П.И.Р.

Любовь Мальцева

П.И.Р.

Глава 1. Присказка

ИНТЕРЛЮДИЯ 1

Тишина. Абсолютная, неотвратимая и безусловная тишина. Тишина, которая приводит в восторг, давит на уши и, в итоге, сводит с ума. Но тишина в данном месте – это еще не показатель того, что здесь и сейчас ничего не происходит. Здесь и сейчас происходило. В абсолютном безмолвии, в абсолютной пугающей черноте вселенной, плыл странный объект. Это не был астероид или комета. И, наверное, его можно было бы назвать космическим кораблем, если бы ни его странная форма, а вернее, отсутствие таковой. Объект периодически изменялся. Происходило это крайне редко, когда на его пути или, возможно, в пределах видимости встречались другие объекты: астероиды, кометы, планеты и прочее. Тогда, плывущий неизвестно откуда и неизвестно куда, объект начинал вибрировать, его поверхность становилась бугристой и переливчатой, на какое-то мгновение объект сжимался, а после резкого разжатия он продолжал свой путь по бесконечным просторам Вселеной в другом виде. Чаще всего это был брат-близнец попавшегося по пути астероида, который оказался на пути объекта. Странствие объекта не было бесцельным. Иногда он заплывал в систему какой либо звезды и на некоторое время зависал в этой системе. Объект поочередно принимал форму всех планет системы, спутников этих планет. Если, на встреченых в системе планетах, была какая-то форма жизни, то Объект зависал над этой планетой, принимал форму, заинтересовавшей его планеты, а через некоторое время от Объекта к планете опускался светящийся белым сиянием луч. Иногда, такая сцепка обитаемой планеты и Объекта была продолжительной, а, иногда, мгновенной. Как бы там ни было, Объект снова и снова продолжал свои странствия, от одной звездной системы к другой, из галактики в галактику, исчезая в одном месте и неожиданно появляясь в другом…

Глава 1. Присказка

Красная луна зловеще плыла в черном небе над черными же силуэтами деревьев, стоявших на высоком угоре тихой речки. Луна была огромная и кроваво красная. Сперва над деревьяи показался лишь ее край, но чем выше она поднималась, тем больше напоминала огромную злую морду, где темные силуэты верхушек деревьев, закрыв собой, так сказать, нижнюю часть лунного диска, нарисовали на нем жуткий оскал.

Накрапывал мелкий дождик, где-то далеко, в противоположной от луны стороне, были видны всполохи, уходящей прочь, грозы.

Люди, сидевшие на берегу реки вокруг, весело потрескивающего, костерка не обращали внимания ни на наводящую жуть луну, ни на затихающую в дали грозу, ни на слякоть, нудно моросящего, дождика. От костерка, то и дело, слышались взрывы хохота. Когда хохот смолкал, и отдельные реплики, по поводу причины его, затихали, то можно было услышать, как кто-то, стараясь придать своему голосу побольше таинственности, произносил: "Это чтооо!? Это разве страаашная история? Вот яаа сейчас расскажу такооое, что вы еще дооолго вздрагивать будете…"Опять раздавались постепенно затихающие смешки, а голосок продолжал: "В одном черном причёооорном гооороде, на чёоорной причерной плооощади, среди чёоорных причерных дереевьев, стоял чёооорный причёоорный дом…"Подростки, а это были именно подростки – парнишки лет четырнадцати-пятнадцати – снова начинали хихикать, рассказчик притворно обижался, отказываясь продолжать страшилку, его хором уговаривали, замолкали, и страшная, никого не пугающая история, продолжалась до нового взрыва хохота.

В конце концов забава пацанам надоела, и они стали о чем-то шушукатся и перепираться. И вот, один, из сидящих у костра, поднялся и направился к одинокой сгорбленной фигурке на берегу. Луна уже полностью встала из-за леса и, довольно прилично, освещала песчанный берег и почти все, что на нем находилось. Теперь можно было увидеть и две палатки, стоящие недалеко от костра, и рогатульки, воткнутые в песок, рядом с водой.

