Мы нашли Мессию…

– Понял, учиться, учиться и еще раз учиться? – улыбнулся Петя.

– …Как завещал великий Ленин – смеясь добавил Давид.

– Даже очень злые люди могут говорить умные мысли, – кивнул раввин.

– Пап, ты что-то слишком смело стал говорить, – улыбнулся Давид. – Раньше при гостях и детях ты никогда такого себе не позволял.

– Я надеюсь, что наша Софочка уже достаточно большая, чтобы понимать, что можно говорить при чужих, а что нельзя – отец посмотрел на дочь и она молча кивнула, затем раввин посмотрел на Петю и добавил, – а Петя давно стал своим в этом доме и я думаю, что он умеет отличать темы, на которые не говорят в нашей стране.

Петя не все понял из сказанного раввином, но запомнил, что важно обращать внимание на то, какого Бога исповедуют в общине и знать, что говорит Писание о Нем и Его характере, изучая Библию самостоятельно. А еще стоит обращать внимание, кто стоит в центре общества? Если слова лидера принято считать непогрешимой истиной, то это «красный свет» опасности. Ведь это означает, что за этим руководителем уже никого нет, Его мир – это коридор, который заканчивается тупиком, а не тоннель, ведущий к свету.

Подобные «застольные беседы» были часты в их домах, и друзья нередко дополняли ответы на свои вопросы в обоих семьях. Вольности в беседах при ребенке все же не остались без следа. Но к счастью в стране уже повеяло «ветром перестройки» и поэтому родителям Софочки не пришлось дорого платить за их вольнодумие.

Когда Софочка пришла в первый класс, на одном из первых классных часов, учительница спросила у детей.

– Дети, вы знаете, кто такой Ленин?

Поднялось несколько рук, не всем первоклассникам был знаком этот псевдоним. Одной из учениц, поднявших руку была Софочка. Когда учительница спросила ее, девочка бойко ответила:

– Ленин – политический авантюрист!

– Что?! – поперхнулась женщина. Затем добавила – садись, София. Ты не могла бы пригласить в школу свою маму?

Вернувшись домой девочка сообщила, что маму вызвали в школу.

– Я не думала, что из-за тебя меня вызовут быстрее, чем из-за Давида – покачала головой Рут Вениаминовна – а что ты сделала?

– Ничего. Я хорошо участвовала на классном часе – гордо сообщила девочка.

Когда Рут Вениаминовна осталась наедине с преподавателем, та рассказала о том, что было в классе и добавила:

– После ответа Вашего ребенка мне захотелось с Вами познакомиться. Конечно, сейчас в стране намного свободнее, но все же постарайтесь быть осторожнее. Поговорите, пожалуйста, с Вашей дочерью/ Свободомыслие не всегда бывает безопасным.

– Да, конечно, – смутилась Рут Вениаминовна – спасибо, что сказали мне, а не позвонили куда следует. Я Вам очень благодарна за это!

Вернувшись домой Рут Вениаминовна поговорила с дочерью о том, что важно иметь мудрость в стране, где преследуется свободомыслие. Можно думать, но совсем не обязательно говорить.

– Доченька, не забывай важного правила: «Молчание – золото», особенно вне дома. Раньше ты бы уже не увидела папу и меня. Нас бы уже посадили в тюрьму на много лет.

– Правда?! – большие глаза девочки стали круглыми от испуга.

– Да, доченька. Раньше за одно слово можно было лишиться жизни. Барух Ашем, что сейчас все же стало намного свободнее. Дома с семьей ты можешь говорить все, что думаешь, но на улице старайся быть осторожнее.

Петя с Давидом раньше умели молчать вне дома, но воздух свободы все сильнее ощущался во всем, и мальчики чаще убегали в места, где говорили о свободе, перестройке и изменениях. Энергия ребят направилась теперь не на концерты и выступления. Теперь они все чаще молчали дома о том, что слышали и говорили на своих «сходках». Ребята прекрасно знали, что родители не поддержат их участие в политике, но со всем пылом юности они теперь переключились на борьбу с существующим строем.

Группа, которую раньше посещал Реувен почти перестала существовать, потому что все, кто имел малейшую возможность, выехали в Израиль. Но Давида и Петю не интересовали сионисты, им были интересны революционеры. В стране назревал переворот и, не успев получить паспорта, парни оказались «на передовой».

