Куклы зазеркалья

– Типун тебе на язык. Не знаю. Просто как-то погано на душе.

– У меня как будто розы цветут. Главное, дело делай. Я погнал.

Из приоткрытой двери донеслись ленивые звуки субботнего короткого рабочего дня, а потом опять тишина.

«Давай, вставай, размазня. Не дай Бог с ней что-нибудь случится». Дальше додумывать не хотелось, если сейчас уйти по этой дорожке, то ничего путного он не сделает. И, схватив быстрее куртку и телефон, вышел.

– А ты молодец. Не ожидал, что в тебе скрываются такие таланты. Хотя, зачем себе врать? Я бы не заинтересовался тобой, если бы не почувствовал эту внутреннюю надломленность и неистовость одновременно. Как у меня, как у него. Поэтому тебе удалось так быстро приручить его к руке. Не так ли?

Мысли были похожи на зажеванную пленку и слова его слышались мне тоже пережеванные и еле понятные. Сознание отказывалось возвращаться и хоть как-то понять ситуацию. «Я не понимаю. Не хочу понимать, не хочу…. Это не со мной». Нет, не поможет. Это я уже говорила себе раньше.

– Что ты бормочешь? … «Не хочу понимать». И не надо. Я и сам давно отказался от этих никчемных усилий – понять его или других подобных нам. Мы как огромное панно из множества маленьких пазлов. Все собрать не хватит и жизни.

– Бред.

Это было сказано скорее себе, в его слова я вслушивалась с трудом и не знаю, понимала ли хоть треть из них.

– Что? Может быть. Не буду спорить. Он так нежно к тебе относится. Хм… Но теперь вот занят другой игрушкой. Придется тебе смириться со сменой тюремщика. Не хотел я, чтобы вот так вот все было, – он замялся, – нет я видел в тебе свою половинку. Понимаешь? Это просто не укладывается у меня в голове. Как ты здесь оказалась? Лера?

Он немного встряхнул меня.

– Лера? Ты слышишь меня?

Тут все-таки сознание вернулось – будь оно не ладно. Вернуться то вернулось, но ничем не помогло. Все во мне превратилось в хаос. Я начала вырываться, рыдать, хрипеть, как раненый зверь, биться в руках, пытающихся меня удержать. Как будто прорвало плотину.

Когда только очнулась здесь и начала осознавать, хоть немного, что происходит, решила для себя – нужно сохранять спокойствие. Да, тогда еще что-то вспоминала про американские триллеры, как они бестолково сняты и какие героини в них тупые. А теперь нет никаких сил. Да и зачем мне это спокойствие…

Весь мир рухнул. Казалось, я слышу звон стекла и скрежет металла, грохот камней – глохну от этого. Перед глазами пелена. Все рушится. Нет ничего. Сознание? Или нет у меня никакого сознания? Просто не хочу, чтобы я вообще существовала…

Андрей как-то пытался привести меня в чувство: тряс, уговаривал, даже хлестал по щекам. Бесполезно. Невозможно привести в чувство того, у кого их нет, атрофировались в один момент. В тот момент, когда он зашел в это логово маньяка, улыбаясь и мирно беседуя с этим самым маньяком, будто они старые друзья-товарищи. Вполне так буднично отдыхающие в спортбаре или в бильярдной.

Я просто лежала и орала в его ладонь, что зажимала мне рот.

– Лера, Лерочка… Хватит… Все не так безнадежно. Лера, успокойся… Лера…

Собственное имя, произнесенное им, казалось уже каким-то грязным ругательством. С удовольствием бы отказалась от него.

Еще час назад единственной целью было выбраться от сюда. Как у любого нормального человека инстинкты работали на уровне. И все виделось в не таком уж мрачном цвете – надежда умирает последней. Возможно, что вместе с Мариной нам бы все удалось. Все крутилось вокруг одного – выжить. Нет ничего важнее жизни, раны и ссадины – ерунда заживут.

Теперь я уже ни в чем не была уверена. Теперь я вообще была никем. Просто куском мяса.

И продолжала орать, точнее, из-за ладони, что зажимала рот, получалось только мычание.

В конце концов, от перенапряжения и стресса просто отключилась на несколько минут или может больше. Была бы рада вообще не приходить в сознание и так скончаться. Но мой организм решил иначе и вернул в этот бренный мир.

