Многогранник

Под пригревающими лучами весеннего солнца ребята разместились на самой красивой поляне, которая раскинулась на десятки метров меж тремя комплексами; они любили отдыхать там.

– Сегодня ночью мы идём куда-нибудь? – прервав недолгое молчание, спросил Раф и повернулся к Мишель.

Она улыбнулась в ответ и перевела взгляд на Амоса, словно вручая ему право лидера на сегодняшнюю прогулку.

– Ах, да, – заметя ожидание друзей, начал он. – Как вы знаете, на протяжении нескольких недель, я изучал структуру и местонахождение подземных туннелей в нашей школе. Минувшим днем я разобрался окончательно. И знаете, что было обнаружено мной? Да, те самые комнаты, где во время наводнений и пожаров укрывались почти что все наши пра-пра-прадедушки и – бабушки! – с заметно выросшей уверенностью за последние года говорил Амос. – Это именно то, что нам будет интересно узнать! Но… есть проблема, – помедлил он, смотря на взволнованные лица друзей. – Оказывается, все туннели и подземные ходы просматриваются камерами…

– Черт, – тихо, но слышно выругался Ренат.

– Ренат! – шёпотом упрекнул его Раф.

–… да, они просматриваются, – продолжил Амос, сделав вид, что не заметил того, – но есть вероятность, что за вечер мы с Мишель сможем взломать систему надзора, конечно, так, чтобы руководство школы не заметило этого, и посмотрим, на каких ходах и где меньше всего камер и датчиков движения; безусловно для того, чтобы пройти незаметными, ибо, если нас там поймают и раскроют, что мы взломали шифрование ещё одно, нас с вами могут не допустить к экзаменам до следующего срока сдачи через год, ибо мы будем сидеть под замком, а Мишель могут и вовсе попытаться исключить… Но… Не знаю, в общем, мы с ней постараемся, чтобы все прошло гладко. Итого, выходим в полночь, – заключил быстро юноша.

– Мои мешки под глазами, мистер Эбейсс, скоро будут больше глаз из-за ваших полуночных вылазок, – с усмешкой сказал Ренат.

– Ничего, мистер Нидмистейк, скоро мы попрощаемся с вами и больше не будем беспокоить. Сразу же после Майского бала, – по-дружески толкнув его, Амос печально улыбнулся.

– Не грустите, мы будем учиться недалеко друг от друга – сможем видеться, – попытался подбодрить их Раф, видя, что те отчасти поникли.

– Хах, мы даже не знаем, что там где находится, а ты говоришь «видеться»! – артистично воскликнул рыжеволосый друг.

– Не начинай, Ренат. Ты же знаешь, что после барьера все объяснят – остаётся только надеяться, что нам там понравится или же… – Амос хотел договорить, но Мишель прервала его.

– Вам не понравится.

– Ну, да, или же так. После станет виднее! – закончил он.

Девушка с грустью улыбнулась на его радостное завершение мысли.

– Ренат, вы же сегодня определённо точно составите мне компанию на мастерстве пения? – прогнав печаль, с улыбкой и лёгкой издевкой спросила она, обращаясь к высокому огненноволосому другу с изумрудными глазами и тёмными, едва ли не чёрными бровями, алыми губами.

– Готов поклясться тысячью голов, что сегодня я вас, милейшая мадмуазель, безоговорочно сопровожу на это мной некогда покинутое мастерство, – вдруг приняв вид благородного рыцаря и, припав на одно колено, даря только что сорванную жёлтую розу, проговорил тот.

– Ах-ха-ха, – специально наигранно просмеялась Мишель в ответ. – Буду ждать вас на отправление туда ровно через пятнадцать минут, – и через плечо, по-детски, улыбнулась в сторону Рената, кладя цветок на пиджак возле себя. Амос в тот момент был не то, чтобы удивлён, так как нечто подобное, с подарками и актёрской игрой бывало часто между Мишель и Ренатом, скорее, раздосадован, огорчён и даже слегка раздражен, но чем и почему – не мог объяснить, потому молча пил воду из дорогой семейной фляги, подаренной ему отцом на прошлый день рождения, и смотрел на них.