Свободно мыслящие люди различных направлений собирались в тихом кафе в почти заброшенной части центрального городского парка.

Давид привык рассказывать старшему брату о своих приключениях, и он очень хотел поделиться, но прекрасно знал, что почте доверять нельзя. Поэтому он начал вести дневник, чтобы когда-нибудь при встрече на Земле Отцов отдать записи брату.

«Мы живем в удивительное время! Каждый день по радио и телевизору только и слышно: «перестройка, перестройка». Странные люди, зачем нужно было в семнадцатом году рушить то, что веками создавали отцы, чтобы построить нечто выдуманное, неестественное, корявое и непонятное, а потом все перестраивать?

Пару лет, с тех пор как повеяло свободой и в правительстве появились «новые веяния», мы с друзьями собираемся в «стекляшке» – это кафе, имеющее стеклянные внешние стены, за что оно и прозвано «стекляшкой». Цены в кафе невысокие и на пятьдесят копеек можно выпить кофе с одним большим или с двумя маленькими пирожными, а если довольствоваться пирожками, то получается еще дешевле. Но самое главное преимущество этого заведения в том, что, выпив кофе или чай не обязательно торопиться, никто не требует освободить места. Поэтому в стекляшке собирается много разного люда для общения. Мне сообщили, что в «стекляшке» происходит много интересного, встречается немало нестандартно мыслящих людей, и я сразу же пришел сюда. Войдя в зал, я услышал от ближайшего столика, где сидели студенты-философы.

– Данте нужны принципы; «погляди на них и ступай мимо! – говорит ему Вергилий, когда они проходят мимо людей, которые не оставили по себе памяти на земле, на которых не взглянет Божественное Правосудие и Милость, потому что они были малодушны, не принципиальны»

– Гордость и любовь – страсти, которые он сам признает за собой, от которых очищается, восходя по уступам Чистилищной горы к Беатриче! Но даже после чистилища, гордость не покинула его, – послышалось за моей спиной в другой группе повествование горделивого молодого человека, который очевидно для всех, пытался оправдать свой любимый порок.

– …Боттичелли – величайший мастер линии. Этим простейшим элементом изобразительного языка он владеет виртуозно, – слышно от двух столиков, составленных вместе, на которых расположились художники и искусствоведы, многие из которых учились в академии искусств, расположенной недалеко от «стекляшки».

– А мне кажется, его образы за очень редким исключением лишены монументальности и драматизма, их преувеличенно хрупкие формы всегда немного условны, – возражал худощавый парень, с почти женской манерностью.

Художники и философы меня мало интересовали, хотя я успел и у них вставить свои «пять копеек». Я много читаю, уверен, что кое-что смыслю в искусстве, в философии и в политике. Могу достаточно аргументировано и, как мне кажется, почти профессионально судить о многих вещах. Возможно, кто-то скажет, что я заносчив? Может быть, но точно могу сказать, что не глуп… Мне нравится шутить, что, когда раздавали скромность, я опоздал, потому что стоял в очереди за умом.

Посидев за столиками искусствоведов и философов, я не задержался у них. Мне казалось бесполезным рассуждать о том, что изменить мы не можем. А вот политика – это другое дело, здесь можно что-то изменить, если постараться! Кроме того, мы живем во время больших перемен. Может для кого-то эпоха больших перемен и проклятие, но для меня это время, когда даже такие молодые как я и мои друзья, что-то смогут изменить в том мире, в котором мы живем!

– Начало обострения политической борьбы Вы пропустили, милый мой! – услышал я от столиков, где обсуждались политические вопросы, и подошел к ним, а мужчина продолжал – закон о государственных предприятиях принят был еще в 1987году! Закон о кооперации 26 мая 1988, и сейчас собираются принимать поправки к этому закону. Так что самые смелые и решительные уже сейчас создают свое собственные предприятия, вернее кооперативы. Просто наши местные власти не хотят, чтобы мы развивались наравне с Москвой, поэтому умалчивают! Кроме того, сейчас обсуждают поправки к этому закону, которые дают больше свобод кооператорам!

– Мои друзья уже создали кооператив-коммуну «Созидание» и мой отец в их числе – не выдержал я, вклиниваясь в беседу за столиком группы «Народный фронт».

