Во тьме забытых королевств

Его стены были выложены чёрным мрамором с серебряными прожилками, а шпили на башнях – острые, как пики – вонзались в серое небо, отбрасывая длинные, зловещие тени на вычищенные плацы. Каждый витраж, каждая балюстрада, каждая колонна будто говорили: «Здесь правит Величие». В народе дворец прозвали Чёрным Когтем – за его мрачную красоту и ту ледяную дрожь, что охватывала каждого, кто поднимал на него глаза.

У ворот и по периметру стояли гвардейцы – не просто охрана, а Железная Палата, элита, набранная преимущественно из суровых горных провинций запада. Их обмундирование было вычурным и внушающим страх: широкие, цветастые штаны, разделённые на клинья синего, алого и чёрного; полные латы, украшенные замысловатыми гравировками, и резные нагрудники с золочёным гербом Императорского дома. На головах – глухие шлемы с опущенными забралами, увенчанные огромными жёлтыми перьями – в цвет венценосной лилии. Каждый держал алебарду с лезвием, украшенным чеканкой в виде головы химеры.

Они не двигались. Не говорили. Их можно было бы принять за великолепные статуи, если бы не ежечасная пересменка, во время которой казалось, что сама земля дрожит под сапогами Железной Палаты.

Внутри дворца – холод, золото, сумрак, запах ладана и древней сырости. Потолки высоких залов были расписаны сценами древних битв и завоеваний, а полы – мозаиками, изображающими восхождение Последней Империи. Но стоило миновать два узких перехода и пройти мимо пары неподвижных Железнотелых, охраняющих неприметную дверь в глубине замка – и мир резко менялся.

Кабинет Императора Вахтори Широколобого не имел ничего общего с внешним великолепием.

Комната была прямоугольной, с низким потолком, обитым плотной тканью, глушащей звук. Стены выкрашены в тускло-зелёный. Из мебели – массивный письменный стол, два книжных шкафа, пара кресел у входа. Свет проникал лишь через одно высокое окно, сейчас закрытое резной ставней. Внутри было душно, и царил полумрак, разгоняемый двумя упрямо догорающими свечами.

С первого взгляда – комната писца или старшего канцеляриста. Здесь пахло чернилами, пылью и тлеющими углями. Но за большим столом, заваленным бумагами, картами, сургучом, каменными прессами и стальными перьями, сидел он – Император Северной Империи, властитель морей, рек, озёр, чернозёмных долин и белых гор.

Лицо его было крупным, резко очерченным: тяжёлая челюсть, выступающая нижняя губа, от которой тянулся короткий клин рыжей бороды. Губы казались вялыми, будто всегда полуоткрыты. Нос – массивный, почти птичий. Глаза – глубоко посаженные, голубые, с тяжёлыми веками. Надбровные дуги нависали, выдавая угрюмость, сосредоточенность и печать усталой власти. Его взгляд был тяжёлым, как гильотинный нож – медленный, но неумолимый.

Он был грузен, неподвижен, но это была не апатия, а тяжесть медленной, властной сосредоточенности. Его лицо казалось высеченным из кости.

Рядом стоял помощник – человек в сером. Лицо, которое забывают через минуту: сухощавое, бледное, с опущенным взглядом. Он не называл своего имени, не поднимал голос и смотрел только в бумаги, которые держал обеими руками.

Более важных новостей нет.– …резиденты отправлены в девять Провалов. Двое уже подтвердили прибытие и спуск. Остальные – в пути. В ближайшее время подготовят ещё четырнадцать. Тихая Палата сообщает: на территории Империи обнаружены ещё трое Белокровных и восемь Розовокровных. Итого – двадцать один Белокровный, восемьдесят Розовокровных. Поиски продолжаются. Палата внешних сношений передаёт: Лоскутные земли бурлят – и это не похоже на обычную междоусобицу. В Первой Республике близятся выборы. Наш кандидат имеет хорошие шансы. Старый председатель – в разработке. Всхожее Княжество перегружено гильдиями. Всё идёт к гражданской войне.

