скачать книгу бесплатно
За два – три дня до праздника начинали приготовлять не хитрые казацкие явства. Варили самогон, заделывали казацкий хмелевый квас, варили густые узвары и густые, как желе, кисели, наваристые борщи, холодцы из петухов. Выпекали большие бурсачки белого хлеба, пирожки с творогом, рисом и яйцом, жарили коржики. На этот праздник казаки позволяли себе разгуляться с уделью.
Почти в каждой хате было веселое застолье с песнями, плясками и хороводом.
Семья Осипа два дня суетилась, перед печкой и печью готовились как всегда, с избытком. Осип всегда говорил: « Арина, готовь усего поболе, штоб потом не лупать зенками перед гостями,» И Арина с дочками всегда старалась всего наготовить в изобилии.
– Ну, кажись, усе готово, усё у погребе и на сходцах. Наташа, смажь ишо раз земь у передней хате, а то уж скоро и свят вечер, – приказала Арина дочери, а сама взяла доенку и, выходя на баз, заволновалась: – Глянь, Осип, чиво ж коров не гонють, надо ж ишо до захода их подоить, а их нету.
– Дак нынче ж пасеть безбожник Демьон, яво очередь, дак он у потемках пригонить, надо було, апосля обед не гнать у стадо.
Осип вышел за ворота выглядывать и коров, и гостей.
Раиса с Петей на руках, с Дусей и Васей отправились встречать тетю Полю, сестру и братьев. Дошли до мостка и увидели бегущих навстречу Колю и Ваню, а Нюра с тетей Полей были ещё на бугре.
– Маманя, здравствуйте, – уцепились за юбку ребятишки. – А вон тетя Поля с Нюрой.
– Жалочки вы мои, а мы так скучились, так скучились, вот и вышли вас встречать.
– Мамань, покажи Петюшку. – Раиса наклонила сверток – уу – большой уже, на папаню схожий. Глянь, Ванюшка.
– Маманя, а папаня уже дома? – спросил Ванюшка.
– Да ишо нет, но наверно, скоро будя, разбяруца, што он ни у чем не виноват, и приедя ваш папаня, – успокоила детей Раиса.
Они подождали тетю Полю и Нюру.
– Здрасте, Полина Ивановна, слава богу, камень с души свалился, та я за ними заскучила.
– Здравствуй, Раичка, што ж ты так переживаешь. Живые и здоровые твои детки. Учатся хорошо, поведение хорошее. Хвалят их учителя, да и я могу ими гордится, по дому мне помогают. Молодцы. – Дак, какой же ваш хутор большой да длинный.
– Дак, почти 4км. тянеца, а то и боле, – подтвердила Раиса.
Дед Осип крутился возле ворот, встречая гостей, увидев внуков, пошел на встречу им.
– Полина, кажись Ивановна, – он протянул ей руку, – здорово, унучата, вы первые наши гости и самые долгожданные, – целуя внуков, говорил дед Осип, – ходите, ходите у хату.
– Дедуня, а мине у комсомол примуть скоро к празнику, – хвасталась Нюра.
– И к какому, к Рождеству чи к Пасхе, – поддел шуткой дед.
– Да не, к дню Великой Октябрьской революции, ну што 7- го Ноября, – поправила Нюра, ошибку деда.
– Можна туды и не лезть. У комсомолы. Ну как примуть, нихай принимають. Но ты, Нюра, усёдно у бога верь и люби, иво без богу никуды, а без комсомола усю жизню жили и голоду не видали. Ладно, – Осип махнул рукой и увидел, как приближались к его хате ещё гости.
Из других хуторов и браты, и сестры, и двоюродные, и троюродные, и племянники, и племянницы, и внуки, и правнуки сходились в гости.
Осип ходил довольный, что много гостей, ведь эти гости большая родня. Все гости радовались встречи. Общаясь, они делились каждый своими новостями и впервую очередь о прибавлениях в семьях, о новых членах этого большого рода. А потом кто сколько накопал картошки, запас сена, намолотил горновки и пр.
– Раичка, ну у вас и родни, – удивилась Полина Ивановна, – счастье – то какое.
– Да энто ишо и половины нету. Завтря ишо ближние придуть, – с гордостью сказала Раиса. – Мы кадысь с маманей считали, дак боле 300 душ, ну энто с маленькими дитями и школьниками, а кабы б ишо не мерли, ишо б боле було.
– Можа, хто хоча подвечерить, дак давайте стол сберем? – спросил дед Осип.