– Интересно! И как? Их не сильно «прижимают»? – заинтересовались сидящие за столом, и беседа переключилась на обсуждение проблем бизнеса в новой политической обстановке.

В «Народном фронте» до моего прихода в основном были люди не очень молодые, захватившие Брежнева и помнившие режим Сталина по рассказам отцов. Они были осторожны во взглядах и в выражениях, встречались для обсуждения, каким хотели бы видеть новый Союз (СССР), но не предпринимали никаких серьезных действий. Я пришел первым из молодых. Наверное, в их глазах я безрассудный и рискованный, но я уверен, что мы живем в другое время. Теперь в «Народном фронте» все чаще появляются молодые и «горячие». «Тусовка» стала более шумной и молодой. Взрослые, кто начинал движение «Народного фронта» не поддерживают наших крайних на их взгляд, мер, но не могут запретить нам делать то, что мы хотим.

Наш отец сочетает способность учить людей религии наших предков и «бизнесовую жилку», он практичный и справедливый, умеет ладить с людьми. Во времена «великих перемен» возможно все и я в это верю! А то, что эти перемены начались, для меня очевидно» – записал Давид для Реувена после знакомства с партией «Народный фронт».

Ицхак Абрамович к этому времени уволился с фабрики и ушел «в свободные предприниматели», войдя в члены одного из первых кооперативов. Это был смелый шаг, но раввин был уверен, что для его работы с людьми подобная деятельность будет лучше, чем работа на фабрике, ведь члены кооператива были евреями. Большинство из них являлись членами общины, но вход был открыт каждому еврею и таким образом раввин пытался не только помочь своим выжить в новой экономической реальности, но и приобщить к вере отцов тех, кто вырос в атеистической среде и забыли о своих корнях.

Кроме школьной программы, включающей английский и немецкий языки, Давид брал дополнительные уроки по английскому языку и латыни. Из-за уникальной памяти и раскрепощенности, мальчик уже неплохо говорил на трех языках, изучая еще два и общался со всеми иностранцами, которые попадали в его поле зрения. Он не стеснялся говорить неправильно, веря, что носители языка поймут, что он хотел сказать, даже если он скажет что-то не так.

Многие из его знакомых, закончившие институт, знали даже больше слов по-английски, но не могли говорить. Его нередко приглашали переводчиком, если к кому-то из посетителей «стекляшки» приезжали гости из-за рубежа. А такие посетители появлялись в стране все чаще.

Когда люди просили перевести их беседы, мальчик все больше убеждался в своей уникальности и одаренности, хотя видел и свои слабости. В общении с иностранцами, он часто спрашивал значение тех или иных оборотов и, его память «записывала» все, даже то, что он хотел бы забыть. Постепенно Давид стал замечать, что его неспособность забывать, не такое уж важное преимущество, но скорее сродни болезни. Его все чаще «накрывала» усталость. Несмотря на быстрое развитие, мозг время от времени ощущал перегруженность, болела голова.

Родители попытались уговорить сына меньше учиться, но Давид проявил удивительную рациональность.

– Мам, пап, я знаю, что все равно не могу забыть почти все, что читаю и слушаю, так лучше это будет полезная информация, чем что попало.

– Может тогда ты больше будешь читать Тору и Талмуд? – предложил отец.

– Не знаю, может быть, – уклончиво ответил Давид. – Чуть позже, когда выучу эсперанто и финский немного. Мы недавно с одним финном познакомились, мне их язык понравился.

– Сын, будь осторожен. Не надо перегружать твою бедную голову. У тебя и так уже она часто болит – вздохнула мать.

– Мам, я же не собираюсь всерьез на нем говорить, просто так, немного, для интереса – улыбнулся паренек – зато всякую ерунду читать не будет времени – подмигнул он матери, и та отступила.

Глава 14

Проникновенье наше по планете

Особенно заметно вдалеке:

В общественном парижском туалете

Есть надписи на русском языке!

В. Высоцкий

Реувен писал не часто, но конверты от него приходили толстые. Он довольно подробно описывал места в которых бывал. Сначала его не призвали в армию, дали время на изучение иврита и адаптацию. В течение отмеренного ему года парень старательно изучал язык и, как только он смог писать и сколько-то изъясняться на иврите, сразу подал заявление на поступление в Технион – университет его мечты. Психометрию он прошел на русском языке, но для обучения нужно было подтянуть иврит, но самое главное – его мечта стала еще ближе.

