Трагикомедия бродяги любви

Джовано, как кипятком ошпарили слова сенатора: «Из тебя благородного человека не сделаешь: нищий он и есть нищий, хоть одевай его, как лорда!», предательский комок подступил к горлу молодого человека, он закрыл свои большие карие глаза, чтобы не показать слёз и боли Маттео, хотя сам с большим разочарованием подумал: «Ха, ничего другого я сейчас не ждал! Ну, и Бог вам судья, горе-сенатор вечно пьяный, я соберу вещи! Всё равно вам никогда не понять, что у безродного бродяги и простолюдина может быть благородной душа! Когда-то много лет назад это понял простой артист в театре господина Бруни, Бенволио Фатум, потому что он сам был при отсутствии благородного титула благородный душой, он простил меня за мой низкий поступок, выслушал причину, не осудил, а подержал всячески. И тем меня и восхищает великое милосердие Бенволио, что он тогда проявил своё милосердие искренно и бескорыстно, не ожидая от меня чего-то в ответ, в отличие от всех остальных! Ничего, не пропаду уже точно без вас, Маттео, надутый индюк!».

– Как прикажете, господин Маттео! – сквозь зубы дерзко прошипел юноша, и Маттео, удивлённый такой реакцией, поспешил уехать.

… Ему было удивительно и непонятно такое поведение Джовано, будто бы его оскорбили, и он так мужественно дерзко по-мужски ответил оппоненту. Сенатор не понял, какими унизительными и страшными были для Джовано эти слова: «Из тебя благородного человека не сделаешь: нищий он и есть нищий, хоть одевай его, как лорда!», такая явная насмешка была для Джовано хуже любой физической боли…

… Каким бы уставшим Джовано сейчас не был, но с трудом всё же достал сундуки и стал медленно и тихо собирать свои вещи, которых за эти полгода жизни «элитного» куртизана стало теперь намного больше. В два больших сундука были красиво уложены модные наряды Джовано, что были приобретены для появления в высшем свете, треуголка, парик, помимо одежды ещё личные вещи, в том числе и те накопленные деньги, на которые теперь питал такие надежды молодой человек. Два же других сундука заняли сочинения Джовано, как и переводы иностранных авторов, так и сочинённые им самим научные работы художенсвенные произведения, многочисленные книги разных авторов, Джовано ужасно любил читать…

После этого Джованни просто упал на кровать, чтобы полежать отдохнуть хотя бы полчасика после бессонной ночи и продремал почти до самого обеда, а, когда очнулся, понял, что скоро приедет Маттео и скорее оделся в простую одежду с дорожным суконным зелёным плащом.

… Попрощавшись сухо с сенатором, Джовано вместе с сундуками в гондоле направился ни к кому иному, как к незабвенному другу Ромео.

Смешной, грубоватый, но обаятельный двадцативосьмилетний Ромео со смешной разлохмаченной неопрятной гривой из непослушных каштановых волос встретил Джовано с радушным удивлением:

– Ой, Джовано, рад тебя видеть! Спасибо, что не зазнаёшься и всё это время не забываешь друга, проведываешь каждые две недели, но что это с твоим видом? После знакомства с господином Маттео ты стал одеваться намного богаче, а сейчас опять в своём привычном и с дорожными сундуками. Что, что-то незаладилось с жизнью «элитного» куртизана и светского льва?

Джовано со смущённым пристыженным видом поправил свой красивый длинный волнистый хвост из русых волос и тихо протянул:

– Да, всё, я опять без жилья на улице, и никакой не светский лев и ни «элитный куртизан», очень короткой оказалась память у господина Маттео, я опять стал обычным «бродягой любви», так что прости за наглый вопрос, друг, но можно я первое время, всего два-три дня, у тебя поживу?

– Да не проблема, постелю на диване, проходи, Джовано, друг. Только что же такое случилось, что сенатор выгнал тебя? – искренно удивился Ромео.

– Да, тут такое дело…, сенатор же, чтобы меня приглашали в высший свет, солгал, что я ему какой-то дальний родственник, и, конечно, опозориться мне было нельзя. А вчера на балу у его кузины был один молодой человек из нашего борделя, Тот самый франт Рико, с которым ты постоянно ругаешься, он узнал меня, зараза, подошёл и, когда приветствовал, при всех проболтался, что мы познакомились в борделе. Ну, вот этого позора для их семьи сенатор мне и не простил… – поделился молодой человек своей бедой с другом, опустив смущённо взгляд своих больших светло-карих глаз в пол.

