Чаща

Я нервничала, и было отчего.

* * *

Про нас говорили разное – кто-то жалел, кто-то подозревал, а кое-кто не стеснялся в выражениях, называя убийцами. Боже мой, что пришлось пережить моей матери! Уверена, случившееся стало спусковым крючком её болезни. Она цеплялась за каждую деталь, переспрашивала, заставляла вспоминать подробности, доводила себя и меня до истерики и в конце прижимала мою голову к себе так сильно, что, казалось, мой череп лопнет, как переспелый арбуз.

Верила ли она мне? Сомневаюсь. Да и кто поверит в то, о чём я твердила раз за разом. Я стала свидетелем чего-то необъяснимого, не поддающегося логике, что, вероятно, лишь мешало следствию. Когда я стала старше, то поняла, как рисковала. Меня могли и в «дурку» отправить. Ведь мои друзья были куда как сдержаннее в этом вопросе. Возможно, именно это и разделило нас.

Я глубоко вдохнула влажный московский воздух. В горле загорчило. За спиной безостановочно двигались машины, внизу, перекатываясь желтовато-серыми барашками у берега, блестела свинцовая вода. Я приняла Москву вместе с её ритмом и энергетикой, с её улицами и мостовыми, с памятниками, парками, наглыми голубями и чайками не сразу. Но всё изменилось в тот самый миг, когда я впервые увидела Дениса Перчина. Господи, я ещё и имени его тогда не знала, но вдруг ощутила этот город своим просто потому, что он живёт в нём. Верила ли я в любовь с первого взгляда? Я предпочитала совсем не думать об этом и уж тем более не искать. Моё положение было слишком шатким, чтобы позволять себе думать о всяких глупостях… Но любовь – это не глупость, это невероятное чувство, способное раскрасить самый серый день яркими красками.

Однако случаются такие дни, которым не поможет даже самая солнечная палитра.

Мне нужно было вернуться, чтобы поставить точку и смириться с тем, что случилось. Иного выхода я не видела.

Прежде чем направиться к метро, я написала Кате. Спросила, как у неё дела и когда её выпишут. Катя перезвонила по видеосвязи.

– Привет, Марьяночка! Как ты?

– Слушай, Катюш, тут такое дело… Перчин берёт на моё место кого-то другого.

– О…

– Но обещал как-то помочь. Только, думаю, у меня ничего не получится.

– Перестань говорить ерунду!

– Ладно, не буду. Просто я сегодня уезжаю.

– Отдохнуть на выходные?

– Типа того.

– У тебя какой-то голос странный. Всё в порядке? Ой, ничего не говори, а то мне нельзя волноваться!

– Я в полном порядке! – заверила я её со всей убеждённостью, на какую была способна в эту минуту.

– Ну, тогда не пропадай, пиши!

– Хорошо! Здоровья тебе, Катюша!

– Пока-пока!

Когда экран погас, я сунула телефон в карман и зашагала к метро.

Народу, как всегда в это время, было много. Нырнув в вагон, я уцепилась за поручень и уставилась в окно, привычно отключившись от окружавшей толкотни и шума.

Мы познакомились с Катей благодаря её мужу, Виталию. Тогда я работала в огромном офисном центре, в магазине цветов и подарков. В этом же центре находилась и компания Перчина. Собственно, там я и увидела его в первый раз. Время от времени он заходил в бутик, покупал цветы и всегда оставлял щедрые чаевые.

Цветы в Москве вообще товар первой необходимости. Я и подумать не могла, что эта работа поможет мне не только продержаться на плаву, но и выдохнуть после череды довольно неудачных трудоустройств. Честно говоря, я толком не понимала, куда приткнуться, потому что, хоть и училась на заочном, получая высшее образование после художественного училища, но не каждый работодатель был готов отпускать меня на сессии. Не имея связей и возможностей, доступных более удачливым сокурсникам, я чувствовала себя скованно. И всё же не теряла энтузиазма.

Хозяйка магазина, Анаит Абрамовна, пошла мне навстречу и даже брала мои натюрморты в продажу. И ведь продавала! Сама или её дочка Седа, которая подменяла меня по мере необходимости. Уже потом, когда я ушла в «Арт-Панораму», моё место заняла племянница Анаит Абрамовны из солнечного Дилижана.

А до этого я смотрела на мир из своего цветочного шатра, запоминала вкусы и предпочтения постоянных клиентов, общалась, впитывая столичную уверенность и деловитость.