А еще можно было довольно прилично рассмотреть того, к кому направлялся, судя по всему, посланец от костра. Сидящий, почти у самой воды, человек не был подростком, напротив, это был седой старик в теплой цегейковой шапке-ушанке, у которой уши были подвернуты так, что одно ухо болталось в свободном полете, а второе, стояло кверху, создавая впечатление, что старик всегда начеку. Шапка на старике была надета по молодежному, лихо, и было непонятно, как она держится на голове. Тельняшка, поверх которой накинута стеганная телогрейка, черные штаны да сапоги-болотники, вот и весь незамысловатый наряд старика. Парнишка, подошедший к старику, шмыгнул носом и произнес: "Деда, пойдем чай пить, мы ждем тебя ждем…"Старик отвлекся от созерцания неподвижного поплавка на поверхности, отражающей луну, воды и улыбнулся: "Рыбы-то натягали, чаевщики!? Скоро и ночь пройдет… Вечерний-то клев весь у костра просидели! Чего ржали-то, как кони?"Парнишка улыбнулся и шмыгнул носом: "Так мы эта, страшные истории рассказывали – чья страшнее. Никто, деда, не знает! Один ржач! Может ты раскажешь? Уж ты-то точно знаешь! А рыбу? Ну что мы, из-за рыбы что-ли? Мамка и так уж орет, что чистить надоело, каждый день таскаю… Ну что, деда, расскажешь?""Ну, а пошто не рассказать-то, коли рыбачить вам не досуг! Я себе на ушицу наловил, мне твоя мамка-то не указ! – стрик поднялся, поправил шапку, подумал о чем-то, почесывая седую бороденку да глядя на неподвижный поплавок, ну и, махнув рукой, зашагал следом за посланцем к костру.

У костра сидели четверо парнишек. Тот, что ходил за стариком был пятым, по виду, вроде, самый маленький. Старик подошел, осмотрел пацанов и усмехнулся себе в усы, обустроено все с умом: костерок весело трещит, рядом запасенные полешки дров; над костром, на толстой деревянной перекладине, лежащей на двух воткнутых в землю березовых роготулях, висит большой закопченный котелок с чаем из душницы, листьев смородины да белоголовника. Парни засуетились. Было видно, что не первый раз уж все вместе тут ночки коротают: быстро нашлась березовая чурочка, на которую один из парнишек подложил суконные верхонки, понятно, чтоб деду сидеть помягче было; другой пацанишка схватил, висящую на одной из роготулек, жестянную кружку, с привязанной к ней длинной ручкой, и зачерпнул из котелка душистый горячий напиток: "Вот, деда, чай!"– протараторил он, наливая его в большую фарфоровую кружку с отбитой ручкой. Кружка фарфоровая была в единственном экземпляре, и выступала здесь, вероятние всего, в качестве проявления уважения, потому как все остальные пили чай, из потемневших от крепкого напитка и времени, эмалированных кружек. Как бы там ни было, старичок, кряхтя, устроился у костра, отхлебнул чайку из кружки, и только потом негромко заговорил: "Значица хотите вы сегодня стршилку послушать!?""Да! Хотим! Расскажи, деда!"– наперебой утвердительно закивали подростки. Старик помолчал чуть, осмотрел всех, кто вокруг костра сидел, да и произнес: "Я ведь выдумывать-то не мастер! Я могу-то только то, что взаправду было рассказать. Не забоитеся потом! Может смешну каку историю расскажу лучше?""Неее, деда! – загундосили пацаны, – Чего мы! Девчонки что-ли!? Или малышня какая? Не забоимся, расказывай!"Парни распрямились, чтобы казаться больше и представительнее. "Ну что же, – завозился старик на своей чурочке, вытягивая ноги и устраиваясь поудобнее, – Слушайте тогда! Для начала скажу вам присказку, кто от нее испужается – пущай сразу на боковую отправляется! Потом уж нельзя будет!"Старик, приподняв седую лохматую бровь, одним глазом осмотрел юнцов. А те, ощутив внезапный озноб, уже поеживались: то ли от предвкушения порции ужаса, из предстоящего рассказа,то ли от холода, повеявшего неожиданно, со стороны реки. Старик удовлетворенно крякнул, потом закрыл глаза и вдруг хрипло загундосил:

"В ночь луны кровавой – бесы

Открывают в ад завесу!

Ведьмы, колдуны встают -

Спать спокойно не дают!"

