Говорящие ноги. Терапевтические истории

Зато со стороны мужа она всегда встречала высокомерие, снисходительность и скепсис. Равно как и со свекровью. Мы пришли к решению: независимо от исходов этой непростой ситуации, она должна осознать себя как самодостаточная личность.

– Ты имеешь право взвалить на себя все тяготы семьи и переносить негатив от мужа. И в то же время можешь поставить границы и запретить мужу его хамство и пренебрежительное отношение. Только ты определяешь до какой степени вовлечена в дела семьи, а в какой момент можешь уделить время и финансы лично для себя.

Моя пациентка преобразилась, она стала спокойной и уверенной женщиной, ироничной к себе и к мужу. Вскоре на пороге моего кабинета появился недовольный супруг:

– Что вы с моей женой сделали? Она стала какой-то независимой. Она перестала тревожиться за меня!

– А ты зачем привел ее на психотерапию? Не для этого ли?

Женщина выписалась. Сам пациент вышел в отставку. Где-то на Украине у них был дом, и они перебрались в эти южные края. Как вдруг он вновь появляется у меня на приеме.

В порыве своей тоски по любовнице он возобновил с ней общение. Никакая сытая и благоустроенная жизнь в семье не радовала, и он вернулся обратно:

– Оставил все: машину, любимый мотоцикл, рыболовные снасти и охотничье снаряжение. Практически в тапочках и трусах приехал строить свою новую счастливую жизнь.

Действительно, вскоре они наладили быт. Он снова стал заядлым охотником и рыбаком. Работал руководителем поселкового совета и вроде бы жизнь задалась. В какой-то раз он привез на прием сына своей гражданской жены. Юноша учился в военном училище, походил на маму. Кстати говоря, мама Тамара была женщиной приятной, но в целом серой мышкой. Мальчик был такой же. К сожалению, у него была проблема с алкоголем, как, впрочем, и у его родного отца. У него была девушка, яркая, броская и красивая. И он очень переживал за их будущность. Мы продолжали заниматься с ним терапией и в какой-то момент все стабилизировались.

Периодически приезжал ко мне бывший военком и рассказывал:

– Детей навестил. Пасынка не было дома, была его девушка. Пообщались очень хорошо.

И вот он говорит все это, а у меня душа не на месте, такая тревога. Думаю: «Господи! Не напакостил бы он там ничего!»

Какое-то время встречала его в городе. Шли с супругой. Здоровались чинно. Не видились какое-то время. И вот однажды на мой юбилей, он пришел к нам на работу. Поздравил и подарил огромную головку сыра. Накоротке мы перекинулись новостями. Я рассказала о своих переменах в жизни. А он поспешил поделиться со мной счастливой новостью:

– А я женился!

– Поздравляю вас! Это здорово!

Он замялся и уточнил:

– Не на Тамаре.

Я посмотрела на него внимательно.

– Не сегодня. Не сейчас.

Засмущался и убежал.

Сколько волка не корми и сколько не говори: «не стой на чужих ботинках, стой на своих ногах», а он все равно норовит встать на ботинки даже не одного человека, и даже не двух.

А может, он так нелепо искал третью часть втрое скрученной нити? (Екклесиаст 4:12)

Северное сияние

Так сложилась судьба, что шестнадцать лет мы прожили в Магаданской области, в поселке Ягодное, одном из самых красивых и обустроенных в области, в пятистах километрах от Магадана. Как говорил В.Высоцкий: «Мой друг уехал в Магадан не по этапу, уехал сам». В застойные годы правом распределения после института на Камчатку, Сахалин, в Магадан пользовались преимущественно отличники. Места эти еще называют Колымой по названию реки и трассы. Расхожая фраза «Приезжайте к нам на Колыму – Нет, уж лучше вы к нам!» намекает на то, что это места не лучшие. В этом повинны, конечно, годы репрессий и страданий многих людей, оказавшихся в совершенно не обустроенных местах.

По прошествии времени эти шестнадцать лет вспоминаются лучшими годами моей жизни. Познавался мир природы, контрастной, выразительной и всегда очень красивой, зимой, летом и особенно осенью. Средоточие людей со всего Советского Союза с очень разными судьбами, мотивами, прошлым, к которому порой было опасно и больно прикасаться. Имелась возможность профессионального возрастания, обучения всему, к чему возникал интерес. Там родились трое наших детей, зарождались дружбы, не ослабевающие по прошествии тридцати лет. Дважды после отъезда я ездила в Ягодное в отпуск (вместо южных морей) на юбилеи своих друзей. И это всегда помнится с благодарностью.