Реувен узнал, что после демобилизации из армии молодые люди имеют помощь от государства при поступлении в ВУЗ и решил не откладывать службу в армии. Время от времени Рут Вениаминовна доставала письма старшего сына и перечитывала их. Она знала каждое письмо чуть не наизусть, но если сын долго не писал, женщина доставала старые письма, сложенные по порядку и перечитывала то письмо, которое хотела в тот самый момент. Обычно Софочка садилась рядом с матерью и просила почитать вслух.

– Когда ты читаешь письма Рува, мне кажется, что он с нами сидит и рассказывает – сказала однажды девочка – и тогда я не так сильно скучаю по нему.

«Мама, папа, – писал Реувен – вы говорили, что я у вас избалованный ребенок. Но вы даже не представляете, какими изнеженными детьми приходят в армию израильские солдаты! В сравнении с ними я – супер-взрослый и самостоятельный! Мне учебка дается легче, чем многим.

Здесь служат не только парни, но и девушки, как-то даже непривычно. Иногда девушки проходят службу даже в более боевых частях, чем парни и меня это смущает. Но здесь все относятся к этому нормально, на войне нет различия полов и пуля или мина не выбирает. Поэтому тренируют всех одинаково.

Я служу недалеко от города Беер Шева. Здесь очень жарко! Сейчас лето и на солнце находиться почти нереально – иногда кажется, что где-то там в небе над Израилем стоит увеличительное стекло и солнце палит сквозь него, выжигая все, что есть на земле. Я был удивлен, что в конце зимних дождей, перед началом жары местные «кибуцники»56 успели засеять поля и что-то вырастить на них. Но сейчас то, что раньше было полем, кажется пустыней. Около поселков только осталось что-то похожее на теплицы, только они не от холода защищают, а наоборот, от солнца. В этих жестких условиях люди умудряются выращивать все, даже бананы. Удивительно, что такая крошечная страна поставляет сельхоз продукты по всему миру!

Наш командир привычно муштрует всех. Нагрузки бывали сложными даже для меня, хоть я и занимался спортом и немало работал. Для слабых девушек из богатых семей это очень трудно! Но даже я замечаю, насколько быстро эти «куколки» превращаются в быстрых, сильных и ловких солдат. Нас не гоняют по плацу, не заставляют маршировать, ведь на войне всем без разницы, идешь ли ты «в ногу» или нет. Мы научились владеть оружием, стрелять и бегать по пересеченной местности, выслеживать врага и различать замаскированные мины.

Конечно, от того, что мы все понимаем, как важна вся эта информация, приходится быть очень внимательным. Ведь те, кто плохо прошел «учебку» могут и не вернуться с боевого задания. Поэтому я стараюсь быть очень внимательным и не «филонить».

Говорят, что на севере Израиля намного более зелено, но я там еще не был, потому что после приезда попал в Бейтлехем, христиане называют его Вифлеемом, это недалеко от Иерусалима. Пока я не все города объехал, но Иерусалим посетил в первую очередь и был у Стены Плача, как ее называют те, кто приехали из Союза. Я просил Всевышнего, чтобы Он дал вам возможность приехать сюда. Но как только появится возможность, хочу проехать весь Израиль, посетить все исторические места.

Здесь всех солдат отпускают домой на выходные. В такие моменты мне жаль, что мне некуда ехать. Я посетил уже дедушку Йоню и его жену. Они были очень рады меня видеть, но мне было немного не по себе. Мы же практически не знакомы, а они уже совсем старые, я сначала рассказал о том, как мы жили в СССР, они рассказали, как попали сюда, (я писал вам об этом в одном из первых писем), а потом говорить в общем-то было не о чем. Поэтому на выходные я в основном остаюсь в казарме. Иногда я посещаю их, но только для того, чтобы им не было одиноко (ведь их единственный сын погиб во время теракта) но все же стараюсь не задерживаться, чтобы не утомлять пожилых людей.

