Душа альбатроса первая вторая части

Пока русский солдат доставал свой кисет с табачком, разжигал трубочку, к которой пристрастился с той самой войны, да затягивался, глядя прямо в горевший костёр, в дыму которого, быть может, он увидал своим внутренним зрением события тех далёких дней и лица погибших товарищей, кто-то вдруг решился прервать паузу и сказал:

– Вот, Кавказская война была тоже жестокой и долгой …

Внимательно взглянув в сторону, откуда раздался голос, Парамон резонно заметил:

– Как-то перед Пасхой, уж и не помню точно, но, кажися, в позапрошлом годе, когда наш барин с Кавказа Пушка и Дымка ещё крохотными щенятами привёз, повстречал я его в деревне. Наш Пётр Васильевич с женой, сынком Петрушей, матушкой Дарьей Власьевной и всей своей дворовой прислугой при полном параде до нашей церкви на службу ходили, куличи освятить да милостыню нищим раздать. Знаю я, что барин-то, как раз участвовал в Кавказской кампании, аккурат, под самый её конец… Я ведь тоже тогда на праздник принарядился. Барин наш, кады увидал мои солдатския награды за войны с турками, похвалил и пожаловал подарком. А затем сказал, что, коли бы сложить время всех Русско-турецких войн, получилось бы несколько сот лет…– Парамон на секунду споткнулся, так как запамятовал точную цифру, названную Петром Васильевичем, но быстро выкрутился из положения, закончив свою речь словами: – Стало быть, империя наша воюет с этими проклятущими османами-басурманами, ой, как долго…

Так бывало всегда, ветераны войн делились своими знаниями, боевой смекалкой и солдатскими шутками. Всё в жизни пригодится, ничто не проходит бесследно. Девки и те, устав хохотать и лузгать семечки, затихали, положив друг дружке головы на плечи и прислушиваясь к рассказам героя, восхищенно посматривали на всё ещё моложавого и сильного красавца, вернувшегося с недавней войны с незаживающей в груди раной от вражеского штыка. А он, как приворожённый, не замечал никого, кроме одной, – гордой красавицы Акулины.

– Вот был ещё случай, моряки с нами, раненые, в обозе ехали, про морские походы и баталии рассказывали, битвы, значит, и про всякие чудеса на море. Ну, поздно ужо, заря занимается, в другой раз расскажу, – вставая с пенька и беря свою балалайку, сказал Парамон, внимательно взглянув на Акулину.

– А завтра придёшь? – спросил кто-то из парней.

– Завтра – видать будет. На базар собираемся с братом. Можа, и приду, как привечать будет кой-хто, – снова, многозначительно взглянув на девушку, сказал бывший солдат.

– Акулина, слышь, ты уж давай, приветь, а то под язык плясать придёца! – озорно обратился к Акулине один из парней, вставая с бревна и поправляя рубаху.

– Не твоё собачье дело, Макарка, кого мне привечать да кому как отвечать. За своей привечалкой следи! А я уж без тебя обойдуся! – Акулина встала, размашисто отряхнула юбку и, поведя плечами, павой пошла в сторону реки.

Устав от рабочего дня, вечерних плясок и веселья, парни и девки пошли по домам, кто по парам, а кто и в одиночку. Парамон, снова раскурив погасшую, было, трубочку, чуть замешкался, о чём-то перемолвился со старым своим товарищем и, не спеша, лёгкой, едва слышной походкой уверенно пошёл вслед за Акулиной.

***

Над Окой занималась заря. В лесу оживлённо галдели птицы, настырно пытаясь перебить своим однообразным свистом волшебные трели соловьёв. Возле одинокой раскидистой берёзы, на берегу реки, прислонившись к мощному стволу, стояла она, Акулина, стройная и статная, как сама берёза. Услышав шаги, она повернулась и обеими руками обняла белый ствол дерева, игриво выглянув из-под веток.

– Не обжимай берёзу-то, а то замуж не возьмёт никто, – низким голосом тихо и нежно сказал Парамон.

– А кого ж обжимать тогда?

– А, хошь бы и меня! – ловко схватив девку за талию, сказал он и привлёк к себе. – Берёзка моя! – выдохнул он и горячо поцеловал девушку.

