Культ праха

– Почему ты не оставил их?

– Этого не одобрит Отец. Хотя…если говорить честно, то уходить мне некуда. За годы скитаний я увидел цену жизни среди Гунгов и Гаргонтов. Редко, но нам всё же встречались кочующие семьи и странствующие представители иных поселений, но и среди них мне нет места. Это не печалит меня, ибо я не видел Маргалонов, Визгов и Сирлебингов. Братья не рассказывали мне о том, как живут эти поселения, но я надеюсь, что мне захочется остаться где-то там, если меня примут.

– Ты подумал о том, удастся ли тебе полноценно и счастливо жить, если вы навсегда расстанетесь с братьями? Я понимаю твоё желание и согласен с основаниями, которыми ты руководствуешься, но всю свою жизнь ты находишься рядом с ними. Всё это кажется простым только на первый взгляд, – рассуждал Руди, исходя из своего опыта, который когда-то чуть не стоил ему тёплого места под «крылом» влиятельного отца.

– Я не буду говорить о том, чего не знаю, – неохотно ответил Уллиграссор, после чего скривился как капризное дитя, и бросил Руди, уйдя туда, где удивительно красиво танцевали и прыгали, пытаясь взлететь до самого неба, безумные Гунги. Не изменяя своей натуре, он стремился успеть увидеть и запомнить невиданное на землях Лальдируфф действо, и, возможно, присоединиться к безумцам.

Ощущая, что его сил уже вполне достаточно, Руди решил подойти к ликующим странникам. Ему не давало покоя то, чего он не знал и не мог объяснить, поэтому он решил воспользоваться моментом и прибегнуть к вселенским знаниям Силгура, но странники, по непонятным для него причинам, не впускали его в свой круг. Теперь он понимал, каково было Уллиграссору прежде. Кажущиеся добрыми и некогда открытыми к доверительной беседе, Гальягуд, Вуррн, Силгур, Муниярд и Мигурнок были безжалостны, когда отгоняли Руди подальше от себя.

Это казалось сумасшествием, но Руди подумал и поверил в то, что опасный и свирепый Вугго откроет ему секрет их радости. Аккуратно подкрадываясь к злобному великану, он то и дело останавливался. Привычка давала своё – он боялся того, кто всё это время был к нему слишком суров. Страх имел власть над Руди, и он этого никогда не стыдился, но куда более сильная власть и мощная движущая сила оставалась за его природным любопытством. И каково же было удивление, когда его вера и надежда оправдались.

Один в один, как у матёрого зверя, чутьё Вугго сразу же уловило приближение к нему живого существа. Злобный великан, очевидно не ощущая опасности, даже не стал оборачиваться. Опережая вопрос Руди, всё так же, не оборачиваясь, он заговорил первым.

– А так ли важно тебе знать о причине нашей радости? – спросил он.

– Если я здесь, рядом с тобой, – сбивчиво отвечал Руди, – значит, для меня это важно.

– Это всего лишь низменная жажда удовлетворить твой нездоровый интерес. Не путай смыслы, даже если в этом для тебя кроется выгода.

– Значит, ты ничего мне не расскажешь?

– Ошибаешься. Только я и могу тебе об этом рассказать.

Вугго предложил Руди присесть рядом, и, прежде чем начать свой рассказ, показал ему готовый купол, над которым он так усердно трудился. Этот купол был краше, удобнее и гораздо надёжнее прежнего. Предотвратив слова благодарности со стороны Руди, Вугго начал рассказ, которого тот так ждал.

