Многогранник

Мальчик глубоко вздохнул, но все же последовал за ней.

– Если отец снова узнает, то, боюсь… – предположил он.

– Не бойся, в этот раз я тебя защищу, – девочка по-дружески ударила Амоса в плечо.

– Ау, это забавно, но не солидно, Мишель, да и не особо приятно, – мальчик слегка нахмурился, хотя и знал, что не сможет держать «свой недовольный вид» долго.

– Ладно тебе, не пытайся от меня что-то скрывать или притворяться в моем присутствии: ты же понимаешь, что я всегда узнаю правду, – перестань хмуриться. Тебе это не идёт, – она ласково посмотрела на него.

– Ну хорошо, хорошо, больше не буду – обещаю, – он улыбнулся и слегка толкнул Мишель вбок.

– Ага-а, Амос Авраам Эбейсс, да вы лицемер! Не солидно, не солидно, а сами ударили милую и юную леди, меня, – она скорчила недовольную гримасу и тотчас же рассмеялась.

– Да ну тебя, – махнул рукой мальчик, – но за лицемера вот тебе! – и кинул в неё снежком.

– Ах, Вы так, то всё – вы проиграете! – слепив немедля плотный комок снега, Мишель ответила ему тем же.

Началась перестрелка. Дети играли. В просторном и непостижимом мирке Научного комплекса разливался их смех и радостные возгласы.

– Если ты думаешь, что я тебя не вижу, то ты ошибаешься, – держа в руке очередной снежок и готовясь его запустить, Амос медленно подкрадывался к Мишель, которая наполовину выглядывала из-за высоких стальных баков. – Ага! – мальчик собирался кинуть в неё комок, но, увидев, что она возится с чем-то на поверхности одного из баков, решил остановиться. – Что это? – поинтересовался он.

– Это то, за чем мы сюда пришли, – Мишель стояла неподвижно и водила рукой по сенсорной панели, подбирая какие-то комбинации и заходя в настройки.

– Мы грабим школу? – с недоумением спросил Амос.

– Ах-ха-х, нет, Амос, – пояснила девочка, – мы, а точнее я, пытаюсь кое-чем воспользоваться, но для начала нужно взломать вход доступа в виде первичного кода или шифра – не знаю, – она упорно продолжала подбирать цифры.

– Первичного? Значит, их здесь несколько? – уточнила Амос.

– Да, всего три. Два у меня есть; один надо разгадать.

– Откуда у тебя две комбинации дешифрования одной из школьных систем? – с изумлением и непониманием прозвучал вопрос Амоса.

– У меня есть одна знакомая, у которой есть знакомая из их лиги, – Мишель провела рукой вокруг, тем самым подразумеваю под своим ответом лигу Просвещения, – но курсом повыше. Она порой даёт мне нужную информацию… – Амос перебил её.

– Что она тебе даёте?

– Информацию, неважно зачем; просто дослушай, – попросила серьезно девочка. – Так вот, она мне дала пару кодов на некоторые объекты в этом комплексе, так как ты знаешь, что все оборудование зашифровано и входят либо по уникальным картам, кои только имеются у преподавателей этой лиги, либо по комбинациям. К сожалению, той девочки не удалось распознать первый код, но зато удалось остальные два. Поэтому мы останемся со своими частями тела, пока пробуем некоторые способы открыть доступ к остальным паролям.

– Что? Почему ты сказала про части тела? – взволнованно переспросил Амос.

– Оттого, что третий код – взрывоопасный.

Глаза мальчика расширились до размера галактики.

– Я конечно, читал, что здесь стоит особая программа, но там не говорилось, что настолько… – медленно отходя назад, говорил он.

– О, если ты читал, то, может быть, сможешь дешифровать первый код? – просто предложила Мишель.