Голос помощника был сух и ровен, без интонации. Он выждал положенные десять секунд, затем склонился в поклоне и медленно попятился к выходу.

Император откинулся в кресле. Взор его утратил фокус.

Мысль у Вахтори двигалась тяжело, как караван, гружённый камнем. Он не был человеком быстрых решений. Он предпочитал прожевать каждый кусок размышлений, прежде чем его проглотить.

Он перевёл взгляд на одну из карт – разложенную перед ним, размашистую, многослойную: торговые пути, оборонные линии, Провалы, старые границы, новые, желаемые. Некоторые Провалы были обведены красным. Другие – синим. Что это значило, знал только он.

Мысли кружились, оседая, слипаясь в выводы. Он вздохнул, тяжело, через нос. Затем резко встряхнул головой, отгоняя липкую паутину сомнений. Рука, затёкшая от неподвижности, дрогнула. Он провёл стилусом по карте, отмечая очередной Провал синим, а над Лоскутными землями оставил знак вопроса и короткую шифровку.

Какое-то время он просто сидел, глядя в тусклое пламя камина. Потом медленно встал, хрустя суставами, подошёл к окну и откинул ставню.

Снаружи – одна из малых оранжерей дворцового парка. Ивы с жемчужными листьями, чёрные лилии в серебряных чашах, фонтаны в виде водяных змей. В кронах экзотических деревьев щебетали редкие птицы. В аллеях гуляли пышнохвостые павлины, вьющиеся лозы тянулись к солнцу, которого не было.

Император Вахтори долго смотрел в окно, опираясь руками на подоконник. Он не видел сада.

Он видел Империю.

Империю, что вновь оказалась цельной – под его тяжелой, крепкой рукой.

Глава 5. Привал

Ночь – если можно так сказать о подземелье – облекала Бородатые камни в вязкую тишину. Пещера жила своей, почти незаметной жизнью: с потолка изредка срывались тяжёлые капли и, разбиваясь, разносили по залу пряный запах минералов. Серебристые нити конденсата стекали по колоннам-«бородам», переливаясь в свете Светоча, будто седые пряди древних титанов. Вдали мерно гудел невидимый воздушный колодец – тёплый поток снизу сталкивался с ледяным сверху, и это глухое дыхание делало пещеру наполовину храмом, наполовину желудком спящего зверя.

Элриху не спалось. Светоч перенесли в центр бивака, чтобы ровный бледно-зелёный шар света накрывал всю площадку, но кристалл, казалось, значительно потускнел – словно Тьма обратила на него свой колючий холодный взор. Учёный кутался в шерстяное одеяло, чувствуя, как камень за спиной тянет холодом и сыростью.

– Верно вам кажется, – кивнул Капитан, вытягивая из котомки ломоть вяленого мяса и твёрдые, как галька, сухари. – Но силы тоже нужны. Мы гнали весь цикл без отдыха.– Не спится, атош? – рядом шлёпнулся Шмель и со стоном вытянул ноги, стянув сапоги. Воздух мгновенно наполнился душком усталых ступней. – Нет, – Элрих едва заметно сморщился и подвинулся. – Мне кажется, здесь задерживаться не стоит.

Он закинул в рот сухарь, запил глотком шептухи – горячий напиток обжёг горло, и Шмель довольно закряхтел, отрезая ножиком тонкие пластины солонины.

– Доброе дело, атош, – одобрил Шмель. – На сытый живот и сон крепче.Аппетит проснулся и у Элриха: желудок напомнил о себе низким урчанием. Он извлёк из яркого рюкзака пакетированный паёк: зерновые лепёшки, ореховый пресс, сушёные яблоки – имперская военная норма.