– Варлунга справедливо считали любимым сыном Большой воды. Он был величественен и могуч, но его братья и сёстры, если судить по справедливости, ни в чём ему не уступали. Ты уже стал свидетелем того, какой слепой и неразумной может быть любовь Большой воды. Она позволяла и прощала Варлунгу то, что было под суровым и беспощадным запретом для остальных. Слабых и беззащитных своих детей Большая вода отдавала в жертву Гунгам, безжалостно выбрасывая их на сушу. Такими были её легендарные дары. Те, кого не постигала столь трагическая участь, в любой миг могли стать жертвами Варлунга. Когда вседозволенность и сила отравили его дух, он стал жестоко расправляться с каждым, кто попадался на его пути, загоняя несчастного к ледоходу, где одно неверное движение обрекало ни в чём неповинное живое существо на мучительную смерть. За считанные дни он практически истребил всех своих братьев и сестёр. Мать не заступалась ни за одного из них. Тогда, ради сохранения справедливости, вмешался Альель. Он проклял Варлунга, наслав на того пожизненное бремя – носить около сердца сулун. Маленький в сравнении с громадным сердцем Варлунга мешочек – есть ни что иное, как сосредоточение яда, способного убить всё живое и даже дух, какая бы сила не стояла за тем, кто будет отравлен. Сулун хранился в хрупкой оболочке и находился рядом с сердцем, чтобы в роковой момент, если бы Варлунг поддался соблазну убить кого-то и начал погоню за новой жертвой, сила его сердцебиения неминуемо разорвала бы сию хрупкую оболочку и освободила сулун. На великую мудрость нашего Отца Большая вода ответила великой хитростью – дабы уберечь любимейшего сына и порадовать возлюбленных Гунгов, она стала выбрасывать на берег всех непризнанных ею детей, освобождая пространство для Варлунга и ограждая того от опасного соблазна. Сегодня мы одолели коварство Большой воды, используя против неё её же хитрость.

– Я всё равно не понимаю, зачем вам нужен сулун?

– Мы слишком долго шли запутанными дорогами, которые приводили нас к испытаниям, в коих не было необходимости. Путаница и бессмысленные страдания настигали нас снова и снова. Как только мы оказывались на начальной черте, отчаяние брало над нами верх и мы уходили в добровольное забвение. Сон под чистым снегом у безымянного ледника был спасением от усталости и мучительного неверия, но Отец то и дело будил нас, чтобы мы продолжили свой путь. Разрушительной мощью своего гнева он раскалывал безымянный ледник. Огромные обломки падали рядом с нами. Земля содрогалась на многие мили вокруг. Так Альель изгонял нас из самого прекрасного уголка в пределах Лальдируфф, но потом мы возвращались обратно, чтобы всё повторилось вновь.

Слабые и истощённые, мы выкарабкивались из места, где нам было поистине хорошо. Альель даровал мне больше сил, чем остальным и я уходил на охоту. Моя добыча помогала мне и моим братьям постепенно восстановиться. С каждым разом нам было всё труднее окрепнуть. Силы возвращались дольше обычного. Прежняя мощь не восстанавливалась. Новый путь мы начинали с куда меньшими возможностями, чем было ранее. Что бы мы не делали, куда бы мы не шли, неминуемо повторялось то, от чего мы упорно пытались спрятаться. Обессиленные после изнурительных скитаний, в этот раз мы решили, что положим мёртвым надеждам конец. Если случится так, что злой рок снова собьёт нас с верной дороги к нашему дому, мы с радостью примем яд сулуна, и, наконец, обретём освобождение.

Неожиданно для Руди, произошли внезапные перемены его ощущения окружающего пространства. Сильное давление за считанные секунды болезненно сковало его тело. Увидев это, Вугго одной рукой торопливо схватил купол, а второй – как обычно грубо поднял Руди.

– Хватай свои пожитки и поднимайся на самый дальний холм, – приказал он, – там ты будешь в безопасности! Тебе не придётся нас долго ждать, поэтому не вздумай засыпать! Будь бдителен, пока находишься один! А теперь торопись!

Основываясь на неутешительном опте, Руди понял, что совсем скоро может произойти нечто ужасное. Он не посмел ослушаться приказа Вугго. Новый купол был на порядок тяжелее прежнего, но куда большим грузом для Руди оказался он сам. От напряжения и сильной боли, каждый шаг давался ему через сверхусилие. Из ослабленных рук постоянно падала ноша. Шум океана, веселье Гунгов и бубен Рарона – всё это Руди больше не слышал. Его начал мучить нарастающий шум, который случался с ним при сильной горячке. Давление становилось невыносимым. Дышать было нечем. Тёмные блуждающие пятна, омрачающие зрение, превратились в полную слепоту.

Чудом или с помощью Великого Духа Альель, Руди преодолел тяжелейший путь, но подняться наверх он уже не мог. Бессилие казалось смертельным. Обречённо упав навзничь, он, предвкушая радостное облегчение, собрался умирать. Эти же чувства, мысли и намерения возникли у него, когда он проходил испытание предпоследней капли. Как и тогда, в этот раз, из ниоткуда появился прекрасный олень. Как и тогда, в этот раз Руди оказался на огромных рогах оленя. Как и тогда, в этот раз олень поднял его на вершину холма.