Открыв глаза, обследовала потолок и часть комнаты, подумала, что все мне это привиделось. Надо же какая ерунда и бред может здесь прийти на ум, не удивительно. Нет, нет. Это все был бред. Конечно. Истерически хихикнула, испугалась и, уже сама себе, закрыла рот ладонью. Взгляд опустился чуть ниже.

Черт!

Вздрогнула и села, прижавшись спиной к стене и подтянув колени к подбородку, обхватила их. Он был на месте. Просто сидел на полу, привалившись к другой кровати.

– Очнулась. Это хорошо. Не хотелось бы тратить время зазря. Я так и не услышал ответа. Как ты здесь оказалась?

Ни язык, ни лицевые мышцы не слушались, такое ощущение, что сделали заморозку, как в стоматологии.

Все та же игра в «кролика и удава». Только теперь все по настоящему – он на самом деле «удав», а я «кролик». Немного подвигав нижней челюстью без всякой пользы и языком – он терпеливо ждал – смогла выдавить:

– Интернет…

– Твою мать! Лера, какого черта! Ты что тоже сидела на этом долбаном сайте знакомств?

Кивок мне удался с первого раза.

– Просто уму непостижимо. Чего тебе не хватало? Романтики, нежности, страсти, таинственности? Чего? Я не понимаю, объясни мне.

– Не в этом дело…

– А в чем?

Пожала плечами. Сейчас разговор на эту тему был не нужен и просто глуп. И не очень понимала, почему для него важно узнать ответ.

– Увидела тебя в ресторане «Россия», ты беседовал с теткиным замом по поводу какого-то договора.

Голос был сиплым, словно я работаю на улице или выкуриваю по пачке сигарет в день. А воспоминания из другой жизни – далекие, далекие, будто покрытые туманом.

– И что?

– Мне не понравился этот спектакль. Ты мне соврал.

– Я вообще, как видишь, всем вру. Но это был не спектакль – мои чувства к тебе – совсем нет. Это не вранье, не игра. И они самое главное. Все было настоящим. А тебе было мало? Да?

Он перебрался поближе к краю моей кровати. Волны какого-то злого жаркого чувства шли от него – те самые «настоящие» видимо. Но даже сильнее вжавшись в стену нельзя было уйти от них. Они опаляли, казалось, еще немного и я загорюсь вместе с тряпками и грязным матрацем.

Из-за стены послышался приглушенный стон, и потом крик.

– Всем вам мало. Всего и всегда. Сколько не дай. Ведетесь на какую-то ерунду.

– Я не велась, а хотела забыть, отвлечься.

– Меня?

– Да. Хоть ненадолго, – «И не надо мне приписывать непонятные грехи».

– Понятно. Ну, а если бы я с самого начала рассказал как есть, что за разница? Я опять же не понимаю.

Пожала плечами, снова. Уже никакой.

– Теперь никакой.

– Никакой…

Андрей встал и походил немного, прислушиваясь к звукам, доносящимся из соседнего помещения.

– Развлекается… Ох, ты черт! Почему все так? Лера, Лера… Что же мне делать?

Минуты текли. Он расхаживал из угла в угол, а я сидела все в одной позе – подбородок почти на коленях, руки судорожно обнимают их. Какая разница, в самом деле?

Наконец-то хождение прекратилось, и его глаза опять оказались на уровне моих. Что в них? Холодное море – мертвые глаза урагана, как в песне. Одни льдинки напополам с сожалением. Непонятно только по какому поводу? И какие чувства ко мне были настоящими? И вообще как представлялось развитие наших отношений в дальнейшем?

Протянув руку, Андрей легонько погладил меня по щеке.

– Я думал, что с тобой смогу измениться. Мне хватит тебя. И все. Забросить эти маленькие развлечения. Жаль, очень жаль, что не получилось. Может и вправду есть судьба. Потому, что, сколько не беги от себя, все равно, получается, стоишь на месте. Я тот, кто есть. И не изменюсь. Но очень хочу, чтобы ты была рядом со мной. Ничего и никого не пожалею. Понимаешь? Никого и ничего…

Затрясла головой. Ничего не хочу понимать, ничего. Его лицо наклонилось ближе, одно колено упиралось в край кровати. Обхватив ладонями мой затылок, приблизился вплотную, чувствовала влажное дыхание на своей коже.

– Ты моя. Я ненавижу этого затасканного, слабого придурка за то, что он прикасался к тебе. Только я имею на это право, больше никто, – большие пальцы гладили подбородок, горло, обвели нижнюю губу, – да, больше никто. Я бы убил его уже сейчас. Но чертов хлюпик еще пригодится. Урод!

