух, напоенный кофейным ароматом. После этого он улыбнулся, да так продуманно, что идеальные боковые резцы сверкнули в свете лампы зигзагом перламутровой молнии: – Нет, серьезно. Если бы все было так плохо, я бы ворчал и ворочался не переставая. Ты же доверяешь моему литературному чутью?

– Конечно, доверяю, Мартин. Но я только что сама без твоего выразительного ворчания обнаружила потерянный ключ к образу достойного внука уважаемого Акакия Акакиевича. И как внучок умудрился стереть из нашей оперативной памяти все свои диалоги с выгодными клиентами в конце четвертой главы?

– Нога, обутая в туфлю с пряжкой цвета античного золота в виде пчелы на красно-зеленой ленте, на секунду зависла в проходе и подсекла, с ловкостью опытного игрока в крикет, ногу пассажира в мятой шляпе и галстуке-селедке, скользящему по вороту просторной рубахи в цветную клетку шотландского клана Сазерленд. Неужели потомку бывшего шаутбенахта Балтийского флота предстоит позорное падение в воображаемом автобусе? Несчастный, споткнувшись, потерял шляпу, рухнул, как подкошенный, лицом вниз и покатился по проходу между креслами, постанывая от каждого толчка.

– Точно! Все свидетели его падения тут же, как по команде, отвернулись. Пассажиры с повышенным интересом, ни на что не отвлекаясь, следили за легкой зыбью серебряных волн. А одинокий и не обласканный вниманием плакса в клеточку все катился себе по проходу, как выброшенный за окно котенок, привычно пристегнув колени к подбородку, царапая ногтями дерматин обивки пустых сидений. Последний Сазерлендов отпрыск глухо стонал и оплакивал свою протухшую чечевичную похлебку. Ах, мой милый беспомощный котик! Никому-то ты не нужен. К счастью, адвокат, подстроивший падение, не успел спрятаться, и мы смогли его обнаружить. Помощь подоспела откуда не ждали. Лиза, бедная Лиза! С опрокинутым лицом неслась навстречу неприятностям. Хотя Савелий Орлик и подался от авторов в бега – но очаровательную Лизу не обманешь. Вытащила аманта за ушко да на солнышко.

– А я так мечтал, чтобы мизансцена «упал Егорка с высокой горки» была написана без лишних эмоций и при помощи вовремя подвернувшегося под руку адвоката Савелия. – Мартин погрузился в воспоминания и замолк. Я понимала его чувства. Мы уже давным-давно решили писать о самых трагических происшествиях как бы со стороны, отрешенно, чтобы у самих авторов сердце внутри не разорвалось.

– А Орлик спрятался. Скажем прямо – подвел. Пробормотал что-то о помощи Диманису и Лизе. Шок клиентов не помеха для опустошения их кошельков. Таков он, Савелий Орлик, – тихоня себе не в убыток, мистик из семьи потомственных маркшейдеров с Васильевского, астроном-любитель и педант. Поди найди еще такого юриста, имеющего родственников среди аборигенов Австралии и музицирующего на флейте фавна во время перерывов в судебных заседаниях. После нашего расследования беглец просто вынужден вернуться в роман и зажить в нем полнокровной жизнью – хочет он этого или нет.

– Отлично. Но скажи честно, Кара-тян, я, действительно, в твоем сне был так же неотразим, как в жизни?

– Даже лучше. Не хватит эпитетов для описания силы воли черного барса во время его падения вместе с автобусом в пропасть. Единственное внятное слово, выпрыгнувшее из аварийного транспортного средства, звучало как воинственный клич. Банзай! И, по-моему, это ты, Мартин, его выкрикнул.

– То есть я не мяукнул: «Караул! Все пропало!»

– Подозреваю, что только тебе и удалось стекло выбить. Хочешь, почитаю последний абзац из черновика?

Вид Мартина не вызывал сомнения. Он жаждал услышать продолжение истории.

