Семья Золушки

– Она твоя сестра, – спокойно, но твёрдо, почти с укором, сказала Рейчел, направляясь к столу, её голос был лишен всяких эмоций, как монотонный звук метронома.

– Хм… Технически, не совсем, – усмехнулся Эммет, многозначительно ухмыляясь, его взгляд снова скользнул по Эмбер, оценивая. – Очень жаль, кстати. Но… увидимся позже, малышка, – он подмигнул Эмбер, хлопнул дверцу холодильника с оглушительным звуком и, небрежно подхватив высокий стакан с кофе, направился к выходу, оставляя Эмбер стоять в замешательстве, окруженную призраками прошлого.

Эмбер осталась стоять посреди просторного, но теперь ощущавшегося чужим холла, нервно сжимая лямку своего потрёпанного, некогда любимого рюкзака. Он казался ей единственным якорем в этой новой, неуютной реальности. Когда-то давно, всего три года назад, это они – Эммет и Рейчел – пришли в её дом, такие же неловкие и потерянные, одетые в поношенную одежду, с глазами, полными настороженности и недоверия. Но сейчас, по жестокой иронии судьбы, всё перевернулось с ног на голову, словно в абсурдном спектакле. Теперь она стояла здесь, в простеньких, выцветших джинсах и такой же старой, растянутой белой футболке, в то время как её сводные брат и сестра, чьи фигуры, казалось, обрели новые, острые углы, щеголяли в дорогой, стильной одежде, идеально сидящей на них, демонстрируя всем своим видом некое благополучие и самодовольство.

– С приездом, – раздался сухой, почти безразличный голос Рейчел, резавший воздух, как острый нож. Она бросила на Эмбер быстрый, оценивающий взгляд, который скользнул сверху вниз, пробежавшись по её фигуре, словно пытаясь найти изъян, прежде чем снова сосредоточиться на янтарной жидкости – апельсиновом соке, который она наливала себе в стакан, словно это было самым важным делом в мире.

Рейчел была полной противоположностью самой Эмбер. Высокая, с сильной, почти атлетичной фигурой, которая, казалось, была высечена из камня, и резкими, холодными чертами лица, на которых застыло выражение скуки и отстранённости. Её движения были резкими и точными, каждое из них выверено, а взгляд – отстранённым, почти пустым, словно она смотрела сквозь Эмбер, сквозь стены, сквозь саму жизнь, не видя ничего интересного. Она сделала пару длинных, шумных глотков сока, затем поставила стакан в раковину с едва слышным стуком и, не говоря больше ни слова, не дождавшись ответа, даже не бросив прощального взгляда, ушла из кухни, растворившись в проходах особняка, оставляя после себя лишь давящую тишину.

Эмбер снова осталась одна, окружённая эхом чужих шагов и собственными смятением. В груди разливалась тяжёлая, горькая пустота, словно из неё вырвали кусок чего-то важного. Ей хотелось кричать от обиды и непонимания.

– Эмбер! – раздался звонкий, чуть визгливый, но такой знакомый голос сзади, вырывая её из оцепенения.

Она обернулась и увидела свою мачеху – Джесс. Та выглядела как всегда: яркая, слишком стильная, словно сошедшая со страниц глянцевого журнала, с натянутой, чуть неестественной улыбкой на густо накрашенном лице, поверх которой лежала тонкая вуаль усталости. Джесс быстро подошла, её шаги были лёгкими и торопливыми, лёгким, словно случайным, рассеянным движением чмокнула Эмбер в щёку, оставляя на ней едва заметный след помады, и без промедления затараторила, словно боясь потерять драгоценные секунды:

– Ох, Эмбер, дорогая! Как ты выросла! Совсем большая стала! Ну что, проходи, твоя комната та же, ты помнишь, где она? Но я сейчас ужасно занята, у меня просто нет ни минутки свободной, дел невпроворот, поболтаем позже, ладно? Обязательно!

Джесс развернулась, едва договорив, направляясь к двери, словно она уже растворялась в воздухе. На ходу она что-то резко и отрывисто сказала Эммету, который уже успел устроиться в гостиной перед огромным, мерцающим экраном телевизора, словно прирос к дивану, и её звонкий, чуть причитающий голос эхом разнёсся по дому, подчеркивая пустоту и отчуждённость.