Холм действительно оказался местом спасения. Туда не доставало губительное давление. Руди мог вволю надышаться воздухом. С каждым вдохом к нему возвращалось ощущение жизни. С каждым выдохом уходила боль и предчувствие смерти. Казалось, что к нему вернулось больше силы, чем было им утеряно.

Желая узнать, что происходит между странниками и Гунгами, Руди подполз к обрыву и посмотрел вниз. Из вершины открывался великолепный вид на Уютную бухту. Гунги продолжали отдаваться веселью, забавляясь ещё сильнее и громче. Вдали от них, возле растерзанного Варлунга, ровным рядом сидели странники. Играя на своих бубнах, они обращались к Большой воде. Руди не мог расслышать дивную песню, которую пели преданные сыновья Альёль. Иногда доносилось красивое, но непонятное эхо одного или нескольких сливающихся слов, на неизвестном ему языке.

Большая вода отзывалась на их песню. Её цвет стал зловеще тёмным, а шум волн звучал, как рёв – она кричала о горечи своей утраты. Странники слушали её, склонив головы. Они били в свои бубны не переставая до тех пор, пока Гальягуд не сказал им: «Пора».

Услышав его, братья отложили бубны и поднялись с колен. Отдавая дань уважения Большой воде, они перетащили Варлунга ближе к берегу, чтобы волна могла забрать его останки домой. Их усилиями, Варлунг нашёл свой последний покой в тёмных глубинах, недоступных ни одной живой душе.

Когда шум веселья Гунгов стал заглушать тихую песнь памяти о Варлунге, Большая вода изменила свой цвет и успокоилась. Её ярко голубое сияние сразу же бросилось в глаза юному Гунгу, которого подбрасывали вверх. Уловив новый, более интенсивный по переживанию, соблазн, он потребовал выпустить его из общей забавы, и как только ему позволили ступить на землю – он побежал к воде, самозабвенно подчиняясь её призыву. Но не только его звала Большая вода. Все, как один, Гунги забыли о веселье. Бросив шкуру Варлунга, они побежали на зов, сбивая друг друга с ног. Они знали, что Большая вода может принять в свои объятия всех, но гордыня и тщеславие оставались основной повелевающей силой Гунгов, провоцируя у каждого из них желание принять её ласку первым.

Радость переполняла Гунгов. Волны бережно подхватывали тех, кто был близко к берегу и уносили их к глубине. Всецело доверяя своей благодетельнице, Гунги подчинялись её движениям, не замечая, что потоки стремительно приближали их к огромному водовороту. Даже безумие не уберегло их от понимания, что всеобъемлющая любовь Большой воды у них на глазах превратилась в непримиримую ненависть. Нежные волны стали частью водоворота, от которого им уже не было спасения. Те Гунги, чьё стремление получить ласку Большой воды раньше остальных оказалось самым сильным, были первыми брошены на погибель. Не жалея никого, Большая вода истребила поселение некогда великих добытчиков, которых сама же превратила в безумных нелюдей.

Когда всё было кончено, и странники поднялись на холм, Руди спросил у них:

– Почему Большая вода пощадила вас? Ведь именно вы заставили Гунгов убить Варлунга.

– Это и есть бесценный дар лжи, – неохотно ответил Гальягуд.

– Дар или проклятье, – задавался вопросом Муниярд.

– Сегодня одно, а завтра – второе, – ответил Силгур.

Глава 7. Любовь

Отвернись от меня, и забудь.

Всё, что было вчера,

Вспять нельзя повернуть.

Оглянись на мгновенье,

Взгляни на наш путь.

Отыщи для себя всепрощенье.

И прости свою слабость.

И простись, наконец,

С тем, что было твоим,

Но с тобой не осталось.

«Она писала ужасные стихи», – подумал Руди, предаваясь коротким воспоминаниям о потерянной им жизни. Аврора часто донимала его пафосной декламацией своих сочинений. Иногда это были патетические монологи, но больше всего ей нравилось придумывать коротенькие стихотворения с неоднозначным посылом и примитивным слогом. Многие строки несли в себе откровенную издёвку над теми или иными личностными качествами Руди. Бывало, в резкой и экстравагантной форме она высмеивала очередную ситуацию, которая на первый взгляд казалась критической. Парадоксально, но Руди запомнил многое из её непризнанного и скрытого от остального мира поэтического творчества. Это были отрывки или строфы, всегда некстати всплывающие в памяти, превращая четкий и последовательный ход его мыслей в сумятицу. И только последние стихи, которые пришлись на самый печальный отрезок её жизни, Руди помнил с первого до последнего слова. Но он так и не мог назвать себя почитателем её творчества.

