Игра в прятки

И замираю в изумлении: моим глазам предстает необычайно просторная и роскошная зала, настолько контрастирующая с теми помещениями замка, которые я видела до сих пор, что у меня захватывает дух. По-видимому, это вестибюль – бесконечное, как огромная пещера, пространство, отделанное полированным мрамором, с поражающим воображение «шахматным» полом, составленным из квадратов черного и светлого дерева. С потолка свисают две громадные шарообразные люстры, заливающие залу ярким светом, подобно паре солнц, а навстречу им грациозно устремляется парадная лестница с затейливыми коваными перилами. У меня такое чувство, будто я из своего маленького, серого, будничного мирка непостижимым образом попала в огромный, ослепительный мир.

По одной стене расположены высокие сдвоенные створки парадных входных дверей, увенчанных люнетами. На другой красуется огромная картина, подвешенная на цепях над внушительной полкой резного камина. Это написанный маслом портрет мужчины в сдвинутом на затылок парике. Мне вспоминается фигура мсье Вильгельма в оконном проеме над печатней: покрытая темным лаком поверхность картины похожа на стекло кабинетного окна, за которым смутно виднелось его лицо. А рядом с этим полотном, на странном пустом участке стены, болтается вторая цепь, на которой, видимо, когда‑то тоже висел портрет.

Я тихонько прикрываю дверь и продолжаю подниматься по лестнице. Она заканчивается у следующей двери, и на сей раз у меня нет иного выбора, кроме как юркнуть в нее.

Я оказываюсь в лабиринте ярко освещенных величественных лестничных маршей под высокими потолками, окаймленными изящными карнизами. Оглядываюсь по сторонам, не понимая, где нахожусь – в передней или тыльной части здания, и не имея возможности разглядеть в ночной мгле за окнами какой‑нибудь ориентир, по которому можно было бы определить свое местоположение. Но все же наконец набредаю на нее – крутую винтовую деревянную лестницу, расположенную отдельно от остальных и уходящую в темную вышину. Я подхожу к ближайшему канделябру и осторожно вынимаю из него свечу.

Ступени лестницы безбожно скрипят, пока я поднимаюсь по ним, и не раз мне приходится замирать на месте с колотящимся сердцем, напряженно вслушиваясь, нет ли кого рядом. В конце концов я останавливаюсь на небольшой площадке перед невзрачной филенчатой дверью. В свете свечи я вижу пар, выдыхаемый мною. Здесь отчего‑то еще холоднее, чем на нижних этажах.

В ту секунду, когда я опасливо протягиваю пальцы к ручке, из-за двери доносится какой‑то шум, и кровь стынет у меня в жилах. Прямо за дверью слышится шорох, точно у порога кто‑то есть. Я судорожно вздыхаю и поворачиваюсь, готовая устремиться по винтовой лестнице вниз, но мне удается собраться с духом, и я приникаю ухом к двери. В таком положении я, как мне чудится, остаюсь много минут, даже часов, но ничего не слышу. Все тихо. Должно быть, меня подвело воображение.

Дрожащей рукой я осторожно поворачиваю ручку, ожидая, что комната окажется заперта. Но, к моему изумлению, ригель щелкает и дверь поддается. Войдя, я замечаю на внутренней стороне двери ключ, торчащий из замочной скважины.

После ослепительного света в парадных коридорах моя единственная свеча кажется совсем тусклой, и я часто-часто моргаю, чтобы глаза привыкли к сумраку. Затем пламя разгорается, и сквозь темноту начинают проступать смутные очертания комнаты.

Я очутилась в идеально круглом пространстве, изогнутая стена обхватывает меня, точно пальцы, сжатые в кулак. Над головой у меня едва различимы темные прямоугольники между пересекающимися потолочными балками. Окно закрыто ставнями. Если не считать темного платяного шкафа с приоткрытой дверцей, в комнате нет никакой мебели и вещей.