Однажды я увидела, как Перчин и Катя спускались вместе на лифте, потом они остановились прямо напротив меня. Тогда я не знала, что он – это Перчин, а Катя – это Катя, но при виде их ощутила укол ревности. Потом Катя ушла, а Перчин огляделся и остановил взгляд на мне. Я тут же занялась цветами, чтобы скрыть смятение. Должно быть, он подумал тогда, что я слежу за ним. Ну а что мне оставалось делать, если я пришпилена к своему месту? Вскоре в магазин зашла покупательница, и я отвлеклась на неё.

В общем, с мужем Кати, Виталием, получилось так: он покупал букет кустовых роз, довольно придирчиво, надо сказать, а когда ушёл, я заметила оставленный телефон. Выбежала, но молодого человека нигде не было. Ладно, подумала я, вспомнит и вернётся. И тут телефон зазвонил. На экране я увидела ту самую девушку, которая была рядом с мужчиной моих тайных грёз и высветившееся имя – Любимая.

– Алло! Здравствуйте! – ответила я, не успев даже сообразить, правильно ли поступаю. – Этот телефон был оставлен в магазине «Цветы и подарки», он находится на первом этаже напротив главного входа…

Катя прибежала минут через десять.

– Ой, вот спасибо! – приложив руку к груди, воскликнула она. – Последняя модель, не хотелось бы потерять!

Да, я знала, сколько стоит золотистый новенький гаджет. Через несколько метров от меня как раз находился магазин техники. Свой я приобрела в кредит куда как за меньшую сумму и расплачивалась за него уже полгода. Зато теперь у меня был аппарат со всеми необходимыми функциями, заработанный честным трудом.

– Меня зовут Катя, а это телефон моего Виталика. Что он купил у вас?

– Кустовые розы.

– Молодец, – улыбнулась она. – Помнит!

– Что помнит?

– Дату нашего знакомства! Ну ладно, я тогда побежала, а то шеф заметит!

– А где вы работаете? – Слова вырвались сами собой.

Катя ответила. Через несколько дней мы вместе сходили в кафе на обед и обменялись номерами. Я подарила ей одну из своих картин. Да, мне очень хотелось, чтобы мои картины жили у счастливых людей. В общем, благодаря Кате я и оказалась в итоге рядом с Перчиным.

* * *

…Во время пересадки я вдруг ощутила приступ паники и не сразу сообразила, в какую сторону идти. Уши заложило, перед глазами вспыхнули световые круги. Я несколько раз вдохнула и выдохнула, чтобы прийти в себя.

До своей станции «Электрозаводская» я доехала с ощущением полного раздрая и неуверенности в том, что поступаю верно. Во мне бурлили противоречивые чувства: с одной стороны, хотелось забыть обо всём, а с другой – разве я могу себе это позволить?

Этот телефонный звонок, оповестивший меня безликим голосом следователя Черёмухина о том, что мне следует явиться как можно быстрее, до сих пор звучал в голове. Я не знала, зачем понадобилась следственному отделу. Передо мной вновь возникла заметка про пропавшую девушку Ингу. Мне не хотелось даже думать о том, что эти события как-то связаны. И всё же я постоянно отслеживала новости из жизни родного города, оставаясь вдали от него, потому что не могла забыть про неё – Веру…

2

Домой я пришла с гудящей головой. Ольга Леонардовна, хозяйка квартиры, жила в Подмосковье и в прошлом работала номенклатурным работником. Квартиру она сдавала последние лет тридцать. Стоимость метров в «сталинке», даже несмотря на отсутствие ремонта, с каждым годом неуклонно росла, но сама Ольга Леонардовна говорила: «Вот умру, пусть этим сын занимается, а пока мне хватает». Да и брала она за постой по-божески, не в пример некоторым.

Соседствовала я с Тамарой, которая приехала из Нижнего Новгорода на заработки. С ней мы пересекались нечасто, потому что она работала сменами, а я не беспокоила её без нужды. Тихое сосуществование двух одиноких женщин разного возраста и разных интересов. Тамара смотрела сериалы, а я рисовала. Её не раздражал запах краски, а меня – любовные стенания героев очередной «просто Марии».

Заметив полоску света под дверью, я постучалась.

– Тамара, добрый вечер! Простите, ради бога, за беспокойство…

– Привет! – откликнулась та, сплёвывая в ладонь шелуху от семечек.

