скачать книгу бесплатно
– А что, Соня теперь за Артёма не выйдет?
– Ты б про себя лучше думала! Не выйдет за него, выйдет за другого, – сказала Федора, задумалась и добавила, – а вообще не знаю. Она у нас хитрая выросла, да?
Дашка засмеялась.
– Палец себе не отрежь, хихикает она! – напустила серьёзность на себя Федора, и они дальше удалились от темы «откуда у Федоры Предчувствие».
Федора этому предчувствию доверяла даже без всяких видимых доказательств – просто потому, что лучше, почувствовав что-то неладное, отпрыгнуть, а потом уже оглянуться и увидеть, как по этому месту пронесся потерявший управление автомобиль. Поэтому она даже не удивилась телеграмме, за которой пришлось спуститься в обед к почтальону.
Составители проявили чудеса шифровки:
НИКТО НЕ ЕДЕТ ЗПТ ЖДЁМ ТЧК С ПОЧТЕНИЕМ ИЗ ТУЛЫ
– Прятала, прятала, да недопрятала, а? – заглянул через плечо дворник Матвеич. – С поезда-то сняли?
Федора нахмурилась, стала загибать пальцы:
– Погоди, это сколько времени прошло… Тут два часа езды!
– Ну так они не знают, когда, – хмыкнул Матвеич в усы. – Я тебе говорю, забрали в участок.
– Так забрали, она бы к нему бегала! А она политесы с Веселовским, жабой этой разводит. Сбежал, небось.
– А может и сбежал, – покладисто согласился дворник. – Этот может.
Она уже собралась подниматься, но заметила Артёма, выходившего от Рокстоков. Да, выходит, Дашкины слухи не все враньё! Вот, значит, какая сила вмешалась…
Федора почувствовала смутное ощущение, что Марья Петровна при всём своём дурном характере могла быть на этот раз права, что у соседей могли быть какие-то свои счёты к семейству Янтарских… Но поднявшись, Федора подумала, что заражается от хозяев, а на деле всё просто – Роман натворил на этот раз на уголовщину, вот и пришла расплата.
Общество, меж тем, расходилось; отпровожав всех, Марья Петровна ушла общаться тет-а-тет с Веселовским и его подбородками. Федора хотела было заглянуть к ней с телеграммой, но тут проходившая мимо Софья потянулась поправить заколку-невидимку, рукав её блузки задрался, и перед взглядом Федоры мелькнули сине-фиолетовые пятна. Мелькнули и исчезли; Софа ушла.
На Федору вновь невидимой мощной волной нахлынуло такое чистейшее, такое лютое бешенство, что она, сжав губы, практически всунула телеграмму подвернувшемуся Вениамину Борисовичу и, развернувшись, ушла с такой идеально выпрямленной спиной, словно это была последняя опора для всего мира.
Вениамин Борисович слегка такому обращению удивился, но, прочитав телеграмму, понял, что Федора так расстроилась, что не смогла найти нужных слов. Он догадывался, что она любит его детей как своих, и был удивлён разве что своим полнейшим равнодушием к известиям. Хотя – может быть, это шифр? Хотя – зачем посылать? Что ж, значит, его сына поймали.
Он поймал себя на обычно несвойственном желании выпить, возможно даже водки.
Самое интересное, что он сам толком не мог понять, хочет ли он выпить от расстройства, от радости, от облегчения, от страха, от чего-либо ещё или от всего вместе. Пить в любом случае было рано. Надо было к тому же избавиться от Михаила Васильевича, поэтому Вениамин ещё немного позанимался самоанализом, прикидывая, например, как он будет жить в качестве отца преступника. Тюремного заключённого.