– А-а-а, – протянул с сочувствием Ромео, – Понял, сочувствую, друг. А я, между прочим, говорил тебе, что всем этим знатным господам нельзя доверять, и что бы ты держал ухо в остро. Ладно, уже не суть, бывают досадные случайности. А, вообще-то время обеда, хочешь, оставишь пока свои сундуки тут у меня, и мы сходим в таверну, что-нибудь поедим, да поговорим…

… Спустя полчаса два друга сидели в маленькой таверне, кушали картошку с сардельками и Джовано делился своими идеями:

– … Знаешь, что, Ромео, я решил? Я хочу уехать в другую страну или хотя бы город, начать всё с чистого листа! Просто я уже здорово устал от такой беспокойной беспорядочной жизни здесь, у меня тут получается замкнутый круг! Чтобы выжить, не погибнуть на улице я в шестнадцать лет стал куртизаном, потом я стал пользоваться таким успехом у женщин, что я стал известен на этом поприще, естественно и платить мне стали хорошо, и чем я становился старше, тем слава и деньги росли. Казалось бы, можно было бы и уже получить образование и нормальную работу и завязать с позорным хождением по рукам, но теперь с такой постыдной славой меня везде узнают сразу и не хотят даже слушать меня, везде торопятся выпроводить, чтобы не иметь дело с «падшим». И в издательствах, когда пытаюсь издать свои книги, и в учебных заведениях, везде меня гонят, даже не дав слова сказать, «жигало» и всё тут я для окружающих. И я подумал, что, если я перееду подальше, там никто о моём неприличном прошлом не знает, и я смогу начать новую жизнь, достичь чего-то. И денег я немножко подкопил, пока так шикарно жил за счёт господина Маттео, то есть на переезд и первое время у меня есть средства, а там бы уже на месте придумывал, как могу заработать. Быть может, нанялся секретарём к кому-то или библиотекарем, а, может, выучился бы на врача, или стал переводчиком, а может, удалось бы найти издательство и зарабатывать писательским трудом, или, в крайнем случае, если ни один из этих хороших вариантов не получился бы, придумал какую-нибудь афёру денежную, хитростью заработал. А уехать можно… хоть в Париж! Большой город, я там затеряюсь точно, возможностей тоже больше, чем в Венеции, французский язык я знаю блестяще! Ну, что скажешь, друг, Ромео?

– Что скажу? Идея, достойная глупца или такого неопытного юнца, как ты! Конечно, я не говорю, что твой план совсем невыполнимый, быть может, у тебя даже что-то выйдет из твоих мечт в итоге, но неужели ты наивно веришь что это так легко? Что стоит тебе уехать в Париж, и ты уже сразу будешь, как сыр в масле кататься? Нет, не будет ничего легко! Пока найдёшь постоянную работу, место жительства, или будешь учиться, ты и голодный будешь, и под мостом не раз ночь скоротаешь, а потом, через пару лет, уж будет твоя эта благородная честная жизнь, за которой ты сейчас бежишь. А если ж ты пойдёшь не честным путём, а в какую-нибудь денежную афёру попадешься, то всё, будешьв тюрьме очень долго мечтать! Несколько свободных от дел для мечт лет в тюрьме тогда ты себе точно обеспечишь! Я не понимаю, чем тебя не устраивает просто работать в борделе, тем более ты, как любовник-куртизан, известный, высокооплачиваемый… – ворчал Ромео, нервно приглаживая непослушную растрёпанную каштановую шевелюру.

– Да как ты не понимаешь, Ромео, что я хочу добиться в этой жизни чего-то большего, чем просто тёплое местечко в борделе? Быть может, такая жизнь устраивает тебя, но не меня! Я умный, грамотный, способный человек! Я знаю хорошо точные науки, и художественную литературу люблю, я способный переводчик, и сам сочиняю, у меня хорошая память, манеры, трудолюбие! Мне не хватает сейчас только одного: шанса показать свои возможности! И я еду в Париж за этим шансом! – уже не сдержался и крикнул Джованни.