Эмбер смотрела ей вслед, чувствуя, как её сердце сжимается от боли. Всё происходило слишком быстро, слишком сумбурно, словно в каком-то нелепом, абсурдном сне. Джесс вела себя так, будто не прошло ни дня с их последней встречи, будто они расстались вчера, а её собственные брат и сестра… они были почти чужими, холодными и недоступными. Хотелось упасть на колени и заплакать, дать волю эмоциям, но она лишь крепче, до боли, сжала лямку своего рюкзака, сдерживая подступающие слёзы, которые жгли глаза.

Словно автомат, подчиняясь невидимой программе, она направилась наверх, по широкой, парадной лестнице с резными перилами, по которым когда-то спускалась со смехом. Её старая комната была в конце коридора, самая маленькая в доме, скромно приютившаяся в углу. Она открыла дверь, и, увидев внутри знакомую, почти не изменившуюся мебель – старый письменный стол, кровать с деревянным изголовьем, книжную полку – почувствовала, как горячие, жгучие слёзы наконец-то прорываются наружу, стекая по щекам. Это было убежище, которое теперь казалось клеткой.

"Это будет долгий год", – пронеслась мысль в голове девушки, тяжелая и безысходная, когда она тихо, почти неслышно закрыла за собой дверь, отделяя себя от этого чужого мира, где, казалось, ей не было места.

Глава 5

Эммет, подобно тени, скользнул по брусчатой дорожке, ведущей к выходу на крыльцо. С легким, почти бесшумным движением, он оседлал свой мотоцикл – блестящую машину, чей черный матовый корпус поглощал утренний свет, а хромированные детали вспыхивали на солнце. Ветерок, предвестник начинающегося дня, ласково трепал его темные волосы, когда он, пренебрегая шлемом, резко провел рукой по непокорным прядям. Его взгляд на мгновение задержался на зеркале заднего вида, словно он привычно сверялся с отражением, проверяя, не слишком ли суровым, не слишком ли недоступным выглядит его образ. Удовлетворенно кивнув себе, словно утверждая собственную неприступность, он мощным рывком завел двигатель, и мотоцикл с низким, утробным рычанием сорвался с места, растворяясь в утренней дымке.

В это же время, у парадного входа, ожидая, когда им подадут машину, стояли Рейчел и Эмбер. Рейчел, как всегда, выглядела безупречно, словно только что сошла с обложки модного журнала. Её длинные каштановые волосы, идеально прямые и блестящие, свободно ниспадали на плечи, ловя отблески утреннего солнца. На лице играла уверенная, почти вызывающая полуулыбка, которая лишь подчеркивала её холодную красоту. Её поза была расслабленной, но в то же время излучала самообладание и неприступность. Она прислонилась к двери своего новенького, только что выехавшего из салона авто – блестящего, спортивного седана, чей гладкий корпус отражал небо.

– Эмбер, может, подвезти тебя? – предложила Рейчел, её голос был ровным, безразличным, словно она просто выполняла формальность, не ожидая отказа.

Эмбер бросила на неё быстрый, почти рефлекторный взгляд. Что-то в этой бесстрашной манере Рейчел говорить и двигаться, в её полной уверенности в себе, всегда вызывало у Эмбер смешанные чувства: восхищение перед её силой и скрытую, жгучую зависть к её непринужденности, к тому, как легко ей давалось быть такой. Эмбер покачала головой, стараясь выглядеть спокойной и независимой, хотя внутри всё сжималось от неловкости. Её простенькие джинсы и выцветшая футболка резко контрастировали с безупречным видом Рейчел.

– Нет, спасибо. Я подожду Адама, – ответила Эмбер, стараясь, чтобы её голос звучал так же уверенно, как у Рейчел, но легкая дрожь выдавала её волнение.

– Как хочешь, – пожала плечами Рейчел, её жест был отстраненным, полным безразличия. Она явно не обиделась, но и настаивать не стала, словно ей было абсолютно всё равно. – Удачи с учёбой!

Она легко скользнула на водительское сиденье, завела двигатель, и спортивный автомобиль с тихим рокотом быстро исчез в потоке машин, направляющихся к университету, оставляя Эмбер одну, окруженную шумом и оживлением первого учебного дня, на пороге огромного, но теперь пустого для неё дома.