Не сопротивляясь, она нежно обвила его шею своими гибкими руками и ласково положила голову ему на грудь. Он снял с плеч накинутый армяк и расстелил под берёзой…

Над рекой поднимался легкий и невесомый туман. Лягушки, разбуженные от короткой летней дремоты, осерчав на влюблённых, друг за дружкой отчаянно прыгая с берега в воду, шумно шлёпались, мгновенно исчезая в поросшем осокой мелководье. В селе прокричали первые, а затем и вторые петухи. Птицы в лесу, соперничая друг с другом, наперебой зазывали новый летний день и славили божий мир, заливаясь и щёлкая, повторяя своих соплеменников и изобретая свои новые песни. Соловьи, подзадоривая руладами и трелями неспокойных малиновок, словно, шутили над ними, уверенные в своём превосходстве. Где-то совсем рядом несколько раз прокуковала кукушка …

– Кукует, кукушечку свою подзывает, – сказал Парамон.

– А разом не кукушка ли свово суженного кличет? – прошептала Акулина.

– Не, у кукушек только кокуй кукует. А самочка изредка так ему отвечает звонкой трелью: «Плип-плип-плип, а я наше яичко в гнездо соловушки снесла. Соловей-то «влип-влип» … пропел Парамон смешным женским голосом.

– Ох, насмешил! А я думала, кукушка кукует… Скоро рассветёт уж, домой пора! – садясь и поправляя растрепавшиеся волосы, сказала Акулина. – Тятька, поди, проснулси уж. Опять скандалить зачнёт, пошто со стадами домой вертаюсь, – тихо и ласково сказала она, глядя на Парамона.

– Ноня на базар поедем, куплю кой-чаво. В субботу сватов пришлю, пойдёшь за меня? – спросил он неуверенно.

– Пойду, – прошептала она, снова прильнув к нему.

– Не забоисси, я ведь малость хворый, и лет мне, не как тебе, староват я для тебя, ай нет? – положив её на спину и внимательно глядя сверху в её большие и умные глаза, спросил Парамон.

– Все под богом ходим. Сколько суждено, столько и наше! – прошептала она и притянула его за рубаху к себе. – Люб ты мне, ох, как люб!

Перевернувшись и оказавшись над ним, Акулина горячо впилась губами в его пахнущие табаком губы и затем, резко оторвавшись, часто дыша, добавила:

– Девчонкой была, о тебе тосковала, в позапрошлом годе барин меня принуждал, на сеновал затащить пыталси, так я не поддалася, больной сказалась и заразной, сама себе ногу кипяшим маслом нарошно облила, чтоб он болячки увидал. Ждала тебя, когда домой вернёсси. Знала, что живой. А ты всё по миру скиталси, – шептала она ему, целуя глаза, и нос, и щеки…

– Не мог раньше… – ответил Парамон.

***

Прекрасный Владикавказ… Несговорчивый и гордый Терек, берущий своё начало на склоне Кавказского хребта и своенравно несущий прозрачные, ледниковые воды по каменистым склонам и равнинам, чистый горный воздух – всё нравилось в этих местах полковнику Военного учебного ведомства Петру Васильевичу Бобровскому, директору Владикавказской военной прогимназии. Глядя на город и прекрасные снеговые вершины гор, Пётр Васильевич Бобровский вспоминал историю основания Владикавказа и невольно ловил себя на мысли, как много сделано Россией для этого горского края! Изменения произошли здесь большие. Даже за эти последние десять лет, что он живёт и работает в этом чудесном, но всё ещё опасном месте…

Основанный как крепость в период сближения России с Грузией, Владикавказ стал результатом вступления этой горской страны двадцать четвёртого июля тысяча семьсот восемьдесят четвёртого года под покровительство России, данный договор был подписан в Георгиевской цитадели. Столь памятное историческое событие потребовало условий для удобного и безопасного сообщения Кавказской линии с Закавказьем. С этой целью между Моздоком и подошвою Главного хребта в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году были построены несколько военных укреплений, самым южным из которых и стал Владикавказ.

В марте того же года отряд русских войск в составе трёх батальонов пехоты, шести сотен казаков и восьми орудий переправился на правый берег Терека и стал бивуаком возле опушки рощи ингушского селения Заур. Сразу же на следующий день в расположение русских войск прибыли старейшины из этого селения и расположенных по соседству селений ингушей Тоти и Темурко. Старейшины вежливо пригласили начальника отряда в находившуюся здесь же башню уважаемого и древнего рода на вечерний ужин. С высоты той башни он смог осмотреть окрестности и выбрать наилучшее место для будущего укрепления. И уже в конце апреля генералом-поручиком светлейшим князем Григорием Александровичем Потёмкиным, фаворитом и помощником российской царицы Екатерины II Алексеевны в освоении Кавказа и создателем Черноморского флота, было отправлено донесение в Петербург о закладке крепости под именем Владикавказ. Спустя месяц был издан Указ императрицы Екатерины II «Об основании Владикавказа», после чего и состоялось освящение сооруженной одноимённой крепости, поставленной возле Дарьяльского ущелья.