Цветы Колымы

Тюльпаны

Эта худощавая пожилая женщина приходила ко мне за рецептами на лекарство. Она болела сахарным диабетом. С ней, скромной и интеллигентной, всегда было приятно общаться. Она была из репрессированных. По слухам, ее дочь, бойкую и хамоватую женщину, периодически замечали в злоупотреблении алкоголем. По слухам, она иногда рукоприкладствовала дома по отношению к матери. И опять-таки по слухам, ее отец был охранником в лагере, где мать некогда отбывала срок. Она жила в окружении всех этих слухов, и мне всегда хотелось хоть чем-то помочь этой женщине и порадовать ее.

Периодически она подрабатывала на поселковом рынке. Впрочем, рынком это назвать сложно. Люди просто обменивались там продуктами и товарами, и потому ценообразование было не совсем привычным. Картошка стоила дороже апельсин, а ведро картошки можно было выменять на два ведра брусники или голубики. Жители Колымы, выезжая в отпуск на большую землю, на фоне вещевого дефицита накупали множество вещей, а приехав домой избавлялись от ненужного и приносили на рынок. Моя пациентка, Анна Михайловна, всегда звонила, когда в продаже появлялись интересующие меня товары.

Однажды накануне отъезда в отпуск я побегала мимо рынка, кивнула ей в знак приветствия и помчалась дальше. А она кинулась мне вслед, крича:

– Подождите, подождите!

Анна Михайловна бежала ко мне с букетом тюльпанов. Я стала отказываться, ведь завтра уезжаю и они завянут.

– Это мой вам подарок. Пожалуйста, примите.

Дома я поставила цветы в вазу, расправила их и получился очень красивый букет.

Прошло несколько месяцев. Мы вернулись домой, а на окне стоял букет. Вода давно высохла, но цветы, цветы остались такими же вишневыми, совершенно не затронутые временем, невесомые и красивые. Рука не поднялась их выбросить. Простоял букет у меня больше года.

А тогда, в первые дни после приезда, мне захотелось позвонить Анне Михайловне и сердечно поблагодарить ее. Но в регистратуре подсказать номер не смогли. Буквально на следующий день после нашего отъезда они выдали справку о ее смерти. Вот так иногда цветы разговаривают с людьми.

Эдельвейс

Ранняя весна. Пациент с порога протянул мне цветы. Светло-желтые, нежные, необычной формы с сочными свежими листьями. И когда я растерянно посмотрела на него, он сказал:

– Знакомьтесь, это эдельвейсы.

Он отдыхал рядом с озером Джека Лондона (с 2022 г. эта территория входит в заповедник нацпарка «Черский». – прим.). Это действительно дивное место, где есть озеро танцующих хариусов. Эти рыбки перелетают по каскаду соединяющихся озер, блистая на солнце своей чешуей. Еще в этом крае несметное количество ягод и грибов, а на берегах ручьев среди летнего зноя лежат глыбы льдин. Мой пациент поведал о горном пике Абориген, высота его около 2286 м, и восхождении на его вершину. Именно с высоких гор он привез эти цветы и очень попросил никому об этом не говорить, потому что цветок занесен в Красную книгу. Увидев мое смущение, он поспешил заверить, что цветы срезаны самым деликатным образом и на их популяцию это не повлияет.

Так я познакомилась с цветами эдельвейсами. И они стали для меня не просто словами песни «Где-то в горах эдельвейсы цветут», а чудесным Божьим творением.

Роскошный букет

Накануне заседания ВТЭК (врачебно-трудовая экспертная комиссия. – прим.) я принимала документы от людей, которые в ближайшие дни явятся на прием. В кабинет зашел чрезвычайно стеснительный и зажатый мужчина. Он суетливо вынимал бумаги. И когда он заговорил, я поняла как сильно его заикание. Я предложила ему сесть, спросила что-то нейтральное про погоду и природу. Мало-помалу он успокоился, стал говорить ровно и слитно, заикание ушло на второй план. Далее рассказала ему все нюансы по документам и заседанию. Уточнила, есть ли что-то непонятное. В нашей беседе не было чего-то сверхъестественного или умных речей, лишь организационно-консультационные вопросы. Мы с ним распрощались.