– Дак не, какая ж вечеря и к причастию, и к мированию, и к кресту хочим подойти, – возвразила Аринина сестра Марфа. – Да мы ишо со вчерашнего дня ни чиво не ядим. Можа, тольки дитям што дать, им ишо не такой грех.
– А я ж про дитей и гутарю, им хочь сыты навесть нихай похлебають, – подчеркнул дед Осип, – нихай подъедять, а то и до церквы не дойдуть, – усмехнулся дед, – а завтряи к службе у церкву, а потом на ярморок.
Отвечерявших детей, молодых племяшей и внуков дед Осип начал отправлять на ночлег к двум отдельным сынам и к двум замужним дочкам, живущим отдельно в хуторе.
Кто постарше и совсем старые остались у хате Осипа. Всем хватало места и на лавках, и на земляном полу, устланным коцубейками, полушубками и «куфайками».
Для детей «Ярмарок» – это было самое главное развлечение, они его ждали целый год. Предприимчивые спекулянты из Луганска, из Миллерово да и других городов привозили столько самодельных сладостей, что у степных дикарей глаза разбегались, они целый год копили по копеечке собирали, зарабатывали, а тратили на празднике за считанные минуты. Спекулянты выворачивали из своих мешков кучами конфеты, леденцы на палочках: петушки, красные звездочки, желтые и красные паровозики, конфеты в красивых ярких обертках, пряники – коники, пряники – птички, белочки, зайчики, ведмедики-медвежата.
Спекулянты не забывали и взрослое население. Для них везли «мануфактуру»: ситец, сатин, бязь, батист, куски бастона и драпа, разобранные и отутюженные из распоротой старой одежды, парусиновые тапки, хромовые сапоги, валенки и галоши, платки, полушалки, шали и много разной мелочевки, свечи, клей…
Спекулянты приходили на прицерковную площадь раньше прихожан и выстраивались в торговые ряды.
Проснувшись рано утром в хате Осипа, все засуетились наряжаться во всё самое лучшее, заранее приготовленное. Пришли дети, молодые племянники, сыны с невестками и внуками, дочки с зятьями и внуками. Все были готовы к выходу в церковь и ждали команду деда Осипа, дед перекрестился перед иконами.
– Ну, с богом! Давайте выходить, пока дойдем хоч ишо и рано, но народу будя много. Нынче и у церкву не улезешь, а хочица усем поближе к алтарю, – и со своей семьей и гостями направились к церкви.
– Осип, ишо ш ребяты от быков не пришли, – сказала Арина.
– Ну, нихай, Наташа и Манюшка подождуть их и уместе тады и придуть. Ветерок дуеть и с востоку от и зима будя оттуль: холодная.
Народ уже толпами шел со всех сторон хутора, и Осип подумал: «Надобно б ишо чуток раньше».
Приблизившись к церковному двору, брат Иосифа Григорий встревожено воскликнул:
– Братка Осип, глянь на крышу, какойся человек крясты вон с куполов срубливаить, дак не один, а вон ишо два лезуть, – глянул на брата в недоумении.
– Грец их знаить, прости господи, таперича што ни день, то новость. Зараз усё узнаем, – сказал Осип, приближаясь к дверям церкви, перекрестившись перед храмом и еще раз перекрестившись перед самой дверью в церковь, «отвесили» глубокие поклоны. Из двери навстречу им вышел человек в военной форме с иконой Николая Угодника.
– И куды ты икону Николая Угодника тянешь? – спросил Григорий.
– Куды – куды, – передразнил военный, – а вон туда, на костер.
Григорий схватил икону, потянул к себе и вырвал из рук военного.
Войдя с иконой в церковь, они такое увидели, что не приведи господи никому такое узреть.
Местные коммунисты, парторг, председатели колхоза и сельсовета, бригадиры и прочие хуторские активисты – безбожники вместе с военными снимали со стен у алтаря иконы, выносили священные книги и прочую церковную утварь.
Пришедшие прихожане толкали, кричали, мешая тем громить церковь, т.е. «работать».
– Проклятые антихристы, церкву закрывать у такой празник – над богом ругаца. Ироды проклятые. – кричала бабка Фекла и байдиком огрела антихриста по спине, снимавшего икону.
– Идолы окаянные! Место оскверняете и бога не боитесь. Во, дьявол уселяица! Спаси, господи! – Старый Нефёд перекрестился и поцеловал икону Божьей матери, к нему подошёл местный коммунист Игнат Наумович – бригадир колхоза и оттолкнул от иконы.