Это место географы с давних пор именовали Аланскими воротами. В том же году Владикавказская крепость была снабжена артиллерийскими орудиями. Спустя несколько лет для защиты этого мощного укрепления был сформирован Владикавказский гарнизонный батальон. Его командир одновременно являлся и комендантом самой крепости, ставшей самым важным звеном в системе редутов, возведённых вдоль Дарьяльского прохода – будущей Военно-Грузинской дороги. С расширением предместий крепости и с увеличением населения быстро стала развиваться торговля. В новый город потянулись со всех сторон торговые люди. Стал меняться и наружный вид Владикавказа, начали появляться красивые дома офицеров, купцов, мещан…

Вспоминая о минувшей войне с горцами, Петр Васильевич Бобровский думал о погибших друзьях-офицерах и о том, сколько уже вложено денег, труда и сил в освоение Российской короной этой стратегически важной территории. Одну лишь Владикавказскую крепость пришлось перестраивать несколько раз, столкнувшись с воинственной непокорностью местных народов. В конце концов, поняв их непредсказуемость и родовые законы кровной мести, русские войска предприняли дополнительные меры обороны: Владикавказ был обнесён каменной стеной с бойницами и башнями. Именно с тех самых времён в крепости расположилось Управление Владикавказским округом и левым флангом Кавказской линии. Весной восемьсот шестидесятого года, когда стал, наконец, ясен исход Кавказской войны, Владикавказ получил статус города. А после того, как здесь разместилась канцелярия Наказного атамана Терского казачьего войска, началось активное соединение этого города железной дорогой с Ростовом-на-Дону. И чуть позже появилась возможность железнодорожного сообщения Владикавказа со столицей России и другими крупными городами.

Владикавказская военная прогимназия, одна из десяти мужских прогимназий, что были призваны готовить офицерских сыновей, детей чиновников, почётных жителей и местных дворян для дальнейшей учёбы в юнкерских училищах, была переведена в Осетию, в новый город-крепость из Тифлиса. Строительство её велось ускоренными темпами. На должность директора полковник Пётр Васильевич Бобровский был назначен самим Государем Александром II Николаевичем, известным полководцем и любителем проводить широкомасштабные реформы, ещё в тысяча восемьсот семьдесят пятом – спустя почти десять лет после завершения Кавказской войны. В ту пору в России полным ходом шла перестройка военного образования. Военная карьера Петра Васильевича Бобровского, выросшего в патриархальной семье, строилась по примеру его дорогого родителя – яркого представителя героической офицерской династии Бобровских …

***

Как-то, мучаясь от бессонницы, задумалась старая бобровская барыня Дарья Власьевна, что вот такими же майскими вечерами они любили с мужем до рассвета гулять по ближнему парку и слушать соловьёв. У ворот и в те годы также лениво гавкали и незлобно порыкивали огромные сторожевые псы, реагируя на проходивших мимо принаряженных деревенских молодух и хлопцев, спешащих на чёрно-оранжевый свет жарко пылавшего костра на большую поляну к реке на гуляния. Каким бы трудным и хлопотным ни был их пролетевший день в конце этой мирной и цветущей весны, благоухавшей сиренью и дурманящим ароматом яблоневых цветов, всё равно человеческая душа требовала отдыха, песен и радостного любовного общения. Полнолуние и звёздное небо над головой, едва слышный шелест спокойно текущей реки и потрескивающий огонь костра располагали к задушевному общению и настраивали сердце на романтический лад. Разбуженные задорным девичьим смехом птицы, усаживаясь на ветки деревьев, с любопытством наблюдали за местными крестьянами. Именно оттуда, с поляны, до барской усадьбы, как и много лет назад, то и дело доносились мужской и женский хохот, весёлые звуки балалайки и гармошки-трёхрядки.