– Ну, я могу попробовать, – судорожно сглотнув, согласился Амос, – но неточно, что что-то выйдет… – мальчик подошёл к панели, повернул конус в углу, зажала несколько цифр, после – столько же букв и выдавил конус вовнутрь отверстия, где располагалась фигура.

Прозвучало негромкое шиканье – код был подобран правильно.

– О, Амос, какой ты молодец, – Мишель радостно обняла мальчика, и тот неожиданно для себя засмущался. – Как ты это сделал? – спросила радостна она.

– Ну, пока я был в заключении, у меня было много времени: настолько много, что я успел прочитать все принесенные для меня книги. Мне стало скучно, и я решил посмотреть, что лежит ещё в тумбочке – оказалось, там была книга про школьное шифрование и вынужденную деактивация некоторых объектов.

– Хм, у тебя не осталось этой книги при себе? – заинтересовано спросила Мишель.

– Нет, а что? – по обыкновению поинтересовался Амос в ответ.

– Да так, неважно,– она быстро переметнулась от своих размышлений к панели бака и в мгновение ока ввела ещё два кода.

Прозвучало ещё два шиканья, экран погас и крышка отворилась.

– Там же ничего запрещённого? – чуть-чуть испуганно решил узнать мальчик.

– Ну, как сказать… Отчасти запрещено, но от другой части – нет, – она хотела открыть, но Амос её задержал.

– Может, тогда не стоит? Может, это все не стоит того, что там, внутри?

– Ах-ха-х, нет, Амос, это того стоит, – она убрала его руку от крышки и с замиранием сердца подняла её.

– Что это, Мишель? – с каменным лицом спросил Амос.

– Ну разве не видишь? Мармелад, – перед их глазами открылось несколько сотен килограмм жевательных, на взгляд, мишек.

– Ты сейчас серьёзно? – все с тем же недоумением продолжил Амос. – И за этим мы сюда пришли? Из-за этого мы нарушили десяток школьных правил? Мы действительно не могли поесть его в столовой? – разочаровано заключил он. – Я иду назад.

– Амос, – все с той же нежной улыбкой остановила его Мишель, – научись мне доверять, – и посмотрела ему в глаза. – Верь мне, и я буду верна тебе, – они молча глядели друг на друга.

– Хорошо, – спустя минуту молчания согласился он, – я тебе верю и полностью доверяю, но главное – не расстраивай меня: я этого очень хочу, – мальчик едва улыбнулся и подошёл к Мишель.

– Не переживай, я все делаю во благо людей, – девочка искренне улыбнулась и взяла в руку горсть мармеладок. – Доставай пакетик, – сказала после она.

– Зачем? – он хотел получить ответ, но по укоризненному взгляду девочки понял, что затея плохая. – Хорошо, вот два твоих, а вот два моих, – подал он ей желанное. – Скажешь, хотя быть, зачем четыре?

– Видишь, мишки двух цветов? – объясняла Мишель. – Нам нужно их распределить по разным пакетам: красные кладем в один, голубые – в другой. Всё понятно?

– Нет, но надеюсь станет понятнее после.

Минут десять они раскладывали мармеладки по цветам в свои пакеты. Амос путался порой и нервничал, но, взглянув на Мишель, каждый раз успокаивался и твердил себе, что так надо. В тот момент, когда мишки почти выпадали из своего места пребывания, девочка остановила его и сказала, что им хватит.

– Что дальше? – спросил Амос.

– Теперь идём к озеру.

– Заче…Да, неважно, пойдём, – мальчика ещё волновало то, чем они тут занимаются и почему Мишель это скрывает, но он решил, что сейчас стоит ей довериться.

– Доставай красные мармеладки, – по прибытию прошептала Мишель.

– А почему так тихо? – шёпотом поинтересовался Амос и показал свою готовность.

– На раз, два, три выбрасывай на лёд всех мишек и желательно как можно дальше, а потом ложись, – она кивнула мальчику и начала отсчёт. – Раз, два, три!