Иногда кто-то из армейских друзей приглашают меня к себе «на шабат». Мне нравится, что здесь все справляют шабат! Беер-Шева почти вымирает в этот день. Только арабы-таксисты время от времени проезжают по дорогам. Из окон доносятся веселые голоса. На шабат собираются даже те, кто называет себя «не религиозными» и «светскими». Взрослые дети часто проводят шабат с родителями, привозят внуков. Мне нравится этот обычай, он так сближает семьи! Когда вы приедете в Израиль, давайте собираться все вместе по субботам».

Дочитав до этого места Рут Вениаминовна грустно вздохнула.

– Да, мам, давайте будем обязательно все вместе собираться, когда будем в Израиле! – поддержала София инициативу брата.

– Не знаю, поедем ли мы когда-нибудь в Израиль? – пожала плечами мать – мы же здесь нужны.

– Но ты же хочешь? – не отставала Софочка.

– Да, доченька, хочу. Особенно когда Реувен написал в прошлом письме, что был в том месте, где Давид прятался от Саула в пустыне. Я подумала тогда, насколько история нашего народа может ожить, если пройтись по тем самым местам?

– Я тоже хотел бы! – мечтательно вздохнул Давид.

«Беер-шева город, расположенный практически в пустыне. По крайней мере мне так кажется. – продолжила читать письмо сына Рут Вениаминовна – Но недавно меня очень удивил ветер. Он пах морем. Я долго стоял, вдыхая воздух, пытаясь понять, откуда в пустыне может быть запах моря? Я гулял раньше по берегу моря в Тель-Авиве и помню его запах. Мы ездили в Тель-Авив когда учились на курсах иврита с одним знакомым. Их семья уехала еще в семидесятых годах. Мы познакомились с этой семьей через их тетю, которая прилетела в Израиль вместе со мной и училась на курсах. Эта семья живет на окраине Тель-Авива, и они рассказали мне местную шутку: «Живу в дыре, купаюсь в яме» (живу в квартире, купаюсь в море). Вы же знаете, что «дира» на иврите – квартира, а «ям» – это море. Вот и получилась шутка.

Я запомнил запах соленого моря, когда был у них в гостях, и был удивлен, когда ощутил его в этом пустынном месте – в Беер-Шеве. Но потом до меня дошло, что море не так уж далеко от города и весной, когда солнце еще не раскалило землю, ветер доносит его запах. Израиль мне нравится все больше с каждым днем!

В выходные вокзал и автовокзал становится «зеленым». Очень много солдат, которые едут по домам из частей, расположенных на юге. Здесь солдаты ездят бесплатно. И отношение к ним у гражданских, очень уважительное. Много раз было, когда к нам на блок пост приезжали незнакомые люди из соседних городов или поселков и привозили всякие «вкусняшки» и фрукты. Гражданские благодарны нам за то, что мы охраняем их покой.

Как-то раз мы с другом уехали из части довольно поздно и не успели на автобус. Так проезжающая машина сама остановилась, и водитель предложил довести нас. Мой друг сказал, что нам далеко и назвал городок, куда мы ехали.

– Так вы же до шабата не успеете! – расстроился водитель – я думал довезти вас до перекрестка, но пока мы туда доедем, наступит шабат, и если я высажу вас там, то уже никто не довезет. Машины уже не будут ездить.

– Мы пешком собирались добраться – ответил мой друг.

– Двадцать километров?! Нет! Я довезу вас до дома. Мне так будет спокойнее – решительно заявил водитель попутки.

Он действительно довез нас до самого дома моего друга. А родители друга пригласили водителя на субботнюю трапезу, ведь он уже опоздал домой до заката. Мы подъехали к дому друга, когда уже стемнело. После зажигания свечей и ужина водителя отпустили с миром. Конечно, ехать на машине в субботу не положено, но он нарушал из-за того, что сделал мицву. А доброе дело нуждающимся – важнее правила не ездить в субботу.

Здесь многие относятся друг к другу как родные. Для меня это очень важно!

Хотя, конечно, есть и те, кто ненавидит всех и все. Но такие люди есть везде. Странно, но здесь есть те, кто ненавидит «датишников»57, то есть религиозных. Нашу семью здесь скорее всего назвали бы «датишниками», ведь папа всю жизнь изучаетТору. Хотя мы с Давой вряд ли подходим под это определение. Здесь ортодоксы обычно всю жизнь изучают Тору, носят только черное с белой рубашкой. Здесь эти люди могут не работать, потому что получают дотации от государства.