Как и в ту далёкую пору, Дарье Власьевне не спалось. Все её мысли были о дорогом и единственном сыне Петеньке. Поначалу она вспомнила, как ликовала её душа, когда все газеты от Санкт-Петербурга до Владивостока протрубили радостную новость о победном окончании длившейся почти полвека Кавказской войне и присоединении этого горного, стратегически важного и богатейшего региона к Российской империи. Наконец-то непокорный Северный Кавказ соединился с Закавказьем и Черноморским побережьем, уже давно принадлежавшими империи! По столь радостному поводу в мае тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года состоялся военный парад, в котором участвовал её любимый сын! А сколько дней и ночей в молитвах, стоя на коленях перед иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость», провела в слезах Дарья Власьевна, вымаливая у Высших добрых Сил, чтобы её муж, а затем и повзрослевший сын, во что бы то ни стало, вернулись невредимыми домой после кровопролитных сражений! …Об этом известно только ей одной, ибо в присутствии доблестных мужчин своего семейства она старалась держать спину прямо, всем своим видом демонстрируя, как она любит мужа и сына, как гордится ими… Ворочаясь в постели, барыня размышляла о превратностях жизни и судьбы. Без военной службы её любимые герои буквально «таяли» на глазах, мрачнея день ото дня. «Но ведь любой мир лучше войны! Это подтвердят все русские матери и жёны», – думала пожилая женщина, пытаясь найти «золотую середину» в своих рассуждениях.

Теперь Россия могла с позиции силы диктовать свои условия Персии и Османской империи, а также европейским державам, имевшим многолетние виды на Кавказ. Если б не их вмешательство, особенно британцев, тайно поставлявших непокорным бунтовщикам большие партии оружия, и не раззадоривание на национальной почве горских народов, кто знает, может быть, и эта изнурительная для всех война, унесшая десятки тысяч жизней, завершилась бы раньше, путём дипломатических переговоров…

От этих тревожных воспоминаний Дарья Власьевна поняла окончательно, что уснуть ей в эту ночь снова не удастся. Она настежь распахнула окно спальни и засмотрелась на полную луну и звездное небо. Вдруг заметив, как падает звезда, барыня загадала желание и решила пройтись по дому. Лунный свет ярко освещал их дом снаружи и изнутри, заглядывая в большие окна и высокие арочные балконные проёмы. «Пожалуй, обойдусь без подсвечника, – подумала рачительная Дарья Власьевна, – что попусту свечи жечь, коли нынче такой яркий свет от луны, как от люстры. По-моему, и муж мой уснуть не может. Видно, засиделся в своём кабинете. Пойду-ка к нему зайду…».

Герой Отечественной войны, воевавший под началом самого фельдмаршала Кутузова, генерал-лейтенант Василий Тимофеевич Бобровский прошёл долгий и почётный боевой путь. О карьере военного он мечтал с детства. Война 1812-го года застала его командиром одного из десяти эскадронов в чине лейтенанта 6-го уланского Волынского полка. За плечами были Турецкая военная кампания, боевые награды и опыт. Легендарный Кутузов после полного разгрома армии Наполеона, напавшего на Россию, частенько вспоминал об одном из переломных моментов военной кампании, когда 6-й уланский Волынский полк доблестно и безжалостно гнал врагов с родной земли Витебской губернии вдоль правого притока Днепра – самой длинной белорусской реки Березина.

Стояла лютая зима, усиленная вьюгой и морозами. Даже сама природа была на стороне русских воинов. В армию поступило несколько тысяч теплых шуб, фуфаек и меховых полушубков. Но такая одежда была неудобной для кавалерии. Михаил Илларионович Кутузов счёл необходимым поднять дух русских воинов:

– Уланы! Мы дети Севера, нам ли бояться морозов?! Пусть от них драпают жалкие французишки. Железная грудь ваша не страшится ни суровости погод, ни злости врагов. Она есть надёжная стена Отечества, о которую всё сокрушается… Давайте вспомним нашего учителя Суворова. Он, отец наш, научился сносить и голод, и холод, когда дело шло к победе, а речь уже велась о славе русского оружия!..