Ромео покачал головой, но не стал спорить с другом, лишь предложил рассчитаться с трактирщиком и пойти готовиться к отъезду…

… Дорога в Париж в почтовой карете Джовано очень нравилась, у молодого человека вызывало настоящий восторг ощущение новизны, чего-то нового, неизведанного, и, как мечталось молодому авантюристу, чистого и благородного. Он с большим наслаждением любовался новыми пейзажами, милыми французскими деревушками, виноградниками, вдыхал ароматы, и всё писал и писал скрипучим пером по бумаге красивые стихи и романтичную пьесу на французском языке, переводил на новый язык свои медицинские научные работы…

И, вот, прибыв в Париж, молодой человек аккуратно поправил дорожный синий плащ и приготовился начать новую жизнь. Для начала он снял себе комнату в доме некой мадам Мишель.

… Потом молодой Джовано Казанова попробовал найти хорошую работу, он пытался устроиться и библиотекарем, и в издательства предлагал свои книги, везде его встречали недружелюбно:

– Эм,… Джовано Казанова, если вы ищите работу, то почему не у себя в Италии? Как вы сами же признаётесь, что вы – итальянец, да и по акценту, и по звучанию имени сразу заметна ваша национальность, кем же вы были у себя на родине?

Джовано сразу терялся от такого бестактного и проблемного для него вопроса. Что отвечать-то? Не признаваться же в своём прошлом альфонса! Лгать? Джовано не мог придумать, что именно он может солгать, чтобы оправдывало его переезд во Францию так, чтобы не проговориться о позорном прошлом…

Джовано начал побаиваться, что денежный запас кончится, и тогда пророчества Ромео о ночёвке под мостом на голодный желудок сбудутся…

Теперь уже эта идея не казалась Джовано такой идеальной, страх снова скатиться в нищету вызывал у молодого человека тревожность, проблемы со снижением аппетита и желудком…

Часто, когда Джовано не спалось, он невольно вспоминал своих равнодушных родителей, коварную Гертруду с предателем Гоцци, скрягу Бруни, и высокомерного Маттео…

У Джовано внутри всё холодело и лихорадило от ужаса, как когда-то в четырнадцать лет, когда он оказался жертвой Гертруды…

«Эх, мама-мама, папа-папа, почему вы тогда так легко отреклись от меня, так легко забыли? Да, сейчас я взрослый самостоятельный человек, но, если бы я знал, где вы, переписывался с вами, знал, что несмотря на то, что меня отправили из отчего дома на обучение, вы помните обо мне и ждёте, готовы помочь, всех этих бед, падений не случилось бы со мной, моя взрослая жизнь сложилась бы заметно лучше…».

… И вдруг Джовано узнал приятную новость одним утром: его хочет нанять своим секретарём французский кардинал Антонио!

Джовано сразу воскрылял в надежде, что сейчас начнётся светлая полоса в его жизни!

Сначала всё действительно пошло резко на улучшение. Казанова теперь получал большое жалование от кардинала Антонио, наряжался красиво, хорошо питался, ответственно выполнял свои служебные обязанности, в свободное время много читал, сочинял стихи и комедии и писал дружеские письма Ромео в Италию.

Кардинал Антонио был доволен столь умным и ответственным секретарём и часто хвалил:

– Джованни, какой ты всё-таки трудолюбивый и способный! Хоть один человек тут действительно помогает мне разгребать все эти бесконечные нудные бумажные дела! Хорошо, что я нанял тебя!

Джовано искренно радовался этим похвалам:

– Благодарю, ваше преосвященство, рад послужить вам и вашим благородным делам во имя духовности во Франции…

Правда, спустя три месяца кардинал Антонио внезапно промолвил:

– Джованни, я хотел кое-что уточнить о твоём прошлом в Италии…

Кардинал Антонио сейчас хотел проверить честность и надёжность Джовано, и, услышав кое-какие недобрые слухи о репутации Казановы и причине переезда, решил устроить ему проверку на честность…

Джовано испуганно округлил большие светло-карие глаза и с волнением облокотился на стол, но тихо уточнил:

– Эм,… ваше преосвященство, а что именно вы хотели спросить о моей прошлой жизни в Италии и … зачем?

Чутьё авантюриста подсказывало Джовано, что явно не к хорошему этот разговор, но решил с представителем церкви говорить только честно.

– Просто Джовано, я тут недавно услышал не очень хорошие вещи о тебе, мне бы хотелось понять, насколько правду мне рассказали, и всё, у меня нет точной цели, я просто хотел бы узнать правду от тебя, а не от людей. Мне бы хотелось спросить, правда ли, что ты приехал в Париж, потому что там, в Венеции, ты работал в публичном доме и после такого позора тебя там не принимали, и поэтому, для того, чтобы найти приличную работу, тебе пришлось уехать сюда? – Произнёс с важным видом Антонио.