Несколько сотен мармеладных красных мишек выпало на белоснежный покров озера, и вдруг прозвучал ряд громких взрывов. Амос испуганно бросился в снег, ожидая, что Мишель последует за ним, но та оставалась смотреть на взрывы и на нечто невообразимое.

После чреды огненных всплесков озеро начало таять, с берегов сошёл снег, но не просто сошёл – снег исчез, вовсе его тут и не бывало, а в радиусе пары метров проросла трава и зацвели магнолии, кругом повеяло теплом и заражающим ароматом весны.

– Как это? – вставая с земли, с любопытством спрашивал мальчик, увидев, как в мгновение все изменилось.

– Магия науки, Амос, ничего обычного, – гладко промолвила Мишель и спросила: -Прекрасно, неправда ли?

– Чудесно, – мальчик не мог оторвать глаз от ослепительной красоты пейзажа, выросшего перед ним. – Спасибо, Мишель, это то, что мне было необходимо, – Амос хотел подать ей руку, но девочка остановила его.

– Нет, Амос, это еще не то, что тебе нужно, подожди чуть-чуть, – она с ослепительной улыбкой под светом звёзд лёгким движением вынула из своего портфеля несколько штук лавгуд, коих ранее уже видывал Амос, и два кулона на тонких, практических не заметных ниточках. – Не думай, что они гибкие, несмотря на свой вид они довольно-таки упругие и удобные. На, – она подала один Амосу, – надевай, – и они надели их одновременно.

– Оно, конечно, красивое, но к чему оно? – решил осведомиться мальчик.

– Опусти верхнюю часть пирамиды вниз, вот так вот, – одним движением Мишель показала, как следует это сделать; Амос повторил, и тут же по их телам растянулись сверхновые водолазные костюмы с нейлоновой прошивкой высшего качества.

– Что, мы будем плавать? – опомнившись уточнил Амос.

– Скорее серфить – лови, – девочка ловко кинула ему пакет с синими мармеладками.

– И как нам помогут в этом мишки? Мишки, Мишель? – он смотрел на неё не столько с удивлением, сколько с душевной иронией.

– Ах, да, это непросто еда, точнее это даже не еда – ни в коем случае не ешь их, – предупредила девочка. – Это модифицированные и укомплектованные разработки местных учеников, которые введены для обучения. Но не будем углубляться в подробности – я тебе просто покажу, как они работают и почему твой желудок разорвёт, если ты попробуешь их на вкус, – девочка достала пару мишек и бросила их в воду.

В тот же момент где-то в глубине нечто неподвластное забурлило, запенилось, и мигом под самое небо устремилась высоченная струя, обхватом в четыре руки. Она била не переставая, словно на дне неожиданно проснулся вулкан, решивший испробовать свои силы, покоившиеся годами. Но вода не обжигала, даже наоборот – всей своей сущностью бодрила и заряжала коснувшегося её неведанной энергией – дотронувшись до поверхности водяного столба, Амос чуть ли не попал в объятья той мощи, исходящей из недр озера. Чтобы с ним стало, если бы Мишель вовремя не схватила его за руку? Он бы был уже посреди водоёма совсем один, не умея плавать.