Я боялась открыть глаза, боялась вздохнуть, чтобы не вдохнуть яд, который он источал. Яд, отравляющий меня через кожу, к которой он прикасался. Яд был в его словах.

– Всего пару дней… Мне нужно совсем немного, чтобы все подготовить. Я буду убивать его достаточно медленно, чтобы он все прочувствовал. Ненавижу…

Губы прошлись по щеке, к уху, потом вниз по шее к ямке у ключицы, по плечу. Блузка – то есть та тряпица, что раньше называлась блузкой, а теперь просто болталась – спущена вниз. Чашка лифчика сдвинута в сторону. Я ничего не понимаю. Это яд, просто яд… Я ничего не могу поделать с собой, со своим телом. Оно было не в ладах с разумом. Может у меня тоже не все в порядке с головой?

Что он говорил в начале? «Внутренняя надломленность и неистовость». Хотелось на самом деле разломить себя пополам и достать всю грязь, все то, что сейчас почти радостно принимало его прикосновения. Или не грязь? Не понимаю.

Все-таки какая-то часть меня оставалась на правильном берегу. И наблюдала за всем. Что происходило со стороны. Только не так, как с Димой, по- другому. Не просто вылетевшая на время душа. А на самом деле отдельная часть, которая не в ладах с той, что в этот момент сжимает в кулаках тряпки и остатки одеяла и закусывает до крови его губу. И когда чувствует у себя во рту привкус чужой крови, то радуется.

«Боже! Неужели это я? Нет. Я тоже сошла с ума. Сошла с ума, как и они». И одна часть соглашалась, закрывалась от этого безумия, пыталась как-то защититься, придумать разумное объяснение. Какое к черту, разумное объяснение! Его яд отравил меня уже давно, с самой первой встречи. И что делать? Принять как есть, или пытаться бороться. Вот с борьбой пока большая проблема…

Теперь я орала в его ладонь, но уже не от страха и отчаяния. И в самый последний миг распахнула глаза и увидела в его зрачках отражение себя, всех своих чувств…

Такое ощущение, что по мне пронесся товарный поезд. Где же оно, мое хваленое чувство юмора, очень бы пригодилось сейчас. Попробовала отодвинуться, но куда, с другой стороны только стена. Если я срочно не отодвинусь, то подавлюсь всем этим, как вишневой косточкой.

Почувствовав мое смятение, Андрей прижал меня к себе.

– Спокойно. Не стоит так переживать. Я же тебе всегда говорил – все решаемо. Главное, потерпи пару дней.

– А потом…

– Потом… Мы уедем. Только одно запомни – ничего не говори своей подружке. Хорошо. Ты поняла меня? Здесь никого, кроме этого придурка не бывает. Если ты меня ослушаешься, то я убью и ее. А так у нее есть шанс и у тебя тоже. Ты поняла меня?

– Да.

– Не слышу.

– Да!

Не помню, как он ушел, помню лишь быстрый поцелуй в висок и:

– До встречи, милая!

Я просто желе, огромный, колыхающийся от страха, кусок желе. Боже! Где-то была вода. Ее было мало. Ну, и ладно, все равно мне от этого никогда не отмыться. Попробовала хоть что-нибудь натянуть на себя.

Заскрежетала дверь, открылась. Послышалось сопение, сдерживаемые рыдания и стоны. Но не было сил повернуться.

– Пошевеливайся тварь!

«Он стал грубее. Надо думать, если у тебя любимую игрушку отобрали».

– Да ложись уже!

Дима повернулся в мою сторону – я чувствовала спиной его полный ненависти и негодования взгляд – промолчал, ничего не сказал, не обратился, будто меня здесь никогда и не было. Исчез на пару минут и, судя по звукам, принес новые бутылки с водой и хлеб. Все. Дверь захлопнулась.

На стене прямо перед моими глазами была выбоина. Интересно, откуда она взялась? Может кто-то из предыдущих узников, вспомнив фильм «Побег из Шоушенка», пытался проскрести в стенке дыру? Вот уж глупости приходят в мою голову.

Это состояние полной отстраненности было спасительным. Сейчас я напоминала себе тинэйджера, который всю ночь проколбасился на дискотеке и на автомате возвращается домой – звон в ушах, перед глазами туман, мысли тянутся как ириска. Нет приходить в себя и осознавать, что все-таки произошло, не хотелось. Да и было опасно для рассудка.