Смущённый Джовано поправил напудренный парик и тихо ответил:

– Да, ваше преосвященство, были у меня на родине такие проблемы, но, поверьте мне, что мне пришлось заняться столь неприглядным ремеслом ради выживания, когда я в шестнадцать лет остался без поддержки кого-либо из взрослых людей, был отроком вынужден сам искать себе способ не погибнуть от голода. И, как только сейчас у меня появилась такая возможность, чтобы начать честную жизнь, я и приехал в Париж, моё падение было лишь вынужденной и временной мерой для выживания …

– Что ж, достойный порыв с вашей стороны честно признаться в своей греховности и найти силу духа раскаяться и начать новую жизнь. Я рад, что у вас получилось это. А, знаете, я бы мог щедро доплатить вам, если бы вы мне оказали небольшую услугу. – Решил сейчас воспользоваться доверчивостью юноши кардинал Антонио и использовать признание Джованни себе на пользу – Вы же наверняка тогда имели навыки красиво объясняться в любви своим женщинам, а у меня есть дама сердца, мадам Беатрис. Мне бы хотелось завоевать её внимание, но я не умею красиво говорить о любви. Вы бы могли подработать у меня сочинителем любовных писем…

Джовано сначала удивился, сидел долго в замешательстве за своим столом секретаря и не знал, как отреагировать. Соглашаться – как-то опасно, недобрая авантюра, ведь кардинал не имел как и монах права на любовные отношения, а если кто-то узнает об этом, да выясниться, что Джовано письма любовные сочинял, хороший сводник оказался, можно нажить грандиозных проблем. Отказаться Джовано тоже не очень хотел, во-первых, денежное предложение, во-вторых, Джовано испугался отказом рассердить кардинала и совсем потерять работу, а у него только всё так наладилось, за эти три месяца его жизнь так изменилась к лучшему, а, если Антонио его уволит, то всё придётся опять начинать с нуля.

– Хм, – прокашлялся Джовано, – Я не уверен, что смогу, как сочинитель, угодить вам, ваше преосвященство, да и жалования секретаря мне достаточно, может, вы найдёте другого сочинителя?

Антонио засмеялся и резко ответил:

– Ха, Джовано, тогда уж я сразу его и на твоё место секретаря возьму! Уже ищешь себе новую работу?

Джовано сразу стало немножко кисло, но посмотрев на совсем молодого и обаятельного на лицо улыбчивого Антонио, приятного мужчины лет тридцати пяти, молодой авантюрист решил, что на него можно положиться и изрёк:

– Хм, ваше преосвященство, я, конечно, постараюсь помочь своим писательским талантом вам получить благосклонность мадам Беатрис, не привык работать абы как, но, я надеюсь, вы понимаете, какую мы ответственность берём. И какой может быть печальный конец, если эта история дойдет до папы Римского, и что в интересах нас обоих, чтобы этот инцидент был строжайшей тайной вас, вашей прекрасной Беатрис и меня…

Антонио лишь растянулся в улыбке и ответил:

– Уж, поверьте, Джовано, что безопасность в этой ситуации – моя задача, а, если вы будете, как и привыкли, добросовестно относиться к своим обязанностям, то ваше жалование солидно повысится…

Ну, Джовано вежливо поблагодарил кардинала Антонио, решив, что в этой афёре с сочинительством писем нет ничего опасного или особенного. А что, многие знатные вельможи, чиновники, сенаторы и министры, которые не умели красиво писать, нанимали сочинителей любовных писем и никто не осуждал это. Конечно, это считалось зазорным поступком для духовных лиц, но какое дело Джованни до нравственных исканий Антонио? Молодой человек просто радовался хорошей должности секретаря, и, так настрадавшись в Венеции в борделе, всеми силами был готов держаться за свою хорошую работу и Антонио лишь бы не возвращаться к прошлому.