Незаметно пролетели внеурочные минуты – прозвенел звонок; все, предварительно собрав свои сумки, отправились на занятия: Амос – на смешанное фехтование, стрельбу и конную езду (усложненный вариант по требованию его отца, который, впрочем, освобождал время для развлечений, так как включал все, чем увлекался юноша помимо учебы), Мишель и Ренат, взявшись под руку, как настоящие аристократы девятнадцатого века, выдвигались на пение, Раф – на злополучную профготовку.

На все той же гладко подстриженной поляне Оздоровительного комплекса все также слышались команды мисс Хидден и ещё пары мастеров: «Быстрее! Да что вы делаете… Уклон! Анкор! Браво!» – и тому подобное, что давно уже выучил наизусть Амос, который, к слову говоря, спеша к назначенному часу, застегивал костюм для тренировок на ходу.

– Hallo, мистер Эбейсс. Опаздываем? – укорительно спросила мисс Хидден и повернула голову вперёд, туда, где были два молодых дуэлянта, ловко обходившие друг друга.

– Guten Tag, мисс Хидден. Едва ли! Вот, ещё целая минута, – и Амос указал на часы.

– Тогда я вами довольна: за последние восемь лет вы впервые на минуту раньше, а не точь-в-точь в назначенный срок – прогресс! – мастер нежно похлопала по его плечу.

– Спасибо, это все потому что я застегивался на ходу, – будто серьёзно сказал Амос, и мисс Хидден, качая головой, улыбнулась в ответ. – Так что же, мисс, сегодня мой оппонент снова не захотел участвовать в схватке, как и все эти года?

– Да, думаю так. Но… – она с серьёзным лицом, собираясь сказать что-то важное, повернулась к нему. – Знаешь, Амос… – мисс Хидден хотела договорить, но юноша осторожно прервал её.

– Знаю, мисс Хидден, оппонента никакого нет: вы тогда все придумали. Но зачем – я не понимаю, – оживленно проговорил он.

– Ах, да, ты же из неглупых ребят, – мисс Хидден ласково пригладила его волосы. – И как давно ты это понял? Хотя, что за бессмысленный вопрос! Все же очевидно, что через год наших тренировок.

– Да, мисс, именно так.

– Получается, я в тебе не ошиблась, – подчеркнула уже взрослая женщина, давно позабывшая себя лет в двадцать; видно было, что она прошла через худшее за эти годы. – Но если хочешь знать, Амос, почему я решила сама с тобой заниматься, не отдавая возможность ученикам, то могу сказать одно: ты лучший в этом деле теперь, а тогда я увидела в тебе большой потенциал. Сейчас же меня довольствует то, что ты можешь показать наилучший результат стрельбы, фехтования и скачки, имея всего два или три дня в неделю занятий, хоть у некоторых, чтобы иметь нечто подобное, уходит все неделя. Ты молодец, как здесь, так и в том, что ты делаешь, – Амос с непониманием взглянул на неё. – Да, мне известны твои работы с петициями и прочими противоуставными внедрениями. Особенно нравятся мне в некоторых женских кабинках для переодевания списки с тем, почему стоит любить себя, уважать других и не бояться, как там… А! «Печальных попыток окружающих расстроить вас глупыми словами» – действительно воодушевляет. Хоть я и не была в мужских гардеробных и раздевалках, но точно уверена, что там есть такие же листы, – открыв замок кармана, мисс Хидден достала яркий лист, где блёстками была точь выжжено заглавие долгого списка: «Почему мы равны».

Мальчик впал в ступор, потому что не знал, как реагировать: то ли поблагодарить мастера, то ли испугаться, что преподаватели могут знать об этом.