Началось обеденное время. Ровно после обеда пациент снова возник на пороге моего кабинета. Я спросила:

– Вы что-то не поняли?

Он зашел в кабинет, протянул огромный букет цветов и сказал:

– Мне никогда и ни с кем не было так легко говорить, как с вами! Спасибо вам за это!

И после этих слов покинул кабинет. Следом за ним зашел мой коллега, заместитель главного врача по медицинскому обслуживанию. В то время я была заместителем главного врача по экспертизе и у нас с ним был одинаковый служебный статус. Он посмотрел на окно и увидев этот букет пошутил:

– Любовь Андреевна! Я свидетельствую о том, что вы взяли взятку и сумма ее где-то около двух ваших окладов.

Цветы на Колыме действительно стоили больших денег. На что я тут же отшутилась:

– Тогда кофейная церемония в моем кабинете отныне для вас прекращена!

Мы рассмеялись и сошлись на мысли, что великолепный кардиолог и хирург, профессор Амосов, затеяв в своем институте борьбу против взяток, отнюдь не улучшил отношения врача и его пациента. Во взятки он вписал коробку конфет, цветы и даже книги. Так что невольно я попала в категорию нарушителей.

Три букета

Валерий Петрович Бирюков, большой, грузный, немного похожий на известного режиссера Эльдара Рязанова, страдал сахарным диабетом. Этого пациента мне передала коллега и поведала предысторию. Один из ярких симптомов его заболевания – сильная жажда, которую было никак не утолить. Постепенно он слабел и уже не мог работать. После постановки диагноза и назначения лекарства, буквально в считанные дни Валерий Петрович пришел в норму. Вернулся на работу. В знак благодарности своему лечащему врачу он даже встал перед ней на колени.

Прошло время. Выйдя на пенсию Валерий Петрович решил покинуть Колыму, переехав поближе к своим родственникам. День, когда он зашел попрощаться, пришелся на мой день рождения. Поскольку на севере люди оторваны от своих близких, то в рабочем коллективе всегда очень теплые человеческие отношения. Все праздники мы проводили вместе. Случалось, что дни рождения совпадали или отстояли друг от друга на несколько дней. В таких случаях мы всем коллективом праздновали эти даты. И в этот раз мой день рождения совпал с днями рождениями двух коллег. Во время праздника мне сообщили о Валерии Петровиче. Он рассказал о своем отъезде, поблагодарил, пожелал всего доброго и протянул букет невероятных размеров.

– Один для вас мне показалось мало, два неправильно, а три в самый раз!

В его руке были аж три букета цветов! В кабинет я вернулась со словами:

– Всем именинницам букеты!

Что это как ни Божий промысел? Спасибо нашим пациентам!

Товарищ Сухов

В песне о Колыме есть такие строчки: «Колыма, ты Колыма! Чудная планета, девять месяцев зима, остальное лето!» Ни убавить, ни прибавить. Действительно, зима здесь затяжная и суровая. Слава Богу, в нашем поселке жил человек по фамилии Сухов, а по имени Константин. Он создал в типичном кинотеатре советских времен райский сад. Посадил там несметное количество цветов, растений неимоверной красоты и даже пальмы. В огромной клетке проживали птицы: кенары и прочие пернатые, названия которых я даже не знаю. Были там белки, которые все время куда-то спешили, бегая по своим колесикам, а также террариум с медлительными черепахами. Вся эта красота неизменно вызывала восхищение и буквально впитывалась людьми, которые пришли на просмотр фильма. Все появлялись раньше начала сеанса, стремясь сменить декорации белого холодного безмолвия на это тропическое благолепие. Жители поселка поддерживали начинание Константина и, возвращаясь из отпуска, вносили свою лепту в этот чудесный сад и привозили южные растения.

Удивительно, как много может сделать один человек, имеющий мечту в своем сердце. К слову, он был небольшого роста, сухощавый и неопределённого возраста. Все звали его Костя Сухов. Или более уважительно: товарищ Сухов.