Но что-то мешало моему плану лежать и просто ждать приговора. Любого уже не важно. Это уже не важно.

Слабый голос, который пробивался через звон и слой толстой ваты кто-то настойчиво взывал ко мне:

– Лера… Лера……

«Отстаньте, отстаньте же от меня. Не могу терпеть это имя. Не надо его произносить».

– Лера…

– Да.

Голос был странным, совсем не похожим на мой – хриплый, надорванный.

– А что происходит? Ты не знаешь? Что такое с ним сегодня?

Пожала плечами. «Когда-то я мечтала, чтобы он подох. Мои мечты сбудутся. Только радости от этого никакой. И объяснить не объяснишь. Я не могу».

– Лер, что с тобой?

– Все нормально. Сильно досталось?

– Да, какой-то звездец. Как зверь.

Мы опять замолчали. Мои веки закрылись и тут же открылись, привиделась все та же нереальная картина – как Андрей заходит сюда и по-дружески похлопывает Диму по плечу. «Это неправда».

Мне показалось, что из глаз покатились слезы, дотронулась пальцами, нет, сухо. Опять уставилась в выбоину. Ничего важнее этого нет. Если я не буду смотреть сосредоточенно на нее все время, то просто взвою. И буду выть, пока не потеряю голос и окончательно не лишусь сил.

Хороший план.

Семен Петрович был опять очень недоволен. Этот мальчишка опять опаздывал. В последнее время с ним это случается все чаще.

Стоило бы сообщить руководству, но он не мог или точнее сказать не хотел. Когда последний раз парню был сделан выговор, тот потупил глаза и, нервно теребя один из замков сумки, объяснил путано, что у мамы был приступ и теперь она в худшем состоянии… Что-то еще из медицинских терминов, Семен Петрович никогда не был силен в этом, поэтому почти ничего не понял.

Что же, это тяжело. Не дай Бог кому ухаживать за лежачим больным и смотреть на страдания самого близкого человека. Как он помнил, из отрывком разговоров, жили они одни без отца и родственников никого, только дальние в других областях.

«А что мне, собственно. Дома никто не ждет, только телевизор. Занятий тоже нет. Подожду».

Его взгляд метнулся к часам – маленькому будильнику из черной пластмассы. Нет, конечно, все можно понять, но почти час!

Он тяжело поднял свое тело из кресла, проверил, все ли записи им сделаны. Сходил, сполоснул кружку, поставил на полочку, рядом со своим чаем и пластмассовой баночкой с сахаром.

Опять взглянул на часы.

В голове промелькнула мысль. Которая показалась ему интересной. Тяжелой рысцой он метнулся к небольшому узкому оконцу, до него было довольно далеко, но оно открывало обзор с торца здания. Так и есть! Парень вышагивал быстрым, нервным шагом из-за угла, смяв какую-то бумажку в руках, кинул ее. Это было неожиданно, но захватывало. Почему от сюда?

Семен Петрович понял, что до своей будки уже не успеет, поэтому кинулся к двери, ведущей на склад. Когда молодой сменщик входил, он спокойно прикрывал тяжелую железную дверь. Все вроде правдоподобно.

– Здравствуйте, Семен Петрович.

– Здорово. Как мама?

– Лучше. Хотя вчера врач при осмотре был не совсем доволен.

– Ну, ничего. Все обойдется. Удачной смены.

– Спасибо. До свидания.

Парень еще смотрел ему вслед, как показалось с подозрением. Ничего показалось.

А вот в том, что он видел из окна, была большая странность… Нет, может всему будет банальное объяснение. Но спросить напрямик, почему-то не решился. Что бы стал делать, если бы понял, что парень юлит, врет? Решить было трудно, ведь «доносчиком» Семен Петрович никогда не был. Черт, в глазах этого на вид хиленького, нудного, бесцветного молодого человека иногда вспыхивал такой огонь ненависти, что было страшно. Это никак не соотносилось с ним, и было в двойне страшно.

И возможное объяснение, которое пришло ему на ум, было не менее ужасным и невероятным на первый взгляд.

Мой план был хорош – сконцентрироваться на выбоине.

Но не удался. С треском провалился, когда на очередном «свидании» – при этом слове, ввязавшимся в мои мысли, меня скривило – Андрей стащил мое ничтожное тело с кровати.

Марина была в другой комнате, слышался ее приглушенный голос. Старалась, как могла, сосредоточиться на ней, но ничего не получалось. Эта трясина, зловонная и засасывающая, поглотила меня.