… Три месяца всё благополучие Казановы продолжалось, он писал любовные письма и красивые оды о любви от имени Антонио в адрес Беатрис блестяще, кардинал не уставал восхищаться литературными способностями Джованни и щедро оплачивал помощь юноши, а Беатрис и, правда, снизошла до кардинала, и у них только начался роман…

Джовано встретил тут свой день Рождение, ему исполнилось двадцать лет…

К сожалению, муж мадам Беатрис тоже заметил всё это, и не стал терпеть, его жалоба быстро оказалась на столе у Папы Римского…

… В тот день в резиденции Антонио Джовано занимался за массивным дубовым, украшенным позолотой, своими секретарскими обязанностями, а молодой кардинал важно отдавал распоряжения, когда появились четыре стражника, и, по расцветке их кафтанов-жюстокоров, это была не королевская стража, а служащие у Папы Римского. Антонио растерянно и нервно стал поправлять кардинальскую шапочку, а Джовано от испуга тихо начал сползать под стол с мыслью: «Всё! Не знаю, кто мог нас предать, но это полное фиаско! Господи, смилуйся надо мной, глупцом, не хочу проблем с Папой Римским, мне и без этого бедствий и последствий хватает! Эх, глупец я всё-таки, правильно Ромео песочит меня, ведь знал, что рискую, нет, так уж легко повёлся на уговоры Антонио, так тёплое денежное место секретаря нравилось! Точно, наивный глупец!».

Один из стражников с деловым видом гаркнул:

– Его преосвященство требует к себе как можно скорее кардинала Антонио и его секретаря Джовано Казанову! Так что просим вас собраться в дорогу и отправиться в Рим в арестантской карете!

Антонио с испугом на лице потёр лоб, а Джованни просто в отчаянии уткнулся лицом в ладони. Собрав под надзором стражи каждый свои вещички, они направились в арестантскую карету…

… Джовано ехал в Рим сейчас без единого звука, тщетно пытаясь отвлечься от страха на сочинительство, чтение или наблюдение в окно кареты за пейзажами…

… Когда же их доставили в резиденцию Папы Римского, тот сначала приказал привести к нему Антонио.

… Часа полтора в кабинете Папы Римского стоял крик, Антонио пытался оправдываться тихим голосом, но снова раздавался крик рассерженного Папы Римского. А молодой двадцатилетний Джовано стоял и слегка подрагивал от испуга, ожидая в свой адрес ещё большего скандала, и это ожидание было тяжёлым…

Он пытался скрыть волнение, но совсем тщетно, ужас на юном светлом лице и испуг в светло-карих глазах всё говорили без слов и бурных эмоций.

… Тут расписная шикарная позолоченная дверь распахнулась, и из кабинета Папы Римского выскочил раскрасневшийся Антонио под строгий возглас Папы Римского:

– …И вы, Антонио, сейчас так легко обошлись лишь выговором, потому что у вас эта была первая провинность, если узнаю за вами ещё хоть какой-то неприглядный поступок, вы лишитесь своих званий и отправитесь в тюрьму, а пока идите замаливайте грехи, позор католической церкви!

Тут Джовано передёрнуло от испуга, потому что один из стражников спросил у Папы Римского:

– Ваше преосвященство, а что прикажете делать с помощником кардинала Антонио, его секретарём Джовано Казановой, молодым венецианцем двадцати лет?

У Джовано дыхание перехватило, но Папа Римский на удивление мягким голосом произнёс:

– Всего двадцать лет? Проводите тогда юношу ко мне, я хочу побеседовать сам…

Солдат ловко толкнул Джовано в кабинет, да с такой силой, что молодой незадачливый авантюрист растянулся на полу…

– … Мальчик мой, – доброжелательно изрёк пожилой Папа Римский – Не бойся, вставай, я просто хотел с тобой поговорить о сложившейся ситуации, без осуждения, но, конечно, ты понимаешь, что с главой католической церкви нужно говорить только честно, обманывать, чтобы выгородить себя будет непростительным поведением…

Джовано тяжело вздохнул, встал, оттряхнул испачканный за дорогу в арестантской карете наряд, поправил взлохмаченный волнистый хвост из длинных русых волос и с повинным видом тихо ответил:

– Ваше преосвященство, я уже столько ошибок напорол, что уж обманывать вас я не смогу, не хочу ещё больше пополнять список своих осечек…

– А как же ты, Джовано, согласился на такую афёру с кардиналом Антонио? Разве ж ты не понимал, что участвовать в таких нехороших вещах всегда чревато?