Я еще раз открыла бледные страницы и прочитала следующие строки:

– Ровно посередине коричневого дивана в последнем ряду пассажирских сидений лежал мой знакомый кот Мартин. Каждый волосок его антрацитовой шкуры дышал покоем – барс отдыхал, расслабив совершенные формы передних и задних конечностей. Одна из его лап вздрогнула, ослепив сверкающей волной холеного меха. От зверя исходило планетарное сияние неизвестных астрономических объектов и утонченный аромат перегретых солнцем цитрусовых, выпавших из чьей-то дорожной сумки. Настоящий душистый почетный эскорт вокруг совершенного создания природы. Черное и золотое на потертом дерматине сидения. Зрелище удачно дополнялось блеском перламутровых когтей и золотом усов с крупными алмазами прозрачных слез, танцующих на кончиках сверхчувствительных антенн вокруг пропасти с ребристым нёбом и острыми жемчужными зубами по краям.

– Отвратительно, безвкусно, но впечатляет, – Мартин одобрил панегирик, но усомнился, что кто-то кроме него дочитает такой отрывок до конца.

– Никто не увидит. Мы же черновик читаем. – Я отложила бумаги в сторону и приготовилась глотнуть кофейного пойла из недавно подаренной студентами чашки с оранжево-черным хищником на боку и надписью рубленной латиницей Preangston.

– Погоди расслабляться, – Мартин сердито посмотрел на мою скривившуюся физиономию – напиток явно мне не угодил. – Одними ранними рассказами нам, Кара-тян, не отделаться. Скажи честно, мы будем использовать в окончательном варианте текста достижения и опыт исследований твоей подпольной лаборатории?

– Запрещенный прием, Мартин. Лучше помалкивай про то, о чем почти ничего не знаешь, – пришла моя очередь рассердиться: – Выходит, ты почитываешь на досуге дневники чужих научных наблюдений? И даже не скрываешь этого?

– Не без того, – с вызовом ответил любитель тайных расследований: – И у меня есть одно условие для продолжения совместной работы, но об этом чуть позже. А сейчас я готов дать клятву богине Бастет никогда никому и ничего не рассказывать о сотрудниках секретной лаборатории. Зачем? Все равно никто не поверит в реальное существование книжного червя Агафоно-сан, библиотечной крысы Мими Савраскиной и музейного ящера Тарасика. Бр-р-р! Особенно это относится к колоритной интеллектуальной образине прямого потомка Годзиллы, пропахшей порохом из бочек арсенала графа Ростопчина. К его зловещему облику я до сих пор привыкнуть не могу.

Заповедник «Сергиевка»32, да не один

День, когда задумал, и есть счастливый день.

Японская поговорка

– Хватит, Мартин, по креслам валяться. Ты готов с азартом и бодрым настроением приступить к настоящим полевым исследованиям в области литературы в качестве стажера научной подпольной лаборатории? Все. Уговорил. Принимаешься в штат, но с испытательным сроком. Кстати, как ты ехидничал, «интеллектуальная образина» по имени Тарасик Бильбао передает новому сотруднику наилучшие пожелания – держи открыточку. Тарасик сам для тебя ее нарисовал – сам и подарил. А остальные исследователи пока более сдержаны в проявлении чувств.

Теперь уже я прижала Мартина к стене позора:

– Не притворяйся. Все ты слышишь – уши пляшут от каждого слова. Вставай с кресла и бегом к новым научным вершинам!

– Как с ящером неудобно-то получилось. Выходит, что Бильбао подобно лотосу, что в болоте растет, а белый33?

– И белый, и пушистый, и творческий. Сама доброта.