– Не переживай, вы умело распределили эти списки – кто бы мог проговориться, не знает о них, а я случайно увидела, когда заходила найти ученицу. Ты, наверное, знаешь ее: такая невысокая, полноватая, с разноцветной радужкой глаз…

– Д-да, знаю… – набираясь смелости, но все ещё смотря в землю, ответил Амос.

– И что же…? – полюбопытствовала мисс Хидден, видя, что он что-то хочет ей сказать.

– Понимаете, мисс, она, как и некоторые другие курсанты, не совсем принимала себя такой, какая она есть, даже очень не принимала… Мы лишь хотели помочь, хотели объяснить, что все имеют право на жизнь, что все могут выглядеть, как хотят… Но вы же видели её в последнее время сами! – все с большим энтузиазмом разгонялся Амос в своём рассказе.

– Видела. Она покрасила волосы… – начала было мисс, но Амос продолжил свое.

– И ей идёт! Она теперь спокойно, не как раньше, говорит с однокурсниками, да и преподавателями тоже. Она делает забавные причёски, и ей это нравится! А всего-то надо было рассказать, что она важна для нас… И вот какие перемены! Конечно, после того, как она увидела список и прочитала его, ей захотелось найти нас, но мы сами пришли к ней на помощь и говорили, говорили, говорили с ней. Она оказалась потрясающим человеком! А про неё такие гадости шептали… – Амос был взволнован и хотел рассказать ещё и о других учениках, чьи жизни поменялись после их списка, но, взглянув на мастера, понял, что и так много допустил до распространения.

– Я очень рада за неё, Амос, и рада, что вы вчетвером помогаете другим разобраться в себе, как когда-то вам помогла Мишель.

– Вы… Вы знали об этом давно… Ещё до списка. Но как? – удивлённо и в ту же минуту напугано спросил Амос, на пару шагов отойдя от задумчивого мастера.

– Хм, ты воистину быстро сопоставляешь все данные – мне приятно знать это. Но как… Может, сам расскажешь? – повернувши свое усталое лицо с появляющимися на лбу морщинками, с интересом спросила мисс Хидден.

– Раф… Ренат… Мишель? Но зачем? Это бред.

– Нет, Амос, это не бред, это моё напутствие ей.

– Что? – растерянно прошептал он в ответ.

– Амос, это я предложила Мишель организовать помощь закомплексованным ученикам, – глубоко выдохнув, призналась мисс Хидден.

– Это бессмысленно… Зачем вам это? Вы же просто преподаватель, и ваша главная задача – научить нас, не более…

Женщина, которой уже минуло тридцать три, по-детски закатила глаза, как это порой делает Мишель, и сказала:

– Как же мисс О'Роуз права на ваш счет: вы умна, но невыносимо этому противитесь – сплошные эмоции и вопросы. Ах-х. Хорошо, Амос, представьте, что не все в этой школе заставляют вас быть тем, кем вам волей отца решено было быть, а, следовательно, я могу сопереживать тебе, и беспокоиться о том, что с тобой происходит и почему, а если это так, то я могу также бояться за состояние и других учеников, ибо мне, как человеку, больно смотреть на страдания других людей: я желаю им только лучшего. А так как я преподаю довольно-таки немного, у меня остаётся время наблюдать, и я наблюдаю за курсантами. А что же я вижу? Вижу, как одни издеваются над другими, как учащиеся прячутся от самих себя за горы учебников, как рушится детство и юность ребят, погружающихся все глубже в собственные страхи и сомнения из-за чужих издевок… – обличенная грустью мисс Хидден в течение всей речи ходила из стороны в сторону и взмывала руки вверх, а под конец и вовсе присела на землю. – Мне больно и обидно, Амос, потому я и попросила Мишель мне и им помочь. Так что не переживай на счёт сохранности источников. Никто из преподавателей или из задир об этом не узнает. Наша система крепка, – пару минут она сидела в полном молчании, но тут заговорил Амос.