– Да, ваше преосвященство, я, конечно всё понимал, но, пожалуйста, проявите христианское милосердие, войдите в моё положение. Я с одиннадцати лет без родителей, три года, до четырнадцати лет жил у одного мецената, но он меня выгнал на улицу по ложному обвинению. Мне нужно было выжить, поэтому с шестнадцати лет пришлось зарабатывать в публичном доме, иначе я бы погиб. Но греховный образ жизни куртизана мне никогда не нравился, и, как только у меня появилась возможность, я стал искать приличную работу, что было невозможно в родном городе из-за моей порочной репутации. Последней надеждой на возращение к праведной, нормальной жизни для меня стал переезд и поиск работы, так я и оказался в Париже секретарём кардинала Антонио. Человек я усидчивый, работа секретаря мне удавалась, и я хоть как-то ожил, а когда кардинал Антонио предложил быть участником этого сговора, я согласился, потому что испугался потерять такое хорошее тёплое место и снова оказаться на улице. Я только зажил по-человечески, и мне было не до высоких моралей, а что касается его преосвященство Антонио, я подумал, что его поведение, недостойное духовного сана кардинала – это его проблемы… – рассказал честно свою историю Джованни, и стал с волнением ждать вердикта.

–Милый мальчик, – с сочувствием мягко протянул Папа Римский – Я, конечно, прощаю тебя, остаться одиноким настолько рано тяжело, я сочувствую тебе искренно, так что можешь не бояться, ты оправдан. Только предупреждаю: прежде чем сделать что-то рискованное, тысячу раз подумай, потому что не все будут такими милосердными, как я, не все дадут тебе после ошибки говорить что-то в своё оправдание, не все сделают тебе снисхождения на юность и тяжёлую сиротскую жизнь. Ты можешь быть свободен, Джовано, Господь тебе в помощь!

Джовано уже расслабился, спокойно вздохнул и низким поклоном ответил:

– Благодарю вас, ваше преосвященство, от сего сердца, я просто восхищен вашей добротой, я, правда, за свою тяжёлую жизнь встретил очень мало сочувствующих людей, поэтому я восхищён вами! Бесконечная вам благодарность, ваше преосвященство! И я постараюсь взять во внимание и попытаюсь исполнить ваш наказ об обдуманности поступков, разрешите ещё раз поблагодарить и удалиться…

Когда после этого Джовано вышел из кабинета, они с Антонио оправились обратно в Париж. Джовано с радостной мыслью: «Хвала Христу Богу, смиловался, пронесло от неприятностей, ух, только напугался так сильно зазря, всё-таки есть Милость Божья, кто бы что ни говорил…» опять радовался красивым пейзажам за окном, сочинял стихи, писал путевые заметки, читал любимую книгу по медицине.

Антонио молчал, уткнувшись тоже в свою книгу. Когда они снова оказались в Париже, кардинал Антонио в первую очередь позвал Джованни к себе, вручил ему документ об увольнении и промолвил:

– Всё, Джовано Казанова, ты уволен! Конечно, я тебе благодарен за помощь, ты – славный парень, очень рад, что для нас обоих эта конфузная история закончилась счастливо, но мне наивный мальчишка не нужен, давай, парень из провинции, нечего тебе в Париже, провинциалу из Венеции делать…

Джовано ничего не сказал, лишь, молча, откланялся и подумал: «Ну, и Господь тебе судья, Антонио, не впервой, не пропаду! Тоже нашёл мальчишку из провинции! И никуда я из Парижа не поеду, не вернусь я в Венецию в бордель ни за что на свете! Я ещё всем покажу, что я – достойный человек!».

Джовано спокойно вернулся на свою съёмную комнату у мадам Мишель, где всего его вещи оставались в таком состоянии, каком он оставил в день ареста, и какое-то время жил на скопленные от работы секретарём деньги и пытался найти новую работу.

Теперь это стало невыполнимой задачей для молодого Казановы, потому что уже все слышали, что он был замешан в скандале с кардиналом и мадам Беатрис, Джовано везде, и в издательствах, и библиотеках, и учебных заведениях, недвусмысленно намекали:

– Эм…, прошу прощения за прямоту, Джовано Казанова, но, к сожалению, мы не можем дать вам возможность, так как репутация нашего заведения очень высокая, и мне никак нельзя испортить её, приняв к нам такого овеянного скандалами и неприличными поступками человека, как вы…

Джовано это раздражало до белого каления, а деньги, накопленные за время работы секретарём, тихо таяли и совсем испарились за четыре месяца…