При помощи умело разожженного костра любознательности и обещаний показать коту то, не знаю что, но очень интересное, мне удалось выманить стажера из духовитой кухни в прохладную полупустую гостиную. Ее малиновые стены в цветочную бежевую скоропись были украшены просевшим под тяжестью книг длинным стеллажом и несколькими шкафами под потолок, набитыми зачитанными до полной растрепанности каталогами выставок и альбомами по искусству. Не без труда дотянувшись до верхней полки, я вытащила из второго ряда нужное издание и, усевшись на диван, призывно похлопала по мягкой подушке: «Присаживайтесь, стажер!» Все условия для кота были полностью соблюдены – теплый и яркий источник света над головой, полуоткрытая дверь в коридор для слежки за всем происходящим снаружи и мягонькая подушка под меховой бочок.

– Ты прав, Мартин. Пора рискнуть ради романа душевным покоем. Давай хотя бы раз попытаемся отбросить куда подальше острые камни стереотипов с нашего творческого пути. А вдруг, скользя по чавкающей жиже непознанного, мы сможем отыскать сухую кочку, чтобы дух перевести в болоте творческой неопределенности? И нам есть у кого поучиться изящной болотной изворотливости. Не перевелись еще настоящие проводники в мир вселенской изменчивости. Оцени – прямо перед тобой лежит не просто толстая книга с картинками, а отчет об экспедиции длиною в жизнь одного из первопроходцев символического пути. Вот и пришло время познакомить тебя с творчеством художника Аксели Галлен-Каллелы.

Мартин не возражал. Лишь шевельнул левым, а потом правым ухом по очереди и с видимым удовольствием царапнул отполированным когтем кожаный переплет неопределенного мышиного цвета. Вроде как автограф оставил. Старинный альбом во владельческом переплете, лежащий перед нами, был почти случайно куплен в небольшой антикварной лавке недалеко от музея современного искусства в Хельсинки. Через два дня после удачной покупки я заехала по маршруту куда глаза глядят в Тарваспяя34, подчинившись воле симпатичного указателя на обочине дороги в виде длинного пальца с синим ногтем, советовавшего держаться нужного направления и никуда не сворачивать: «Ступайте по дорожке из желтого кирпича и ничего не бойтесь». Увидев на горизонте силуэт предсказанного указателем игрушечного замка, я испытала неожиданный приступ морока, наваждения, оптической иллюзии, а может быть, истинного знания, что здесь я когда-то уже успела побывать. Причем не один и не два раза. Предчувствие с настойчивостью проверенного рунного става с руной Альгиз во главе подсказывало, что в парке усадьбы и мастерской художника мне надо приготовиться к настоящим превращениям. И они не заставили себя долго ждать.

Поднимаясь по главной лестнице дома, я услышала из мастерской глухой рык загнанного в угол хищника, затем оттуда же послышался грохот, будто свалился цветочный горшок с подоконника, а потом под дверью раздались неторопливые через паузу звуки ритмичных ударов барабанных палочек, стучащих по первой попавшейся деревянной поверхности. Мелодия походила на звучание народного музыкального инструмента или негромкую мелодию хлопающей форточки незакрытого в ветреную погоду окна. Я невольно остановилась и, чутко, по-звериному прислушиваясь к одушевленному многомерному пространству, продолжила движение вверх медленным крадущимся шагом в такт ударов барабанными палочками. А потом наступила полная тишина. Казалось, в доме все замерло и остановились все часы. Где я? В африканском безлюдье или добропорядочной умытой Финляндии? Приближаясь к закрытой двери мастерской, я ощутила, как наяву, жар непогасшего вдохновения и гудящего внутри помещения костра с высоким пламенем до потолка.