Девочка покачала головой, не решившись ругать друга за столько опрометчивый поступок, дала ему ещё три непонятных маленьких блока, объяснив заранее, что они руководят передвижением струй, вызванных «мармеладным взрывом», и вступила в самую середину водяного столба. Мальчик сначала испугался за неё и хотел что-то да предпринять, но, вспомнив, что должен доверять ей, остановился. И правильно: прикреплённое на запястья и копчик координирующее оборудование сработало отлично, и Мишель, было видно, умела владеть им в превосходстве. Она поднималась, разгонялась и падала. Вновь разгонялась, раскидывала оставшийся мармелад и прыгала в новые и новые, созданные ею же водяные петли. Бабочка, кот, жираф, анибиры – все было подвластно её мастерству; она не плыла – она парила с цветка на цветок, с потока на другой поток, а Амос лишь молча поражался её таланту; но не долго. Спустя пару минут наглядного обучения Мишель пришла забрать его для практического. Он отнекивался, говорил, что и лёжа-то плохо плавает, а тут сразу стоя! Да ещё и как! Он говорил, что может лишь попробовать что-то простое, несвязное, наподобие круга. Но Мишель была неумолима. Она вытащила шатавшегося мальчика чуть ли не на середину озера, показала более лёгкие трюки и взаправду заставила его их повторить. Амос порой пугался, едва ли не падал (блоки не позволяли носителю упасть и держали его, несмотря на всю корявость движений) и даже ругался на все, что попадалось под руку, за исключением Мишель: ей он лишь улыбался. Через несчитанное количеством попытки ему все же удалось повторить круг, квадрат, облачко, а потом и цветок с неравномерным и толстым котом. Девочка от души забавлялась с неаккуратными рисунками друга, стараясь «не портить» их своей идеальностью, а мальчик в это время радовался тому, что он здесь со своим лучшим товарищем и так свободен и счастлив, как, наверное, никогда и не был ещё.

Ночь была тихая, спокойная, местами тёплая. Дети играли, радовались, плавали и бегали по воде, устраивая необычные представления друг другу. Но всему хорошему зачастую приходит конец, так и веселье наших друзей пришлось окончить: на часах Амоса прозвенел будильник.

– Мишель, Мишель! – окрикнул он девочку. – Нам пора! Уже 4:35 – скоро прилетят дроны, а нам надо ещё собраться и вернуться в корпусы!

Она отозвалась и, убедившись в правильности его слов, спустилась на берег. Амос отдал ей все снаряжение и проверил баки в то время, как Мишель возилась с какой-то коробочкой – они были плотно закрыты.

– Что ты делаешь? – полюбопытствовал он.

– Если мы не хотим быть рассекреченными, то нам стоит закинуть антираствор в воду, однако он этого не хочет, – её лицо искривилось от безуспешных попыток открыть небольшую коробочку. – Наверное, заело, – уточнила она.

– Давай я, – предложив помощь, Амос в одно мгновение поднял часть коробочки вверх, тем самым раздели её напополам. – Вот, её просто закинуть? – уточнил он.

– Да, просто закинь, – с довольной улыбкой сказала Мишель.

Закончив дела на побережье, они уставшие отправились в школу. Им не нужно было сушиться, ибо костюм закрывал почти все тело, включая волосы, и не нужно было отогреваться, ибо он контролировал и температуру внутри. Потому дети после недолгого прощания, быстро добравшись до своих комнат и кроватей, тут же рухнули спать. Их обоих поглотил красочный мир сновидений.

Глава восьмая

Проснувшись от говора будильника по типу: «Пора вставать! Шесть часов тридцать минут! Пора вставать!..» – Амос вяло и без обычного энтузиазма встал с кровати: его ночные прогулки дали о себе знать. Руки под тяжестью бессонной ночи совсем обессилили и не хотели слушаться, в голове шумело, глаза резал свет от вышедшего недавно солнца. За что такие мучения посетили Амоса, он понимал, но все же раздражался при каждом лишнем шорохе из вне. Ренат и Раф ныне привычно думали не задавать ему вопросов и не пытаться завести разговор, сохраняя его покой и помня, что им, скорее всего, не ответят. Но в тот момент они были приятно удивлены: Амос сам начал диалог. Спросил о их самочувствии, превозмогая свое неудобство, узнал, чем они планируют заниматься в течение дня, полюбопытствовал, как протекало их общение в дни без него и, в конец поразив друзей, предложил им вместе провести время на свежем воздухе или же, если им удобнее, тут, в комнате или корпусе, между тем коряво извинялся за свой необдуманный поступок оставить их «без совсем глупого и отчасти ненужного друга». Ребята были крайне рады, что Амос не только вышел из того странного, но, впрочем, объяснимого состояния, но и сам охотно (видно, что естественно) желал восстановить с ними контакт и их дружеские отношения.