По всему выходило, что нормально. Не то чувства его по отношению к окружающим серьёзно просели, не то у него плохо получалось жалеть или сочувствовать именно сыну, с которым общего было, кажется, меньше, чем с официанткой. Да и сложно сочувствовать человеку, который тебя ни в грош не ставит; наверное, женщинам легче. Их спасает материнский инстинкт – плохой, хороший, а она его выносила и выкормила, и передачки носить в тюрьму будет. Наверное, это правильно. Гуманно.
С другой стороны, уныло думал Вениамин, по вине его сына погиб человек. А тому даже не пришло в голову сдаться с повинной. Что бы он, Вениамин, Венечка, делал бы, если бы в двадцать один оказался причиной чужой смерти? Наверное, рыдал бы в каком-нибудь углу от ужаса.
Вениамин Борисович подумал, что теперь его будут винить в том, что он воспитал преступника; однако он этого не делал, потому что не воспитывал Рому вовсе – и это звучит ещё хуже.
А что надо было делать? Как поступить? И как нужно было понять, когда рядом была Марья Петровна, которая всегда на все сто процентов знала, что делать?
Как и когда он должен был перестать доверять собственной жене?
Впрочем, подумал ещё более уныло Вениамин, Роман-то перестал меня уважать и считаться с моим мнением потому, что именно так ко мне стала относится она сама. Честно перенял у матери.
Которая уже полчаса ублажает Веселовского! Вениамин решил перенять манеру Федоры и молча всунуть жене листок – в конце концов, он тоже может быть убит горем! – и подошёл к двери.
– Марья Петровна! Им уже заинтересовались, не приведёте вы, значит полиция! Это выглядит подозрительно…
– Признайте, что за этим стоят Рокстоки!
– Да причем здесь это! Пусть он явится, тогда ещё есть шанс пройти как свидетелю…
– Мой сын ни в чем не виновен! Не надо впутывать его в эту грязь. И не уходите от ответа, мне уже сообщили, что, якобы, их сын видел где-то Романа, в каком-то притоне. Их сын – гимназист! Это смешно.
– Марья Петровна!! – Веселовский понизил голос и яростно зашипел. – Вашего сына видела куча народу, куча! Часть из них отчислена, а часть проходит под следствием по подозрению в убийстве или соучастничестве, и ЭТИ показания ни вы, ни я замести не сможете! Притаскивайте сына, мы всё обговорим, и всё ещё может обойтись…
Вениамин Борисович отошёл от двери, методично порвал телеграмму на мелкие кусочки, затем накинул пальто, спустился, стрельнул у дворника сигаретку и закурил. Матвеич покосился, но промолчал.
Глава 10
Лунная ночь
– Здесь не курят. Отец Угрим увидит…
Временами Аглая начинала его утомлять.
– Ладно, – Роман убрал папироску. – Пойдём сегодня.
– Луна же полная, – горячо зашептала Аглая, показывая покрасневшей от мороза ладонью на небо, но Роман отмахнулся.
– Сколько уже можно! Полжизни собираемся. Да и сама говоришь, никто туда не ходит.
Аглая ещё поотговаривала, но Роман стоял на своём: сегодня. За ним и так Савелий ходит как привязанный, ждёт, когда пойдёт проситься на поселение. Пока Роману везло – отец Угрим, без которого такие дела не обходились, был нездоров и до простых смертных не снисходил.
Это было на руку – увязать в этом болоте сильнее не хотелось. Роман успел уже выяснить, что и лечатся тут травами да заговорами, и во всем остальном застыли в каких-то дремучих веках. Имевшая в столице некоторое очарование идея поселиться в глуши на свежем воздухе и подальше от всех неприятностей, ласкать на сеновале Аглаю, загорать на солнце, да трескать фрукты-ягоды, – идея эта перед лицом деревенских реалий совершенно заглохла. Понятно, почему Аглая так рвалась из этого обилия кислорода в город.
Но непонятно, что с этим делать, думал он, усаживаясь в тереме на колени в круг: перед ужином непременно шли моления. Сбоку от него была убрана ткань, и богатый оклад иконы вместе с книгой нещадно отвлекал его и от молитв, и даже от собственных мыслей.