Я оглянулась на соавтора за одобрением рассказа, но не почувствовала, что кот в восторге и с нетерпением ждет продолжения. Скорее, наоборот. Мартин излучал покой и полное равнодушие. Что ж, придется поднажать на эмоции – мне не привыкать силой заставлять упрямца стать участником событий в мире реальных фантазий:

– Ты только представь, Мартин. Захожу в чужую мастерскую и едва не падаю от головокружения после первого же глотка разреженного воздуха полуденной саванны. Кто хоть раз глотнул этой опасной марсианской свежести – никогда не забудет. Дышу – не могу остановиться. Вроде как к батарее чугунной щекой прижалась и чувствую рядом дыхание огненной змеи с чешуйками раскаленной краски. Голова закружилась. Что мне оставалось делать? Подбегаю к окну. Пока никто не видит, открываю форточку и с жадностью наполняю себя свежестью, наблюдая, как, сопротивляясь моему взгляду, тянутся вверх деревья, не забывшие никого из обитателей усадьбы, а около крыльца резвятся дикие звери, чьих родителей подкармливал художник по утрам. Стекла стучат о рамы – птицы бьются крыльями в окна, а мифические рукотворные создания, живущие в парке, пугают одним своим видом случайных гостей… – Закрыв глаза, я представила тропинку недалеко от дома и себя, идущую навстречу существу, похожему то ли на голодного крокодиловолка, то ли на змея с двумя отрубленными головами. – Ты слышишь меня? Опять задремал?

Мартин несколько раз покачал головой, но глаза не открыл:

– Вот так ярко ты рисуешь словами обитателей усадьбы. Вижу, как наяву.

– Ты, Мартин, вряд ли можешь представлять с закрытыми глазами то, чего никогда не видел. Речь пойдет о встрече со стражами усадьбы. Я их в Сергиевке только после посещения парка у дома художника смогла увидеть. Итак, гуляла я по усадебному парку, гуляла… Музей уже вот-вот должен был закрыться, и все вокруг замка успокаивалось, затихало и вроде как готовилось отдохнуть от посетителей. А моя прогулка внезапно омрачилась острым покалыванием в затылке. Непривычное чувство. Наваждение. Будто у меня на голове японская прическа на три уровня со шпильками и одна из самых острых царапает и царапает шею… Только это не шпилька оказалась, а чей-то острый взгляд. Чужой взгляд. Я почувствовала, а может, и почуяла, что за мной кто-то наблюдает. Растирая шею, остановилась, завертела головой по сторонам и увидела диковинную скульптуру на самом отдаленном перекрестке тропинок. Тут-то я и столкнулась лицом к лицу со стражем усадьбы из сухих веток.

– Лицом к морде. Не беги впереди эволюции.

– Пусть так. У зверя была вытянутая морда с острыми зубами в пасти, безразмерный нос и круглые близко посаженные глаза, а вместо коротких ресниц прямо из глаз струилось тело могучей рептилии без шеи, конечностей и хвоста. Как тяжелые воды реки с медленным течением, проплывало тело из веток мимо меня. В оскаленной пасти чудовища горел неяркий мерцающий огонек, похожий на свечу. Самый настоящий свет уже знакомого тебе римского светильника из усадьбы нераскрытого лотоса Сергиевки. Как эта освещенная внутри фигура приползла из пригородной усадьбы герцога Лейхтенбергского? Что это – создание из бестиария художника или обычное садовое украшение? Я без боязни погрузила руку в открытую пасть, попыталась достать рукой до розового язычка пламени и вырвать из внутренностей зверя огненный магнит, притянувший меня в приграничье кустов с длинными колючками.

– Только не бросайте меня в терновый куст, – истошно завопил Мартин и начал отбиваться всеми четырьмя лапами от воображаемого врага.

– Не брошу, не брошу, не брошу… – я закрыла альбом и подошла к окну, повернувшись спиной к соавтору: – Значит, не хочешь меня услышать? Я тебе со всей искренностью пыталась рассказать про встречу со стражем вдохновения, а ты даже на картины из каталога взглянуть не хочешь.

– Да ладно. Мне эту книгу и раскрывать лишний раз не надо. Пустое. Чиркнул по переплету, и готово. Все чувствую, осязаю и ведаю. И к чему готовишь меня, в качестве послушного стажера, догадываюсь.