Мне всегда казалось, что именно религиозные люди – причина благословения Израиля, ведь они восполняют ту духовную часть, которую остальные, «светские» упускают. Поэтому раньше я думал, что все в нашей родной стране должны почитать и уважать их. Но оказывается это далеко не везде так.

Как это ни странно, но многие из тех, кто приехали из СССР становятся здесь противниками иудеев, представляете? Я думал, что, приехав в Святую страну, они потянутся к Б-гу, что захотят вернуться к корням, но они наоборот стали вести себя по отношению к ортодоксальным иудеям так же, как коммунисты относились к ним в Советском Союзе. Евреи – антисемиты – это выше моего понимания! Радует только то, что таких здесь не много!

Иногда мне становится стыдно за русскоязычных, особенно когда я прочитал на большой бетонной стене одной из железнодорожных станций на русском языке «я люблю тебя преступление».

Раввин в синагоге, которую я посещал в Бейтлехеме сказал, что еврей, поднявшийся в Святую страну58 и отказывающийся жить по Заповеди, испытывает большие трудности и ему очень тяжело жить в Святой Земле и характер такого еврея становится намного хуже, чем в то время, когда он жил в галуте59. Только если еврей принимает на себя мицву жить по Заповеди, тогда Святая Земля принимает его и для такого еврея жизнь в Израиле не кажется слишком тяжелой. Я даже вспомнил, как ты, папа, читал предупреждение Ашема: «… мерзости те делали люди земли, которая пред вами, и осквернена была земля. Итак, да не изрыгнет земля и вас, когда вы ее оскверните, как изрыгнула она народ, который пред вами!»60;

Пап, мам, я не знаю, может быть я недостаточно возвышен или недостаточно посвящен Всевышнему, но иногда мне кажется, что жизнь здесь совсем не проста. Почти каждый человек в этой стране отдает максимум того, что может, вкалывает не только физически, но и умственно, поднимает нашу страну. Хотя я еще ни разу не пожалел о том, что приехал сюда. Я остаюсь сыном своего народа и это мой дом, как бы трудно мне здесь ни было!»

– Да, наш Реувен действительно «сын своего народа» – вздохнула Рут Вениаминовна, украдкой смахнув слезу.

– Но мы же тоже «дети своего народа» – возразила Софочка.

– И все же мне кажется, что у нашего Реувена все мысли об Израиле. Ты заметила, что он ничего не писал о девушках, с кем он познакомился, дружит ли?

– Да, правда, – задумалась София. – А ты спроси у него, тогда он и напишет, – предложила она. – Может быть Рув просто думает, что нам про это не интересно читать?

– Хорошо, ты права, я спрошу у него – согласилась Рут Вениаминовна.

– Мам, а ты сейчас сможешь почитать то письмо, в котором Рув пишет про дядю Йоню? У тебя еще есть время?

– Да, я смогу почитать. Но ты же уже знаешь эту историю.

– Но я хочу еще раз ее услышать – Софочка умоляюще посмотрела в лицо матери – а то мне почерк Рува трудно читать. Он так коряво пишет!

– Хорошо, я прочитаю тебе еще раз – согласилась мать, вынимая очередное письмо из конверта.

«Дорогие мои родные! Не так давно я приехал в Израиль, и эта страна не устает меня удивлять. Мне кажется, что все живущие на этой земле нам родные. Может быть я идеализирую? Конечно, идеализирую, но все равно пока не вижу причин разочаровываться. Мы живем в общежитии. Конечно, здесь тесно и жарко, но все это временные трудности. Мы ходим в ульпан61, общаемся, заводим новые знакомства и многие из нас даже нашли работу, хотя нам платят достаточно, чтобы прокормиться. И все же когда видишь изобилие вокруг, то хочется многое купить, поэтому я тоже пошел работать. Из-за того, что я плохо знаю иврит, могу выполнять только самую простую работу. Я работаю дворником и при местной жаре это не просто, но я не жалуюсь, постепенно привыкаю. Я встаю еще до рассвета, чтобы убрать свой участок до восхода солнца, потому что на солнце работать очень трудно.