Несмотря на все пройденные недопонимания и конфликты, в тот час окончательно был заложен фундамент большой дружбы, ставшей теперь воистину настоящей. Мальчики проводили огромную часть времени в общении друг с другом, играли на всевозможных гаджетах и бумажных полях, изучали свой и чужие комплексы, создавали какие-то невероятные планы по освобождению от цепей стереотипов и делились частичками прошлого и недавно прошедшего. Надо заметить и то, что Амос с Ренатом все же поговорили на ту не особо приятную для них обоих тему – тему их семей.

Дело было одним облачным утром выходного дня, пару месяцев спустя после «воссоединения» троицы, как окрестили их сближение Раф (к слову говоря, мальчик отсутствовал при этом диалоге: он находился на санаторных лечениях где-то в другом крыле школы). Тогда-то, наедине, Амос решил, что стоит обсудить их дружбу с Ренатом. Он подошёл к нему, спросил о его настроении, самочувствии и, получив положительный ответ, начал недлинную, но информативную речь, где объяснял свое поведение в первые годы и то, отчего ему так хотелось поддержать Рафа (он говорил: «У меня никогда не было брата или сестры, но я чувствовал тоже, что и он тогда: дикое предательство со стороны родителей, которых – и он, и я – когда-то уважали…» – и многое-многое другое), он рассказал, что пытался утаить свои эмоции, спрятать чувства, чтобы спастись от той боли, которая могла бы прийти из-за известных на то обстоятельств, описал свое негодование по поводу выбора перед принятием в школу и по тому, что в тот день отсутствовала ещё одна лига, лига Рената, но удержался, чтоб не сообщить, что тогда он ничего не почувствовал, хоть и должен был. Друг слушал его внимательно, порой пытался прервать, но останавливался. Амос говорил ему, что не знал долгое время о попытках своего отца запретить обучение в Лиге Искусств, и не знал, что предпринимались пару лет назад насильственные меры, что ему никто не рассказывал о всех секретах великого Авраама Эбейсса, но после поступления в школу он, Амос, сам решил разобраться во всем и понять, кем был для него тот высокий черноволосый мужчина на самом деле. Под конец мальчик извинился за развратное могущество своего отца и замолчал в ожидании приговора. Ренат вдумчиво внимал всем словам друга, думал над ответами, порой горячился, но все же пришёл к выводу, что тот с ним абсолютно искренен, и с душевным теплом предложил начать дружить по-настоящему, а не фальшиво и наигранно, как бывало до этого. На том и сошлись.

Проходили года – ребята взрослели, менялись, обучались с невероятной силой, но оставались всегда вместе, почти всегда. С того самого (после утвердившегося как ежемесячного) заплыва в Естественно-научном комплексе Амос каждый день, хотя быть пару часов, проводил с Мишель. Бегая же по школе в поисках новых интересных книг или же расхаживая в полночь по аллеям, «представляя свой гардероб» на оценивание второму (сия необычное развлечение Мишель внесла после того, как обнаружила кучи неиспользуемой одежды в своём шкафу и невероятно красивой листвы во дворах) – все равно, главное, чтобы чуть-чуть было время на восхищение ее неиссякаемым источником идей, который неумолимо бьет со всей силы и попадает метко в цель. Да, она поражала его до кончиков пальцев, вся, и все в ней его удивляло, вводило в глубокое непонимание. «Она так мала, но так умна… Непревзойденно!» – думал часто он, глядя, как эта хрупкая пушинка, взламывает сложнейшее шифрование и разгадывает какую-то непонятную его мозгу систему, о которой ей не хотелось рассказывать, да и он не хотел её спрашивать – лишь бы любоваться! Они были везде и всюду, даже там, где Амос не был с Рафом и Ренатом. Они были счастливы вместе все эти семь долгих лет.