Мартин оттолкнул книгу задними лапами, фолиант с грохотом рухнул на пол, а соавтор как ни в чем не бывало перевернулся и принял обычную позу внимательного слушателя:

– Забей на утомительные исследования – тебе молоко от коровы Аудумлы за вредность не подадут. И в мою пасть за огнем или колючкой залезать не надо. Я в стражниках не числюсь, не играю в запретные игры, никого не вдохновляю – просто помогаю тебе ориентироваться на опасной местности. Задание у меня такое. И вообще, пора отдохнуть от всяких разговоров, мешающих здоровому пищеварению. Пошли к холодному ельнику.

Штурм замка ягуара35

С тем, кто молчит, держи ухо востро.

Японская поговорка

Неоконченный разговор с Мартином, как заноза в пальце, мешал мне сосредоточиться на чем-то ином. Я ждала удобного момента, когда смогу его продолжить и задать соавтору пару важных вопросов. От того, как он ответит на них, зависело наше общее литературное будущее. После поездки на выходных в Сергиевку кот прекратил игру в молчанку, размяк и делал вид, что у нас с ним все по-прежнему и нет разногласий. Ну что ж, я, наконец, решилась.

В заповеднике мы вместе со Штольцем рассмотрели со всех сторон Помпейскую виллу, построенную архитектором Штакеншнейдером, не упустили случая исследовать руины домовой церкви – Штольц даже в подвал протиснулся! Правда, испачкался с ног до головы. На посошок мы не забыли сфотографироваться втроем на фоне огромной каменной головы, описание которой занимало в романе так много места. На фотографии мы выглядели рядом с печальной головой великана радостными и довольными жизнью. И Мартин не был исключением. Общий разговор чуть коснулся моих впечатлений от прогулки в усадьбе Галлен-Каллелы, и когда в электричке Штольц, не проявивший к предмету разговора должного интереса, задремал около окошка, мне уже никто не мог помешать помучить моего соавтора откровенностью:

– Я ведь про финскую усадьбу не случайно с тобой заговорила. Веришь ты в это или нет, но именно там я убедилась, что Сергиевка не единственный природный ковчег. Существуют и другие заповедные места, где обитают те, кто помогает творить писателям и художникам. Но самое важное знакомство с таким помощником произошло у меня в мастерской художника. Я же тебе не все успела рассказать. Представь, что я почувствовала, когда дверь в мастерскую открылась и я увидела стоящий в центре почти пустого помещения мольберт. На него поставили лицом к посетителю картину большого формата. Как будто вчера на ней был изображен во весь рост красный ягуар. Свободный, яростный, в самой яркой поре всесилья. С полотна на меня пристально смотрел зверь с телом, пульсирующим оттенком свежей, еще не пролитой на землю крови.

– С него что, с живого шкуру умудрились содрать?

– Да нет же. Ягуар был закутан в багряные закатные лучи. Художник знал, что и как изображать. Он путешествовал по Африке, охотился на крупного зверя, изучал их повадки. Этот ягуар был совсем не похож на добычу. К тому же я помнила, что у художника есть еще одна картина с портретом, если можно так сказать, того же самого зверя. Представь, по центру картины на земле изображен лежащий ягуар, привязанный к бамбуковым шестам. Лежит неподвижно, вокруг него столпились охотники – он пока еще существует в одном мире с теми, кто его в мыслях уже разделал на части, как ценный трофей. Так вот чем отличается действительность от идеала! Ты лежишь на земле со скрученными конечностями, а художник пожирает глазами твое тело – как свидетель будущей казни. Но проходит время, и все меняется. Художник создает на холсте твой истинный образ. Теперь ты не просто зверь, а повелитель человеческих снов, каждый день смотрящий в глаза своего творца, постепенно превращаясь в такое же мыслящее существо, как и он сам.

Я собралась с духом и задала коту тот самый вопрос:

– Мартин, несколько месяцев назад ты по своей воле ввязался в довольно опасное дело. Вышел на тропу борьбы со своей природой. Вынуждена признаться, что я тоже стою на линии огня и терплю поражение за поражением. Иногда мне кажется, что это не я пишу роман, а он сам создает для меня и тебя нужную для его существования реальность. Только о чем-то важном поведаешь миру шепотом – и бац! – событие тут же и происходит. Выходит, все это время я занималась программированием собственной судьбы? А может быть, и твоей?