А потом мой взгляд падает на обои, и у меня перехватывает дыхание. Круглая стена, обклеенная ими от пола до потолка, испещрена пурпурными узорами. Перемещая свечу, я вижу небольшие сценки в орнаментальном обрамлении, пространство между которыми заполнено переплетающимися растительными узорами, завитками и птицами. Я впервые осознаю, что именно так и должны выглядеть обои, если рассматривать их целиком. И если в каждой отдельной сценке запечатлен отдельный момент жизни, то вся стена отображает жизнь целиком. Всю жизнь женщины. Я вижу эту женщину: шапка светлых волос, тонкое, живое лицо. Она тоже смотрит на меня с каждого рисунка.

По коже пробегает дрожь возбужденного любопытства. Мерцающая свеча может осветить не более одной-двух сценок одновременно, остальные тонут в окружающем сумраке. И все же странно, что, когда горящий фитиль проплывает мимо каждого изображения, женщина на обоях будто замирает, понимая, что за ней наблюдают.

Античные сцены

Софи

Изображенные на обоях сценки миниатюрны, но в свете свечи их персонажи выглядят сверхъестественно живыми. В башне так темно, что чудится, будто я через окно подсматриваю из ночного мрака за обитателями ярко освещенной комнаты. Ощущение, что мне не следовало бы этого делать, лишь усиливает притягательность таинственных сценок.

Я подношу свечу еще ближе к стене и медленно перемещаю ее от одной сценки к другой. Внезапно рука со свечой замирает: перед моими глазами – поразительно знакомое здание. Перед ним в прекрасном саду беседует пара, пурпурное солнце клонится к горизонту. Прищурившись, я смотрю на сценку и провожу кончиком пальца по двум изображенным на ней фигурам. Мужской и женской.

Мужчину с его массивным телосложением, невзрачным лицом и осанкой я узнаю сразу. Сходство с мсье на этом, пусть и небольшом, рисунке на обоях передано идеально. Мадам Жюстина рядом с супругом кажется еще стройнее и утонченнее.

Возможно, художнику удалось точно запечатлеть наружность мсье Вильгельма, но не его манеру держаться. Здесь, на обоях, в его облике отчетливо ощущается жизнерадостность, а лицо ничуть не похоже на мрачную маску, впившуюся взглядом в мою сестру. Здесь он, очарованный мадам Жюстиной, счастлив и любуется тонкими чертами ее лица, ее профилем, столь же безупречным, как на камее в люнете у них за спинами.

Я снова рассматриваю изображенное здание, почти во всем подобное этому замку. Почти, но не совсем. Светлый фасад, единственная башня и даже два ряда тополей, окаймляющие подъездную аллею, те же самые. Но аллея подходит к зданию под другим углом, и я гадаю, не запечатлен ли в этой сценке дом, про который рассказывала в день нашего приезда тетушка, – замок Мезон-де-Пёплье, где мсье Вильгельм познакомился с мадам Жюстиной.

Свеча перемещается к следующей сценке. Те же две фигуры стоят под огромным старым деревом весьма примечательной формы. У него кривой, покрытый наплывами ствол, широкая крона, нижние ветви изгибаются дугой до земли. Оно выглядит в точности как платан в дальнем конце сада. Мсье Вильгельм, опустившись на колени, тревожно и выжидательно улыбается. Можно разглядеть даже брызги грязи у него на чулках. Рядом с ним смеющаяся мадам Жюстина прижимает одну руку к груди, а другую протягивает мсье. Поза ее грациозна и притом совершенно непринужденна. Она смеется не над мсье Вильгельмом, а вместе с ним. Здесь, должно быть, изображен момент, когда мсье делает мадам предложение, думаю я, и в голове у меня звучит голос тетушки Бертэ: «Он хотел попросить ее руки, но нечаянно встал не на одно колена, а на оба, и испачкал чулки».

Я снова перемещаю пламя свечи. В следующей сценке показан интерьер спальни. Мадам Жюстина сидит в постели, прислонившись к изголовью, с крошечным младенцем на руках. Губы ее слегка приоткрыты, словно она что‑то говорит своему сыну. Или, быть может, не говорит, а поет.

Мне чудится, будто в окружающем мраке звучит мелодия, та самая, что доносилась до меня из речного тумана, – западающий в душу мотив английской народной песни: «Лаванды цвет, дилли-дилли, собрать мне позволь. Ты королева, дилли-дилли, я твой король».