Пока они жевали, пещера отвечала им эхом – тихим, будто ленивым. От хруста сухарей гулко катились волны звука, гасли в переплетениях боковых штреков и возвращались едва слышным вздохом. Вскоре к трапезе присоединились Ёж с Ромашкой, вернувшиеся с дозора, а чуть позже – бесшумно, как сова – появился Белый. Никто не говорил – только тяжёлое сопение Шмеля да мерный плеск капель нарушали безмолвие.

Ромашка беззвучно кивнул.– Болтун на посту? – низко спросил Капитан.

– Я серьёзно. – Элрих скользнул взглядом по лицам. Светоч высветил лишь непроницаемые тени.Элрих, отпив глоток воды, воспользовался затишьем: – Почему его зовут «Болтун»? – он старался спросить без любопытства, словно между делом. – Потому что болтает много, – хмыкнул Ёж, ковыряя мизинцем в зубах.

Ромашка пожал плечами и зарылся в спальный мешок. Ёж, погладив рыжую бороду, удалился в нишу по неотложным делам. Шмель, хмыкнув, повесил клевец на плечо и, насвистывая простенькую песенку, отправился на обход.

Белый остался. Он медленно жевал какую-то щепку, бездумно глядя куда-то в темноту. Светоч отбрасывал на его тонкое лицо жуткие тени, цеплявшиеся за все морщины и бугорки дряблой кожи.

Элрих нахохлился и с головой укутался в одеяло. Тяжесть в животе действительно успокоила разум, а горячая шептуха, которой его угостил Шмель, прогрела кровь. Дремота накатила почти сразу. Учёный понемногу проваливался в сон.

– Болтун родом из ваших земель, имперец, – раздалось вдруг тихо и шершаво. – И там же потерял голос.

Фраза врезалась в туманную дрему Элриха, и он, вздрогнув, выпрямился. Но Белый уже уходил – тонкая спина растворялась между колоннами, где зелёные кристаллы хило светились, разгоняя плотный мрак.

Болтун – из Империи? Лишён речи… Почему? Как оказался так далеко, под чужими сводами?Вопросы ворвались в притуплённое сознание бурным потоком, но отвечать было некому.

Учёный вновь лёг, прижавшись плечом к шершавому известняку. Над головой лениво капало; где-то внизу плеснула вода, будто осторожный шаг. Воздух густел, пропитываясь запахом вспотевших тел, разогретой еды и свежих фекалий. Элрих закрыл глаза – однако сон не шёл. Ему казалось, что кто-то, скрытый во мраке, цеплял когтями потрескавшуюся плитку древних коридоров.

И шёпот камня становился всё отчётливее – будто сама пещера рассказывала старую, первородную сказку о тех, кто первый осмелился сделать шаг во Тьму.

***

Болтун, сдав наблюдательный пост Шмелю, устроился в стороне от остальных. Он запрыгнул на плоский шершавый камень, что находился у самого берега небольшого, но удивительно глубокого подземного озера. Кристально прозрачная вода светилась мягким голубоватым сиянием, отбрасывая на берега бледный, почти лунный свет. То тут, то там доносились звонкие капли, с которыми вода веками точила породу – или, напротив, создавала её. Белые колонны сталагмитов, окружавшие озеро, были тому примером.

Болтун снял маску и глубоко вдохнул прохладный, влажный воздух подземелья. Ни запахи лагеря, ни его шум сюда не проникали. Можно было в полной мере насладиться благоговейной тишиной и поразительно чистым воздухом, который бывает только глубоко под землёй. Хотя до настоящих глубин было ещё далеко – и Болтун это чувствовал. У него вообще было исключительное чутьё, когда дело касалось подземелий. Там, где даже опытный Смельчак терялся в лабиринтах туннелей, трещин и шахт, он без труда находил путь. С ним любой отряд мог пройти от точки А до точки Б, ни разу не сбившись с маршрута. Но знали об этом единицы.