В какой-то момент вспыхнуло в голове, на что же это похоже. Здесь было жарко не только от системы труб, но и от его тела, дыхания. Вот что. Казнь, описанная в «Божественной комедии» Данте – сицилийский бык. Забыла, из какого сплава металлов отливали «быка», внутри пустого, туда сажали человека и нагревали. Я была этим обреченным человеком, со всех сторон, куда ни сунься, обжигало. Возможно даже, что на теле останутся ожоги. Или нет?

И тут я увидела под моей кроватью на полу что-то лежит. Та часть меня – что еще оставалась на плаву, отвечала на вопросы и даже вот вспомнила о Данте – задумалась и всполошилась немного. Как бы эту штуку незаметно достать. Ее еще надежда не покинула окончательно.

Второй частичке моей души было и здесь хорошо. Не смотря на то, что под коленями и ладонями был какой-то мусор и больно впивался в кожу.

У этой дряни все было отлично! Жизнь таки бьет ключом! Ей плевать даже на то, что мужская рука как-то слишком сильно передавила горло. Для нее существуют лишь его нашептывания о том «как все будет хорошо, что скоро они будут далеко… никто, никто не сможет им помешать…».

Перед глазами поплыли цветные круги, руки немного тряслись и вскоре надломились, я упала лицом на пол.

Момент был переломный. Во-первых, Андрей уткнулся в мое плечо, соответственно ничего не видел. Во-вторых, во мне боролись две половины. Одна кричала: «быстрей бери!». Другая, наоборот, отговаривала и хмурилась: «зачем нам все это…?». И вправду зачем?

Причем эти две половины почти равны. Пресвятая Богородица, что же мне делать?

Рука сама потянулась и взяла железку, маленькую, сантиметра четыре в длину и медленно вернулась на место. Все решено. Не надо поддаваться на его слова, все они яд. Нет во мне никакой «надломленности» или как еще. Нет и все тут!

Меня, как тряпичную куклу, взяли за бока и уложили на кровать обратно. Он лег рядом и тихонько поглаживал мое плечо костяшками пальцев. Хорошо, что лежу спиной и лица не видно. Тошнота так и подкатывала к горлу.

– Лучше бы он убил меня.

Эта мысль вырвалась сама собой, как пушечное ядро. Рука, что нежно гладила меня, замерла. И, похоже, вся благодушность мигом слетела с него. Придвинувшись поближе, Андрей усмехнулся и стал нашептывать мне на ухо:

– Понимаешь в чем дело, этот урод ничего не может. Ни-че-го.

Это слово он произнес четко, по слогам и ладонь накрыла мое горло.

– Совсем ничего. Ни пригласить девушку, разве что по интернету, вживую у него бы силенок не хватило. Ни приударить за ней, ни трахнуть. Нет. Он получает удовольствие только когда мучит их и когда смотрит, как я их убиваю…

Рука чуть нажала на сонную артерию.

– Вот такая незадача вышла с твоим желанием. Только я могу его исполнить. Мы и сошлись в интернете на этой почве. Рассказывали друг другу о своих несбыточных желаниях. Я сразу понял, что этот парень дошел до ручки. Для меня все подобные желания уже сбылись и не раз опробованы. Стало скучновато. Нет уже той первоначальной волны удовлетворения, как раньше. Зато наблюдать за ним это что-то.

Теперь рука переместилась на бедро, стала наглаживать его.

– Я приехал, назначил встречу, и мы неплохо пообщались часа три, наверное. По нему не скажешь, но этот парень форменный псих.

На это я усмехнулась, очень уж хотелось поддеть его:

– А ты нет?

– Я? Нет, – похоже, это ничуть не обидело Андрея, даже рассмешило, – я прекрасно понимаю, что делаю, зачем. И не боюсь себе в этом признаться. И не прикрываюсь всякими детскими теориями о скальпах и «очищении» или как там он называет «преображении» душ. Меня интересует тело, интересуют его реакции. Знаешь, какое это наслаждение, когда оно трепыхается у тебя в руках? Не представляешь… этот наркотик, потом ничем невозможно заменить….

Его ладони впились в мои бедра, а дыхание обжигало щеку.

– Но, в конце концов, и это приелось. И душа потребовала чего-то нового. Вот я познакомился с ним. Он мне рассказал про свою мать и их отношения. Детство у него было полный кошмар. Зато сейчас чувак отрывается. Она парализована, и нежный сын рассказывает ей о своих проделках. Представляю, что с ней творится. Все время держала его под железным контролем, а теперь получи.