Да, семь лет безудержного веселья и долгой работы над собой. Что только не пережили эти двое, а иногда и четверо! Горы, горы учебной литературы, пособия по наращиванию мастерства (да и не одного!), занятия, тренировки, постоянный режим, редкие расставания на каникулы и уйма проведённого вместе времени – все это было у них уже.

К тому моменту, как Амосу минуло шестнадцать, и он из милого маленького мальчика превратился во взрослого красивого юношу-выпускника, эти ребята – вместе и по отдельности – натворили кучу дел, иногда, а если честно – почти всегда, выходящих за рамки доступного в жестокой системе уставов их учебного заведения. Покорить вчетвером полуночную вершину школы, крепясь на здание суперклейкими костюмами и обтирая объектив сенсорной панели шлема от дождя? Не беда, с лёгкостью! Убежать на край Естественно-научного комплекса и в конфетно-испытательных лесах устроить гонки на пятекрылых пегасах? Без проблем! Одолжить тайно у ремонтной бригады землероющий аппарат, прокопать тоннели и кататься на досках по ним, а потом попасться на месте «преступления», получить выговор, сесть всем вместе в заключение на три месяца, прорыть между комнатами скрытые ото всех ходы и навещать друг друга, играя во что-то интересное? Да что может быть проще для этих интеллигентных сорванцов, которые между тем выдвигали проекты по переоформлению устройства школы самим магистрам прокрастианских прав? Да, помимо развлечений и походов за новой дозой знаний, они без устали трудились над расширением прав школьников, подавали петиции, голосовали за новый устав, вместо уже устаревшего, налаживали контакты среди обучающихся в разных лигах, ибо, как было всем известно, лиги соперничали в своём первенстве, спорили о большей значимости своих членов, в отличие от членов других лиг, – нечасто, но порой возникали конфликты, которые с усердием пытались решить ребята.

Главным зачинщиком «борьбы за справедливость и свободное детство» стала Мишель О'Роуз, которая к своим полным четырнадцати годам оценивалась всем преподавательским составом как самый одарённый ученик последнего столетия и как самый, к их сожалению, неповторимый человек. Она была добра ко всем и к тому же была безусловно прекрасна. Её насыщенные красные губы, начинающие отдавать кровавым оттенком, пылали, как тысяча закатов, придавая и без того светлому лицу девочки ещё большую белизну, но не мраморную и не предвещающую омертвение, а чистую, лёгкую, с едва заметным румянцем на недавно очертившихся скулах, белизну облаков в солнечный день, белизну вкуснейшего пломбира. Глаза стали ещё краше: на редкость чёрные ресницы удлинились, точно раскрылись веером, ярко-голубой, цвет прозрачнейших рек, сменился на глубинный оттенок мирных океанов и бесспорно шёл ей. Все те же светлейшие волосы не были убраны в косы, как в минувшие года, теперь они волнистыми прядями спускались чуть ли не до талии, тонкой и изящной; лишь сверху девочка время от времени заплетала маленькие косички, обгибающие голову и под конец образующие небольшой цветок (она следила, чтобы он никогда не распускался, и потому закрепляла его невидимками, зачастую с детской улыбкой говоря: «Роза на Розе» – но тихо, чтобы никто не замечал, чтобы это оставалось её маленьким секретом). Не существовало для неё и того наряда, который не подошёл бы ей – все блистало в рамках линий её тела. Она могла бы носить дорогие вещи, умножающие её превосходство, но предпочла простую школьную форму, в рамках корпуса надевала лёгкие платья, на трудные, «скалолазные» прогулки – облегающие защитные костюмы (хоть одежда и не была из разряда «лучшая», но все же отличалась интересным покроем: волны на рубашках, рюши, двойные воротники на пиджаках, временами – серые, как и большая часть вещей, эполеты). Впрочем, девушке ни к чему были и эти украшения: красота даровалась ей самой природой – ничто бы её не испортило и не развратило.