За моей спиной раздается скрип. Я вздрагиваю и рассекаю свечой темноту. Могу поклясться: за мной наблюдают, и я только что уловила в воздухе аромат лаванды! Но здесь ни души, и дверь по-прежнему закрыта. При мысли о лаванде на ум мне внезапно приходит мама. Она работала на мыловаренной фабрике и с тех пор не выносит запаха лаванды.

Успокоив себя, я позволяю свету свечи оживить еще четыре сценки. На первой из них показан туалет мадам Жюстины. Она устроилась перед столиком, заставленным баночками с косметическими средствами, футлярами с украшениями, пудреницами и коробочками со шпильками, и наносит содержимое маленького флакончика под мочку уха. На второй сценке мадам сидит за письменным столом и заносит над бумагой перо, позади нее изображена маленькая клетка с певчими птицами. На третьей мать с сыном представлены на рынке, в окружении овощей, цветов и битой птицы. На четвертой они стоят вдвоем на дальнем берегу реки и бросают в воду камешки.

Следующая сценка более оригинальна. Большой обеденный стол накрыт льняной скатертью, из-под полога которой виднеются груда подушек, фарфоровая корзина, наполненная тарталетками, дымящийся кофейник и две чашки. Может, здесь запечатлен один из «зимних пикников» мадам Жюстины? И снова мне вспоминаются тетушкины слова: «Добрая, жизнерадостная, улыбчивая и веселая…» В голове у меня звучит папин смех, теплый, как аромат корицы. Эхо минувшей поры. Глаза отчаянно щиплет, и я подношу свечу к следующему изображению.

Здесь также представлен момент, описанный тетушкой. Мадам Жюстина, подобрав юбки, закидывает ногу на перила. Кажется, она вот-вот съедет вниз. Маленький мальчик – Жозеф – изумленно таращится на мать.

В следующей сценке мать с сыном снова вдвоем, они запускают на лужайке воздушного змея. Позади них высится все тот же раскидистый платан, воздушный змей выполнен в форме сердца, ленточки в его хвосте, а также одежда и волосы женщины и мальчика развеваются на ветру. Из-за крошечных капель краски на поверхности змея чудится, что и сам он сделан из куска обоев.

Остается не так уж много сценок, которые я не изучила, но свеча, взятая мной из канделябра в коридоре, догорает и, оплывая, напоследок освещает еще два изображения. На первом мадам Жюстина и Жозеф, опять улыбающиеся, сидят за роялем и играют в четыре руки; поразительно, до чего они похожи. На другом представлен какой‑то праздник, они танцуют, мать кружит сына, и оба в бурном, несдерживаемом порыве ликования хохочут. Это Bal de Printemps – Весенний бал. Воздух вокруг меня стынет и сгущается, воцаряется могильная тишина. По словам тетушки, мадам Жюстина погибла на следующий день после этого ежегодного празднества. А поскольку Жозефу в этой сценке на вид не больше десяти лет, значит, обои, по-видимому, были напечатаны и наклеены в последний год жизни его матери…

Я замираю. До меня доносится какой‑то звук, и на сей раз это не плод моего воображения. Я слышу шаги. Кто‑то поднимается по башенной лестнице.

Я в ужасе озираюсь по сторонам. Из этой комнаты есть только один выход – дверь, через которую я вошла. Мой обезумевший взгляд падает на шкаф, я бросаюсь к нему и открываю дверцы. Вся его внутренность, начиная от уровня моих бедер до самого потолка занята полками, но под самой нижней, возможно, мне хватит места, если я свернусь клубочком.

Я задуваю свечу и ложусь на деревянный пол шкафа, чувствуя, как он слегка прогибается подо мной. Как можно тише прикрыв дверцу, я зажимаю рот рукой. Шаги приближаются.

Дыхание в пузыре

Лара

Я медленно вхожу в комнату, опасаясь, что меня в любой момент могут застигнуть. Маме и тетушке Бертэ я сказала, что должна вернуться домой и проведать сестру. Однако не сомневаюсь, что Софи сейчас здесь. Но, когда я приоткрываю дверь, выясняется, что в комнате никого нет.

Я отважилась проделать весь этот путь и подняться в башню лишь для того, чтобы как можно быстрее вытащить отсюда Софи. Преодолеть бесконечные лестницы и коридоры оказалось нелегко; понимая, что мне понадобится свет, я вытащила горящую свечу из настенного канделябра, в котором уже не хватало одной.

