banner banner banner
Ночь посреди мира
Ночь посреди мира
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Ночь посреди мира

скачать книгу бесплатно


– Да.

Напротив кладбища, с другой стороны дороги были видны кирпичные развалины старинной церкви, на крыше которой покачивалась на ветру берёзка, а за ней виднелись уже развалины не опознаваемые, в которых колонны перемежались с деревьями. Крыши не было.

Рома сделал шаг к ним в сторону, но Аглая схватила его за руку:

– Не сейчас! Нас хватятся.

Он постоял, изучая; затем решил согласиться.

– Но тянуть не будем.

– Сама не жажду.

– Ты уверена, что за нами не будут следить?

– Будут. Но ночью вряд ли. Здесь работы столько, что в полночь народ дрыхнет без задних ног. В шесть утра подъем.

– Уложимся, – и Роман довольно зашагал вслед за машиной. Пройдя немного, заметил тропинку, ведущую в лес, и пробежался по ней, увязая в снегу. Вознаграждение последовало: за соснами показался вид, от которого захватило дух: широченная река, засыпанная снегом, на дальнем берегу сплошь лес, а на ближнем, под утёсом – деревенские дома, из крыш которых летел дым в свежий морозный воздух. Рома оглянулся, улыбаясь:

– Ну и местечко вы, Аглая-краса, отхватили!

Аглая подошла к нему, румяная, чуть раздосадованная:

– Что ты убегаешь! Надо вниз, меня ждут.

– Ах, ждут! Ждут – это другое дело, – Рома обнял её, прижал к себе. Она молчала, улыбалась.

– Радуйся, что сейчас зима, а то… – он наклонился к ней, поцеловал пухлую искусанную губу. И ещё раз.

– Рома, вечером, – она отстранилась, прерывисто дыша. Он кивнул, приходя в себя. Вечером. Они здесь по делу.

Поселение его разочаровало. Не сильно, но всё же – глядя на простые деревенские дома с заборчиками он понял, что ждал большего. Аглая словно почувствовала это и, оправдываясь, сказала:

– Зимой все по домам, только в воскресенье на проповедь выбираются. А летом тут многолюдно, праздники на берегу…

– Что празднуют?

– Ну как – что… Обретение пророка Феоктиста, например, – усмехнулась Аглая и поправила выбившуюся прядь. – Не дни рождения и не новый год, если ты об этом. А вот наш гостевой дом…

Уже интереснее. Дом представлял собой трехэтажный терем, добротно срубленный, украшенный сверху какой-то свесившейся тряпкой – видимо, флагом – а вокруг деревянные столбы; подойдя ближе, Роман понял, что на столбе вырезано человеческое лицо с длинным носом, глазами с дырами в них и полосами, изображающими волосы.

– Двенадцать идолов, помнишь, я тебе рассказывала?

Он ничего не помнил, потому что в эту ересь толком не вслушивался, но кивнул. Идолы так идолы. Они поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Щёки обдало теплом, в нос бросился запах свежего хлеба. А они тут неплохо устроились!

Пока Аглая взяла на себя политесы, Роман оглядывался. Их провели в просторную комнату, очень чистую и залитую светом из широких окон; по углам гнездились картины с какими-то бородатыми мужиками – наверное, с этим самым Феоктистом или идолами, шут их знает: мужики, словно не одобряя такое несерьёзное отношение, сжав губы, таращились на Романа. Помимо картин, были ещё свечи; пластиковые цветы, которые он видел в последний раз на похоронах, разноцветные бусы свешивались с гвоздиков, заботливо прибитых рядом с картинами; под ногами лежали мягкие тряпичные коврики – один-в-один как те, которые бесконечно из остатков тканей шила его бабка-рукодельница (когда не шила, вязала такие же бесконечные шарфы). Одна из стен была занавешена длинными шёлковыми шторами, под которыми просвечивали картины и предметы – должно быть, священное место. Роме захотелось сунуть туда нос, и он, улучив момент, подобрался ближе, к бородатому мужику со смуглым лицом, который что-то втолковывал:

– Non, je n’est apprende pas… Verstehen Sie? Do you understand?

– Ферштейн, ферштейн, – махал на него собеседник с совершенно заурядной сельско-славянской физией, голубоглазый, русый – хоть помещай в учебник как образец. – Про-рок Фе-ок-тист! Понял, дубина?