Скрипнула дверь.
В дверном проёме замешкались, потом показался невысокий кряжистый мужчина в полицейской форме.
Роман следил за ним взглядом. В голове: бежать, окна, не за ним, а за кем, книга, обогнуть и в дверь, а дальше…
Мужчина тем временем вошёл и встал у стены:
– Мешать намерения не имею, можете продолжать.
Чего он ждёт?
Посмотрел на Аглаю – нервничает ли? Непонятно. Молилась она горячо, но искренне ли на этот раз?
Встал очередной бородатый мужик, похожий на всех остальных, затянул любимую песнь про пророка. Феоктист обладал всеми возможными способностями и добродетелями, пекся неустанно о благе вверенной ему паствы, почитал богов, знал истинную силу земли русской и ещё черт знает, что ещё. Конечно, ему лично был глас небес, на каждом шагу случались вдохновляющие чудеса и знамения, и сам он нёс благодать, воспоём же славу! Славу!
Роман так старательно мимикрировал под окружающих, что чувствовал, как вспотела спина. И что тот смотрит, наслаждается зрелищем? Наверняка приехал на машине. Поймать пешего – дело лёгкое. Разве что в леса…
В глушь. Ночью. Чушь.
Ладно, можно и сдаться… В конце концов, ничего не доказано, он не причём.
Лишь бы Аглая внезапно не струхнула!
Моление тем временем закончилось. Полицейский отделился от стены и отправился к корейцу.
Вместе с ним вышел, дверь за ними закрылась.
Сквозь шум разговоров, тут же возникших после ухода полиции, послышался шум отъезжающей машины.
Роман медленно выдохнул. Аглая лишний раз поцеловала икону.
– Рома, может, не стоит? – завела она, стоило им выйти за дверь.
– Ш-ш-ш! – они дошли до её дома. Оглянувшись по сторонам, он чуть притормозил у калитки:
– Не понимаешь? Всё складывается! Даже этот уехал с корейцем, значит, будет занят. Некому караулить.
Аглая пошла за ним в дом, но он чувствовал, что она колеблется. Черт, некстати!
Он и сам уже сомневался – начинало казаться, что, может, и нет ничего в этих развалинах. Может, она всё сочинила, чтобы его удержать?
– Говорят, корейцы эти перебежчики, – разглагольствовала тетка Аглаи за ужином. Мучая старую картошку, сухую и без приправ, Роман думал о том, что в Москве первым делом пойдёт и поест – в нормальном месте, мяса, лучше даже шашлыков…
Вечером все улеглись спать, и, выждав и дождавшись бодрого храпа с посвистыванием и причмокиванием, Роман поднялся.
Аглая, к счастью, без споров собралась, выскользнула с ним и зашагала по пустой улице. На небе светилась жёлтым пятном луна и обливала дома с заборами бледным светом, освещая им путь. Повезло; но то, что он считал удачной ночью, ей казалось дурным знаком, собранием знаков – всё сплошь дурных.
Эта большая круглая луна, это явление полицейского, эта излишняя спешка. Знаки, знаки, знаки. Нет, Аглая очень хотела, чтобы всё закончилось, чтобы всё получилось – и они уехали отсюда навсегда, навсегда, и никогда бы не возвращались.
Но для этого всё должно было быть правильно. Безукоризненно. Безупречно. Тот самый единственный шанс в жизни, который так любят воспевать певцы и сказки, тот самый шанс выбраться, шанс исчезнуть – и Ромка слишком торопился. Не верил ей что ли? После всего, что было?
Хотя и она ему толком не верила, как не верила никому до самого конца; но выдавать её нет резона, если один попадётся – сдаст другого. Пойдёт ли он на убийство? Ножик – туристический, складной, – она носила в кармане, но обезоружить женщину просто…
Господи, да что она несёт! Аглая бросила взгляд на парня. Нет, он для такого трусоват. Вот что отец Угрим может кого-нибудь прибить, она не сомневалась – из-за взгляда, тёмного, тяжёлого, с затаённым безумием.