– Я сегодня уезжаю. Присмотрите, пожалуйста, за моими цветами. Я оставлю ключ от комнаты.

– Домой, что ли, поехала?

– Да.

– Ну, ехай, конечно, раз нужда есть. Присмотрю за твоими ромашками.

– Фиалками. Я сегодня воду налью, а вы проверяйте. Если земля будет влажной, то не поливайте. А если сухая, то да. Только в поддон надо лить, а то сгниют.

Тамара отвела взгляд от маленького переносного телевизора, стоявшего прямо на столе, и уставилась на меня, моргая припухшими веками.

– Ага, – кивнула она и снова отвернулась к экрану.

Я не была садоводом, но как-то так получилось, что за время работы в цветочном магазине у меня вошло в привычку забирать домой списанный товар. Возиться с ним хозяйка не любила. В основном это были фиалки – нежные растения, требующие к себе особого отношения, освещения и ухода. В конце концов Анаит Абрамовна перестала их заказывать, а на моём подоконнике выстроилась целая шеренга разноцветных прелестниц.

Приняв по-быстрому душ, я сложила вещи в спортивную сумку и немного прибралась в комнате. Затем доела суп, помыла посуду, заварила чай и выключила свет. Стоя у окна, я глядела на городские огни и думала о Перчине. О том, что сегодня он выполнит обещание и поедет к своему «солнышку», останется на ночь и…

Всё правильно, так и должно быть.

– Ты чего в потёмках? – Тамара щёлкнула выключателем и хмуро огляделась. – У тебя всё нормально? Выглядишь так, будто… – Она не договорила и открыла холодильник. – Поезд когда?

– Через два часа.

– Успеешь ещё. Яблоки вон возьми в дорогу, я с рынка принесла.

– Да ну, зачем…

– Что зачем? Сколько ехать-то?

– Ночь. Потом на автобусе.

– Точно оголодаешь. Бери, говорю. И булку вон порежь с колбасой. Сейчас отнекиваешься, а потом деньги тратить придётся. Чего сорвалась-то вдруг?

– Дела.

– Дела… Ну, если дела, то тогда да. Вернёшься когда?

– В понедельник сразу на работу, – не очень уверенно произнесла я.

Тамара зевнула и зашаркала обратно, бубня что-то себе под нос.

Я посмотрела ей вслед и вдруг вспомнила маму. Господи, а ведь Тамара, кажется, как раз в том возрасте, когда её не стало. И говорит так же: вроде грубовато, а с заботой. Вот так начнёшь думать, и сердце опять заноет, заболит… Чёрт его знает, как так всё получилось.

Я помыла яблоко и отрезала ломоть батона, колбасу брать не стала. Сложила всё в пакет, решив, что воду куплю на вокзале.

Пока то да сё, пришло время выходить. Свет в комнате Тамары уже не горел, значит, ей нужно вставать засветло. Я оставила ключ в замке своей комнаты. Ещё раз проверив документы, телефон и зарядку, вышла и закрыла дверь.

Пока шла к метро, успела продрогнуть. Я знала, что это от нервов, потому что вечер был тёплый. Как и тогда…

Резкий звук автомобильного клаксона раздался так внезапно и резко, что я подскочила на месте, сердце заколотилось о самые рёбра.

– Придурок…

Я прибавила шагу, на ходу нащупывая пластиковую карту для прохода через турникет.

На нужном перроне я оказалась за полчаса до прибытия поезда. Народу было много, чемоданные колёсики скрежетали по бетонному покрытию, а из динамиков одно за другим неслись оповещения для пассажиров.

Обратный билет брать не стала. Уеду сразу, как только решу все вопросы, хоть на перекладных, таков был мой план.

За всё это время домой я ездила лишь один раз, на похороны матери. Случилось это уже после того, как я уехала из Бабаева на учёбу. Была середина осени – в октябре зарядили дожди, и казалось, конца и края им не будет. Воздух стал тяжёлым, всё время хотелось спать. Похороны тоже прошли как во сне, муторном и горьком.

Я не могла оставаться, уехала на следующий день, переночевав у соседей. Мне было не по себе оттого, что придётся провести ночь в одном доме рядом с отчимом…

* * *

– Ну вот, как-то так… – Георгий опрокинул рюмку и, не закусывая, налил следующую.

– Царствие небесное рабе божьей Людмиле, – нестройным хором поддержали остальные.

– Отмучилась, касатка, – всхлипнула тётка Дарья. – Как же ты теперь будешь-то, сиротинушка?.. – тоненько взвыла она, прижимая меня к себе.