– Не продолжай… И так наговорила лишнего.

– Тогда не изображай из себя всего лишь моего молчаливого помощника. Это не так. Ты – соавтор, и без тебя я просто сидела бы за пустым столом и играла в Сёги сама с собой. Ты один все время рядом. Почему? Неужели при помощи самосовершенствования ты хочешь превратиться в человека или хотя бы обрести над близкими тебе людьми власть красного ягуара?

– Ты сейчас как корова с мушкетом36, которая сделала удачный выстрел и обожгла передние копыта порохом. – Мартин повернулся ко мне спиной и подчеркнуто равнодушно завозился с подушками на диване.

Я обиделась за корову, засопела, пытаясь сделать освежающий глоток уже непонятно чего из пустой кружки:

– Про корову слышать обидно, хотя сравнение полно смысла не только для Оруэлла. Ладно, можешь не отвечать. Выходит, мне только показалось, что мы единомышленники? А как еще, не доверяя друг другу, мы сможем писать продолжение истории Диманиса? Для второго тома хотя бы план вместе составили. А вот третья часть островной истории – пока непознанная тема. Интересно, почему я сказала «островной»? Остров? Островная? Как же долго я не вспоминала о тебе – поселок Островная! Йоканга далекая, привет тебе! Я еще не рассказывала тебе, Мартин, о жизни будущих героев, обитающих на побережье Белого и Баренцева морей? Не успела. Только сейчас, при вспоминании о красном ягуаре, у меня какая-то подстройка на знакомство с ними произошла. Проявился пока еще не очень отчетливый образ главной героини или героя будущей книги «Ветер Йоканги».

Я вытащила из сумки блокнот и свой чудом сохранившийся школьный цанговый карандаш с толстым грифелем, послушно прорисовывающий самые сложные узоры образов, возникающих в воображении.

– Героем третьего романа хотелось бы увидеть коренного жителя Кольского полуострова. Север! Волшебный край! Там все возможно воплотить!

– Согласен. Отличный ход. Я никогда не жил на Севере. Уж ко мне это определение точно не относится. Там полно своих мудрецов.

– Где это ты про них вычитал?

– Нигде не вычитал и читать не собираюсь. Рад, очень рад, что меня пока оставят в покое с непонятным мне сюжетом. – Мартин, забыв обиды, одним прыжком вскочил с места и скользнул в переноску, успев на секунду прижаться к моему плечу и зацепить влажным носом локоть: – Мюр-мюр-мерилиз! Вещай, Кара! Запомню все до последней запятой…

– Положим, будущий герой обитает на Кольском полуострове. В поселке или в какой-нибудь пещере напротив острова Витте. Сергей Юльевич добрался до края земли, а почему мы не сможем? А некое умное, но пока не известное нам животное уже давно живет там себе потихоньку. Никому не мешает, на людей не нападает и радуется природной стихийной магии. Оно, это самое животное, должно отличаться хорошим здоровьем, инстинктами выживальщика и необычными способностями. Однажды наш герой захотел стать человеком, или наоборот – расскажем историю о человеке, познавшем власть духов тундры. Или оба героя появятся в новом романе вместе? Противостояние протагониста и антагониста среди действия персонажей из первого романа. Куда мы денемся от Диманиса, Гришки-самозванца, Кантакузина и Цербера? Смотри, как интересно получается. В романе «Градо» последний эпизод перетекает в эпилог романа, где рассказывается об одном приграничном городе Ленинградской области и местных героических голубях, упомянутых в первой главе уже второго романа «Сланцы подземные». Выходит, что нам пора подумать, как в конце последней главы второго романа будут действовать герои следующего. Мартин, ты согласен? Нет? Молчу, молчу, молчу…