Не пройдя и половины пути к Гаргонтам, странники приняли неожиданное решение сделать длительную остановку и ждать подходящего момента, когда появится ясность: какое время для встречи с Гаргонтами будет удачным, а какие действия с их стороны – уместными. Наблюдая за остальными, Руди недоумевал. Временная остановка могла растянуться на вечность. Край, в котором они находились, не имел даже названия. Мрачное, суровое место, где от холода страдал даже Вугго, совершенно не подходило для сохранения жизни. Во всём: в цвете мёрзлой земли под ногами, в воздухе, в давящей тишине и тёмном небе, проявлялась неумолимая безнадёжность. Зная о тревоге Руди, никто из мудрецов и бывалых путешественников не спешил с объяснением причин и следствий принятого ими решения.

Вспоминая рассказ Вугго о том, как измученные долгими и безутешными скитаниями, странники прятались у безымянного ледника, желая погрузиться в вечный сон, Руди предполагал, что эта история, скорее всего, повторялась вновь. Чуть поодаль и вправду располагался небольшой ледник, вокруг которого лежало множество обломков серого льда. Сама местность, при всей суровости и враждебным к человеку природным условиям, вызывала даже у Руди уверенность в том, что там их никогда не потревожит ни одно живое существо. Странники пребывали в благостном настроении. Очевидно, они находились в радостном предвкушении чего-то особенно важного.

Мигурнок, совершив необходимые процессы с добытым сулуном, отдал Гальягуду созданное им ядовитое питье, после чего, без объяснений, спешно покинул братьев и ушёл от них как можно дальше. Найдя подходящее место, где он мог скрыться от пытливых глаз, Мигурнок удобно улёгся, закутываясь в любимые шкуры, дабы уйти в забытьё. Он любил эти старые рваные шкуры потому, что их ему подарил Вугго, но об этом никто не знал. Позади остались времена, когда Вугго и Мигурнок были настоящими друзьями. Мигурнок об этом никогда не забывал и продолжал ценить то, что было давно утеряно.

Во время первого странствия, Руди не раз наблюдал за тем, как безмятежно, вдали от суеты и разговоров, рядом с Мигурноком лежал Уллиграссор. В этот раз ему и самому захотелось скрыться от всех за безобидным великаном. После событий, произошедших в Уютной бухте, Гальягуд и Вуррн следили за каждым его шагом, и, казалось, оценивали всё из того, что он говорил и делал. Не легче было находиться рядом с Уллиграссором, разговоры которого не умолкали до тех пор, пока непрерывная болтовня не начинала сердить Вугго. Свирепый верзила разгонял Уллиграссора и Руди в разные стороны, каждый раз угрожая забросать обоих большими камнями. Сларгарт никого к себе не подпускал. Силгур и Муниярд своими заумными рассказами омрачали его память, ровно как и надежды на будущее. Об общении с Рароном Руди не мог даже помыслить. На фоне своих братьев, спящий Мигурнок справедливо воспринимался, как самый лучший компаньон хотя бы на пару-тройку часов.

Отыскав тишину и покой, Руди прилёг под тёплый бок Мигурнока. Чувство безопасности расслабило его до той степени, когда дерзкий поступок не воспринимается хоть сколько-нибудь рискованным актом, и он беззастенчиво начал перетягивать на себя шкуру, которой укрывался великан.

– Это даже интересно, – посмеиваясь, произнёс Мигурнок, который, как оказалось, вовсе не спал.

В тот же миг, у Руди сработала верная реакция на обстоятельства – бежать хоть куда-нибудь, лишь бы прочь, но его тело, скованное испугом, не реагировало на сигнал тревоги, оставляя всё на своих местах.

– Не меня нужно бояться, – успокаивал Мигурнок, – я не обижу тебя. Хотя, если ты расскажешь остальным, что я прикидывался спящим, тебе точно не поздоровится.

– Я никому не скажу, – уверял Руди, и в этом он не лгал.