С годами Мишель оказалась в числе тех редких, отчасти несчастных людей, которые не были поняты в свое время окружающими: она становилась все сложнее для них. Отчего это происходило? От горы знаний, которые она впускала в себя с удовольствием: ей нравилось совершенствоваться и совершенствовать, с трудом и великим усердием, но это было так. Всё, что только оказывалось возможным, она меняла, делала лучше, даже Ренат, почему-то со временем становящийся все более раздражительным и вспыльчивым, в окружении Мишель был тих и дружелюбен; Раф же, поникнувший с годами и исхудавший, но не переставший быть столь же привлекателен, как Амос или Ренат (только с жемчужным цветом волос вместо чёрного и рыжего соответственно), при ней становился улыбчивее обычного, больше говорил и говорил откровеннее, словно точно знал, что ей можно и нужно доверять беспрекословно. Ребята полюбили Мишель, но не той странной романтической любовью юных лет, а как настоящего, верного друга, как одно из их троицы, но так было лишь для двоих из них: к шестнадцати годам Амос прекрасно знал, что она именно тот неповторимо хороший человек, с которым он бы не хотел расставаться вовек.

Влюблен ли он – Амос не понимал; он знал, что дорожит ею, как никем другим, но не мог определённо заявить себе или кому-то другому, что в этих чувствах. Он восхищался ею, но не простое ли это было любование красотой, а не прекрасным? Он поражался ей, но не была ли это тайная зависть её успехам и уму? Ему было сложно ответить – он много думал и много метался: ответ точь ускользал от него, как только юноша был на краю успеха. Где правда, а где ложь? Кто ж знает! Мир так бессмысленно странен, что отыскать истину становится невозможно. А отчего он так странен, вновь никто не знает или же не хочет рассказывать, скрывает, оберегая чужое сознание от непостижимой реальности (тот, кто это делает, либо глупец, либо слишком любит тех, кто живёт в этом мире).

Глава девятая

– Неужели это место стало вашим любимым с тех пор, как мы побывали здесь года два назад? – нежным, льющимся как шёлк голосом поинтересовалась Мишель, греясь под тёплыми лучами солнца где-то в начале мая.

– Определённо так, – пригладив свои подвивающиеся, рыжие волосы, подтвердил Ренат, тем самым выражая общую мысль всех присутствующих парней, а их было, как и всегда, трое: он, Амос и Раф.

На девушке был надет светло-серый костюм с звёздной пылью, включающий в себя цвета отборных сливок блузу из едва прозрачной ткани, украшенной тонкой серой бабочкой, и гладко выглаженные брюки с завышенной талией в тон полупрозрачному пиджаку с рукавами в три четверти и запонками на них (за такой вид девушка часто получала выговоры от преподавательского состава ибо, как они говорили, «леди не должна носить столь открытые вещи, а тем более уж штаны, да ещё и зауженные к низу!», хоть и были эти «штаны» делового стиля, просторные и, да, едва суженные внизу). Юноши же были одеты по-разному, за исключением, конечно, все тех же светло-серых брюк, но по мужскому типу, и темно-серых лаковых туфель с красной подошвой (отличительный знак Высшей школы). Раф был в пиджаке привычного цвета, немного приталенном, с платочком в правом кармане и в белой рубашке с длинным галстуком в клеточку. Амос, в свою очередь, оставил однотипную «накидку» на покрывале, где сидела Мишель, и смотрел на распускающиеся бутоны акаций в рубашке молочного оттенка и сером, в крупную клетчатую разметку, жилете. Ренат вовсе был в одной просторной рубашке с широкими рукавами, заправленной в брюки, как и у всех друзей.