Четыре вареника

В первые дни после приезда в поселок Ягодное мы были погружены в бытовую часть жизни. Пришли в магазин, а там очередь. Продают колбасу. Люди берут одну, две, три палки. Мы подходим, а я говорю продавцу:

– Триста грамм.

Она зависает от необычности опции, а покупатель позади меня советует:

– Возьмите целую палку! В следующий раз привезут колбасу только через неделю.

Продавец продолжает вопросительно смотреть на меня. Соглашаюсь и беру целую палку. Люди скупают ящиками сгущенку, тушенку. Вскоре для нас это перестало быть чем-то необычным.

Осваиваем общепит. В глубине чудесного парка стоит «Вареничная» – летний павильон. На самом деле это было утепленное здание, где находилась столовая. В обеденный перерыв там было довольно много посетителей. В очереди впереди нас стояла женщина с, мягко говоря, лишним весом. На ее подносе был полный комплект: салат, борщ, котлеты, гарнир, пирожок и компот. Мы взяли два стакана морса, очень красивого цвета, тарелку салата и соблазнились варениками. На вид они были аппетитными и огромными. В тарелке их умещалось восемь штук. Мы прикинули и решили взять одну порцию на двоих, а на кассе попросили вторую тарелку. В последующие разы себе не изменяли и брали именно такой же набор.

Прошло лет десять. У меня на приеме женщина, которая работала в той самой вареничной. И она рассказывает, что сотрудники на новых жителей поселка сразу обратили внимание и стали наблюдать за нашим гастрономическим выбором. Перед их взором предстала необычная картина: два взрослых человека, мужчина и женщина, взяли два стакана морса, салат, одну порцию вареников и поделили их пополам. Что первое приходит в голову? Наверное, у них нет денег.

– Мы переглянулись между собой. Нам так захотелось налить вам борща, положить котлет, плова. И мы уже было собрались это сделать, но потом одна из женщин пошутила: «Посмотри на них и на себя. Ведь им не нужно лечиться от ожирения!»

Как же здорово, когда понимаешь, тебе не надо ничего лишнего. Вот сейчас это со мной не всегда происходит. К сожалению!

Звездочка на карте

1980 год. В связи с грядущим 35-летием Победы в Великой Отечественной войне местный отдел здравоохранения решил обратить особое внимание на нужды ветеранов. Разошлась директива: все карточки участников войны пометить красными звездочками, чтобы такие люди не стояли в очередях, а имели быстрый доступ к врачам и услугам.

Я веду терапевтическим прием. На моем столе лежит стопка медицинских карт. Среди них вижу карту пациента 1920 года рождения. По возрасту он должен быть участником войны и, не размышляя долго, я приклеила красную звездочку. Тут же вышла и в коридоре назвала его фамилию. Лившук. Виделись мы с этим человеком всего два раза, но я до сих пор отчетливо помню его фамилию. Он смутился, сказал, не его очередь. Я настояла и уже в кабинете он попытался еще раз выяснить, отчего такая привилегия. Тогда я указала на карту:

– Вы участник войны. Имеете на это право.

На что он еще больше смутился и ответил:

– Я не участник. Уберите, пожалуйста.

Я отклеила эту звездочку и не стала особенно вникать. Среди репрессированных были разные люди и уточнять или расспрашивать было не принято. Этот человек был интеллигентным, воспитанным и деликатным. По внешнему виду можно подумать, что он главный инженер или руководитель какого-то крупного предприятия. На самом деле он работал плотником в средней школе.

Пациент лечился от простуды. Я назначила ему лекарство и дату повторного посещения. Когда он пришел в следующий раз, еще были основания для продления больничного листа. Сохранились кашель и общая слабость. Но на мое намерение продлить больничный, он тут же встревожился и настоятельно попросил этого не делать. Он дорожил своей работой, и я пошла на встречу и закрыла ему больничный. Больше Лившука я никогда не видела, но почему-то этот эпизод мне помнится и по сей день.

Эльгенское кладбище

Борис Ильич Арбатов страдал сахарным диабетом. Он был отцом нашего коллеги и очень благодарным человеком. Поздравлял меня со всеми праздниками. Всегда послушно выполнял инструкции по лечению. В общем, идеальный пациент.