Закинув в рот кусочек сушёного фрукта, он принялся тщательно его жевать, словно полностью сосредоточился на этом действии. Чтобы съесть три сухофрукта и ломтик мяса, Болтуну понадобилось почти полчаса. Затем он скинул капюшон и подошёл умыться к озеру.

Именно за этим занятием его и застал Белый.

Он вновь появился бесшумно, словно вынырнул из темноты главного зала. Минуту он молча наблюдал, как Болтун методично протирает мокрой ветошью лицо, голову и шею – тщательно, как кот. Затем Болтун вздрогнул и обернулся.

– Все заняты. Можешь расслабиться. Я посторожу,– сказал Белый, используя жесты тайного языка, и подошёл ближе к валуну.

Болтун чуть помедлил, затем кивнул.

Одним движением развязав пояс, он распахнул балахон и принялся доставать из него множество сумок, мешочков и – что каждый раз удивляло Белого – инструментов для спуска. Всё своё имущество он аккуратно разложил у берега, накрыв снятым плащом. Оставшись в одном потёртом джеркине и бриджах, Болтун вошёл в воду.

Белый присел на камень, наблюдая одновременно за обстановкой и за проводником. Тот, фыркая, словно зверёк, нырнул с головой. Со стороны, пожалуй, это выглядело безумно: кто ещё добровольно полезет в ледяное подземное озеро, не зная, что в нём скрывается? Но Болтуну было всё нипочём.

Он быстро выкупался, вышел на берег, потянулся с видимым удовольствием, а затем снял оставшуюся одежду и принялся её выжимать.

Белый невольно вздрогнул. Он никак не мог привыкнуть к количеству шрамов на теле Болтуна. Бурые пятна ожогов и алые полосы порезов ярко выделялись на белоснежной коже, рассказывая безмолвную историю о прошлом, которое не отпускало проводника до сих пор.

– Имперец интересовался тобой, – негромко сказал Белый, перейдя на мёртвое наречение.

Болтун лишь пожал плечами.

–Они все интересуются,– показал он жестами.

– Да, но у этого – орден Белых Палачей на руке.

Болтун застыл. Потом медленно повернулся.

– Ты уверен?

Его лицо оставалось непроницаемым, но в красноватых глазах появилась странная, гнетущая смесь эмоций: тревога, ярость, страх.

– Уверен. На привале он снял сюртук, когда шёл умываться. Я заметил клеймо.

Болтун задумался.

– Ты что-то задумал?– поинтересовался он, закончив выжимать нательное бельё.

– В Провалах всякое случается. От несчастного случая никто не застрахован, – ответил Белый теми же жестами, но более порывисто. – Даже Белые Палачи.

– Возможно. Но скажет ли об этом Капитан? Отряд несёт ответственность за провал задания. А клиент – имперец. И, судя по всему, не простой. Нельзя рубить сгоряча.

– Что предлагаешь?

– Ждать. Собрать больше сведений. Вряд ли он пришёл именно за нами. Нет смысла будоражить разум домыслами. Проявим прозорливость.

Болтун отвернулся, уходя в себя. Он задумался, возможно, вспоминал. И сам не заметил, как перешёл на более архаичный тип языка. Белый понял лишь общий смысл, но всё равно кивнул. У них были странные отношения: то друзья, то наставник и ученик, то соратники. Всё менялось в зависимости от обстоятельств.

Через несколько минут Белый поднялся и молча продолжил обход, оставив Болтуна одного. Тот, не торопясь, оделся, отряхнул одежду, растёр ладони и с силой хлопнул себя по груди. Вода с джеркина и бриджей мигом испарилась, словно выбитая невидимой рукой. Он ещё раз потер ладони, взглянул на них с лёгкой грустью, накинул плащ – и, не торопясь, пошёл в сторону лагеря.