Василий Бобровский нередко рассказывал своему подрастающему сыну о самых горячих эпизодах Отечественной войны, громким командным голосом цитируя слова Главнокомандующего Российской армии князя Кутузова: «Молодцы, братушки, дали пинка неприятелю, чтоб летел кувырком прочь от Матушки-России, справились с задачей, все показали себя, как герои! Вот для чего нужна нам лёгкая кавалерия!» …

– Представляешь, Петруша. Мы никак не могли подвести старика. Он говорил и смотрел на войско только одним, уцелевшим после ранения глазом. На втором глазу его была черная повязка. Выглядел он грозно, и этот единственный глаз сиял нам, как светоч в ночи, сверкал, как самая яркая молния. Мы жизнь свою были готовы положить на алтарь Отечества! А когда одержали победу, то генерал-фельдмаршал приказал наградить наш полк серебряными Георгиевскими трубами с надписью: «В воздаяние отличных подвигов в военной кампании 1812-го года», а особо отличившихся офицеров и рядовых представить к Георгиевским крестам.

– А что значит слово «улан»? – поинтересовался Петруша у отца.

– О, брат! Дельный вопрос задал. Словечко это на Русь пришло из времён татаро-монгольского ига, когда вражьей армией командовал сам Чингисхан. По татарскому наречию, улан или «оглан» означает юноша-молодец!

– Выходит, что по-нашему, по-русски, уланы – это добры молодцы! – весело рассмеялся Пётр.

– Именно так и выходит! – радостно вторил ему отец.

Были у Василия Бобровского и другие военные подвиги, были и ранения, и награды. Двадцать первого декабря тысяча восемьсот двенадцатого года генерал-фельдмаршал Кутузов издал приказ по армии, где отметил, что мало изгнать врага из пределов Российской империи. Прославленный полководец поставил новую задачу:

– Ребятушки! Рано нам праздновать победу, надо довершить поражение неприятеля на собственных полях его! Наполеон ещё силен, пока имеет ресурсы в захваченных им странах Европы. Приказываю гнать агрессора до самого его логова, разгромить и обеспечить мир народам Европы.

Так начался Заграничный поход русской армии 1813-1814-го годов. В историческом сражении под Лейпцигом, названном «Битвой народов», с обеих сторон участвовало по пятьсот тысяч человек. В этом бою полковник Василий Бобровский был тяжело контужен, но, практически утратив слух, продолжил командование уланами, первыми ворвавшимися на позиции французов. С того момента французы стали бояться появления уланских полков и старались поскорее покинуть поле боя, чтобы скрыться от метких пистолетных выстрелов русской кавалерии и острых сабель, и грозных пик, снабженных острейшими флюгерами. Только одержав победу, Василий Тимофеевич велел отвезти его в полевой госпиталь. Кампания 1814-го года окончилась капитуляцией Парижа. Двадцать пятого марта в местечке Фонтебло Наполеон был вынужден отречься от Престола. И вскоре узурпатор был сослан в изгнание на остров Эльба.

Вновь, вспомнив себя в том возрасте, в каком нынче был его сын, Василий Тимофеевич Бобровский поморщился. Он также как и Пётр, в мирное время буквально впал в депрессию, оказавшись в резерве. Однажды втайне от Дарьи Власьевны он сделал запись в личном дневнике: «Конечно, мир для государства – это хорошо, но я, положа руку себе на сердце, честно признаюсь, что мне не хватает войны. Да простит Бог меня и таких же, как я, старых вояк, за эти мысли!»

Генерал Бобровский в мирное время засел за военные мемуары. У них с Дарьей Власьевной родилась тогда маленькая дочурка, которая оказалась болезненным ребёнком. Прожив без малого до двенадцати лет, Лизонька Бобровская тихо угасла, заставив долго горевать безутешную мать. С тех пор Дарья Власьевна больше никогда не снимала траур. Впрочем, чёрный цвет был ей к лицу, подчёркивая благородную аристократическую белизну и нежность кожи. Едва началась Крымская война, Василий Тимофеевич попросился в действующую армию. Прошение было удовлетворено. С Высочайшего повеления императора Николая I Александровича Бобровский вновь был направлен в кавалерию, получив под командование дивизию. Уланские полки под его грамотным руководством приняли участие и снова прославились уже в обороне Севастополя… К тому времени из-за появления более меткого стрелкового оружия в условиях полевой обстановки высокие головные уборы в кавалерии были упразднены и заменены на легкую шапку и башлык. Яркие части мундиров шились теперь из более тёмного сукна. Дослужившись до высокого чина генерал-лейтенанта, он сполна отдал свой долг Отчизне. Выйдя в отставку, Василий Тимофеевич Бобровский теперь мирно и спокойно жил жизнью зажиточного российского помещика в Н-ском уезде Орловской губернии. Шёл ему уже восемьдесят шестой год…