В какой-то момент у него возникло осложнение – гангрена нижней конечности – и ему удалили ногу выше коленного сустава. Он еще не успел приспособиться к этой трудной ситуации, как и на второй ноге стала повторяться прежняя история. Хирурги поставили вопрос об ампутации. Меня вызвали в хирургию на консультацию: необходимо расписать лечение сахарного диабета на протяжении операции.

От прежнего Бориса Ильича, казалось, ничего не осталось. У него был совершенно отрешенный взгляд. Я пыталась рассказать ему, как нужно перестроить лечение, добавить инсулин, как это будет ощущаться, но он лишь посмотрел на меня пронзительными глазами и произнес:

– Любовь Андреевна! Отпустите меня! Я не хочу так жить!

Что тут ответишь? Лишь сказала, что распишу план лечения в истории болезни. Он кивнул мне головой, и мы расстались.

На следующий день он умер.

Я попросила его сына и невестку взять меня с собой на похороны. Жил он в поселке Эльген, это около полутораста километров от Ягодного. Мы закончили работу и ближе к вечеру отправились в путь. Приехали в Эльген около восьми часов вечера. Я удивилась, что все уже было сделано. Он лежал убранный и приготовленный в последний путь, а вокруг сидели люди.

Позже я узнала печальную историю поселка. В Эльгене располагался один из крупнейших лагерей. Был там и женский лагерь. Он подробно описан в книге Евгении Гинзбург «Крутой маршрут». После завершения срока освобожденные люди оставались жить в поселке. У них были социальные ограничения по переписке и передвижению по стране. Жизнь шла своим чередом и со временем эти ограничения отпадали сами собой. На Большой земле умирали близкие люди, с которыми стремились поддерживать связь. А здесь, напротив, в силу совместно прожитых тяжелых испытаний появлялись друзья, с которыми уже не хотелось расставаться. Так это поселение превратилось в место, где жили люди, пережившие репрессии, а потом их дети, позже повзрослевшие и родившие своих детей, вот уже и эти дети стали подрастать.

У кого-то не было ни семьи, ни детей. А правило было одно для всех. Когда умирал человек все жители поселка собирались и каждый вносил свой вклад: кто-то мастерил гроб, приводил в порядок одежду, делал бумажные цветы, заготавливал лапник для могилы, другие копали могилу и приводили в порядок место захоронения. И как только они узнали о смерти Бориса Ильича, встретили его и подготовили в последний путь.

На следующий день весь поселок и мы шли вслед за гробом этого человека. Кладбище находилось в каком-то удивительно светлом лесу. Все могилы ухожены. Множество оградок с заботой покрашены в единый серебряный цвет. Жители рассказали о традиции. Накануне родительского дня они выходят на кладбище и, не выясняя, где чей родственник похоронен, приводят могилы в порядок. Это своеобразная благодарность от детей и внуков своим предкам, которые волею судьбы оказались на этом краю земли и дали им жизнь.

Альтшуллер

Пейсах Залмонович Альтшуллер был приятно удивлен, когда во время нашего первого знакомства я безошибочно назвала его имя и отчество. Он страдал сахарным диабетом и ишемической болезнью сердца. Больше 40 лет назад для лечения этой болезни приходилось принимать множество препаратов, которые не очень хорошо переносились организмом. На постоянной основе пациенту выписывались нитропрепараты, то есть продленный нитроглицерин. Одним из таких препаратов был «Нитронг». Его поставляли из Югославии и США. И когда Пейсах Залмонович приходил за очередным рецептом, он спрашивал:

– Откуда поступило лекарство? – если из США, он возражал: – Не надо! У меня еще есть. У меня тетка живет в Америке, не хочу американского! Лекарство из Югославии просил выписать побольше, для запаса.

Когда мой муж-психиатр, подрабатывая на скорой, приезжал к Пейсаху Залмоновичу на вызов, тот всегда спрашивал:

– Любовь Андреевна в поселке?

Мой муж отвечал:

– Да!

– Тогда везите: вылечат, спасут!