– Не пропаду… – От тётки пахло куриным навозом и жареным луком. Я чуть отстранилась и взглянула на Георгия.

Запавшие щёки, выбритый подбородок, на котором видны мелкие порезы, взлохмаченные волосы. Как же он брился? Все зеркала в доме занавешены плотной тканью. Клетчатая рубашка с растёгнутым воротом и косо свисавший со спинки стула пиджак. Стиснув зубы, я с трудом отвела взгляд от отчима.

– Георгий, ты уж держись, – подал голос муж тётки Дарьи, дядька Коля. – Живым живое…

– Помолчи уж! – шикнула на него супруга. – Хорошая была женщина, порядочная, добрая. Жаль, мало пожила. Сколько Марьянке-то было, когда ты Людку замуж взял, а, Георгий?

Щека отчима дёрнулась, а я тут же произнесла про себя: «Одиннадцать».

– В пятом классе училась, – хрипло ответил он.

Надо же, помнит.

– Получается, всего шесть годочков вместе прожили? Ох-хо-хонюшки… Мы-то вон пятый десяток с Колькой живём…

– Не живём, а маемся! – пьяно хихикнул дядька Коля и тут же получил ощутимый тычок в бок.

– Мается он! Только гляньте на него – страдалец!

Поминки шли своим чередом. Свеча перед портретом матери почти догорела, и я взяла другую из тех, что принесли из церкви.

– А Веркины родичи были на похоронах, не видели? – спросила молодая женщина с рыжей завитой шевелюрой. Кажется, она работала вместе с матерью и фамилия её была Розова. Да, точно, Розова. А имя – Лилия. Лилия Розова – как цветочная клумба, смеялась мать.

– Не, не видала… – тут же отозвалась тётка Дарья.

Обернувшись, я заметила, как женщины многозначительно переглянулись. Оно и понятно. Могу представить, что говорят обо мне в городе: бумеранг прилетел или божье наказание. А я так думаю, всем нам рано или поздно прилетит, и за что – найдётся.

Я столько раз клялась, что не имею никакого отношения к исчезновению Веры, что сама стала сомневаться в этом.

– Ну что, пойдём мы, наверное, – вздохнула тётка Дарья. – Марьянка, помочь тебе со стола убрать?

– Оставь! Сам уберу! – окинув всех мрачным взглядом, заявил Георгий.

– И то верно, посиди ещё… помяни…

– Останьтесь ещё, тётя Даша! – попросила я.

Она посмотрела на меня с жалостью, но кивнула.

– Не уходи, побудь со мною… – вдруг затянула Лилия, подперев кулаком острый подбородок. Дядька Коля заблеял, подпевая ей, и потянулся за бутылкой.

– Ну, началось, – хмыкнула тётка Дарья. – Перебрала малёха Лилька-то. Пойдём на улицу, продышишься! – велела она и, выбравшись из-за стола, подхватила Лилию под руки. Та икнула, расплакалась, но пошла за ней.

На душе у меня было гадко. Конечно, к смерти родителей никто не готов, но всё случилось так неожиданно, что я до сих пор ощущала себя будто в ватном коконе. Мы разговаривали с матерью по телефону за четыре дня до её смерти. Она переживала за меня и просила, чтобы я приехала на Новый год. Я так и планировала, хотела провести с ней все праздники, помочь по дому и вообще… Студенческая жизнь – штука интересная, но я как-то не особо влилась в неё. Наверное, потому что боялась опять привязаться к кому-нибудь, а потом потерять. Терять больно. Невыносимо больно, особенно когда считаешь виноватой в этом себя.

Я собрала грязные тарелки и отнесла их на кухню. Дверь в сени была распахнута настежь, поэтому на обратном пути я решила прикрыть её, но услышала голоса.

Тётка Дарья и Лилия стояли на улице. Пахло табачным дымом.

– Ну откуда я могла знать, а? – шмыгала носом Лилия. – Это всё она… она сделала!

– Тс-с, не шуми… Сделала и сделала, чего теперь…

– И что же, мне теперь отвечать? Я ни в чём не виноватая!

– Так нет человека-то. Всё… нет…

– Господи, ну зачем она, а?

– Ох-хо-хонюшки… Марьянку жалко. Молоденькая совсем.

Я взялась за дверную ручку. Дверь скрипнула. Женщины замолчали. Огонёк сигареты взметнулся и упал далеко за порогом.