При свете громко потрескивающих свечей Дарья Власьевна предстала на пороге мужниного кабинета в лёгком шёлковом белом халате с голубыми кружевами и голубом кружевном чепчике. Чтобы быть желанной и милой супругу, к ночи барыня всегда заметно преображалась. Она распускала свои длинные вьющиеся волосы, аккуратно и медленно расчесывая каждую прядь перед зеркалом. Затем снимала тёмные одежды и надевала на себя цветные и светлые ночные сорочки из тонкого батиста, либо нежнейшего шелка, красиво струившегося по её статной фигуре! Василий Тимофеевич, улыбнувшись, тотчас её поприветствовал:

– Доброй ночи, душа моя! И тебе, моя родная, сегодня не спится? А давай, голубушка Дарья Власьевна, перед сном пригубим по бокальчику красного доброго вина?

При дрожавшем от движения воздуха свете четырех тройных подсвечников из старинной вычурной бронзы генерал, одетый в темно-красную шёлковую пижаму с темно-синим отложным воротником и перекрученными в виде восьмёрки петлями-застежками из золотистой тесьмы, несмотря на седые усы, брови и редкие волосы, в свои годы выглядел достаточно моложаво.

Заметив, что падающая на стену длинная тень от фигуры мужа выглядит красиво и романтично, Дарья Власьевна улыбнулась, вспомнив, как впервые Василий предстал перед ней, словно прекрасный рыцарь, на танцующем от нетерпения вороном коне.

Скачущий всадник в сине-красном парадном уланском мундире с золотыми эполетами и развивающимися на встречном ветру аксельбантами в виде золотых шнуров из двух больших петель с наконечниками, украшавших могучее правое плечо, был издалека замечен юной графиней Шуваловой, тайно наблюдавшей за его стремительным приближением из-за шторы в окне второго этажа. Девушке на миг вдруг показалось, что к ней навстречу, покачиваясь в такт галопу коня, приближаются не только фигура воина, но и его сабля в ножнах, прикреплённая сбоку к талии на поясной портупее из чёрной юфти, и длинное древко пики с зачехлённым флюгером, выглядывающее из-за спины офицера. Зажмурив от страха глаза, она тотчас взяла себя в руки, постаравшись замедлить ритм сердца и успокоить дыхание. Уже через несколько минут младшей дочери генерала Шувалова, выбежавшей из дома навстречу будущему жениху, почему-то в глаза сначала бросились его начищенные до блеска чёрной ваксой кожаные сапоги со шпорами, оказавшиеся как раз на уровне её глаз. Ловко спрыгнув с коня и уже стоя на земле рядом с хрупкой девушкой, Василий Бобровский показался ей могучим сказочным исполином, рост которого ещё больше увеличивала горевшая на солнце металлическая каска с кокардой, украшенная пышным чёрным султаном из конского волоса. Так и не сумев заглянуть своему суженому в глаза, огорчённая графиня покраснела от девичьего волнения. Потупив взор, она почему-то обратила внимание на крепкие и стройные ноги офицера, обтянутые плотно прилегающими белыми брюками с лампасами, и вновь уставилась на его сапоги…

Что ни говори, а отношение русских барышень, да и штатских лиц разных сословий к военному мундиру в Российском государстве было не просто восторженным, а даже любовным! Во все времена военная форма в нашем Отечестве считалась символом мужского достоинства, храбрости и боевой доблести. На протяжении XIX и в начале ХХ столетия военная форма для всех родов войск была особым пристрастием не только у российских императоров, но и у императриц. Для них изготавливались специальные женские военные мундиры! Российская парадная военная форма считалась лучшей во всей Европе. Ею восхищались самые изысканные парижские кутюрье, которые отмечали не только роскошную красоту и отделку одежды для военных, но и функциональность военной формы, удобной для любой погоды. В самых торжественных случаях и на официальных приёмах августейшие особы и представители Царского Дома династии Романовых были чаще всего одеты именно по-военному. У большинства из них в гардеробе насчитывалось по нескольку мундиров для официального посещения различных родов войск. При дворе вдруг в моду вошёл обычай – Высочайше жаловать за особые заслуги не только государственные награды и дворянские титулы, но и парадную форменную одежду. Военным парадные мундиры вручались в связи со вступлением в должность Шефа или почётного командира определенной воинской части, или в связи с новым производством в чин и повышением по службе… Российскими армейскими или адмиральскими мундирами в знак особого личного расположения Государя одаривались даже главы иностранных союзных государств!