Стоя на крыльце, Эмбер почувствовала, как внутри защемило сердце при мысли об Адаме. Последние пять лет они были для неё почти как спасательный круг, единственная константа в её переменчивом мире. После смерти отца мир стал для неё чужим и пугающим лабиринтом, но Адам всегда был рядом – пусть только через сообщения, полные заботы, и редкие, но такие желанные звонки, которые связывали её с внешним миром. Он знал её, понимал её боль и радости, её самые глубокие страхи, и она, в свою очередь, знала, что он ей доверяет, как никому другому, открывая ей свою душу.

В голове всплыли их детские обещания, окутанные нежной дымкой ностальгии. Как они сидели на старом пирсе у её дома, когда он был ещё её домом, и, глядя на закат, раскрашивающий небо в огненно-золотые тона, беззаботно смеялись, обсуждая, что когда-нибудь поженятся. Это была наивная, детская шутка, рожденная чистой дружбой, но Эмбер всегда вспоминала её с особой теплотой, как нечто святое. Сейчас же мысли о предстоящей встрече с Адамом вызывали у неё смешанные чувства – волнение, страх и предвкушение.

"Вдруг он изменился? Вдруг я изменилась? А вдруг мы вообще не понравимся друг другу, став взрослыми?"– её волновало всё это до дрожи, живот скручивало от нервов. Но потом она вспомнила, как он всегда умел её успокоить, как заставлял улыбаться даже в самые тяжёлые дни, находя нужные слова, как его голос действовал на неё словно бальзам. Она почувствовала, как уголки её губ непроизвольно поднимаются в легкой улыбке. Её волнения, словно утренний туман, рассеялись, сменившись лёгким трепетом – она была готова увидеть его снова, встретиться с тем, кто был для неё целым миром.

В этот самый момент к особняку подъехала старенькая, но ухоженная машина, и из неё с непринужденной улыбкой вышел Адам. В его взгляде, обращенном к Эмбер, читалась искренняя, почти детская радость от встречи, которая словно озарила его лицо. Он выглядел немного иначе, чем она его помнила, но в то же время был совершенно узнаваем. Его непослушные золотистые кудри, которые раньше торчали во все стороны, теперь были аккуратно, коротко подстрижены, открывая высокий лоб и подчеркивая чёткие линии скул, делая его ещё более привлекательным, мужественным. Лёгкая, едва заметная щетина покрывала его подбородок, добавляя образу брутальности. Тем не менее, его ярко-голубые глаза светились той же самой теплотой и добротой, которую Эмбер знала с детства, и это было главное. На мгновение она застыла, наблюдая, как он уверенно, но без торопливости, направляется к ней, в простой белой рубашке, которая идеально сидела на его широких плечах, и в любимых джинсах, словно он не боялся ничего и никого.

– Эмбер, – произнес он её имя с легким удивлением и едва заметной хрипотцой в голосе, будто до сих пор не верил, что она действительно стоит перед ним, что это не сон.

– Адам, – улыбнулась она в ответ, чувствуя, как волнение, которое сжимало её грудь с самого утра, растаяло, уступив место чистой, неподдельной радости и облегчению, словно она вернулась домой.

И тут из опущенного окна машины выглянул Томас, друг Адама и его вечный спутник во всех университетских авантюрах, любитель пошуметь. Его непослушные рыжеватые волосы, словно пружинки, торчали в разные стороны, веснушки рассыпались по носу и щекам, а на лице играла довольная, широкая ухмылка, полная озорства.

– Тили-тили тесто, жених и невеста! Целуйтесь, не стесняйтесь! – прокричал он, театрально размахивая рукой в воздухе, словно дирижер, и его голос разнёсся по всей улице, заставив Эмбер покраснеть до кончиков ушей.

Эмбер не удержалась и звонко, заливисто рассмеялась. Её смех, искренний и заразительный, словно разрушил невидимую стену неловкости и напряжения между ней и Адамом, которую они сами не заметили. Он тоже улыбнулся шире, чуть смущённо, но без тени раздражения, глядя на неё с нежностью. Он протянул руку, словно хотел пожать её, а потом, будто передумав, поддавшись внезапному порыву, притянул Эмбер к себе в короткие, но крепкие, полные нежности объятия, и она почувствовала себя в безопасности.