Несколько знакомых и соседей тихо переговаривались за столом. Я предложила чай, но все отказались. На трюмо лежали приготовленные поминальные кульки, которые мы с тёткой Дарьей собрали рано утром перед похоронами. Кто-то брал сам, кто-то по забывчивости нет, поэтому я молча совала в руки каждому с просьбой помянуть свою мать.

– Лилю до дому подвезут, не волнуйся, – шепнула мне на ухо тётка Дарья, будто я только об этом и думала.

Конечно думала, но лишь о том, что услышала. Моя мать работала старшим фармацевтом в аптеке на Советской, и, как я поняла, что-то у них там произошло. Но теперь-то уж чего? Теперь всё… разбирайтесь сами…

За весь день мы практически не разговаривали с Георгием и даже на похоронах стояли поодаль друг от друга. Меня это не удивляло до той самой минуты, когда, провожая соседей, я не поймала на себе его взгляд – острый, будто бритва.

И вот тогда я поняла, что не смогу остаться с ним в одном доме. Я боялась его, и я боялась себя…

* * *

В поезде я взяла бельё и сразу же легла. Мимо меня постоянно ходили люди, где-то заплакал ребёнок, но постепенно все угомонились. Закрыв глаза, я представила лицо Перчина: когда он был чем-то озабочен и хмурился, то между его бровей появлялась глубокая морщинка. Перчину двадцать восемь, и он один из самых лучших архитекторов Москвы. У него новый красивый офис с высокими окнами и очень много работы. Так много, что, если я откажусь от его предложения, то он скоро забудет обо мне и никогда не вспомнит. На моё место придёт другая девушка, гораздо умнее и красивее, и, конечно же, профессиональнее. Катя родит двойню и окунётся в ворох приятных забот и бессонных ночей, ей тоже будет не до меня.

Что же мне тогда делать? Глупый вопрос, Марьяна Игоревна. Обо всём узнаешь у следователя Черёмухина. Красивая фамилия – Черёмухин… Но Перчин лучше. Перчин лучше всех… всех… всех…

* * *

– Вологда через двадцать минут!

Я вздрогнула и не сразу сообразила, где нахожусь. Проводница уже прошла мимо меня, повторяя одно и то же сонным монотонным голосом. Я натянула одеяло на голову и зевнула. Потом кое-как прибрала волосы, заколов над ушами невидимками. В туалет уже выстроилась очередь, и я, прислушавшись к себе, решила, что потерплю до вокзала. Хотелось пить, а я про воду совсем забыла. Зато помянула добрым словом Тамару, ведь говорила же, а я не прислушалась.

Собрав постель, выдвинула стол и обулась. Достала из сумки яблоко, но закинула его обратно и заторможенно вгляделась в предутренние сумерки за окном. Светало быстро: всё чётче на сером фоне выделялись столбы и постройки, придорожные пыльные кусты и деревья.

До Бабаева мне нужно было добираться ещё шесть часов на автобусе. Времени было достаточно, чтобы купить билет, позавтракать и написать тётке Дарье. Отчиму мне писать не хотелось. Насколько я знала, он так и жил в нашем доме. Конечно, он имел на это право, потому что только благодаря его усилиям наше жилище наконец обрело достойный вид. Вообще, надо сказать, Георгий привнёс в нашу с мамой жизнь много того, о чём мы даже не мечтали. Вернее, это я поняла уже гораздо позже.

А когда он только появился, я его возненавидела.

Это жгучее чувство, которое поселилось у меня внутри и выжигало чёрную дыру каждый раз, когда я видела его рядом с матерью, разрасталось с каждым днём. Поначалу я принимала его за обиду. Дети часто обижаются, а если они единственные в семье и привыкают к тому, что всё внимание предназначается им, то демонстрация этой обиды становится ежедневным испытанием.

Но из обиды выросла ревность, а потом и ненависть.

У нас в городе все знали, что мама родила меня от любимого человека. И замуж за него собиралась. Она окончила фармацевтический колледж и начала работать, а мой будущий отец, уже отслуживший во флоте, остался в Северодвинске. Они познакомились, когда он приехал в Бабаево к родителям в отпуск, и стали встречаться. А через полгода подали заявление в ЗАГС. Отец уволился, переехал в Бабаево. За две недели до регистрации брака мой отец разбился на мотоцикле. Обычная история: сырая после дождя дорога и вылетевший на встречную полосу «КамАЗ», за рулём которого заснул водитель. В итоге «КамАЗ» съехал в кювет, водитель отделался сотрясением мозга, а мой отец погиб.