***

Шершавый камень царапал локти, колени, его холод пробирался сквозь одежду, словно живой – не по коже, а прямо в сердце. Болтун вдавливал своё тело в трещину между пластами, протискиваясь в самые узкие пустоты, будто был не человеком, а чем-то, выращенным этим подземным миром. Камень здесь был сырым, липким, с белыми минеральными натёками невероятной древности. Болтун безжалостно срывал их своим телом.

– Ох и не люблю я это дело… – ворчал Ромашка, стягивая ремни на снаряжении, убирая всё лишнее. – Ползти и гадать, в какой момент тебя сдавит настолько, что и дышать станет невмоготу.

– Худой Смельчак – живой Смельчак, – иронично хмыкнул Еж, также проверяя снаряжение. – Подумай над этим на досуге.

Перед ними зиял узкий ход, ведущий в неразведанную сеть тоннелей. За ними – то, ради чего они сюда пришли: Белые Столбы.

Болтун ушёл вперёд, на разведку. Как всегда – без слов, с лёгкостью ящерицы. Его худое тело словно само знало, где проскользнуть. Он вернётся, когда подберёт оптимальный маршрут, где все смогут пройти и пролезть. Отряд ждал.

Элриху пришлось сменить свой мундир на походный комбинезон. Материя была невзрачная, но крепкая.

– Одежка у вас что надо, ваше светлейшество, – буркнул Ромашка, протягивая свёрнутый плащ. – Только долго она там не протянет, да и вы тоже, коли в ней пойдете.

К облегчению всех, Элрих не стал спорить. Взял, кивнул, переоделся. Всё, как надо. Даже аккуратно сложил прежнюю одежду в свой баул. Сейчас он сидел на нём, отрешённо глядя в пустоту. Переход давался ему тяжело, глаза тускло блестели в зелёном свете светокамней.

Тишина в этом закутке была удивительной. Казалось, даже Давление отступило. Нечастое ощущение. Такие места, где Тьма «ослаблена», называются колодцами. Их невозможно найти специально – только наткнуться. Долго они не существуют, словно перемещаются с места на место.

– Благодатно тут, – пробормотал Ромашка, облокотившись о стену и прикрыв глаза.

После Главной стоянки везде благодатно, – проворчал Еж, вытянув ноги, – мы как муравьишки под сапогом там копошились. Придавило так, словно в самый низ спустились.

– Твоя правда, – поддержал его Ромашка, неосознанно поежившись. – Никогда такого на верхних уровнях не чувствовал. А ты, Капитан?

– В Провале всё возможно, – Шмель сидел около трещины, в которую заполз Болтун, и перебирал свои четки. – Сами знаете, мужики пропадали и куда ближе к Пасти. Давеча вообще стражника что-то утащило, гильдейские толпами потом по изученным тоннелям шастали его. Но во Тьму боялись соваться.

– Так им какой резон, они с минералов и железа живут, – пожал плечами Ромашка.

– И налогов, – хмыкнул Еж, покосившись на Белого, что безмятежно дремал с другой стороны от входа в систему пещер.

Спустя почти час из щели, в которую ушёл Болтун, послышался едва уловимый шорох. Все, кроме Элриха, мгновенно вскочили, инстинктивно ощетинившись оружием. Напряжение вспыхнуло, как искра. Но уже в следующую секунду зелёный свет светокамней выхватил знакомое бледное лицо, перемазанное грязью и чем-то, похожим на глину. Болтун вернулся.

Ромашка первым кинулся к нему, помогая выбраться из цепких лап породы. Проводник принял помощь без слов, тяжело дыша.

– Ну, что там? – тут же спросил Ромашка, отступая в сторону. – Пройдём?

Болтун с хрустом выпрямился, отряхнулся и, не глядя на остальных, поднял открытую ладонь. Жест был прост: путь свободен. Можно идти.

– Шкуродёров много? Есть трубы? – не унимался Ромашка, поёживаясь и косясь на трещину.

Проводник ответил краткими, уверенными жестами: маршрут сложный, но проходимый для всей группы. Придётся ползти. Будет тесно, тяжело, но возможно.