Я сглотнула и крепче сжала железку в руках.

– Он с таким упоением смотрит, когда я достаю свой шнурок, накидываю им на шею. Глаза того и гляди выскочат из орбит, очки запотевают. Предсмертные судороги для него просто апогей. Некоторые подробности фривольного характера тебе и вовсе знать не обязательно. Да, это новое чувство контролирования чужих удовольствий, не боли, а именно удовольствия, это просто фантастика…

Надо было что-то спросить, невозможно было больше слушать.

– А когда я тебе надоем, что будет?

– Ты? – Андрей как будто очнулся от забытья, так его увлекли собственные рассуждения и воспоминания, как я понимаю. – Нет, ты мне никогда не надоешь.

– Тебе все приедается. Любые удовольствия. Что тогда?

– Ты не просто удовольствие. Ты как будто часть меня самого. Как же мне может надоесть часть меня? Ты во всех моих мыслях, фантазиях. Ты отравила мою кровь.

«Нет, это ты отравил меня своим ядом. Так, что я даже не знаю как поступить и рассматриваю вариант на самом деле быть рядом с тобой. Я тоже сошла с ума…»

– Да, сошла с ума, моя милая. От этого никуда не деться ни тебе, ни мне. Мы просто созданы для того, чтобы быть вместе.

Руки интенсивнее начали гладить мое тело, немного развернув меня, Андрей впился губами в шею.

Я аккуратно убрала железку под тряпье и закрыла глаза, отрешаясь от остального мира.

«Мы шли по дороге и срывали цветы

И ты говорила о том, как ты

О, как ты жила без любви, без тепла

Без любви, без тепла…»11

Секунды мелькали на экране, безликая видеозапись показывала не очень интересное кино, но это для случайного зрителя.

Но они сидели, сосредоточенно следя за сменой серо-бело-черных картинок, искали знакомую машину.

Камера снимала под таким углом, что старые рельсы и машины, переваливающиеся через них, выглядели куце.

Переговорив с теткой Валерии Никульчиной, Глеб понял, что может рассчитывать на любой вид помощи, даже давление на начальство было в списке. Это было неплохо, главное, чтобы ее энтузиазм не помешал делу.

Переписку девушки в интернете он тоже изучил. В кафе наведались. Ее там помнили. Сценарий был тот же самый. Даже казалось, что он был там и видел, как девушка медленно идет к остановке, печалится, что свидание не удалось и тут ее сваливает удар по голове сзади. Если даже будут случайные прохожие всегда можно разыграть сценку из серии «милая, тебе плохо?» или «зачем же было так напиваться?». А потом укладывает ее на заднее сиденье, переставляет ноги через порожек, поправляет. И вот машина подпрыгивает на ухабах, делает крюк по городу и через переезд подъезжает к какому-нибудь из обветшалых зданий. Стекла там почти все уже выбиты, по помещению гуляет ветер и гоняет обрывки бумажек и другой мусор. Он волоком затаскивает обездвиженное тело внутрь, на бетонном полу в пыли остаются следы…

Знать бы только что это за обветшалое здание.

Наконец на экране появился интересующий их автомобиль. Значит, Валерия тоже, скорее всего, находится в гостях у маньяка. Чуть ранее они просмотрели записи за четверг. Эта же машина появилась и исчезла часа через полтора после того как Марина вышла из кафе.

– Ты узнал, на кого зарегистрирована машина?

– Да. На Плюснину Капитолину Георгиевну. И она ни по полу, не по возрасту не походит на нашего маньяка.

– Но это ничего не значит. Ее машиной могут пользоваться кто-нибудь из родственников или знакомых.

– Ага. Съезжу к ней тогда. Что ты там смотришь, Глеб?

– Совпадение фамилий.

– Бинго, и он найден. Ты что думаешь одни лохи вокруг?

– Нет. Но надежда умирает последней.

– У меня она умирает первой. И дальше работают только здравый смысл и логика.

– Прям…

Договорить он не успел, на столе среди бумаг завозился мобильник.

– «У меня зазвонил телефон.

–Кто говорит?

–Слон»12.

– Заткнись… – посмотрел на экран, номер неизвестен. – Да, слушаю… Да, помню, Семен Петрович… Ага, очень интересует…

Лицо его сначала выражало только несколько рассеянное внимание – мол, слушаю, слушаю, такая уж у нас работа – а потом изменилось.