– Я скучал, – тихо сказал он, так, чтобы это услышала только она, его голос был низким и теплым, словно самый драгоценный секрет.

Эмбер почувствовала, как её сердце дрогнуло, словно струна, задетая нежным прикосновением. Она знала Адама слишком хорошо, чтобы не понимать, что для него, человека, не привыкшего к открытому, тем более такому нежному проявлению чувств, эти три простых слова – "Я скучал"– значили очень, очень много. Это было целое признание, прозвучавшее как клятва. В них заключалась вся глубина их дружбы, вся нежность, которую он, порой стесняясь, хранил внутри.

– Я тоже, – прошептала она в ответ, её голос был едва слышен, как лёгкий шепот ветра. Её щека коснулась его мягкой, хлопковой рубашки, и она ощутила приятный, свежий аромат его одеколона, который, казалось, был соткан из запахов летнего утра и чего-то неуловимо знакомого, успокаивающего. Этот запах мгновенно связал её с воспоминаниями о детстве, о беззаботных днях, проведенных рядом с ним.

– И это чистая правда! – вмешался Томас сзади, его звонкий, чуть гнусавый голос разорвал интимный момент, продолжая свою добродушную, но настойчивую дразнилку. Он при этом театрально закатил глаза, словно рассказывая невероятную историю. – Этот парень был настолько серьёзным все эти три года, пока тебя не было, что отказывался даже идти на свидания, представляешь? Отвергал всех подряд, словно принц на белом коне! Прямо рыцарь без страха и упрёка, ждущий свою даму сердца. Готовился к твоему приезду, Эмбер! Можешь себе представить, какая честь?!

– Томас, хватит, – с лёгкой улыбкой, но уже явно краснея, отмахнулся Адам, его слегка порозовевшие уши выдали его смущение, даже когда он пытался сохранить невозмутимый вид. Он, очевидно, не был готов к такой публичной демонстрации их отношений.

Их троица, смеясь, села обратно в машину, и Томас, с энтузиазмом подхватив ключ, завёл двигатель. Через несколько минут, под шум мотора и весёлый гомон Томаса, они уже были на огромной, шумной университетской парковке, которая, казалось, простиралась до самого горизонта, забитая сотнями автомобилей разных марок и размеров. Воздух был наполнен гулом голосов, смехом, хлопками закрывающихся дверей и далёким звоном колокола, возвещавшего о начале нового учебного года.

Когда Адам припарковался, заглушив двигатель, на него и Эмбер, словно по невидимому сигналу, начали обращать внимание другие студенты. Его популярность была очевидна – и не только из-за привлекательной внешности, безупречной фигуры и спортивного телосложения, которое он поддерживал регулярными тренировками. Его фамилия была известна всем благодаря богатым и влиятельным родителям актерам, чьи лица регулярно появлялись на обложках журналов и в теленовостях. Однако сам Адам всегда держался скромно и приветливо, без тени высокомерия или заносчивости, что выделяло его на фоне других детей элиты. Он был доступен и дружелюбен, и это притягивало к нему людей.

Эмбер же оказалась в центре внимания впервые в своей жизни, и это ощущение было для неё совершенно новым, непривычным и немного пугающим. Некоторые девушки, собравшись небольшими группками у входа в главное здание, перешептывались, разглядывая её с любопытством и, возможно, с легкой завистью, пытаясь разгадать тайну её появления рядом с Адамом. Другие, более смелые, переглядывались, пытаясь понять, кто она такая и что делает рядом с Адамом, который обычно избегал всех подобных публичных сцен, держась особняком, не желая быть объектом сплетен. Их взгляды, словно острые иголочки, покалывали её кожу.

Но Эмбер старалась не обращать внимания на эти любопытные, порой осуждающие взгляды. Ей было достаточно того, как Адам заботливо, но ненавязчиво держал её за локоть, его пальцы слегка сжимали её руку, словно защищая от всего мира, от всех этих оценочных взглядов и невысказанных вопросов. Она знала, что с ним она в безопасности, что он её опора, и это чувство дарило ей невероятную уверенность и спокойствие, позволяя дышать полной грудью. Она крепче сжала его руку, позволяя себе раствориться в его присутствии, забыв обо всем остальном.

Глава 6

На за