– К сожалению, я ухожу в забытьё не так часто, как они думают. А там мне лучше, чем где бы то ни было. Там я могу быть тем, кем хочу, и совершать поистине хорошие поступки. Там я всегда нахожу подтверждение необходимости моего существования. Здесь этого нет, и я не хочу тут быть.

– Понимаю тебя, – снова не лгал Руди, – я тоже не хочу тут быть.

– Постарайся сохранять в своей памяти те воспоминания, которые исцеляют твоё сердце и успокаивают разум. Держись за то, от чего твоё дыхание становится вольным. Жизнь и устои странников тебе не по силам. Сохрани своё естество. Преодолевая с нами нелёгкий путь, ориентируйся на это, как на вон ту звезду, – он показал пальцем в небо, где не было и к тому времени не могло быть звёзд.

– Я её не вижу.

– А вот я её отчётливо вижу, где бы не находился. Она прекрасна и светит только для меня. Я называю её Тигюнной. Найди и ты свою звезду.

– Если бы это было так просто.

– Это просто. О чём сейчас все твои мысли?

– О любви.

– Расскажи мне о любви, – попросил Мигурнок, – у меня не было этого чувства.

– Рассказать о любви куда сложнее, чем сейчас найти звезду на небосклоне. Это счастье, которое в один миг может превратиться в горе, радость – в скорбь. Без этого чувства жизнь ощущается неполноценно. Когда любишь, переживаешь многое. Любя, готов отдать всё. Любя, жертвуешь многим, часто – самим собой. Любовь прекрасна, когда она взаимна. Любовь коварна, когда ты к ней не готов. Любовь ужасна, когда она безответна. Я был счастлив в любви, но сейчас, появись передо мной какое-нибудь божество, или ваш Отец Альель с предложением убрать любовь из моей жизни и стереть былую историю из моей памяти, возможно, я бы на это согласился.

– Не могу даже представить, как можно те чувства, которые ты описываешь, испытывать к чаше, – удивился Мигурнок.

– Не чаша, а урна! И я любил то, что находится в ней, – нервно ответил Руди.

– Ты любил прах? – ещё сильнее удивился Мигурнок.

– Нет! Я любил живого человека!

Мигурнок характерно ухмыльнулся. Очевидно, ему недоставало знаний и опыта, которые побудили бы его проникнуться словами Руди. К счастью или большому сожалению для него, он был лишён элементарного понимания чуда, называемого обычными людьми любовью.

– И что хорошее спрятано за всем этим? – поинтересовался Мигурнок.

– А что хорошего в том мире, куда ты так отчаянно рвёшься, выпивая свой странный эликсир?

– Я тебе обо всём рассказал, а вот ты, чует моё нутро, уходишь от ответа.

– Ты ошибаешься, – ответил Руди, – просто я не знаю, как можно выразить словами то, о чём ты спрашиваешь. Моего лексикона недостаточно, а говорить о сокровенном как попало я не хочу, и не буду.

– Тогда расскажи мне, друг, как ты понял что полюбил? Вдруг, ты спутал это чувство, подменяя им что-то совершенно иное.

– Это невозможно спутать с чем-либо. Мне было хорошо, пока часть моей жизни была тесно связана с присутствием в ней Авроры. Сквозь меня бурным потоком проходили жизнеутверждающие идеи и замыслы. Меня охватывали радостные ощущения и предчувствия. Нередко дух захватывало при мысли, что рядом со мной находится именно тот человек. Её голос ласкал мой слух. Её красота вызывала во мне неимоверный отклик. Её мудрость сглаживала все острые углы, которые неминуемо возникают в отношениях двух личностей. Будучи с ней я мог оставаться собой и не сдерживать своё подлинное существо. Она открывала мне путь удовольствий, всегда пропуская вперёд. В отличие от тех женщин, с которыми я бывал прежде, она не чинила никаких препятствий и позволяла мне полноценно отдаваться тому, что было для меня важным. Пока она была жива, я получал то, в чём нуждался.

– В этом чарующе красивом рассказе, я услышал только лишь о твоей любви к самому себе, – сказал Мигурнок.

Слова Мигурнока были поистине оскорбительными и больно задели Руди.

– Будь всё именно так, как ты говоришь, я бы не оказался в этом ужасном месте, – парировал Руди, – дома, где для меня доступны любые блага и открыты все двери, мне, очевидно, было бы куда лучше, чем блуждать по суровому краю и наблюдать за событиями, противоречащими здравому смыслу. Я потратил немало усилий и дорого заплатил за то, чтобы привезти прах своей любимой именно сюда – в место, куда не доходят корабли, и где нет места нормальному человеку. Это была её мечта и если бы не вы, я смог бы её воплотить.