Старик ненадолго замолчал и снова глянул на ребят: не найдется ли желающих на боковую? Парнишки не шевелились, только, незаметно как-то, придвинулись к друг дружке поближе. "Чего им на рыбалку сегодня приспичило? – подумал старик, – Им бы с девками на лавочке обжиматься, а они с ночевой на рыбалку… Да еще и со страшилками этими привязались! Ей, богу, как малышня! Ну ничего, попугаю малость!"Парнишки дружно вздрогнули, когда в смотрящих на них глазах старика, вдруг полыхнуло желтым, отраженное от костра, пламя. А старик, нагоняя жути, гнусаво продолжил бубнить свою присказку:

"Вспомним стааарое, былое!

Вспомним страаашное, плохое!

Прошлое разворошим -

Призраков растормошим!

Пууусть придут и не остаавят -

Ужас нам собою яааавят!

Тот, кто станет озираааться,

Чьи глазааа начнут слипаааться,

Уши, кто, заткнеоот руками,

Кто умоется слезаааами -

Тот покоя не найдет!

Страх свой доооолго не уймет!

Лишь тогооо не тронет страх,

Кто, держааа себя в руках,

Слууушать будет до конца,

Не бояааась из тьмы гонца!

Кооооль боишся спать иди -

Призрака приход не жди!"

У костра никто не шелохнулся и не произнес ни слова, а старик начал неторопливый рассказ…

"Давно это было, мне про то мой дед рассказывал, вот теперь и я вам поведаю давнюю жуткую историю про проклятия Каторжного озера, да про призраков кровавой луны там обитающих…

Глава 2. Начало истории

ИНТЕРЛЮДИЯ 2

Странствия привели объект к очередной звезде, имеющей свою систему планет. Объект замер на краю системы, поочередно принимая форму то газового гиганта, то его ледянного спутника; то самой крайней, в системе, планеты; то, планеты-уголька, скользящей по самой близкой к звезде орбите. Всего планет в системе было шесть. Они спокойно скользили по своим орбитам, как делали это много миллионов лет. Все планеты, кроме одной, также спокойно вращающейся вокруг местного светила, были необитаемы. Но небольшая планета, находящаяся на третьей по счету орбите от звезды, была обитаема! На ней была жизнь! Огромный, бирюзовый океан покрывал поверхность планеты и омывал один единственный материк, который собственно, занимал почти половину площади поверхности планеты. Множество растений, насекомых, и всевозможных животных обитали как на материке, так и в глубинах океана. Жизнь, по меркам Вселенной, не так давно зародилась здесь, но была очень разнообразной.

Объкт покинул свою дальнюю орбиту и приблизился к орбите обитаемой планеты. Он изменил свою форму и цвет, став близнецом этой планеты. Теперь среди шести местных планет появилась еще одна, седьмая, имеющая паралельную орбиту со своим близнецом. Обе планеты имели красивый бирюзовый оттенок…

Надо сказать, что Объект не был необитаемым. Он был летательным аппаратом некой высшей рассы разумных, безраздельно бороздившей просторы этой Вселенной. Возможно, что где-то, в других Вселенных существовали рассы способные составить им конкуренцию, но эти разумные о таких не знали и не стремились узнать. Они считали, что их миссия заключается в посещении и проведении экспериментов на обитаемых планетах звездных систем их Вселенной. Эксперименты были разные::от вмешательства в эволюцию отдельных видов животного мира планеты, включая разумных существ, до разжигания распрей и войн между этими разумными.

Что же за расса, спросите вы, могла быть такого о себе высокого мнения, чтобы вмешиваться в ход событий на целых планетах?

Они назывли себя словом "инк". Что это значит? Возможно то, что их родиной была некая галактика Инкурия, в которой когда-то зародилась их жизнь, а, возможно то, что они из себя, на самом деле, и являли…

Глава 2. Начало истории

Луна, что сегодня на небе в красный наряд оделась, в те времена, когда все началось, никого не пугала, была чудесным светилом ночным, помощником всему живому. Да случилось однажды дело страшное, уму человеческому непонятное, а для сил темных отрадное и подспорное. Прокляли ночное светило, и с тех пор раз в году окрашивается оно в красный цвет, кого-то пугая, кого-то восхищая красотой своей, а кого-то и радуя, потому как в ночь такую, желающим непотребства вершить, сила нечистая помощь оказывает. А раз в сто лет, когда луна наша не просто красная, а багряная, кровавая, тогда уж выползают на поверхность ни какие-то там шестерки среди силы злой потусторонней, а самая что ни на есть кровожадная нечисть, во всем своем страшном обличии! И творит, эта нечисть,такое! Но обо всем по порядку, с самого, что ни на есть, начала!

Началась история эта в те времена, когда люди редко встречались в наших местах. Полна была река рыбы всякой, тайга по берегам богата зверьем разным, птицы любой – немерено. Чего же человек-то мало селился? А все потому, что берега-то у речки непростые! Один берег – горы старые, скалистые да неприступные. Другой бережок, на первый взгляд, коли с речки-то посмотреть: песчанный да чистый, угор небольшой, а дальше – тайга богатая и щедрая. Но это только на первый взгляд! А по правде-то, тайга гривками да островками разбросана по болоту бескрайнему, топкому да малопроходимому. Приходили конечно люди, шли за птицей, зверьем, в поиске земель новых и богатых. Приходили, да не задерживались. Все из-за болот этих! Мало того, что непроходимые они, так еще и плодили болота гнуса да мошкары разной немерено! В летнее время даже зверье не выдерживало, лезло в воду да неделями в ней сидело, спасаясь от кровососов. Одним словом, безлюдные места были тогда.

Но однажды наполнился лес возгласами людскими, криками и угрозами. Шли, торопились люди, выслеживали кого-то, и казалось, что охота на зверюгу желаную идет, и нет у той зверюги шанса уйти от той погони, потому как не обращали люди внимания ни на кровососов окаянных, ни на непрходимость болотную. Коли нам-то забежать вперед той погони, да глянуть, кого догоняли, преследовали с остервенением люди, то не увидим мы ни медведя огромного, ни мамонта косматого, ни какого другого зверя. Крадучись, осторожно, путая следы, спасаясь бежала день и ночь молодая женщина. Что сотворила она такое, за что страшный гнев сородичей на себя навлекла? Неведомо! Но была она не одна. В короткие мгновения отдыха, прижимала она к себе крохотную рыжеволосую девчушку. Девчушка малюсенькая, может, год всего-то от роду. Развяжет женщина узел, что на животе у нее крепко затянут, размотает лохмотья, оставшиеся от одежды, да и извлекет на божий свет ребетенка, к груди приложит, и все ласково что-то ему лопочет. Девчушка жадно грудь материнскую похватает, голод уталит, да улыбается матери в ответ, крутит огненнорыжей головенкой. Потом мать снова девчушку в лохмотья завернет, к себе спереди привяжет покрепче, прислушается и, дальше, по болоту прочь от преследователей.

Долго бы так, может, бежала бы она. Может, и смогла бы уйти совсем. Да вот в одну из ночей, как раз когда луна полная была, задержалась она на привале своем. Видать усталость свое взяла, вот и задремала бедняга. А как от сна-то очнулась, тут услышала, что недалеко погоня-то. Схватила ребенка, тоже спящего, да к болотам, в кочки, в кусты, в заросли багульника! Сколько смогла по воде, что крошечными зеркалами по болоту разбросана была, пробежала, чтоб следов не оставить! Да уж поздно – рядом совсем погоня! Упала средь кустов, дрожжит вся, ребенка к себе прижала, да затихла, буд-то и нет, и не было никого!

Вот и преследователи средь деревьев показались! Страшные! Ярость на лицах со страхом перемешана, не понятно только кого они боятся? Неизведанного чего? Или беглянку!?

Когда выскочили, луна за тучи зашла, ни зги не видно стало! Темень одна! Пометались туда-сюда, да обратно, вроде собрались. Спорить стали меж собой: одни дальше идти зовут, другие -назад вернуться. Много их было – и мужики, и бабы! Поорали, поспорили и встали вдруг. Вышла вперед всех старуха: так, вроде, не страшней прочих, но расступились все, головы склонили. А старуха замерла на середине опушки. Волосы – седые, длинные растрепаны; брови насупила так, что глаз не видать! Руки вперед вытянула, пальцы растопырила, да завыла! Ни дать, ни взять, а ведьма самая натуральная! Воет ведьма, к небу руки тянет, а сама раскачивается! Людей, вокруг нее жуть одолевает, стынет у них кровь в жилах! Кто-то не выдерживает, да с рыданьями на землю падает, бьется в припадке! А ведьма только силы набирает, пуще изголяется! Сколько завывала ведьма – неведомо! Да только, видать, услышали ее те силы, к которым она обращалась. А может просто ветер шутку злую сыграл, не понимая, что творит. Но тучи, за которыми луна скрывалась, как кто руками вдруг раздвинул. Повис на черном небе огромный лунный диск, осветил всю округу светом своим серебрянным, почти как днем! Ведьма глазищи открыла, выпучила, развернулась в сторону болота и, трясущуюся руку, вперед себя выставила, указывая корявым пальцем на беглянку.

Поняла бедняга, что схрон ее раскрыт, закричала громко-громко, как зверь раненный, да прочь кинулась… Да только где уж!? Обессилила за столько дней погони, да и ношу свою не бросила, крепче к себе прижала!

Озверевшая погоня следом ринулась, иступленно и яростно. Вот-вот догонят и разорвут. Остановилась вдруг беглянка, дочурку к небу подняла. Та ручонки к луне тянет, улыбается кроха, не чует, что вот уж погибель рядом. Те, кто догонял, тоже встали как вкопаные, с ужасом на огненную головенку ребенка смотрят, пальцами показывают, а не смеют подойти ближе. Хохочет ребенок, купаясь в лунном свете. А женщина заговорила, к луне обращаясь. Сперва тихим, прерывющимся голосом, а потом громче, на крик срываясь. Что говорила, о чем просила? Одной луне ведомо! Но вдруг засияла она еще ярче, полился серебрянный свет дождем на землю! В изумлении подняли головы, да глянули на свет тот преследователи. Полыхнул он так в тот момент, что закрылись бельмами глаза погони. Тишина, сперва, опустилась на болото, а потом, буд-то ад разверзся! Зашумела, загудела погоня и заревела ревом безысходности, тоской и болью наполненным. Беглянка упала на мох болотный в испуге, вскрикнул ребенок и замолчал. А женщина поняла, что ослепла погоня, молча прочь поползла с лихого места, краем, стороной уйти постаралась. Где ползком, где боком, чтобы, невзначай, кто из ревущих ее не схватил, выползла она из болота, обняла девчушку свою, лопоча и успокаивая, постояла, глядя на ослепленных луной, мечущихся, в поднимающемся тумане, людей, а потом отвернулась и спокойно пошла своей дорогой, исчезла, растворилась среди деревьев.

А что же погоня? Не было больше погони! Не было теперь и разъяреных людей! Ползали среди болотных кочек, да зарослей багульника слепые калеки. Ползали, плакали да причитали, на помощь звали. Да только некому было помочь им в этом глухом месте, и сами себе помочь они не в силах были. Несколько дней по всему болоту крики и причитания слышались, потом стоны жалкие и всхлипывания.

В ту ночь, когда последний стон над болотом раздался, зашевелилась вдруг одна из кочек, подниматься начала, руки трясущиеся корявые к небу поднялись, и голос послышался. Слабым голос тот был, но был он голосом той ведьмы, что беглянку нашла. Тянула ведьма руки к небу и бормотала заклинания и проклятия страшные, такие, что другие колдуны да ведьмы знают, но произносить страшатся, потому как произнесшему их одна дорога потом, в муки вечные и нестерпимые. Все громче и громче звучал хриплый лающий голос, луна на небе дымкой подернулась и вдруг приближаться к земле начала! Увеличился диск лунный, наверное, втрое! Замерцали вокруг него сполохи непонятные, засияла луна светом белым. Рухнула тут ведьма на колени, а болото вокруг зашевелилось, поползли по нему кочки и бугры, в одном месте около ведьмы собираясь, и коли оказался бы в тот момент человек какой рядом да увидел бы эту картину, то не поверил бы он глазам своим, а если бы поверил, то сошел бы с ума от увиденного! Вот какая картина открылась бы ему. Стоит на краю болота фигура зыбкая, человек или нет не понятно, потому как не мог бы живой человек так выглядеть и на своих ногах стоять! Все тело, руки, голова старухи были гнусом болотным до костей обглодано, а там, где кое-какая плоть еще оставалась, те места на теле были как черным мехом кровососам покрыты. Голову-то всю объели, череп один остался с лязгающей челюстью, да белыми страшными бельмами глаз! Кое где на черепе болтались клочки седых волос, придавая черепу еще более ужасный вид. А страшнее всего было то, что существо это, которое уже и плоти-то почти не имело, до сих пор шевелилось и орало! Но самое жуткое было то, что не одна эта фигура была! Со всего болота, в немом исступлении ползли, корячились такие же, не то живые, не то мертвые люди! И вот собрались они все вместе, подняли слепые глаза к небу, и стали за ведьмой страшные слова повторять и руки свои к луне протягивать!