– Спасибо, мисс Хидден за все, что вы сделали для нас и для остальных курсантов, вы хороший человек и мастер, – он подал ей руку, и женщина встала.

– Ах, милый мальчик, если бы ты знал, сколько всего я упустила за эти года, если б ты знал… – женщина покачала головой, точно виня себя за что-то, но, вспомнив о занятии, решила начать тренировку. – Так, все, собрались и пошли скакать на лошадях! – мастер, мигом надев защитный шлем на голову и взяв сумку с тремя пистолетами и шпагой, отправилась в сторону пары резвых скакунов, не дождавшись ответа юноши.

– И сколько тайн от меня ещё скрывают, интересно знать? – спросил сам себя Амос, весело и с какой-то вновь появившейся надеждой, отыскивая свой шлем в рюкзаке.

Тренировка прошла удачно: сначала они преодолели пару кругов по ипподрому, стреляя на максимальной скорости по мишеням, после – перешли к переменному фехтованию, где помимо победы над соперником, надо было быстро выхватить у него пистолет и расстрелять неожиданно появляющихся «союзников» в виде пластиковых фигур каких-то мультяшных злодеев, а закончилось тем, что Амос в одиночку на коне должен был преодолеть череду обрушившихся на него пуль, спрятать скакуна в надёжном месте (где бы его не нашёл враг), пройти по полутемному коридору с нескольким ловушками и частыми обстрелами, подняться на тонкую перекладину меж двумя иллюзионно горящими домами метров пять в высоту и до их обрушения выиграть фехтовальный поединок с мастером из другой лиги – юноша без затруднений (не считая простреленного ботинка) смог преодолеть всё – как и говорила мисс Хидден, он стал лучшим в этом деле.

Попрощавшись с мастером и сменив одежду в общей раздевалке, Амос направился в конец Оздоровительного комплекса, где стояли звуконепроницаемые боксы, в коих сейчас должны были закончиться занятия у Рената и Мишель. Постановка театральных представлений была запрещена внутри школы всем, кроме членов лиги Искусств, ибо могла отвлекать других обучающихся от более важных дел, например, зубрежки конспектов по философии и менеджменту, но если не хватало подходящих кандидатов из искуссников, то брали из других лиг тех, кто ходил на пение или на мастерство Искусного перевоплощения. Так Мишель и оказалась в одной группе с Ренатом. Как выявилось позже, им предстояло выступить с мини-представлением на Майском бале, который состоится вот-вот, и оттого вся «труппа» школьных актёров была в волнение, а главный постановщик и организатор всего празднования, Эст-Инджени, вовсе постоянно был раздражен и не устойчив (за последние два месяца подготовок он накричал более чем на тридцать учеников и даже двух преподавателей). Ему все не нравилось, у него все вечно было не так. «Одни инвалидки и шолупня вокруг! Никаких талантов!» – часто восклицал он при малейшем недочёте, однако чаще его раздражало идеальное исполнение присвоенной ученику роли. Следовательно, Эст-Инджени постоянно пытался критиковать Мишель, которая пела и танцевала лучше большинства, пару незнакомых девушке ребят из лиги Искусств, отличавшиеся звонкостью голосов, и, конечно, Рената, который был хоть и крайне хорош по меркам самого Эст-Инджени как в актёрской игре, так и в пении, но порой позволял себе неслыханную наглость – пропустить занятие. Для чего и зачем он это делал – неизвестно, но хорошо понятно, что ему за нарушение дисциплины назначали и уединение в камере, и выговоры, и профилактические работы, которые заключалась в собрании опавших листьев на каменных дорожках у школы. Так и репетировали, что не неделя, то наказание.

К тому моменту, как Амос, тихонько отворив дверь, вошёл в большой, затемнённый бокс, ребята проигрывали последнюю сцену, где Мишель, стоя на конце длинного подиума, заканчивала песню, держась одной рукой за Рената и будто падая вниз, она пела:

И если мир рухнет, ты поймаешь меня.