Звали его Игорь Шестаков.

Мама говорила, что я очень на него похожа, да я и сама находила это сходство на фотографиях, которые у неё остались. Его родители умерли один за другим, когда я ходила в детский сад, старшая сестра продала квартиру и уехала с мужем на север. Пока были живы, бабушка и дедушка поддерживали маму. Когда она осталась беременной, уговорили её взять фамилию их погибшего сына, чтобы я могла носить её с рождения. Моя мама выросла с бабушкой и, когда всё случилось, то уже была круглой сиротой.

В общем, когда в нашем доме появился Георгий, в меня будто бес вселился. Я была уверена, что лучше моего отца, чернобрового, улыбчивого и вечно молодого, нет никого на свете. Но мать-то не молодела, конечно, и всё же для меня её замужество стало громом среди ясного неба.

Георгий работал в Бабаевском леспромхозе. Я никогда не спрашивала мать, где и как они познакомились. Наверное, из вредности. Но руки у него росли из правильного места, и умом бог не обидел – это следовало признать.

Для Бабаева урвать свободного мужика женщине с ребёнком было делом невероятным и бурно обсуждаемым. Георгий обладал мужской привлекательностью, но был молчалив и даже угрюм. И силы в нём было немерено. Я не раз видела, как он с лёгкостью поднимает огромные брёвна, а однажды даже вытащил соседский «уазик», попавший в дорожную канаву.

А ещё от него всегда хорошо пахло лесом и свежестроганой доской. Поначалу этот запах в нашем доме был для меня чужеродным, и я демонстративно морщила нос и открывала форточки. Но потом привыкла. Впрочем, если бы привыкла, то перестала бы его замечать, а получается, что ждала. Ведь, когда Георгий приходил, принося с собой волну дикого лесного аромата, мои ноздри буквально трепетали. К утру этот морок рассеивался, но я знала, что вечером всё повторится.

Мать теперь приходила раньше, на работе не задерживалась. Суетилась на кухне, чтобы разогреть к приходу Георгия ужин, а когда в сенях хлопала дверь, подскакивала и бежала, как девчонка, к нему навстречу. Я слышала, как она тихо смеялась и делилась новостями. Нравилось ей болтать всякую ерунду. Раньше она со мной обсуждала всё подряд, а теперь нашла новые свободные уши.

Немногословный, замкнутый, Георгий сразу же взялся обустраивать наше жилище. Дом у нас был старый, но крепкий, его построил ещё мой прадед. Но потолки были низковаты, крыша в некоторых местах прохудилась. За полтора летних месяца Георгий поднял крышу на три бревна и переложил кровлю. На время ремонта для ночёвок тётка Дарья выделила нам одну из пристроек, примыкавшую к нашему участку. Правда, отчим оставался в доме, работая допоздна, а мать, уложив меня, под предлогом проверить, как там и что, убегала к нему. Я засыпала в одиночестве, сгорая от обиды, а когда просыпалась, все были уже на работе.

Едва продрав глаза, я пролезала под заборной сеткой и подолгу смотрела на меняющийся на глазах дом. Лето было жаркое, почти без дождей, но Георгий изо дня в день после работы стучал молотком и затаскивал длинные доски наверх без чьей-либо помощи. Дядька Коля, муж тётки Дарьи, порывался если не помочь, то дать совет, но Георгий лишь отмахивался или делал вид, что не слышит. И был прав: от дядьки Коли на крыше всё равно не было никакого толку.

За лето Георгий загорел до черноты. Местные кумушки специально прогуливались мимо нашего дома, засматриваясь на его крепкую мускулистую фигуру.

В начале августа мы вернулись в дом, и только тут я увидела, что внутри тоже многое изменилось. Георгий переделал небольшой чулан, в котором раньше хранилось столетнее барахло, и теперь у меня появилась своя комната. Маленькая, но своя. До этого я спала в большой, проходной «зале».

Как-то Светлана Александровна Завьялова, моя учительница по рисованию, спросила: скоро ли у меня появится брат или сестра, чем настолько меня озадачила, что с этим вопросом я в тот же день обратилась к матери. Надо было видеть в эту минуту её лицо. Сначала она покраснела, потом побледнела и загрохотала посудой в раковине. Через несколько минут села напротив и спросила: