Полная версия:
Чаща
Маша Ловыгина
Чаща
Иногда мне кажется, что быть взрослым – это не иметь простых и ясных ответов.
Юн Эво. Солнце – крутой бог…один и тот же кусок жизни имеет два измерения: в реальности и в воспоминаниях.
Виктория ТокареваНикто так не похож на невинного, как виновный, который ничем не рискует.
Тристан Бернар
© Ловыгина М., 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Пролог
Так уж получилось, что это был наш последний день вместе.
Я даже не знаю, сохранилось ли то место, где они обычно встречались – пятачок земли между двумя домами старой, немецкой ещё застройки, со ржавыми качелями на окраине Бабаева. Снести дома должны были уже давно, но то ли у руководства города руки не доходили, то ли о них попросту забыли. Никому они не мешали. Так и стояли – двухэтажные, с заколоченными досками крест-накрест дверьми и с частично выбитыми стёклами. Летом дома утопали в зарослях сирени, а зимой в высоченных сугробах, медленно сползая в овраг, за которым начинался лес. От выкрашенных жёлтой краской стен веяло предсмертной тоской, но никто из них этого не замечал.
Туда они и пригласили меня однажды. Там мы встречались потом почти каждый вечер. Оттуда мы пошли в лес в день нашего выпускного…
Если бы я была писателем, то сказала бы об этом так: наши чувства и ощущения звенели, как натянутые струны, искрили от распиравшего счастья скорой взрослой жизни и ещё детских, по сути, иллюзий. Тогда казалось, что мир принадлежит нам целиком и полностью, что все мечты обязательно сбудутся, более того, мы обретём то, о чём даже не имели представления в своих радужных мечтах. Мы были чисты и невинны, стремительны и жадны.
Нас было пятеро: Ира, Данька, Сашка, Вера и я.
С выпускного мы удрали в самый разгар дискотеки. По пути заскочили к Сашке. Его отец был на работе в отделении городской полиции. А мать сидела в актовом зале, где проходил праздник, рядом с директрисой, раскрасневшаяся от выпитого, нервов и танцев. Выпускной – он ведь не только для нас, он и для родителей, которые «вложили душу и средства» в собственных детей.
Мы уходили под оглушающий «бум-бум» и «новогоднюю» иллюминацию, зная, что никто нас не хватится. Мы были словно мушкетёры, давшие клятву в вечной дружбе.
Наивные, что мы знали тогда о том, что клятвы остаются лишь словами, а обстоятельства, словно снежная лавина, обрушиваются в самый неожиданный миг и погребают под собой всё живое.
Это был вечер, память о котором до сих пор возвращает меня в недавнее детство. Но за мгновением оглушающей, какой-то щенячьей радости всегда наступает тягучее и мрачное состояние парализующего страха перед будущим. Поэтому я стараюсь лишний раз не напоминать себе об этом. И всё же… продолжаю помнить.
Нам нравилось проводить время в лесу, на берегу реки Колпь – летом она становилась спокойной и ленивой, «медовой», как любили у нас говорить. Пологие берега густо зарастали сочной травой – лежишь в ней как на перине и смотришь в небо. Красота! Вот и в тот поздний вечер нас неумолимо потянуло в лес, как к старому другу, с которым предстояло долгое расставание. И плевать нам было на дискотеку и праздничный стол, накрытый в школьном актовом зале, на сгущающиеся вокруг сумерки и шёпот могучих сосен. Нас манила свобода.
С годами многое стирается из памяти, но я до сих пор ловлю тот, уже призрачный, густой запах сосновой смолы и плеск речной воды, отблески костра на наших лицах и стрёкот кузнечиков, горьковато-сладкий вкус сока на губах и ощущение неминуемой беды, внезапно сжавшее горло…
Наверное, всё могло бы быть по-другому, если бы мы не пошли тогда в лес. Но, как известно, история не терпит сослагательного наклонения.
Я буду помнить тот день всю свою жизнь. Мне бы хотелось его забыть, хотелось бы верить, что всему есть объяснение, но дело в том…
…что домой мы вернулись не все.
1
«Новости Бабаево:
Полиция разыскивает 18-летнюю Ингу Смирнову. Девушка ушла из дома 7 июня, до настоящего времени её местонахождение неизвестно.
Приметы: на вид 18 лет, рост 156 см, среднего телосложения, глаза серые, волосы прямые, тёмно-русые.
Была одета в синюю толстовку с капюшоном, джинсы, кроссовки белого цвета.
Информацию о пропавшей девушке можно сообщить по телефонам…»
Я вчитывалась в скупые данные, будто могла увидеть в них что-то большее, чем значилось в сводке. Рассматривала фото, пытаясь уловить знакомые черты – вдруг я видела её когда-то? Вряд ли, конечно, она младше меня на пять лет, значит, была подростком, когда я уехала.
– А где у нас исправленный проектный договор с господином Козлевичем? В программе почему-то только старый вариант, – выдернул меня из раздумий голос шефа.
– С Козлевичем? – Я вскочила и неуклюже развернулась, зацепив клавиатуру и едва не расплескав стоявший рядом с ней стакан с водой. – Козлевич…
– Трёшка на Беговой, – подсказал шеф, и от звука его низкого голоса у меня поджались пальцы в босоножках.
– А я думаю, какой такой Козлевич? Пять минут, Денис Александрович. Сейчас найду и принесу.
Шеф задержал на мне взгляд, на мгновение лицо его разгладилось, но потом вновь обрело озабоченное выражение, из чего я сделала вывод, что моя робкая попытка разрядить атмосферу оказалась не совсем уместной. Каламбурить на тему фамилий заказчиков здесь было не принято. Каюсь, не удержалась, но только потому, что обожала незабвенное произведение Ильфа и Петрова, равно как и старый фильм, который мы с матерью смотрели сначала на старом кассетнике, а потом на DVD‑проигрывателе.
«Остап подмигнул Балаганову. Балаганов подмигнул Паниковскому. Паниковский подмигнул Козлевичу…»
Нет, это точно не про наше архитектурное бюро.
– Побыстрее, пожалуйста, Марьяна Игоревна, очень надо, – придерживая дверь, обернулся Перчин.
«Блин горелый! – бурчала я про себя, испытывая вполне понятную досаду. Злилась я, разумеется, не на шефа, а на ситуацию, в которой оказалась. – Где может быть этот чёртов договор?»
В дизайн-бюро «Арт-Панорама» я попала на место администратора Катерины в самый разгар переезда бюро в новый офис неделю назад. Моей задачей было освоить обязанности в короткие сроки и тем самым не подвести Катю, с которой мы приятельствовали вот уже несколько месяцев.
Часть коробок всё ещё оставалась не распакованной. Хорошо, что Катя сделала пометки, где что лежит, прежде чем легла на сохранение в роддом. Она носила двойню, и врачи перестраховывались.
– Ка… Козлевич… – пробормотала я, вскрывая одну из коробок с надписью фломастером: «К-М».
Покопавшись в её содержимом, я с сожалением отметила, что необходимого в ней нет. Первой мыслью было набрать Катю, но вторая мысль перебила первую – беспокоить женщину в положении было бесчеловечно. Я тут же представила, как Катя застывает в напряжении, пытаясь вернуть мозги в рабочее состояние, как её руки смыкаются на животе, а небесно-голубые глаза наполняются слезами. Обидчивость – один из признаков гормональной перестройки, которую все мы наблюдали вот уже полгода.
Дело было, конечно, не в Кате, а во мне. Я не справлялась. Приходилось крутиться как белка в колесе, но объём работы не только не уменьшался, а рос будто на дрожжах.
Зажав в кулаке нож для бумаги, я оглядела оставшиеся коробки, прикидывая, какой из них первой вспороть её картонное нутро: «Всякое разное» или «Нужное-ненужное».
– Марьяна, вы опять забыли заказать кофейные капсулы? – спросил дизайнер Антон, выглянув из-за своего компьютера.
«Началось…»
Вредный и липкий тип – это всё, что я могла сказать об Антоне, но, разумеется, вслух этого никогда не произнесу. Шеф им доволен, клиенты не разбегаются и не пишут гневные отзывы, так что моё мнение на его счёт – последнее. Он постоянно меня изводит. Так и норовит задеть побольнее: то придерётся к внешнему виду, намекая на его убожество, то глубокомысленно начнёт рассуждать о «понаехавших», будто сам москвич в пятом поколении.
– Там ещё есть, я вчера видела. Должно хватить, – ответила я, стараясь говорить спокойно. Не хватало ещё, чтобы он заметил мою растерянность. Но вчера я точно видела, что оставалась ещё половина упаковки.
– Там ничего нет! – Он ехидненько улыбнулся и, склонив голову к плечу, оглядел мою затянутую в джинсы откляченную пятую точку. – М‑да…
Что он хотел сказать этим «м-да», меня не интересовало, лучше бы следил за собой и за своей работой. Вчера я заметила ошибку в цифрах, когда распечатывала чертежи. Антон был на обеде, поэтому я исправила её и ничего никому не сказала. Ошибка так явно бросалась в глаза, что рано или поздно её бы всё равно обнаружили. Но мне не хотелось нагнетать обстановку, особенно когда это касалось Антона. Как я уже говорила, он противный человек. К тому же я была уверена, что он подворовывает – как минимум кофейные капсулы и шоколадные батончики с общей кухни. Два дня назад видела, как он втихаря распихивает их по карманам.
– Марьяна, срочно найдите письмо от «кухонь»! Они отправили его на общую почту, идиоты! И перешлите мне! Прямо сейчас, не откладывая!
Татьяна Васильевна Ребёнгольц – бывшая преподавательница архитектурной академии. Наш шеф, Денис Александрович Перчин, учился у неё и, по моему мнению, взял самое лучшее. Да и Татьяну Васильевну в итоге прихватил, несмотря на её довольно почтенный возраст и принципиальный неуживчивый характер.
– Марьяна, я же просила вас вызвать техников, у меня опять картинки не загружаются! – добавила мне дел Анжелика.
Анжелика – красавица, глаз не оторвать. Ей место на обложке какого-нибудь модного журнала. Впрочем, в одном из выпусков журнала «Мир дизайна» она уже дарила читателям улыбку в тридцать два зуба, раскрывая тайны японского интерьера. Несколько экземпляров журнала до сих пор лежат в приёмной, и каждый раз, проходя мимо, я вздыхаю, наталкиваясь взглядом на её акулий оскал. Как профессионал она середнячок, без божьей искры, как, например, Татьяна Васильевна или Перчин, но при такой внешности ей и не нужно звёзды с неба хватать. Они сами падают ей в руки.
– Козлевич, миленький, где же ты?.. – кинулась я на очередную коробку, как пират на абордаж торгового судна.
– Кофе!
– Кухни!
– Техники! – неслось со всех сторон.
– Договор!
А через полчаса должны были прийти рабочие, чтобы монтировать перегородку между рабочим и переговорным залами.
Я едва не взвыла, когда один за другим посыпались телефонные звонки. Прижимая плечом телефон к уху, одной рукой я записывала информацию, а второй продолжала перебирать документы в коробке.
У меня взмокла спина и разъехался пучок на голове. Как Катерине удавалось выглядеть прекрасно в течение рабочего дня? Уму непостижимо.
Антон со своим кофе мог подождать, а вот письмо «от кухонь «следовало переправить как можно скорее. Ребёнгольц была не из тех дам, которые флиртовали. Она фильтровала людей, единожды и бесповоротно обозначая их место. Я побаивалась её, но вместе с тем безмерно уважала. Татьяна Васильевна обладала колоссальным опытом и, кажется, знала всех и вся. Уверена, любая контора хотела бы заполучить такого сотрудника, но она работает у Дениса Перчина и называет его «мой мальчик».
Мальчик вымахал под метр восемьдесят, имел прекрасную подтянутую фигуру, длинные музыкальные пальцы с ухоженными ногтями и ямочки на щеках, которые, впрочем, появлялись не так часто, как хотелось бы лично мне, из-за вечно серьёзного вида шефа.
– Ну что там с техниками? – демонстративно простонала Анжелика.
– Попробуйте пока перезагрузить компьютер, – попросила я, пытаясь дозвониться до техслужбы.
– Ой, ну я пыта-а-юсь… – ответила та, разглядывая себя в зеркало пудреницы. – И ничего не выхо-о-одит…
– Попытайтесь ещё разок, ладно? Татьяна Васильевна, письмо нашла! Высылаю!
– Слава богу, а то я уж подумала, что вы вообще почту не читаете!
А когда мне её читать? За час сваливается такое количество информации, что я едва успеваю отделить важное от второстепенного, а потом оказывается, что не заметила архиважного, как сейчас с кухнями.
Пришли рабочие. Сначала я оглядела упаковку, затем записала на видео распаковку, и только потом едва ли не под лупой проверила саму перегородку, понимая, что в случае чего брак будет на моей совести.
Когда я мельком глянула на часы, то ужаснулась: шёл только третий час работы, а у меня складывалось ощущение, что я уже сутки отпахала.
– Антон, напоминаю, у вас через час встреча с заказчиком в конференц-зале, – объявила я. Предупреждать о встречах – тоже моя обязанность.
– Я в курсе.
Судя по его вытянувшемуся лицу, он о ней даже не вспомнил. И точно: засуетился, защёлкал мышкой, уткнувшись в экран.
Вытерев влажные ладони о джинсы, я снова полезла в коробку за договором Козлевича, и тут…
– Марьяна! Примите почтовые отправления! – взревел голос шефа по селекторной связи. – Курьер внизу!
– Да что же вы все скопом-то… – простонала я и ринулась в холл.
Когда вернулась, телефон разрывался. Сложив корреспонденцию на край стола, я вывалила бумаги из коробки и с упорством маньяка стала искать этот чёртов договор с Козлевичем.
– Марьяна, что там с договором?
Я вскочила и, забыв постучать, с упорством молодого бычка вломилась в кабинет Перчина.
– Ну что ты, солнышко, конечно приеду! И на ночь останусь, не переживай! Целую, пока! – Перчин выключил телефон, поднял голову и уставился на меня. Его зрачки напоминали крупные маслины, которые я распробовала только здесь, в Москве. Оливки, к слову, не произвели на меня никакого впечатления, а вот маслины…
– Денис Александрович, я это… договор не нашла… Извините…
То, что я только что услышала, заставило меня съёжиться и в полной мере ощутить глупость своего поведения.
Покачиваясь с пятки на носок, Перчин некоторое время задумчиво смотрел на меня, а я пыталась справиться с охватившим меня волнением.
– Как же так, Марьяна Игоревна… – Он нахмурил густые брови и покачал головой.
– Не понимаю, куда он мог деться…
– Надо найти, Марьяна Игоревна, очень надо!
– Сделаю всё возможное. И невозможное тоже, – пообещала я.
Перчин сложил руки за спиной и подался чуть вперёд.
– Я должен кое-что сказать вам, Марьяна… Игоревна. Дело в том, что должность администратора, на которую вы претендуете… – начал он, но тут у меня зазвонил телефон.
Я вздрогнула от нехорошего предчувствия и нажала сброс. Но через секунду телефон зазвонил снова. Я опять сбросила звонок. Абонент не определился, номер был мне не знаком.
– Наверное, опять из банка, кредиты предлагают! Или мошенники! – пробормотала я, размышляя над тем, что сейчас услышу. Собственно, я уже примерно представляла, что хочет сказать Перчин. Должность администратора я занимала временно, то есть была на испытательном сроке. И кажется, испытания я не выдержала.
Однажды я вцепилась в эту работу и теперь очень боялась её потерять. И на это у меня были вполне объективные причины, о которых, разумеется, я не собиралась ставить в известность своего шефа. Знай он о том, что сподвигло меня прийти в бюро, а перед этим буквально «пасти» беременность Кати, уверена, он был бы в шоке. Но где шок и где Перчин? Нет, я не могла подставить его, поэтому старалась изо всех сил. Правда, похоже, напрасно.
Мой телефон снова разразился птичьей трелью.
– А может, это что-то личное? – спросил заинтригованный происходящим Перчин. – Вы ответьте.
– Простите, ради бога, Денис Александрович… – вспыхнула я. – На работе не может быть никакой личной жизни!
– Вот как? – удивился шеф.
– Так и никак иначе!
Перчин помолчал, разглядывая мои старенькие, но очень удобные босоножки, а затем сказал:
– Марьяна Игоревна, я хотел с вами поговорить о…
Мой телефон снова зазвонил, и я, уже порядком издёрганная, подняла палец, останавливая его, и рявкнула в трубку:
– Слушаю!
Перчин вздрогнул и потёр высокий лоб, явно обескураженный моим поведением. Откуда ему было знать, что и мои нервы уже на пределе?
Собственно, на этом можно было и закончить аудиенцию, но я как дура продолжала стоять посреди его кабинета и отвечать на вопросы совершенно незнакомого мне мужчины:
– Да, это Марьяна Игоревна Шестакова! Что? Кто? Зачем?.. Д‑да, конечно. Поняла…
Выключив телефон, я судорожно перевела дыхание.
– Вы закончили? – спросил Перчин. – Я могу продолжать?
– Я закончила и всё понимаю, Денис Александрович. Вы совершенно правы. Эта работа не для меня.
– Может, вы позволите мне самому озвучить свой текст? Между прочим, я готовился.
Я кивнула, тем временем пытаясь переварить только что услышанное по телефону.
– Обычно я не беру людей с улицы, – начал он издалека. – Но Катерина уверила меня, что…
При других обстоятельствах я сказала бы ему о том, что ничто – ни пожар, ни наводнение, ни вообще любые природные и житейские катаклизмы не способны вывести меня из строя и заставить покинуть боевой пост. Что я буду продолжать наращивать мощь и умения, но сейчас вдруг осознала всю бессмысленность своих надежд.
Он что-то говорил, а я никак не могла сосредоточиться на его словах.
Более того, я должна была признать окончательно и бесповоротно, что будущего рядом с шефом у меня не будет. А страдать изо дня в день от невозможности открыться в своих чувствах к нему, то ещё наказание. Думать о нём и изнывать от желания, случайно касаться, подавая кофе или бумаги на подпись, вздрагивать от его низкого голоса и краснеть от случайного взгляда – всё это одновременно окрыляло и низвергало меня в пучину мучительной безответной страсти.
Для него я – случайный человек. Откуда ему знать о том, что вот уже год я являюсь его безмолвной тенью. Перчин красив, успешен и талантлив, а я – всего лишь неустроенная молодая женщина, которая возомнила, что может соперничать с более подходящими ему кандидатурами.
– Будет лучше, если вы возьмёте на моё место кого-то другого, – выдавила я и постаралась сделать это как можно твёрже и спокойнее.
Перчин сбился на полуслове.
Наши взгляды встретились: его удивлённый и мой, надо полагать, совершенно безумный. А иначе как назвать то, что происходит? Безумие – пытаться стать для него кем-то, не имея к этому никаких способностей и талантов. Безумие – надеяться на перспективы, и это я не о своих личных любовных переживаниях, разумеется, а о том, что работа в «Арт-Панораме» – моя мечта! Самая настоящая мечта для художника, который вдруг обнаружил в себе сильнейшую тягу к архитектуре и дизайну.
Теперь, имея возможность и доступ к программам, которыми пользовались сотрудники архитектурного бюро, я дожидалась, когда все уходили, и разбиралась в них едва ли не до полуночи. Господи, какое счастье я испытывала рядом с Перчиным, считая, что нас связывает общее дело. Страсть, о которой он, разумеется, и не подозревал. Как и о моей любви к нему тоже.
Он – пример того, как надо выстраивать собственную жизнь. За десять лет ни одного отпуска более трёх дней! Об этом мне тоже рассказала Катя. Оно и понятно – когда ты занимаешься любимым делом, каждый день становится ступенью к твоему профессионализму и мастерству. Я знаю, что Перчин даже выходные проводит в офисе, на выставках или встречах с заказчиками. Каждый его проект – любимое детище, и он пестует его от первого и до последнего штриха. Такие люди, как он, ко всему подходят с умом и рачительностью.
А что до личной жизни, то, если уж говорить прямо, у него и женщины должны были быть своего круга. А окружение у Перчина достойное. Именно он занимался проектированием и дизайном домов для нескольких известных артистов и даже министра. Я видела эти невероятной красоты интерьеры среди готовых работ.
– Я думаю, вы неправильно оцениваете свои силы, Марьяна Игоревна. – Губы Перчина сложились в твёрдую прямую линию.
– Ну да… Наверное, вы правы.
Сердце моё выбивало барабанную дробь, ноги и руки дрожали, словно я всё утро таскала тяжёлые вёдра с водой. Глупое сравнение, но я знаю, о чём говорю.
– На должность администратора мы возьмём другого человека. Он подойдёт в понедельник.
– Я поняла…
– Кстати, из отдела кадров звонили. Вы не донесли кое-какие документы. Для того чтобы выплатить вам расчёт, требуется справка из полиции, у нас с этим строго.
– О… конечно…
– В понедельник сможете?
– Хорошо, я постараюсь.
Теперь телефон зазвонил у Перчина. Он приложил аппарат к уху, затем прикрыл его ладонью и быстро сказал мне:
– Давайте обо всём поговорим в понедельник? Я кое-что подыскал для вас…
«Например, место уборщицы», – кивнув, усмехнулась я и вышла.
До обеда я распаковала и разложила все папки и файлы, но договор с Козлевичем как в воду канул. Из кабинета Перчина доносились обрывки телефонных разговоров: шеф ругался, договаривался, смеялся и увещевал.
Я заказала эти чёртовы кофейные капсулы и два кулера с питьевой водой, записала несколько клиентов, сверившись с рабочим графиком дизайнеров, и приняла ещё одну доставку. Мои мысли неслись словно конфетные фантики, подгоняемые ветром, а я бежала вслед за ними, пытаясь поймать и сложить их в собственный карман.
Всё это время я думала о том, что сказал мне по телефону человек, назвавшийся следователем Черёмухиным. Мне необходимо было приехать в Бабаево и явиться в городской Следственный отдел. Но вот зачем? Неужели нельзя было сразу сказать, что от меня нужно?
То, что случилось со мной несколько лет назад, не имело ничего общего с привычным и объяснимым с точки зрения здравомыслящего человека. Но обстоятельства говорили об обратном.
Интересно, остальных тоже вызвали? За пять лет мы ни разу даже не созвонились и не списались. Произошедшее разделило наши жизни на до и после, и каждый справлялся с этим сам по себе. Уж я, во всяком случае, точно.
– Марьяна, у вас всё хорошо?
Я вздрогнула, когда услышала голос Татьяны Васильевны.
– Да, конечно.
– А мне кажется, что нет, – прищурилась она. – Наблюдаю за вами весь день. Витаете где-то. Влюбились?
– Нет, что вы! – Я сдвинула брови, принимая суровый вид, и стала перекладывать бумаги с места на место. – Глупость какая.
– Так уж и глупость, – хмыкнула Татьяна Васильевна и поправила модные очки. – У вас как раз такой возраст, когда…
Я подарила ей свой самый строгий и честный взгляд. Не о чём тут говорить, у Перчина есть своё «солнышко», а у меня есть он. Чисто гипотетически, конечно.
Мне нужно было как-то доработать этот день, предупредить квартирную хозяйку и собраться. Одному богу известно, как дальше сложится, но отступать было некуда. Я должна была вернуться и решить вопрос с полицией. А то с них станется позвонить в отдел кадров и ляпнуть что-нибудь такое, что испортит и так довольно шаткое моё положение. Хотелось надеяться, что Перчин хотя бы напишет мне приличные рекомендации. То, что я не подхожу на должность администратора в его бюро, вовсе не означает, что я вообще никуда не гожусь.
Как оказалось, есть вещи гораздо важнее моего тоскующего сердца. И мне следовало никогда не забывать об этом.
Из офиса я уходила последней. Перчин уехал на объект часа за три до этого, Антон с заказчиком и того раньше. Татьяна Васильевна выключила компьютер ровно в пять, подкрасила бледные губы и надушилась цветочными духами. За Анжеликой приехал поклонник, она выскочила из офиса, громко стуча каблучками.
– Всего доброго, Марьяна, – попрощалась Татьяна Васильевна, но в дверях обернулась: – Желаю вам удачи и хочу напомнить, что удача любит смелых.
Я выдавила из себя слова благодарности, заподозрив, что она уже в курсе моих проблем с должностью. Видит бог, я старалась, но та же Татьяна Васильевна не раз давала мне понять, что я что-то где-то пропускаю и не дотягиваю… Я‑то воспринимала это как помощь, но к чему заниматься самообманом? В понедельник я должна буду сдать дела и попрощаться с возможностью быть рядом с Перчиным.
– Ольга Леонардовна, – позвонила я хозяйке комнаты, которую снимала, – меня не будет пару дней, ключи оставлю у соседки.
Жильё было оплачено вперёд, но дом был старый, так что мало ли – трубу прорвёт, или соседи затопят. Чужая квартира требует к себе внимательного отношения, а это – обязательства.
Выключив свет и поставив офис на охрану, я спустилась по широкой мраморной лестнице и вышла из здания. Через дорогу простиралась Фрунзенская набережная, и я не могла отказать себе в ставшем ежедневным ритуале прогуляться по ней до самого метро. Времени на сборы у меня было не так уж много, но жила я в двух остановках от Ярославского вокзала, так что рассчитывала прибыть вовремя. Билет заказала в обеденный перерыв – плацкарт, боковушка. Не самое удачное место, но я не испытывала сожалений по этому поводу. Мне хотелось поскорее решить так некстати появившуюся проблему.