Кто-то скажет, что луна не живая, что камень, что ни силы в ней нет никакой, ни могущества, ни сочусвтвия, ни сострадания! Может так. Но в тот момент, когда ведьма свое последнее заклинание прорявкала и упала замертво, стало с луной непонятное происходить, буд-то в поверхность ее тыщи черных молний ударило, задрожжало ночное светило, гул страшный раздался, и рассыпался лунный диск на осколки! Повисли осколки в небе, чернеть стали, того и гляди рухнут на землю… поползла темнота кромешная от болота того в разные стороны. Далеко расползлась тьма по миру, неся с собой бедствия разные. И заполонила бы она весь мир! Да спохватились силы неведомые, те, что за равновесием в мире следят, да разрушиться ему не дают. Спохватились эти силы, бросились причину бедствий искать! И нашли! Увидели, как бродят по болоту злые души, свирепые и неприкаянные, бродят, на все живое и светлое в ярости своей слепой набрасываются и рвут на части. Ничто не могло злобу и ярость этих неуспокоившихся душ задобрить и усмирить. И тогда, силы всемогущие непростое решение приняли: отдать этим душам одну единственную ночь в столетие, чтоб могли они в эту ночь безнаказанно злодейства свои творить! А чтобы хоть как-то все живое от зла их оградить и защитить установлено было, что ночь эта страшная полнолунной будет, а сама луна – кровавой, красной значит! Вняли души нечистые силам земным всемогущим, приняли их условия, успокаиваться стали, но потребовали, чтобы не в столетие раз им волю давали, а каждый год. Тут уж сила всемогущая, что за равновесием в мире присматривала, твердость свою проявила и отказала, но с оговоркой, что если случится вдруг год такой, когда на небе ни разу радуга не появится, да если в том году в такую вот полнолунную ночь ветер северный вдруг подует, да непогоду за собой принесет и, сквозь тучи, осветит землю луна красным светом, вот тогда разрешается силе нечистой мелкие пакости творить. Удовлетворилась нечисть таким решением, позалезли упыри и призраки в самые темные уголки на земле, попрятались, стали часа своего ждать. Больше всего их на том болоте осталось, с ведьмой их во главе. В глубь, в трясину болотную сгинули они. Там желанную ночь дожидаться стали.

Силы же всемогущие собрали осколки луны в одно целое, да светило ночное обратно на небо вернули. Заклинание, какое надобно произнесли, чтоб было это светило добрым к путникам ночным, помогало чтоб людям и всему живому на Земле ровно сто лет. Так и вышло. Но век пролетел, минул, как не было. В самом средоточии луны по истечении его, затлел, загорелся алый огонек. Сперва еле мерцающий, он рос, набирался силы и вырвался наконец на поверхность бордовыми сполохами. И кому довелось увидеть, как это случилось, рассказывали, буд-то было у них ощущение, что сердце у луны вырвали и кровью она истекает. И в тот же миг, как окрасилась луна красным цветом, завыла, заулюлюкала на болоте сила нечистая, своего часа дождавшаяся. Повылезли души неприкаенные из укромных мест, где сто лет прозябали!"

Старик, внезапно замолчав, громко прихлебнул подостывший чай, и спросил: "Может спать кто захотел? Вон, совсем поздно уж! Луна-то в зените!"Он глянул на внимательно слушающих притихших парней, которые подняли головы на луну, отливающую сегодня красным цветом. "Нет, деда! – раздался неуверенный голос, – Не хотим! Страшного-то ничего не было! Рассказывай дальше! Интересно же, чего там потом было!?"В этот момент, на фоне луны промелькнула какая-то тень, может птица ночная на охоту вышла, но в тот же миг высоко на угоре завыло, заплакало какое-то животное. Парнишки вздрогнули, собираясь уж оглянуться в сторону угора, но вспомнили присказку старика, его запрет озираться и оглядываться. Поползли противные мурашки по пацанячьим спинам, от того теснее прижались пацаны друг к другу, не стесняясь и не прикидываясь больше взрослыми. Уставились молча парни на рассказчика, ожидая продолжения страшилки. Старик же хмыкнул, спокойно созерцая и красную луну, и явно испуганных, его рассказом, "взрослых", отхлебнул из кружки чаю и продолжил: "Слушайте! Ночь первой кровавой луны была жуткой…

Глава 3. Месть