Пальцем при этом он тыкал в картину сбоку от штор, где черноволосый и черноглазый мужчина, похожий скорее не на пророка, а на дьявола, мрачно таращился перед собой, назидательно подняв указательный палец. Впечатленный пророком и пальцем иностранец пытался продолжить беседу с этим диким русским, и Роман, напустив вид полной беспечности, оглянулся, а затем отодвинул штору. Однако! Быстрого взгляда хватило, чтобы понять – там, под этим жалким прикрытием, висит настоящая икона, богато отделанная золотом и камнями, а рядом ещё и лежит книга в кожаном переплете. Сердце Романа заколотилось, он взглянул на собеседников сбоку:

– Ja-ja… Ich weis…

– А его сменил отец Угрим… Вон, вон туда смотри – в том углу висит…

Роман подошел ближе к занавеске и снова её отодвинул, уже нацелившись взглядом на книгу. Сощурился, оббегая взглядом – кожаный переплет, золоченый обрез, золотое тиснение… «Оригинальное орнаментальное тиснение в византийском стиле», всплыло в голове. Он понятия не имел, что это значит, но кто-то был готов выложить за это полмиллиона рублей. Кто-то – шестьсот тысяч.

Игра определенно стоила свеч.

– Месье? Туды нельзя, – наконец обратил на него внимание крестьянин, и Роман задёрнул штору и обернулся, дружелюбно улыбаясь и немного растерянно разводя руками:

– Премного извиняюсь, не знал. Впервые здесь.

– Да вы русский? – обрадовался его собеседник с видимым облегчением. – А я уж так утомился балакать тут… Я тут вроде толмача, только с этими вот – он махнул в сторону иностранца, который изучал очередной портрет – разве сладишь!

– Не знал, что сюда приезжают иностранцы, – искренне признался Роман: Аглая об этом не говорила. Мужичок рассмеялся, показывая жёлтые кривые зубы:

– И ездят, и ездят… Не наездятся все. Но, – поучительно добавил он, видимо, вспомнив о миссии, – оно и верно: пусть к нашей вере открыт и каждый пусть приобщается. От нас не убудет.

Роман покопался в воспоминаниях, но всплывали какие-то разрозненные куски, видимо, впечатлившие его сильнее прочего, – вроде грядущего конца света и того, что начаться он должен был почему-то с Северо-Американских Штатов, а затем перекинуться на Японию. Япония-то чем тебе не угодила, мысленно спросил он мрачного мужика на портрете, но мужик смотрел так, словно угодить ему можно было, только предварительно померев. Свести бы его с маменькой и посмотреть на войну миров!

К счастью, его собеседника теоретическая подкованность Романа не волновала:

– С Аглаей Ильиничной приехали?

– Да, – Аглая, как назло, не возвращалась.

– Видели уже наши достопримечательности? – подмигнул ему мужичок, снова показывая зубы в улыбке. – Могу показать.

Истолковав по-своему отсутствие яркого интереса, поспешил уточнить:

– Мне все равно француза вести с корейцем, не затруднюсь!

Роман для себя уже понял, что в поселении смотреть не на что, но сообразил, что выделяться не стоит, и дал себя вывести в компании с бородачом и маленьким щуплым азиатом, укутанным шарфом по самый нос.

Они навернули километров по поселению, дома в котором мало отличались друг от друга. Прошли мимо местного аналога школы, дома лекаря, мастерских, в основном пристроенных сбоку с обычным избам; зашли в теплицу-оранжерею, где Роман на всякий случай поискал взглядом какие-нибудь дурманящие травы или редкие орхидеи, но тщетно; дошли до берега реки и потопали по нему до маленького круглого здания, оказавшегося чем-то вроде часовни – назначение её Савелий Иванович объяснял очень затейливо, прыгая между восхищенными пассажами об отце Угриме, который «принял веру истинную в тёмный час и пронес сквозь тьму», рассказами о строительстве («каждый руку приложил, никто в стороне не остался») и горестно-завывающими упоминаниями о пророке. О том, понимают ли его иностранцы, Савелий заботился мало, предпочитая обращаться к Роману и переводя время от времени ключевые слова – в основном имена отцов. Иностранцы, впрочем, были впечатлены и благоговейно рассматривали всё, на что указывал Савелий: Роману пришла в голову мысль ткнуть пальцем с одухотворенным видом в забор или бревно и посмотреть, как они восхитятся, но, как назло, ничего рядом подходящего не было.