– Хватить, дед Нефёд, расцаловалца, иди свою бабку цалуй, уходи у сторону, – сказал и толкнул деда с большей силой, тот еле удержался на ногах. Он снял икону и понес к двери.
– Родимец распроклятый, моя бабка уже пять годов на том свете, а ты мине туды залышаешь – и, сжав кулаки, обеими руками начал бить Игната куда поподя.
– Дык я вот икону отнясу и сам туды до бабки тибе отправлю, – путаися тут под ногами.
Арина подошла к Осипу и прошептала на ухо:
– Отец, скажи брату Григорию, нихай у драку не лезя, унучата он гутарють, што пять «воронков» нагнали, ишо и забяруть каво. Уседно по – нашему ни будя.
Тут из алтаря вышел майор Пруцаков:
– Вы чито тут с ними няньчитесь, а ну гоните их из церкви на двор, нихай не мешають работать, у нас вот документ от партии и правительства, – он поднял папку и пальцем указал на неё. – Мы исполняем свой долг по закону. А ну, богомолы, вон отсюда, а то силой выкинем.
Бабка Ульяна, крестясь, упала на колени перед Пруцаковым Иваном:
– Иван, да што ж за закон такой у твоей уласти, а? Закон Божий усе знають, и он выше усех уластей и ихних законов. Тибе ж тута крястили, у алтарь носили, а ты… Ах, бесстыжий, и твоя уласть такая.
– Бабка Улька, ты дюже так не разговаривай с начальством. Бога нет, ты понимаешь, бога нету. Это при царе вас богом пугали, дурили вас цари. При этой власти, при нашей советской, все должны знать: нет бога, – вот так, бабка Улька, – и он похлопал её по плечу.
– А што на тибе будем молица, антихрист проклятый! Чи на каково идола? Ой, людички, ой, конец свету! Ой, конец свету пришел! – громко зарыдала бабка Ульяна.
Иван Пруцаков, взяв её за шиворот, потянул к дверям.
– Чиво ты разоралась, как корова при отеле, – вышвыривая из дверей, крикнул Иван.
– Бога побойтесь, антихристы, провославный народ пожалейте, што ж вы их у скотов превращаете. Господь – он усё видеть, да и накажить вас и ваших детей, – дед Юфим перекрестился – спаси господи этих антихристов, они ишо не знають, што делають, прости их деяния.
– А ты ж жид, дед Юфим! У тибе ж свой бог – Иуда! И чиво ты мажися? И к казакам! – Ухмыльнулся и толкнул деда Юхима, самый заядлый коммунист Яков Федорович, председатель колхоза.
– Да про мине чиво хош гутарь, а Господь Бог энто другое дело, об нём и думать плохо, грешно, – поучительно наставлял безумных грешников дед Юхим.
Всех выгнали на церковный двор, дверь церкви охраняли два военных с вытямутыми из кабуры револьверами, а все остальные, как марадеры, тянули из церкви на костер иконы, святости, книги.
Костер тоже был оцеплен военными, а местные коммунисты носили и безжалостно кидали в костер, ухмылялись, цинично посматривая на кричащую, стонущую, охавшую, проклинавшую их толпу. Арина не выдержала и заголосила причитая:
– У такой празник, у такой празник Покровительницы Божей Матери чиво ж они делають, окаянные, господи, срази их стрелами и мечом своим, – она подняла лицо и руки вверх, – господи, милостливый, праведный спаси и защити от злых недругов.
– Гля, тетка Аринка за кормушкой свого сына плачить. Усё, лахва кончилася – заорал коммунист Никифор.
– Дурак ты, Никифор! Можа мого сына Ивана кости уже сыра земля приняла, а ты так гутаришь, господь с тобой – и Осип перекрестил Никифора. – Эх ты, человече.
– Дык он, Никифор, он до Фроськи косолапой от жинки своей бегаить у потемках, прелюбодействуить. Думаить, церкву закроить дак и бога не будить. Будить бог, будить, ишо как будеть. И от суда божьего ишо нихто не схоронился! – громко кричала Зинка, чтоб все слышали.
– А табе завидно, к табе ж надо с табуреткою, – поддел Никифор Зинку за её
большой рост, – каланча пожарная. Ха-ха-ха. Зинка подбежала и начала колотить его своими длинными худыми руками.
– Безбожник, богохул, черт рогатый.
Никифор размахнулся и так ударил, што Зинка, как щепка, отлетела и упала навзнич.
– Бабы, бабы! За нашу церкву ишо нас и бьють! – закричала маленькая заводная молодая бабенка.– А ну давай их отцель пужанём! Чертей рогатых, подымайся.
И все молодые и не очень молодые бабы накинулись на «работающих» антихристов.
Иван Пруцаков, увидев это сопротивление, недолго думая, вытащил револьвер и начал стрелять вверх.
– Расходитесь по хатам. А то, хто будя бунтовать, зараз на список возьму, и тады с вами погутарють иде надо.
Но в толпе не все хуторяне испугались выстрелов, а наоборот, стали оказывать сопротивление. Но были такие, что пошли подальше от греха.
– Осатанел, совсем осатанел и с своим револьвером. На, стреляй! – продвинулась сквозь взвизгивающую толпу бабка Фроська. – Мине терять нечиво, акромя господа бога, усё ужо забрали: у гражданскую – сыновей, у 26-ом – добро, а зараз с-за пазухи бога выкидають. Дак без бога люди волками чи ишо хуже волков сделаюца, и ты, Иван, ты и усе энти твои ироды у энтом виноваты. Проклянуть вас люди и господь бог покараить. Вот увидишь, сбудица покарание.
– Замолчи «святая», ты он гутарють, у девках распутствовала, а зараз святоша нашлася. Я тибе стрелять не буду, скоро и сама отбросишь коньки, и так долго живешь. Он, с моим дедом тягалась, што чуть бабуня моя у петлю не полезла. Дак их уже нету, а ты тут ишо свет баламутишь, святвя.
Сзади Ивана Пруцака толкнул глухонемой Савка и, размахивая руками и жестекулируя пальцами, с возмущенной мимикой лица, старался высказать свое негодование.
– Да иди ты ишо отцель, – буркнул Иван со злом на Савку. – Ото б были усе такие, как Савка, дак и шуму б не было б, глотки пораззявляли.
Костер горел потрескивая. Народ, возбужденный и озлобленный на представителей власти, но запуганный событиями предыдущих лет, стал разбредаться с церковной площади.
– Подьиспортили мы празник у хуторе, – подкуривая папиросу, произнес Яков Федорович – председатель колхоза.
– Походють по ярморку, трохи заспокоюца, а домой придуть да ишо песняка заиграють. Казаки выносливые, тут табе и плачуть, и тут же гогочуть.
– А мы чи не казаки? Тольки што, партейные, и нам надо у свои хаты итить к гостям, да по стопочке самогончика пропустить, да с холодным с кваском, да с гардальчиком али с хренком, – причмокнул Никифор, глядя на Ивана Пруцака.
– Цыц, Никифор, а то ишо с партии выключим. По чужим бабам бегаешь, да ишо збираися незаконные празники празнывать, – Иван Пруцак оглянулся на военных, стоявших вдали от костра, куривших папиросы. – Я табе попразную, будешь коло церкви дежурить целый день.
– А можа ты мине запрятишь и на свою бабу лазить, тады кастрируй как подевника, – возмутился Никифор.
– Вот договорися, сключим с партии, и уся катрация, – остановил разговор парторг колхозной ячейки.
Этикет взаимоотношений прихожан не был нарушен столь необычным, неприятным событием. Они здоровались с уважением друг к другу, казаки – мужики снимали головные уборы, кланялись и обменивались рукопожатиями. Женщины, здороваясь, делали поклон или кивали головами. Поздравляли с празником друг друга, желали здоровья и благополучия, а с родственниками и кумовьями ещё и обнимались, целуя в щеку.
Уходя домой, проходили верез ряды стоящих спекулянтов.
С пустым карманом или кисетом сильно не разгонишься на покупки. Хуторянам нужно было многое из привезенного товара спекулянтами, но они останавливались только на той покупке, которая нужна была очень и очень необходима, по их выражению – « позарез».
– Арина, а скольки ж у нас унуков? – залезая в карман за кисетом, спросил Осип жену, остановившись возле леденцов на палочке.
– Да уж боля тридцати. Чи тридцать два, чи тридцать три. Осип, да чи ты усем сбираися брать, усамым маленьким возьми, а старшим уже можна ради празника и самогону по стопке улить.
– Ну, тады подсчитай маленьких, – Осип стоял и ждал, когда Арина по пальцам пересчитает внуков.
– Аж восямнадцать.– Смотрела Арина на пальцы.
– Два десятка возьму, не обшибусь, – и попросил, чтоб насчитали два десятка петушков. Вот табе и когаты, 20 рублев как и не бувало, ладно, ради празника можна, – успокоил себя (в меру с крестьянской скупостью) Осип.