Последние слова слетели с её губ, музыка продолжила играть, и Ренат мигом притянув к себе Мишель, приобнял ее со спины – на долю секунды их глаза встретились – и резко, но осторожно юноша закружил напарницу над собой – пару секунд девушка порхала, широко расправив руки. Тон песни начал снижаться, и Мишель, точно перинка, стала опускаться плавным движением на пол. Оркестр замер. И Ренат с Мишель замерли в лёгком объятье.

Амос рухнул на стул, почувствовав, что что-то рухнуло в нем.

– Неплохо! – с желанием скрыть одобрение, прокричал Эст-Инджени, встав со своего кресла где-то в середине зала. – Сегодня было не так дурно, но работать будете много! Особенно вы, мисс О'Роуз… Не забывайте тянуть слова, а не глотать! – обратился он к девушке с искорёженным лицом.

– Да, конечно, мистер Эст-Инджени, все будет в наилучшем виде, – с её вечной улыбкой ответила Мишель.

–Амг-гхм… – пытаясь придумать какой-нибудь упрёк, проворчал преподаватель. – Расходимся!

Труппа зашумела, и тут же вылилась из здания.

– Какой же он забавный! – восторгалась Мишель. – Постоянно так смешно говорит, но, думаю, он крайне одинок.

– Пх, нет, он просто заевшийся грабитель наших денег, не более, – усмехнулся в ответ Ренат, и вдруг увидел сидящего у выхода друга. – О, Амос! Ты сегодня рано. Думали придётся заходить за тобой, – юноша усмехнулся, – а ты уже тут – значит, пойдём за Рафом отсюда, так, в принципе, и ближе… Амос, ты слышишь? – Ренат потрепал друга по плечу, но тот резко скинул руку с себя. – Эй, ты чего?

– А? – опомнившись, ответил Амос. – Да я просто плохо себя чувствую, ничего страшного, – пояснил он.

– Может быть, тебе сегодня остаться дома, Амос, – начала было Мишель, – ты выглядишь болезненно, – но юноша быстро встал со стула и отправился к выходу.

– Нет, спасибо, это пройдёт, – крикнул он. – Я уверен, что смогу проводить вас, тем более что нам ещё нужно взломать шифрование… Так что? Пошлите? – ребята вслед за Амосом вышли прочь.

Они хотели уже отправится в школу, в ту часть, где был сейчас Раф, но услышали какой-то странный с взвизгиваниями разговор в кустах около бокса и решили пойти посмотреть, что там происходит. Минув пару шагов и убедившись, что никого более из учеников не осталось вокруг, ребята осторожно раздвинули кусты и увидели меж листвой небольшую поляну, где стоял и что-то пил Эст-Инджени, громко крича на телефон, видно, отвечая недовольному собеседнику.

– Я тебе отдал почти все, что у меня было! Какого черта, – он глотнул из фляжки, – ты просишь ещё!? Я и так принимаю все, что мне дают родители этих доставучих пиявок – где я тебе возьму больше?! Где?! Какого конского хвостика я должен тебе столько! Я вообще могу… – как показалось смутившимся ребятам, Эст-Инджени хотел крикнуть что-то, что имело большой вес, чем у его собеседника, но почему-то он резко замолчал, а из смартфона прозвучало несколько непонятных, но громких угроз. – Да… Д… Да, – отвечал преподаватель с небольшими паузами. – Да, конечно, я вас понял. Обещаю, все будет добыто, только никого не трогайте и никому не звоните. Я найду, постараюсь найти все деньги, что вы просили, но вряд ли у меня столько есть… – он хотел договорить, но в телефоне раздались гудки. – Черт! – преподаватель, заплакав, сел на землю в своём малиновом костюме и успел сделать пару затяжных глотков, пока Амос случайно не наступил на ветку.