– Я думал, сюда посторонним вход заказан, – без обиняков сказал он Савелию, когда на очередном пункте их экскурсии иностранцы стали таращиться на свод правил «Истинно верного Учению, Роду своему, Земле и Вере своей душой преданного», приколоченный к стене дома. Справа и слева свод был разрисован цветочками вроде тех, которые висели в гостевом тереме, разве что бусы к ним не полагались.

– Сюда? – Савелий ткнул пальцем в дом. – Ну дык, там старосты живут, решения принимают. Зачем тебе туда?

– Не-не, – поправился Роман, – в общину. Выходит, сюда вот так может иностранец приехать и всё посмотреть?

– Э не, – отмахнулся Савелий. – Просто так никто сюда не приезжает, только люди надёжные и к надёжным. А иностранцы – те жить едут, да-да, – он заметил удивление Романа, – у нас тут хватает людей разных, приезжают, строятся и живут со всеми. Вера наша сильная и праведная, чувствуют это и тянутся, а язык учится, дело нехитрое. С чего, думаешь, я так балакаю? То-то.

Роман подумал о книге, но спрашивать не рискнул. Спросил другое:

– Когда мы въезжали, я заметил развалины, напротив кладбища…

Савелий хлопал ресницами:

– Развалины?

– Да, кирпичные… Тоже жили? – задавая этот вопрос тоном светским и немного любопытным, про себя Роман готов был сменить тему. Лицо Савелия, однако, прояснилось:

– А! То старая церковь и усадебный дом пророка Феоктиста, – голос у него снова принял лёгкий оттенок встречи с божеством. – Жил пророк раньше в нём, а церковь для служений была.

– А почему она из камня, а тут всё деревянное?

– Дык церковь-то старинная, строили её для бесовских этих религиозников, предавших истинную веру, – убежденно сказал Савелий, – и в доме усадебном ещё помещики жили или графы, тут уж не знаю. Но без истинной веры ничто не пойдет, вот и они разорились, деревни пустели, и вот на этом месте пять домов осталось, священник уехал, бо не ради веры он был тут, а ради злата…

«Прямо как я», – испытал симпатию к священнику Роман.

– … а усадьба сгорела.

– Так, а пророк?

– Во-о-от, – довольно продолжил Савелий, наслаждаясь эффектом, – а пророк Феоктист пришел сюда с первыми, самыми верными людьми своими и сказал, что землю эту от скверны очистит и церковь будет служить обращению к богу истинному, а в усадьбе они будут жить, пока у каждого не появится своего дома на земле, и так молились они и строили, строили и молились, и росла наша община и ширилась, и терем этот строили, чтобы пророк Феоктист мог там с новоприбывшими общаться, и молельню рядом, в центре общины, а сам он оставался жить в усадьбе и ухаживать за церковью, чтобы любой мог прийти и вознести молитвы радостно и искренне, или исповедоваться.

– Исповедоваться, – повторил Роман, пытаясь удержаться от замечания, которое так и напрашивалось после рассказов Аглаи. – Ага.

Иностранцы оторвались от правил, и Савелий потащил их к каким-то священным камням размером с собаку. Роман понял, что суть религиозного мировоззрения и учения ускользает от него настолько, что он даже не в состоянии понять, как эти камни, идолы, пророки и молельни соотносятся друг с другом, и кому и в какой последовательности здесь молятся.

– Потом, – сказал Савелий внезапно почти на ухо, и Роман чуть не подпрыгнул, – потом тьма спустилась на нашу землю. Двадцать лет пророк Феоктист боролся с ней, отгонял от вверенной ему земли и паствы – но забрала она пророка, забрала на небеса прямо в огне.

Роман прикинул, что с берега реки пожар не видно, пока он не дойдет до деревьев над склоном.

Удобно.

– Горел огонь три ночи, и три дня, – патетически вещал Савелий, вскидывая руки, – и ничто не могло потушить его, такой был он силы, а когда утих, одни стены остались и сказал тогда отец Угрим: место это проклятое.