Теперь я обвожу комнату свечой. Она совершенно пуста, если не считать платяного шкафа. Я хмурюсь, пытаясь сообразить, куда могла подеваться Софи. Вероятно, она уже ускользнула, думаю я и собираюсь последовать ее примеру, но мое внимание полностью поглощает узор на обоях. Я больше не нахожу в себе сил уйти.

Меня окружает бесконечная круглая стена с несметным количеством пурпурных сценок в орнаментальных рамках. Неверный свет свечи загадочным образом оживляет изображения, и напечатанные на обоях фигурки пляшут, подобно мысленным видениям перед закрытыми веками.

Температура падает, в комнату проникает леденящий холод, у меня немеют руки, свеча начинает дрожать. Я смутно улавливаю справа какой‑то шум, но мне трудно сосредоточиться на чем‑либо, кроме этих бесчисленных странных сценок с тремя фигурками, всегда одними и теми же, которые смотрят на меня из каждой орнаментальной рамки. Мсье Вильгельм, Жозеф, мадам Жюстина. Как все это прискорбно, как несправедливо. Ребенок, лишившийся матери. Утраченная любовь, пронесенная, однако, через все эти годы. Никто из них не знал, что ждет их впереди. Как драгоценны и в то же время хрупки мгновения жизни, думаю я: они лишь дыхание в пузыре, заключенное внутрь тончайшей, уязвимейшей оболочки, которая может лопнуть в любую секунду…

Свеча останавливается перед сценой предложения руки и сердца. Я узнаю старый платан – то самое дерево, на вершине которого нашли Жозефа в ночь гибели мадам Жюстины. Я снова слышу шум, отрываю взгляд от обоев и устремляю его на шкаф. В комнате есть кто‑то еще, я это чувствую. Пульс у меня учащается, я подхожу к старинному гардеробу и распахиваю дверцу.

– Лара! – выпаливает сестра. – Слава богу!

– Софи! – шиплю я. – Как ты могла! Ведь я велела тебе не ходить сюда, чтобы не навлечь на нас неприятности! Что за необузданность!

Я наблюдаю за Софи, неуклюже выбирающейся из шкафа, и слишком сержусь на нее, чтобы помочь.

– Я знаю, – отвечает она, – и сожалею об этом. Но ты видела обои? Ты видела ее? – Она начинает водить моей свечой от сценки к сценке. – Вообрази, если бы вся наша жизнь с папой была вот так же запечатлена!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Площадь Революции (фр.).

2

Улицы (фр.).

3

«Бритва нации» (фр.).

4

Матушка! (фр.)

5

Мамаша! (фр.)

6

Свобода. Равенство. Братство (фр.).

7

Вы хотите что‑нибудь сказать? (фр.)

8

Пусковое устройство гильотины (фр.).

9

Да здравствует Франция! (фр.)

10

Дикари! Варвары! (фр.)

11

Остановитесь! (фр.)

12

Портовый грузчик (фр.).

13

Знатный господин (фр.).

14

Доброй ночи (фр.).

15

Добрый вечер (фр.).

16

Доктора! (фр.)

17

Твоя куколка (фр.).

18

Торт из меренги (фр.).

19

Пирожные (фр.).

20

Глазированные каштаны (фр.).

21

Моя крошка (фр.).

22

Знать (фр.).

23

Королевский зверинец (фр.).

24

Зеркало (фр.).

25

Парюра (комплект украшений) (фр.).

26

Хризолиты (фр.).

27

По-английски business of dyeing («красильное дело») звучит так же, как business of dying (dying – англ. смерть).

28

Бумагодельня (фр.).

29

Завтрак на траве (фр.).

30

Колбаса (фр.).

31

Первые слова знаменитой арии Фигаро из оперы Моцарта «Женитьба Фигаро», в русском переводе: «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный…»

32

Достопримечательности (фр.).

33

Вздернутый (фр.).

34

Холод (фр.).

35

Рокайль, рококо (фр.).

36

Добрый день, маркиза (фр.).

37

Нет, спасибо (фр.).

38

Весенний бал (фр.).

39

Большая дорога (фр.).