– Чует моё нутро, что на столь великий поступок тебя подтолкнула не любовь к ней, а чувство вины.

– Нет! – разозлился Руди.

– Моё нутро никогда меня не подводит.

– Будь оно неладно, это твоё хвалёное нутро!

Не желая оставаться с Мигурноком, Руди стал шустро выкарабкиваться, но то и дело запутывался в зловонных шкурах. Очередное и самое сильное сопротивление на пути к свободе он встретил со стороны Мигурнока. Не такая огромная, как у Вугго, но с равной силой, рука Мигурнока превратилась в непреодолимый для Руди барьер.

– Не убегай, – тихо сказал великан, – побори в самом себе привычку придумывать то, чего не может быть, слепо в это верить и бояться призрака, созданного твоим разумом.

– Не понимаю, о чём ты, – недовольно ответил Руди.

– Если честно, я и сам не понял, – признался Мигурнок, – но ты всё равно останься тут. Я бы не хотел, чтобы по твоей вине в мою сторону было направлено всё внимание братьев. Не забывай – меня тут нет.

Глава 8. Мечты

– Необъяснимым образом, страх, тревога, разочарование и все самые плохие чувства мгновенно исчезают, когда ты оказываешься рядом с Мигурноком, – приближаясь, говорил Уллиграссор.

Прежде, чем ответить Уллиграссору, Руди посмотрел на Мигурнока – тот искусно изображал своё отсутствие. Выражение его лица было благостным и счастливым. Очевидно, он представлял тот необыкновенный и неведомый остальным мир восхитительных грёз.

– Ты быстро учишься хорошему. Может быть, тебе удастся разгадать его секрет. Я до сих пор не могу понять, почему рядом с ним мне так легко и спокойно.

– Возможно, – отвечал Руди, – он просто не мешает тебе чувствовать себя легко и спокойно. Возможно, он ничего от нас не ждёт.

– Возможно, ты прав, но это не точно, – подытожил Уллиграссор, неуклюже свалившись рядом.

Теперь Руди лежал между двумя великанами и не знал, чего он мог ожидать от каждого из них. В его мыслях крутился один вопрос: «Почему ты сюда пришёл?», который был скорее немым упрёком Уллиграссору. За время, проведенное с ним, Руди признал себя жертвой долгих разговоров, от которых путался рассудок.

– Прости, дружище, – виновато произнёс Уллиграссор, – но я не разговаривать пришёл. Если ты не против, я молча полежу тут какое-то время.

– Молча? – вырвалось у Руди.

Уллиграссор утвердительно кивнул. Не в первый раз он устраивался возле Мигурнока, находя рядом с братом пространство покоя, где он мог свободно предаваться мечтаниям. Радость от условного обретения невозможного гасила пламя его неугомонной натуры, и он умолкал под влиянием желания, оживающего на короткий миг. Сила его воображения была поистине велика, и обладай он мощью и знаниями, которыми славился его Отец, ему удалось бы стать созидателем нового мира. Красота его видений была нереальной, но он нередко попадался на уловку обманчивого впечатления, что она есть на самом деле. Уллиграссор всегда говорил, что время, отданное мечтам, он ценит выше, чем время, потраченное на саму жизнь, однако, в отличие от Мигурнока, ему не хотелось уйти в свои чудесные мечты навсегда.

В умении красочно фантазировать, с Уллиграссором в своё время мог посоревноваться Руди. В детстве, подолгу оставаясь наедине с самим собой, он вытеснял удушающее чувство собственной изоляции фантастическими историями, в которых главным героем был он сам. Вымышленные им истории всегда отталкивались от одной точки, но изо дня в день, у них появлялось интересное развитие. В какой-то момент, он потерял контроль над тем, что предлагал ему разум. Линии его фантазий стали тесно переплетаться с линиями жизни, с разницей лишь в том, что фантастический Руди побеждал то, от чего терпел сокрушительное поражение Руди реальный. Это привело к тому, что реальный мир терял реального Руди, а в фантастическом мире было место только фантастическому Руди.

– Какой он, твой мир? – спросил у него Уллиграссор, ожидаемо нарушив молчание.