Шмель и Элрих обменялись взглядами. Отряд оживился. Лучше уж ползти сквозь камень, чем блуждать в древних, запечатанных катакомбах, где риск погибнуть от неизвестной угрозы просто запредельный. Хотя Ромашка, пожалуй, с этим бы не согласился – его страх перед замкнутыми пространствами был почти легендарным.

Началась подготовка к переходу. Плащи стягивались, ремни затягивались, всё лишнее уходило в баулы, заплечные мешки и рюкзаки. Застрять в кишке Провала – значит умереть медленно и глупо.

Элриху помогал лично Шмель, методично проверяя каждую пряжку и узел на плаще, выданном Ромашкой. Сам Ромашка стоял чуть поодаль, глядя на вход в тоннель с таким выражением, будто собирался встать перед Тьмой с голыми руками.

Он проверил снаряжение дважды, затем ещё раз – почти механически. Ремни на руках и ногах были натянуты до скрипа. Пальцы рук сжимались и разжимались. Он вглядывался в мрак, не мигая.

– Ты как, друже? – раздался рядом голос. Ёж подошёл, хлопнул его по плечу. – Всё проверил? Баул где? Дай сюда. Я знаю вас, молодых – в голове один ветер да девки. Стой ровно, ремни подтяну.

Он развернул Ромашку спиной к проходу и начал возиться со шнуровкой, бормоча себе под нос:

– Ну куда так затянул, дубина? Отсохнут же руки к червям, чем гузно своё чесать будешь, а?

Ромашка спустя пару минут ожил, хмыкнул и начал огрызаться. Беззлобно, по-дружески. Старая привычка: через смех к спокойствию.

Болтун, наблюдавший за этим с расстояния, покачал головой.

– Каждый раз одно и то же… – пробормотал Белый совсем тихо. Но под взглядом услышавшего Шмеля замолчал, сделав вид, что и вовсе ничего не говорил.

Капитан, закончив с Элрихом, прошёлся по остальным. Он не касался Болтуна – с тем и так всё было в порядке. Затем выдохнул, глухо хлопнул себя по груди и произнёс ритуальную:

– И пусть Тьма будет к нам благосклонна.

Первым пошел Болтун, за ним Ромашка, Еж, Элрих, Белый. Шмель, задержавшись, оглянулся, словно что-то почуствовав. Зеленый свет камней озарил пустую пещерку со следами пребывания людей. И больше ничего.

– Капитан? – послышался глухой голос Белого, что отразился от стен пещеры и зазвучал стройным многоголосием в полнейшей тишине.

– Иду.

Встряхнувшись, он нырнул в проход, едва протиснув плечи, и растворился во мраке.

Тьма около входа шевельнулась.

Глава 6. Наследие трёх – цель одного

В этот день Провал словно взбесился. Давление зашкаливало настолько, что его отголоски ощущались даже у самого входа. Казалось, кто-то бросил на тлеющие угли охапку сухой травы – и та вспыхнула мгновенно, устроив пылающий хаос. Спастись сумели лишь те, кто оказался достаточно близко к выходу или располагал мощными отрицающими механизмами. Остальные остались внизу – навечно, сгнить и бродить в каменном чреве ненасытного Провала.

Спустя пару часов, когда проходчики пришли в себя, а гильдейские главы хоть как-то навели порядок в собственных рядах, масштаб катастрофы стал ясен. Из пятидесяти пяти крупных гильдий выжили лишь двенадцать – и те в неполном составе. Почти все малые отряды погибли. Более тысячи человек ушли во Тьму навсегда. Провал, вероятно, придётся замуровать. Это был единственный активный спуск на территории Полузападной Короны и приносил ощутимую прибыль. Его закрытие станет болезненным ударом – и по казне, и по десяткам тысяч тех, кто потерял близких, кормильцев, работу.