Раздался треск, Эст-Инджени быстро вскочил и крикнул своим обычным писклявым голосом, предварительно убрав две слезы из-под глаз: «Живо выходить! Иначе отправитесь под замок на век!» – поняв, что им некуда бежать, да и незачем, ребята зашли внутрь. На лице преподавателя выразился дикий гнев, и точно стало для всех, что сейчас их накажут на несколько десятков недель, но чтобы этого избежать Мишель первая прервала молчание.

– Подождите, мистер Эст-Инджени, мы не должны были так поступать: подслушивать нехорошо, но, как оказалось, мы оказались там, где нужны. Вы же говорили, что у вас проблемы, не так ли? – быстро протараторила Мишель, не давая вставать и слова.

– Вас это не касается, мисс О'Роуз!! – прогремел преподаватель, но девушка вновь перебила его.

– Подождите, не забывайте, что мы богаты, особенно Амос, да Амос? – она быстро повернулась к Эбейссу и заручилась согласием испуганного её действиями друга. – Если вы расскажете, в чем проблема, мы попытаемся все исправить. Если вам нужны деньги, то мы сможем помочь, – она лепетала так быстро, что, запутавшись в словах и звуках, мистер Эст-Инджени перестал сердиться и лишь оставил выражение презрения на своём лице.

– Что вы предлагаете-с, мисс О'Роуз, – надменно протянул он.

– Расскажите, в чем ваша беда.

– Я не собираюсь вам все рассказывать! – крикнул он в ответ.

– Не все, а самое главное… – не дрогнув ничем, настаивала на своём Мишель.

– Если вы хоть кому-то, хоть что-то!! – хотел разойтись мистер Эст-Инджени, но девушка его успокоила.

– Никогда и не при каких условиях. Мы вам обещаем, да, мальчики? – удостоверившись, что оба парня покачали для согласия головой, заверила Мишель. – В крайнем случаем мы не хотим отбыть долгое наказание в заключении особенно на ваших условиях, так что вы понимаете, что мы будем молчать.

– Хорошо… Но если только что-то просочится! Вы у меня будете просить прощения и спасения, стоя голыми коленями на горохе! Но я вам откажу! – начал, разгорячившись, он, да сменил свой тон на более тихий, вспомнив, что от «этих дрянных детишек» можно получить что-то выгодное. – Ладно, слушайте… черт, – он хотел глотнуть из своей фляжки, но обнаружил, что все выпил, – коньяк закончился! Да и даром! Слушаем сюда-с, – действие крепкого алкоголя начало постепенно проявляться (ну кто же пьет без закуски!). – Давным-давно родился я, ваш непокорный и не слуга, мистер Эст-Инджени, прошёл через этот чёртов Выбор (тогда-то я думал, что это хорошо все, так и должно быть, но…), стал учиться в лиге Сбыта и Добычи, думал, мол, стану лучшим бизнесменом моего века, но-о… как оказалось, таких там с лишком. Ай! – преподаватель отчего-то поморщился, – Хе-хе, нет, так не пойдёт, они узнают это, и вам ничего не изменить, – и поднял голову вверх; ребята хотели уточнить, что это значило, но мистер Эст-Инджени настойчиво продолжил рассказ, постепенно размариваясь под действием этилов. – Так что? Да-с, в Средней школе второго этапа ещё ничего было, хоть уже начинало не хватать средств на существование, не говоря, что учиться оказалось слишком непросто. Ай! – он снова поморщился.

– С вами все хорошо? – с тревогой спросил Ренат.