– Proklaytoye? – переспросил бородач, и Савелий яростно закивал:

– Проклятое, проклятое! – показал пальцем в лес и провел ладонью по горлу, – Нельзя ходить.

Иностранцы неуверенно закивали. Роман решил убедиться:

– И больше никто не ходил?

– Нет! – отрезал Савелий и шмыгнул носом. – Отец Угрим за такое отлучит.

Значит, Аглая не врала. Ромка огляделся: солнце уже собиралось садиться, а на небе по-прежнему было ни облачка. Отлично, просто отлично.

Глава 7

Интермеццо

«Ведомости московской городской полиции» от двадцать второго февраля 19… года

«Продается „Энциклопедия верований и сказаний для юношества“, „Товарищество М. О. Вольф“, 1923, состояние хорошее, писать а/я 113».

«Ведомости московской городской полиции» от первого марта 19… года

«Куплю „Энциклопедию верований и сказаний для юношества“ в любом состоянии, писать 115 Иванову И. П. до востребования».

Письмо без обратного адреса:

«Думаю, вам будет любопытно взглянуть. С.»

Приписка ниже другим почерком:

«!!! Самоубийца!»

Глава 8

Новая волна

«Совсем жить надоело», – подумала Оля, покосившись на девушку с идиотским именем Изабелла.

– Тебе не кажется, что она как-то странно… – Ричи замешкался, подбирая слова, и Оля тут же пришла на помощь:

– Она просто странная! Не обращай внимания.

Ричи нахмурил брови. Ему шло хмуриться.

– Нет, Оля, с остальными она нормальная. А со мной… Помнишь, на черчении?

– Да, – еле сдерживаясь, сказала Оля. На черчении эта раскрашенная кикимора умудрилась сломать его линейку.

Деревянную. В руках.

– Я уже не знаю, как её отогнать, – с чувством жаловалась Оля Яночке, которая, обручившись, потеряла последний интерес к учебе и изобретала все возможные способы чтения любовных романов под партой. Хорошо в Яночке было то, что та неизменно занимала Олину сторону, в том числе потому, что Оля обручена ещё не была, а романы после марша Мендельсона обещали райские сады наслаждения. Изабелла целых полгода опасности не представляла, поскольку была увлечена каким-то мужчиной вдвое себя старше и писала ему страстные письма; но стоило Оле войти в число если не друзей, так приятельниц Ричи, так что-то разладилось у Изабеллы, а может быть, она решила расширить число завоеваний и обратила внимание на молчаливого длинноволосого юношу, всё ещё сказочно красивого по мнению Оли. Которая, в свою очередь, так свыклась с мыслью о том, что именно эти длинные тонкие пальцы музыканта наденут на её палец кольцо, что – в общем, никаких Изабелл.

Конечно, мерзкая Изабелла была красива. Явно проводила по часу в день перед зеркалом, причесывая каждый волосок. Форма гимназистки та же, но украшения – «папа привез из Швейцарии». «Когда мы отдыхали в Париже». «Настоящая кухня – только в Италии». «Как можно учить историю, не побывав в Греции?». Фу-ты ну-ты.

Оля, положим, была в детстве в Греции – ну и что? Развалины и развалины. Больше всего ей запомнились огромные порции вкусной еды и то, что греки все сплошь были весёлые люди. Ну и море. Как не быть весёлым, когда у тебя тёплое море под боком?

Она бы тоже от него не отказалась. Уехала бы плавать на корабле и сходила бы только чтобы поесть и залезть на какую-нибудь симпатичную историческую гору.

Изабелла же уезжала, приезжала и всем рассказывала, что на один Рим нужно хотя бы неделю. Ладно-ладно. Пусть берет Рим. Но вот от Ричарда руки прочь.

Несколько утешало, что Ричи словно не понимал, что выглядит как записной красавчик, на уроках учился, читал толстенные книги, ко всему подходил с убийственной серьёзностью и явлению возле себя знойной Изабеллы рад не был. Ну или тщательно это скрывал. Та же не скрывала, что двум таким выдающимся личностям с выдающимися именами стоит быть ближе, поэтому Оля удвоила усилия по защите бедного Ричарда от некоторых тут.

Хорошо иметь верных подруг! Яна открыла тетрадь на последней странице и застрочила:

«Оля, паника!!! У Этой др».