Роман как-то спросил:
– За что ты его так ненавидишь?
Спросил легко, словно о мороженом. А она тут же замялась, протрезвела – от вина, дурмана, запаха его тела – и ответила в тон, легко:
– Да иные отцы… к плотским утехам неровно дышат.
Роман хмыкнул:
– Старый хрен. Руки распускал?
– Да, – не стала вдаваться в подробности, – а непослушание в общине не приветствуется. Тётка вступалась…
– Иди ко мне, – он протянул к ней руки, и она поддалась, как всегда поддавалась – и его рукам, и желанию забыть всё, что происходило на берегу под надзором высокого терема. И теперь вот он, шанс уйти, покончить со всем, но почему же она так мечется, почему так неспокойно?
Луна?
Аглая вдохнула, выдохнула. Как-никак она старше Романа, опытнее. Зубы заговаривает мастерски. Да и деваться некуда – никто больше на «проклятую» землю не полезет, а одна она не справится.
И всё же когда они поднялись на холм, она оглянулась на облитую лунным светом деревню, замершую, словно поджидающую чего-то – и дурное предчувствие нахлынуло с новой силой. Не стоит. Не сегодня.
– Ну, что ты встала? – в голосе Романа и злость, и нетерпение. Сколько раз она слышала их в таком союзе! Но Роман, напомнила себе Аглая, Роман на её стороне. Он авантюрист, хулиган, лжец, и поэтому ввязался в эту затею и пойдет до конца – а кто другой? Нет, Роман далеко не худшее, и предчувствиям придется замолчать.
Она отвернулась.
Шли дальше молча, лишь снег хрустел под ногами. Дошли до кладбища и чёрных развалин напротив.
– Зайдём лучше сбоку, – распорядилась Аглая, и они прошли ещё немного вдоль дороги, прежде чем свернули, наконец, в сугробы. Медленно и очень долго пробираясь в снегу, они всё же добрались до первого здания. Роман поднялся внутрь и стал осматриваться.
– Здесь ничего нет, – выдохнула Аглая, прислонившись к уцелевшим стенам. Но Рома всё же обошёл кирпичные развалины, посветил фонарем. Кирпичи, обломки кирпичей, снег.
– Пошли дальше, – и он пошел снова в снег. Порядком подуставшая Аглая поплелась следом.
Шаг, шаг, ещё. Чем ближе подбирались, тем сильнее отгоняла мысль – может, и нет уже ничего.
Не может быть. Есть.
А если может?
Если не одна она знала? Не одна не боится страшных проклятий?
Боги, боги, если вы есть, помогите. Аглая взглянула на луну, большую, яркую, беспощадную. Луна, не выдай. Дай сбежать. Уйти. Больше ничего не попрошу, клянусь.
Добрели к другим развалинам, прошли внутрь. Крыша не уцелела, зато частично выжили перекрытия и лестница на второй этаж.
Пространство, когда-то разделённое на комнаты, было куда больше церкви.
– Колонна! – удивился Роман. Аглая подтвердила:
– Здесь был зал… Главный вход – справа, а на втором этаже – комнаты.
– А неплохо он тут устроился, – Роман ещё раз огляделся. – Так что, подпол?
– Да, – сказала Аглая и почувствовала, что руки у неё дрожат. Глубоко вдохнула, и прошлась сама по тому, что когда-то было паркетом, словно примеряясь, хотя с закрытыми глазами могла сказать, куда идти. Всё, теперь уже не передумать, теперь уже – никуда. Сквозь щели сверху проникали лучи света, луна, луна, зачем ты следишь за мною? Помогаешь? Она добралась до нужного квадрата:
– Здесь.