– Ха, ещё бы, они сейчас ещё мощность прибавят! Но не об этом. Учился вот, учился, да доучился – выпуск, и я свободный человек. Думал сейчас возьму небольшой кредит, открою торговую марку. Хоть правильно и думал, но оказалось, что нельзя долго существовать владельцем, если ты не из вас, не из Высших, – по лицу мужчины пробежал презрение вперемешку с завистью. – Отобрали все, что было, такие же, как твой отец, – и он указал на Амоса, отчего юноша даже смутился. – А главное – как! Просто бумажки не те, пришёл не туда – вот и банкрот. А есть-то… Ай! Нет-с, месье, вы меня не дергайте; я все расскажу: мне терять нечего… Так о чем я? Точно. Есть хочется, жить негде: как оказалось и с семьями там беды.

– Где «там», – спросила тут же Мишель.

– Да ты сама все знаешь! – воскликнул Эст-Инджени в ответ. – Смотри, чтоб не пришли… – и он указал пальцем в небо; мальчики подумали, что это так на него действует алкоголь. – Вот, значит, ик! Оу, прошу прощения! Значит, остался под мостом, на картонке, без гроша денег… – мужчину передернуло, точь будто вспомнил все, что его мучило тогда. – А они меня и нашли! Говорят: «Получишь место в одной школе, будешь присматривать за всеми – нам докладывать, а ещё и отчисления делать. В худшем же случае семью твою под серебряный град пустим, а тебя отправим на наш любимый рынок Абсурда». Мне же не хочется так. Вот и согласился. Ибо рынок тот – жуткое место, лучше и не знать о нем… Потом они меня одели, отмыли, научили, что и как стоит говорить, что делать, и отправили сюда, в Высшую школу. Ай! Так годы и шли. С ролью свыкнулся, да и нравится мне таким быть, да и приходится, но вот последние недели звонят мне, просят больше, а у меня теперь семья, – все крайне удивились. – Да, раньше здесь работала одна женщина, но её выгнали из-за каких-то потерянных бумаг, а мне она приглянулась, да и я ей. Так и вышло, что теперь есть чем дорожить. Но просят они заоблачно. Что делать – не знаю, не могу столько: жена привыкла жить в достатке, скоро и сын появиться. Вот, остаётся только пить непомерно. Ик! Главное, чтобы никто не узнал, иначе за такое точно выгонят.

– Нате, смесь таблеток вызовет обратное действие – вы протрезвеете, – достав из сумочки какие-то белые ампулы, протянула их преподавателю Мишель.

– Не думайте, мисс, что после этого что-то измениться, но, спасибо, это будет кстати, – мужчин быстро проглотил таблетки, и вдруг раздался звонок – мистер Эст-Инджени взял трубку. – Что? Ус… – он хотел что-то сказать, но, как было понятно, ему запретили; пару минут стояло молчание, лишь глаза преподавателя быстро бегали туда-сюда. – Вы сейчас серьёзно? – спросил спустя время Эст-Инджени, и отвернулся от ребят. – Нет, нет, мистер…я не могу так. Вы не расскажете, что будет после?.. Хорошо, хорошо… я согласен. Всё будет сделано. Но зачем?.. Ладно, понял. Все будет выплачено? Тогда я абсолютно ваш. Спасибо, – он взволнованно положил телефон в карман, и, в минуту протрезвев, надел свой обычный облик недовольства и лицемерия. – Так, все, дети, расходимся, – он махнул из кустов.

– Что это значит, мистер Эст-Инджени? – выйдя за ним, полюбопытствовала с беспокойством Мишель.

– Это означает, что я сделал большую ошибку. Лучше забудьте и никому не рассказывайте, что узнали. И уходите. Мне больше ваша помощь не нужна.

– Но как же, мистер Эст-Инджени? – остановил его Амос.

– Хм, очень просто, мистер Эбейсс. Кто-то более, чем вы, повлиял на все мои проблемы, так что…живо уходите! – сменив радость на презрение, крикнул он и направился в бокс.

Ребята застыли в непонимании: что произошло, никто не мог объяснить. Только Ренат, не любивший долгое бездействие, почти тут же решил идти к Рафу, который, скорее всего, уже освободился после занятия, и Мишель с Амосом, выйдя из помутнения, последовали за ним.