В какой-то раз по скорой он поступил ночью. Я совершаю утренний обход пациентов. Иду по коридору в новом терапевтическом отделении. А там огромные двери открыты нараспашку, из палаты раздается бравурная мелодия. Я думаю: «Надо же, кто-то включил радио на полную громкость». Захожу в палату, а там сидит верхом на стуле мой Пейсах Залмонович. Он держит руку, к которой присоединена капельница, облокотясь на спинку стула, размахивает ножкой и распевает какую-то мажорную песню еврейского толка наподобие «Хава нагила». И так он это делает упоительно, что до сих пор в моих глазах эта картинка.

Когда мы приходили на кладбище к сыну и проходили мимо могилы Альтшуллера, я невольно вспоминала эту историю и улыбалась.

Завгородний

Павел Алексеевич Завгородний был широко известной личностью среди медицинской общественности наших мест. Вообще-то он был директором автобазы, но по своему здоровью впечатал в анналы нашей больницы эпизод, который все пересказывали долгое время. А случилось это так. В сорок один год он перенес инфаркт миокарда и был доставлен скорой помощью в больницу. Как водится в таких ситуациях то лифт ломается, то еще чего-нибудь не достает. И пока медицинская служба собиралась найти носилки, людей, которые смогут поднять пациента на четвертый этаж в реанимацию, его жена Ирина схватила своего мужа на руки и за одно мгновение оказалась в реанимации на четвертом этаже. Это произвело неизгладимое впечатление на всех сотрудников.

Ему быстро оказали помощь. Он одолел свой инфаркт. В 80-е годы, терапия таких людей была совершенно иной нежели сейчас, и находясь на лекарственных препаратах, он периодически чувствовал ухудшение и снова становился стационарным пациентом. Несмотря на тяжелое заболевание, отношения у него с врачами складывались прекрасные. Его чувство юмора, желание отблагодарить врачей самым разным образом, всегдашняя помощь медицинским работникам было оценено людьми.

По прошествии времени, понимая, что состояние ухудшается, его отправили в Москву на операцию по шунтированию коронарных сосудов. В Москве, наблюдая отношение к нему жены, которая предупреждала все его желания, старалась во всем ему помочь, оберегала чрезмерно, и тем самым сеяла у него определенную тревогу. Лечащий врач сказал: «Прекратите это делать! Пусть он ведет себя как взрослый человек, сам отвечает за прием лекарств, занимается зарядкой, питанием и так далее!» И это в дальнейшем помогло Ирине по ее здоровью. Она почувствовала себя более спокойно и не стала так уставать.

Павел Алексеевич несмотря на все его болезненные проблемы всегда был заядлым рыбаком и охотником. Для Колымы эти привычки не доблесть, а реальное поведение мужчин. Он привозил рыбу. Ездил всегда с определенной компанией. И тем, что было лишним, делилмя с врачами. А в 90-е годы, когда в больнице с питанием было очень плохо, он привозил рыбу на больничную кухню и просил, чтобы это готовили для пациентов.

У меня с его женой Ириной, она была моей пациенткой, со временем сложились хорошие дружеские отношения. И она, зная, что у меня трое детей, стала со мной делиться рыболовными и охотничьими трофеями своего мужа. Мне было даже не понятно, что с этим делать. Я не была в те времена хорошей кулинаркой, а к рыбе у меня было отвратительное отношение с времен студенчества, когда столовые называли тошниловками, в которых четверг и вторник были рыбными днями. Где рыба была везде, без особого выбора. Минтай с хеком чередовался упорно, но ни то, ни другое вкусно не готовилось. И еще мне не нравился столовский рыбный запах.

Когда Ирина приносила рыбу, на мои протесты, говорила: «Я научу тебя это делать правильно!» Она показала несколько великолепных мастер-классов, как рыбу почистить, как ее разделать, как это сделать для жарки, для варки, для ухи. И ее старания не прошли даром. Я всему этому научилась, вплоть до того, что даже солить икру-пятиминутку. Когда мы уехали с Колымы в 90-е годы, руки не доходили до рыбных изысканий, но в Петербурге я нашла рыбный магазин, в котором всегда продавали хорошую рыбу, и вспомнила все свои навыки. Я стала готовить изумительную соленую форель, лосось. С тех пор все гости, надолго они пришли или накоротке, имели шанс быть угощенными хотя бы бутербродами с рыбой. И ел народ эти бутерброды так, что у меня возникла мысль: «Ко мне ли приходят эти люди? Я ли им нужна? Или им нужны только бутерброды с рыбой?»