Однако пока ничего не решено. Пока люди оправлялись от шока, король Астау из династии Запада спешил в Каньон – лично разобраться в происходящем. Вместе с ним – его старший сын Бория, гард Ганейский, наследник Полузапада. Они выступили из столицы сразу после получения вестей, окружённые кольцом гвардейцев и верхом на механических жеребцах.

Большую часть пути отец и сын молчали, сосредоточенные на дороге. Но деятельному кронпринцу тишина вскоре наскучила.

– Не об этом ли предупреждал нас посланник Севера, когда излагал суть своего предложения? – Бория говорил звонко, с такой яркостью, что, услышав однажды, его голос невозможно было забыть.

– Вероятно, об этом, – кивнул Астау и прокашлялся. Его голос резко контрастировал с голосом сына: севший от криков, он напоминал скрип ржавой петли, но, при случае, мог перекрыть даже звук боевого горна. – Соглядатаи сообщают, что Давление возросло и в других Провалах. Стабильны лишь те, кто принял предложение моего братца. И ещё несколько выскобленных до дна. Хотя и там говорят о странностях.

– Каковы шансы, что это устроил дядя? – спросил Бория чуть тише, косо глянув на ближайшего гвардейца.

Астау не ответил. Но его выражение сказало больше, чем могли бы любые слова.

Полузападная Корона – самый малый Осколок Третьей (или Единой) Империи. Лакомый кусок для старших братьев – Северной Империи и Всхожего Княжества. Почти каждое поколение великих князей и императоров мечтало вновь объединить земли и провозгласить Четвёртую, вечную гегемонию. Но с момента Раскола провинции изменились слишком сильно, чтобы стремиться к единству. Более того, каждая нация считала себя подлинным наследником древнего государства – что только подливало масла в огонь.

Правителей это не останавливало. Их не смущало даже то, что все они – родственники, потомки одной династии, разделившей власть после распада. Тогда это казалось мудрым решением. Теперь – обернулось проклятием.

Великий князь Рей’аванко слушал донесения, угрюмо уставившись на письмо, доставленное посланником его «старшего» брата – Вахтори. Все четыре Провала стали недоступны. Гильдии понесли тяжёлые потери. Даже «Свет Востока» – древнейшая, сильнейшая из всех – пребывал в растерянности.

Пока ещё люди пытались разобраться в происходящем, но скоро начнутся бунты. Провалы, несмотря на их ужасы, были источником древних технологий и артефактов невероятной ценности. О залежах минералов и металлов и говорить нечего. Их утрата грозила крахом экономики – особенно в стране, полностью зависящей от их добычи.

– Свободны, – произнёс Князь, величественно махнув рукой, не дожидаясь конца докладов.

Все сводилось к одному: назревала паника среди Смельчаков. А когда толпа вооружённых, отчаявшихся ветеранов теряет работу – и, у многих, смысл жизни – ничем хорошим это не заканчивается.

– В этот раз ты превзошёл самого себя, братец… – пробормотал Рей’аванко, откидываясь в кресле. – Только как это тебе удалось?

Он тяжело поднялся, перевёл взгляд на висящую над троном картину. На ней был изображён исполин с пышной чёрной бородой и густыми бровями, почти полностью скрывавшими глаза.

– Что же мне делать, отец?..

***

Император Вахтори стоял на главном балконе Черного когтя и наполнялся холодным ликованием, смотря на стройные ряды Железной палаты, раскинувшиеся перед его взором внизу, на площади. Между ровными, как под линейку, коробками стояли длинные шеренги Голых Голов – с детства тренированных мальчиков, чья единственная цель и предназначение – исследование Глубин Провалов. Очень высокое сопротивление Давлению, Чувство камня и щуплое телосложение – они являются идеальными Смельчаками. И всё это – дело рук его и его предков, что веками пестовали План. И именно на его долю выпала честь начать его выполнение. Эмоции переполняли императора, но облик его был спокоен, торжественен и величествен. Как и подобает истинному правителю.